Текст книги "Номер 11"

Вэл: Надеюсь, я не испортила романтическое свидание?

Даниэль: Не волнуйся. О чем ты хотела поговорить?

Вэл: О мытье посуды.

Даниэль: Да? И что? Ты не очень-то уважительна со мной в присутствии других. Понимаю, я моложе тебя, но, видишь ли, по-моему, я заслуживаю, чтобы со мной обращались…

Вэл: Эй, ты, паршивка ленивая, давай-ка оторви свою задницу и помоги наконец с посудой!

Крупным планом лицо Даниэль, она шокирована.

Вэл: Ты на какой планете живешь?

Опять крупный план Даниэль, теперь она рыдает. Вэл поворачивается, чтобы уйти.

Вэл (оглядываясь со смешком): Мне такого добра не жалко.

Крупно глаза Даниэль, она смотрит ей вслед; лицо залито слезами.

* * *

Проверить тем вечером, что там в Твиттере, у Элисон не хватило духу. Она сразу отправилась в постель, но часа два пролежала без сна, размышляя, что за дьявол вселился в ее мать, спровоцировав на вспышку беспардонной грубости и надменной жесткости; наконец она заснула и спала беспокойно. Впрочем, недолго. В шесть утра она была уже на ногах и, налив себе растворимого кофе двойной крепости, врубила компьютер.

Новости были плохими. Страшными, на самом деле. Аккаунт матери терял фолловеров, как раненый – кровь, число снизилось до 3000, а бранные сообщения поступали со скоростью четырех-пяти в минуту. В большинстве своем с хэштегом #командаДаниэль, и фанатов модели можно было понять: то, что они увидели прошлым вечером по телевизору, не могло их не взбесить.

Адская сука

Пошла на хер убил бы тебя

Ты просто ебаная уродина хамка и дура

Привет Спирохета надеюсь попадешь в ВД но сперва найди кто тебя трахнет замучаешься искать ха-ха

Ты заставила нашего ангела плакать и за это ответишь сука

В жизни никого так не ненавидел как тебя

Желаю тебе сдохнуть от рака

Блядина сраная

Хамло и сука. Изловить тебя и отдрючить чтоб твоя старая дряблая дырка кровью изошла

От этих комментариев Элисон стало физически плохо, она ринулась в ванную и склонилась над унитазом, ожидая, что ее сейчас вырвет. Все обошлось, однако, сухими спазмами. После чего она с большой неохотой, исключительно из чувства дочернего долга, заставила себя вернуться к компьютеру и кое-что погуглить наскоро. На Google Images, где обычно обнаруживалось лишь не много старых рекламных фотографий и стоп-кадров с Вэл из «Топа», вывалились сотни новых снимков. Откуда они взялись и кто их так шустро загрузил? По большей части вчерашнее испытание: жуткие, гротескные крупные планы материнского лица, видна каждая пора и каждая морщинка, глаза под выпуклыми пластиковыми очками зажмурены, на лице гримаса отвращения, когда Вэл сует в рот палочника. Снимки финальных мгновений испытания – Вэл, согнувшись пополам, блюет на стол, изо ее рта извергается зеленоватая жижа, – пользовались особой популярностью. И ни Элисон, ни ее мать, ни кто-либо другой уже ничего не мог изменить. Отныне Вэл запомнят именно такой.

Гнетущая мысль, невыносимая. Наспех просмотрев новости и узнав, что, согласно свежим подсчетам голосов, ее мать стала самым непопулярным участником шоу за всю его десятилетнюю историю, Элисон снова улеглась в постель.

* * *

Вэл грела руки над костром, улыбаясь своим сотоварищам и чувствуя, как радость согревает ее изнутри. Сегодняшний день выдался просто чудесным. Легким и приятным. Прежде всего, Дино, красавец и вылитый мачо, он же ТВ-деятель из Нью-Йорка и ходячий символ американского присутствия в шоу, практически единогласно был выбран для дневного испытания. От него требовалось выловить пластиковые звезды из резервуара с водой, где кишели угри, и Дино блистательно справился с заданием, что означало полноценный ужин для всех, а после ужина – очень скоро то есть – им был обещан «бонусный» сюрприз. Естественно, настроение в лагере поднялось. Ближе к вечеру Вэл с историком Роджером, качаясь в гамаках, затеяли разговор, настоящий разговор, стартовавший с британской погоды, но затем свернувший на коалиционное правительство – действительно ли оно уполномочено избирателями. Это была первая реальная беседа, с тех пор как Вэл приехала сюда три дня назад (неужели только три?), впервые в лагере обсуждали нечто важное, и настолько заинтересованно, что постепенно вокруг них собрались остальные, даже Пит с Даниэль подошли. Оба были потрясены, услыхав, что правительство в Британии коалиционное, эта прошлогодняя информация каким-то образом ускользнула от них, и Вэл сомневалась, дошло ли до них в полной мере, что такое «коалиционность», несмотря на терпеливые разъяснения Роджера. Но это было уже не так важно. Пусть общая беседа и не великое достижение, но это ступенька к единению участников передачи, к созданию более дружеской атмосферы, а ведь именно к этому Вэл изначально и стремилась. И теперь она видела результаты своих «происков»: впервые все двенадцать человек сидели у костра после ужина, болтая и рассказывая разные байки. Верно, ничего значительного сказано не было, поэтому Вэл слушала вполуха. Ей было довольно того, что звуки их голосов витают вокруг нее, сливаясь с шумом ночного леса: с таинственными шорохами в траве, стрекотом цикад и с одиночными заунывными криками вдалеке, издаваемыми неведомым обитателем непролазных джунглей. Как же далеко она от Ярдли! И какая честь, если не слишком придираться к частностям, находиться в таком месте! Прочь сомнения. Воспоминаниями о времени, проведенном в лагере, она будет упиваться вечно, чем бы это шоу для нее ни закончилось.

На подступах к лагерю послышались шаги.

– Ага, это, наверное, наш сюрприз! – Вскочив, Пит отправился на разведку и вскоре вернулся с акустической гитарой со стальными струнами, перевязанной розовой лентой. – Смотрите, это же круто! Кто-нибудь умеет играть?

Пением под гитару они развлекались еще долго. Единственным профессиональным музыкантом в лагере была Вэл, и она играла безотказно, с удовольствием, пока у нее не заболела рука, а подушечки пальцев, казалось, готовы были лопнуть от натуги. Пели песни Дилана, Стиви Уандера, Мадонны и группы «Кинкс»; с чувством исполнили «Дом восходящего солнца», «Ярмарку в Скарборо» и «Танцующую королеву». Даниэль позволила Вэл передохнуть пять минут, пожелав сыграть свою версию «Желтой подводной лодки» с Питом на подпевках. Трудно сказать, что было хуже, ее игра или ее пение, в придачу оба путали слова, но к тому времени все уже настолько расслабились, что выступление дуэта сопровождалось лишь добродушным смехом.

В конце концов запас песен был исчерпан. И тут Вэл спросила:

– Не возражаете, если я сыграю то, что сама написала? – Никто не возражал. Напротив, были даже рады послушать. – Это не та песня, которой я прославилась. Это новая.

– О-о, как мило, – откликнулась Даниэль.

– Она не очень веселая, – продолжила Вэл. – На самом деле довольно грустная и… типа интроспективная.

– Хватит оправдываться, играй давай, – перебил Роджер.

– Ладно.

Она улыбнулась и вдруг занервничала, припомнив, что она обращается не просто к аудитории из одиннадцати друзей (теперь мысленно она называла их друзьями), но более чем к десяти миллионам телезрителей. По сути, это было самым важным выступлением в ее жизни. Но Вэл чувствовала, что задача ей по силам. Если она не шарахнулась от палочника, значит, ей многое по плечу. К тому же она успела сродниться с новой песней и ощущала ее как часть своего тела. Петь ее для этих людей будет так же легко, как дышать.

Пальцы левой руки изготовились к аккорду – септа в фа-мажоре с открытой струной «ля» в качестве басовой ноты, – а большим пальцем правой она ударила по шести струнам гитары с властной нежностью.

 
Вода домой меня несет, в разлуке забыты ссоры.
Ступай по тропе, что тебя зовет, стемнеет еще не скоро.
 

Она сразу поняла, что завладела их вниманием. Лагерь замер. Музыка обездвижила все вокруг, и даже время остановилось. Вэл потянулась к самой высокой ноте и запросто взяла ее.

 
Все было бы круто, выше крыши,
Но хочу слышать, как ты дышишь.
Когда луна захватит воду,
Нырну ко дну и брошусь вплавь.
 

Слово «вплавь» было выделено двумя аккордами – в реминоре и другим, более неоднозначным, секстой в фа-миноре. До сих пор Вэл пела, ни о чем не думая, почти на автомате выпевая слова, но на следующих строчках она поняла, что их вполне можно отнести к нынешней ситуации:

 
Стой, обернись, вот она я, теперь я большего стою,
Ступай по тропе, а меня отпусти, дай мне свободу и волю.
 

И правда, лагерь сделал ее сильнее. К ней постепенно возвращалась уверенность в себе, изрядно расшатанная за последние годы неудачами, профессиональными и личными. Теперь же эта уверенность проявлялась в движении пальцев по струнам гитары, в крепости ее голоса, звеневшего в ночном воздухе, что внимал ее пению. Снова – наконец-то – она чувствовала, что делает то, для чего была рождена.

Песня закончилась. Сперва полная тишина у костра, прерываемая разве что потрескиванием углей. Затем одиннадцать сотоварищей захлопали, медленно, растроганно, а когда аплодисменты стихли, Вэл принялись обнимать, целовать и говорить, какую прекрасную песню она написала, и спрашивали, где ее можно купить и когда она ее запишет, и Вэл не смогла удержаться от слез и призналась совершенно искренне, что переживает одно из счастливейших мгновений в своей жизни.

* * *

Элисон поняла, что не вынесет очередной серии шоу в одиночестве пустой гостиной. Вспомнив, как Селена приглашала ее на ужин в любое время, Элисон позвонила и спросила, нельзя ли завалиться к ним сегодня вечером и вместе посмотреть передачу.

– Конечно, можно, – ответила Селена. – Приходи к семи. Сначала надо поесть.

Как и обещала Селена, в доме царила непринужденная атмосфера; все сгрудились на кухне, помогая матери готовить ужин, за исключением Сэма, отца Селены, читавшего вечернюю газету за кухонным столом, и ее брата Наваро, горбившегося над игровой консолью Nintendo DS, что регулярно чпокала и пикала.

На кухонном подоконнике лежал свежий номер журнала со сплетнями о знаменитостях. Элисон узнала лица на обложке. «ПИТ И ДАНИЭЛЬ, – кричал заголовок. – УЗНАЙТЕ ВСЮ ПРАВДУ О ЖАРКОЙ СТРАСТИ, ПОЛЫХАЮЩЕЙ В ДЖУНГЛЯХ». Открыв журнал, она наскоро просмотрела статью.

– Я это уже прочла, – сказала Эшли, мать Селены. – О твоей маме там не упоминают. Наверное, статью напечатали до того, как она появилась в шоу.

– Может, оно и к лучшему, – вздохнула Элисон, возвращая журнал на подоконник. – Похоже, телезрители ее не очень жалуют.

– А по-моему, твоя мама молодец. – Эшли помешивала в кастрюле тушеную рыбу, издававшую приятный пряный запах.

Избежать застольного разговора о Вэл и ее австралийских приключениях было, конечно, невозможно. Ни Селена, ни ее родные не отслеживали отклики в интернете и понятия не имели о ядовитой грубости, обрушившейся на Вэл. По их мнению, предыдущим вечером она была чересчур сурова с Даниэль, но куда более многословно они сожалели от том, что ей уделяют так мало эфирного времени. Элисон с облегчением осознала, что далеко не все часами торчат в онлайн, большинство населения находит занятия получше. Так что, возможно, для ее матери еще не все потеряно. Сэм спросил ее напрямик, сколько Вэл платят за участие в шоу, и хотя жена отругала его за бестактность, Элисон не видела причины увиливать от вопроса: двадцать тысяч фунтов.

– Хм, – откликнулась Эшли, – я думала, больше. А на что она собирается потратить деньги? Наверное, свозит тебя на Рождество в какое-нибудь замечательное место. Или накупит модной одежды.

– Не знаю, – пожала плечами Элисон. – Скорее, потратит деньги на аренду студии.

– Она заслуживает нового хита, это точно. Я обожала ее тот, первый. Она очень талантливый человек, твоя мама. И не обращай внимания на моего мужа с его назойливыми расспросами. Хорошие манеры – не его конек.

– Все нормально, – заверила Элисон. – Можете задавать любые вопросы.

– Тогда у меня есть один, – встрепенулась Малика, младшая сестра Селены. – Можно я потрогаю твою приставную ногу?

В девять все уселись перед телевизором. Элисон нервничала, однако эта серия менее походила на пытку – отчасти потому, что родные Селены непрестанно и оживленно комментировали происходящее в джунглях, а отчасти по той причине, что Вэл на экране почти не появлялась. Последние пять минут даже развеселили Элисон, когда в лагерь принесли гитару и Пит с Даниэль крайне неумело исполнили «Желтую подводную лодку», позабавив всю компанию. Ранее Вэл пела вместе со всеми, и видно было, что она хорошо проводит время. Но в остальном она лишь изредка мелькала на заднем плане.

– Ох, ну и насмешили. – Эшли убрала звук, когда начались новости. – Честное слово, эта девчонка даже под дулом пистолета не споет как надо.

– Блин, зато какая телка, – произнес Наваро свою первую фразу за вечер.

– Выбирайте выражения, мистер, – одернула его Эшли и повернулась к Элисон: – Не понимаю, почему они не дали твоей маме сыграть на гитаре. Вот было бы здорово.

– Не знаю. Она застенчивая. Звучит, наверное, странно, ведь она певица, но это правда. Она очень застенчивая.

– Что ж, может, она сама отказалась играть. Но все равно очень жаль. Мы все с удовольствием бы послушали, как она поет, – подытожила Эшли.

* * *

Вскоре Элисон засобиралась домой, и Селена решила проводить ее до автобусной остановки. Вечер выдался холодным, в ожидании 11-го автобуса они стучали зубами и притопывали, чтобы согреться. Всего несколько дней назад, подумала Элисон, ее мать знать не знала другого мира, кроме здешнего, а теперь она в Австралии сидит у костра в обществе знаменитостей, пусть и не самого большого калибра, и распевает песни под гитару – это не укладывалось в голове. Элисон пора было бы уже свыкнуться с нереальностью происходящего, но не получалось.

– Кстати, – сказала она, решив отогнать мысли о матери, – я хотела тебе кое-что рассказать. О себе. Раскрыть маленькую тайну.

– Господи, еще одну? – шутливым тоном спросила Селена. – У тебя и вторая нога искусственная? (Улыбнувшись, Элисон покачала головой.) Стеклянный глаз?

– Нет. – Некоторая напряженность в ее голосе вынудила Селену прекратить веселье и молча дожидаться продолжения. – Я гомосексуальна, – произнесла наконец Элисон ровным нейтральным тоном.

– О. – Селена уставилась на тротуар. И тут же вскинула голову: – Но это же не беда, правда?

– Ты серьезно так думаешь?

– Конечно.

Элисон протяжно выдохнула, просияла и положила руки на плечи Селены:

– Мне полегчало.

– А чего ты боялась? – Селена крепко обняла ее. – Чего ты от меня ожидала?

– Не знаю… Иногда люди странно реагируют.

– И как же?

– Ну, на самом деле я рассказала об этом только двоим – тебе и моей подруге Рэйчел. И она восприняла это так плохо, что я слегка занервничала.

– Да? И что она сказала?

Объясняя, Элисон машинально возила носком ботинка по тротуару.

– Рэйчел я знаю много лет. Мы вместе учились в начальной школе. Она живет в Лидсе, но мы поддерживали связь. И месяца два назад я написала ей письмо. А следующим вечером отправила сообщение на Snapchat с вопросом, получила ли она его. Да, получила ответила она. Тогда я поинтересовалась, чем она сейчас занята, и Рэйчел… – Элисон сглотнула. – Я сперва не поверила своим глазам, но она написала, что намерена переспать со своим братом и это наверняка придется мне по вкусу.

Селена вытаращила глаза:

– Что?

– То самое. Выходит, в ее понимании быть лесбиянкой и трахать родного брата – одно и то же.

– Она так и сказала?

– Я видела сообщение всего несколько секунд, мы же были в Snapchat, но из ее слов все было совершенно ясно. Я спросила, где она, и Рэйчел ответила: «С братом. В чудесном инцесте».

Ошарашенная Селена смеялась и одновременно морщила лоб:

– Вау. По-моему, это как бы… – она растерянно подыскивала слова, – перебор. И сама фраза какая-то диковатая.

– Ну, фраза продержалась на экране очень недолго. Но понять, что к чему, было можно. А потом прислала новое сообщение: «Разве это не в твоем вкусе?»

– Черт, – сказала Селена, – она явно перегнула палку. И все? Больше она никак не отреагировала?

– Потом она написала мне письмо, но я не смогла заставить себя его прочесть. Выбросила вместе с мусором.

– Она случаем… не какая-нибудь новообращенная христианка?

– Да вроде нет, – ответила Элисон, и тут из-за поворота показался автобус.

Они успели поцеловать друг друга в щеку – впопыхах, но нежно, прежде чем Элисон зашла в автобус.

* * *

Даниэль и Вэл брели по тропе в джунглях, следуя за проводником. Им неоткуда было от этом узнать, но до полудня еще оставалось полтора часа, а дышалось уже тяжело, на коже проступил липкий пот, и обе запы хались.

– Можно тебя спросить, Вэл? – оглянулась через плечо Даниэль.

– Спрашивай.

– Я о твоей песне, что ты спела вчера вечером, реально классной, между прочим.

– Ой. Спасибо.

– Она у меня из головы не выходит. Текст так и крутится в голове.

– Да? Это хороший знак В смысле будущего песни.

– Особенно строчки: «Я хочу слышать, как ты дышишь», а потом типа «когда луна захватит воду». Я ничего не перепутала?

– Нет, все правильно.

– Я все думала… как это понимать? Как луна может захватить воду? Ты это как бы… выдумала?

Вэл помолчала, прикидывая, не разыгрывают ли ее. И решила, что вряд ли.

– Нет, я лишь имела в виду… ну, сама понимаешь, луна, приливы. Сила притяжения луны.

– Притяжение?

– Ну… приливы, отливы, ими же заправляет луна.

Даниэль остановилась и обернулась. Теперь уже она подозревала, что над ней хотят посмеяться.

– Ты меня дурачишь, да?

– Конечно, нет. И никогда не стала бы.

– Значит, в этом причина приливов и отливов? Реально в этом?

Вэл кивнула. А Даниэль остолбенела: связь луны с водой стала для нее откровением, и очень важным.

– Невероятно. Просто офигенно невероятно. Когда мы выберемся отсюда, – Даниэль снова зашагала по тропе, – я хочу почаще с тобой видеться. Ты так много знаешь. Где ты столько всего узнала?

– Ну что тебе сказать… – Вэл едва не наступила на небольшую змейку. – Наверное, работа в библиотеке сыграла свою роль.

Вскоре они вышли на широкую прогалину, где их поджидали гыкающие, как обычно, ведущие передачи.

– С добрым утречком, дамы!

– Сегодня мы приготовили для вас отменное угощеньице.

– Да, сегодня мы проведем не одно, а целых два испытания в джунглях!

– И как всегда, не без приколов.

– Вчера мы спросили телезрителей в Британии, кто в лагере им больше всего нравится.

– Та из вас, которая набрала больше всех голосов, первой отправляется на испытание. Между нами говоря, довольно простенькое, называется оно «Уютная тропа из розовой пастилы и мягких игрушек».

– К сожалению, набравшая наименьшее число голосов проведет время не столь приятно. Ей придется отправиться в «Пещеру зла», так это место у нас называется.

– Итак, вы готовы услышать результата голосования?

Обе кивнули.

Вэл ничуть не удивилась, услыхав, что Даниэль – самая популярная в лагере. Но для нее было ударом узнать, что сама она нравится зрителям менее прочих. От этого известия у Вэл сдавило желудок, а ноги едва не подкосились. Наименее популярная? Как, скажите на милость, такое могло произойти? Вся ее уверенность, тяжкими усилиями добытая за последние несколько дней, испарилась в один миг. Перед глазами плыло, и она не заметила, как Даниэль увели куда-то, а потом другой ведущий (который из них? Она так и не научилась их различать) взял ее за руку и потащил к крутому грозному каменному уступу на другом конце прогалины.

– Скажи-ка, Вэл, – мурлыкал он тоном ухажера, – ты ведь ничего не имеешь против старых добрых мерзких многоножек?

Она не понимала, о чем он говорит, о чем ее спрашивают. Но когда в глазах прояснилось, она увидела, что ее ведут к узкой расщелине у подножия уступа, к черной дыре, ведущей в никуда. Ширины расщелины хватало, чтобы заползти одному человеку, и не успела Вэл опомниться, как уже была внутри.

* * *

Элисон стояла на кухне, зажав ладонями уши. Такую позу она принимала и раньше бесчисленное множество раз: уединившись на кухне, она пыталась блокировать звук телевизора, включенного матерью на запредельную громкость. Обыденный жест, расхожая ситуация. Разве что сегодняшний вечер радикально отличался от всех прочих: звуки, исходившие из телевизора, звуки, что она пыталась игнорировать, были воплями отчаяния ее матери.

Жуткие звуки. Утробный звериный вой, раздававшийся за тысячи миль от их дома, из пещеры в зарослях австралийского дождевого леса, преображенный в звуковую информацию и услужливо доставленный в Ярдли через телевизионную акустическую систему. В реальном времени пытка в пещере давно закончилась, но Элисон это обстоятельство не могло утешить – каждую секунду материнских мучений она проживала здесь и сейчас. Иногда крики замирали, и Элисон слышала комментарии подхихикивающего ведущего: «Ладно, Вэл, держи последнюю порцию!» или «У-у, до чего же они противные, эти ребятишки, а?» Но стоило ему заткнуться, и снова звучали надрывные нечеловеческие завывания ее матери. Сколько времени это уже длится? Минуты три-четыре. Но Элисон казалось, что больше она не выдержит.

– Селена! – крикнула она. – Убавь долбаный звук!

Телевизор утих, и на кухню вошла Селена.

– Все в порядке, – сказала она. – Там все закончилось. Реклама пошла. – Заметив, что Элисон плакала, она достала из кармана пачку бумажных платков: – Вот, давай тебя немного освежим.

– Мать их. – Элисон утерла слезы рукавом. – Неслабое шоу.

– Не очень удачно все прошло, да?

– Какая тут удача, нахрен! Ее кошмар сделали явью. Начнем с того, что у мамы клаустрофобия.

Пещера, в которую Вэл заставили вползти, высотой была не более двух футов, а в ширину немногим больше. Стоило Вэл оказаться внутри, как ей тут же велели лечь на спину, а вход завалили камнем.

– А еще у нее никтофобия.

– Что это такое?

– Боязнь темноты. И энтомофобия.

– Боязнь… насекомых?

Элисон кивнула.

– Дуреха. Она должна была… сказать им. – Вытащив пригоршню платков из упаковки, она высморкалась. – Много их было? И каких?

– Кажется, в основном тараканы. И парочка пауков.

– Черт. Она ненавидит пауков.

– Все позади, Эл. Ее выпустили из пещеры.

Селена обняла Элисон, прижала к себе, и так они стояли под ярким полосатым кухонным светильником. Селена ждала, пока Элисон расслабится, обмякнет в ее объятиях, но тщетно.

– Она была здесь, – проговорила Элисон. – В это же время на прошлой неделе она была здесь со мной. А семью днями позже она в Австралии, и ее хоронят заживо, и пауки заползают к ней в рот. Нет, ну какого хера?.. Что произошло с нами за эту неделю?

Что бы ни произошло, все скоро закончилось. По завершении вечерней серии началась прямая трансляция шоу, в том числе и на Австралию, где было восемь утра. В прямом эфире отсеивали знаменитостей путем голосования. Элисон и Селена обреченно уселись на диван и, орудуя двумя мобильниками и городским телефоном, усердно нажимали на кнопки в надежде уберечь Вэл от изгнания. Но они зря тратили время (и деньги). Вэл набрала минимальное количество голосов, изрядно отстав от предыдущего соперника; спустя всего несколько минут она покинула лагерь и ее привели в студию-времянку для финального интервью с ведущими. Она сидела между ними, обессиленная, похожая на скелет. Глаза – темные впадины, как у человека, не оправившегося от тяжелого потрясения. Лицо серое, тусклое. Когда с интервью закруглились, Вэл велели пройти по подвесному деревянному мостику туда, где ее поджидала машина с шофером. Камеры следовали за ней под музыкальную тему передачи. Элисон мать показалась постаревшей и более хрупкой, чем прежде. Сутулость стала заметнее. На другом конце моста Элисон углядела Стива, изготовившегося обнять Вэл. Объятие получилось коротким и скорее дружеским, чем пылким. Титры закончились, и Элисон выключила телевизор.

– Все, точка. – Она налила вина себе и Селене.

– Мне правда надо бежать домой, – забеспокоилась Селена.

– Да… Последний бокал. Все будет нормально.

Сорока минутами позже зазвонил телефон. Это была Вэл из Австралии. Звонила она из отеля и плакала в трубку. Элисон ее утешала, но вскоре обнаружилось, что ее попытки приободрить мать («Нет, правда, у тебя все классно получилось… Здесь за тебя все болели…») били мимо цели. И рыдала Вэл не из-за шоу, а потому что Стив опять ее бросил. Оказалось, что, пока знаменитости соперничали в джунглях, их родных и друзей, оставшихся в отеле, каждый день возили на экскурсии и в процессе у Стива и Джеки, тетки Пита, завязался роман. И сегодня они улетают в Кэрнс, поскольку оба без ума от серфинга.

– Я должна остаться здесь еще на неделю, – сообщила Вэл между всхлипами и жалобами. – И что я буду тут делать совсем одна?

– Не знаю, мама, – ответила Элисон. – Но могу сказать, чего тебе нельзя делать.

– И что же это?

– Выходить в интернет и читать газеты.

Трубку Элисон положила, когда стало ясно, что у Вэл более нет сил разговаривать. Селена слышала их беседу и уже кипела сестринским возмущением:

– Это то, что я думаю?

– Ага. Надо было предупредить ее. Раскрыть ей глаза на этого козла долбаного. Если я его еще раз встречу, напинаю ему от души…

– Позови меня, – предложила Селена. – Я в пинках здорово натренировалась. Опять же, рабочих ног у меня две.

Элисон долго благодарно смеялась, а потом, не отдавая себе отчета в том, что делает, погладила подругу по щеке.

– Ты не можешь остаться на ночь?

* * *

Перри-Барр – Хандсворт – Уинсон-Грин – Беарвуд – Харборн – Селли-Оук – Коттеридж – Кингс-Хит – Холл-Грин – Экокс-Грин – Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» – Эрдингтон – Уиттон – Перри-Барр.

Твари!

Ты произнесла это вслух? Выкрикнула? Почему на тебя так смотрят?

Должно быть, задремала.

– Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» —

Все то же самое. Те же видения. Такие же ощущения. Тьма, прежде всего тьма. И ты знаешь, что потолок прямо у тебя над головой и ты не можешь пошевелиться. А затем шум, словно скребется кто-то. Это на тебя вываливают первую порцию откуда-то сверху, из отверстия в скале.

Прошлой ночью ты опять не спала. Даже глаз не сомкнула. Похоже, только здесь ты и можешь поспать. Но ты не хочешь. Стоит заснуть, и ты снова слышишь их. Чувствуешь, как они ползают. По твоим ногам под брюками, забираются под футболку. О мать их!

– «Лиса и гусь» – Эрдингтон – Уиттон —

Два месяца минуло. Два месяца, как ты вернулась. Два месяца – и никаких перемен. Совсем никаких. Все та же херня день за днем.

– Уиттон – Перри-Барр – Хандсворт —

Врач говорит, что это вопрос времени, надо потерпеть, но что она понимает? Все, что они могут, это пичкать тебя таблетками. Она не понимает. Никто не понимает, не знает, каково тебе. «Нет худа без добра», ну да, их сраный оптимизм.

– Хандсворт – Уинсон-Грин – Беарвуд —

Они не знают. Для них худшее, что случилось, это пауки, ползущие по тебе, это запихнуть насекомое в глотку. Но это не самое худшее. Надеюсь ты попадешь в ВД. Элисон была права. Тебя надо изловить и отдрючить. Не надо было это читать. Такие слова не забываются. Двадцать кусков за то, что тебя измазали в дерьме. Оно того не стоило. Да и не двадцать, а десять после того, как австралийские налоговики забрали свое. А когда ты расплатилась по кредитке и погасила задолженность в банке…

– Беарвуд – Харборн – Селли-Оук —

По крайней мере, ты избавилась от долгов. Нет худа без добра. Никому не должна – пока.

– Селли-Оук – Коттеридж – Кингс-Хит —

Двадцать кусков. Недурно. Пока ты не узнала, сколько получит Даниэль. Три сотни и еще пятьдесят. Они и мы. «Мы все в одной лодке». Я так не думаю. «Ты так много знаешь, Вэл». «Когда мы отсюда выберемся, я хочу почаще с тобой видеться». Как же, как же, маленькая сучка. У тебя есть мой номер, разве нет? Тогда почему ты ни разу не ответила на мой звонок? И другие тоже не ответили.

Пора признать, тебе среди них не место. И глупо было воображать обратное. Вот где тебе место – в 11-м автобусе. Оглянись вокруг. Спустись на землю. Вот кто тебе ровня. Обычные люди. Приличные люди.

– Кингс-Хит – Холл-Грин – Экокс-Грин —

Посмотри на эту милую старушку. Кажется, ты видела ее вчера. Но где? Она приходила в библиотеку? Сейчас многие приходят – погреться.

Нет, в продуктовом банке. Она как раз выходила, и ты придержала ей дверь. Она еще так странно на тебя посмотрела, будто это заведение не для таких, как ты. Ну и что? Ты просто заглянула туда. Из чистого любопытства. Просто поинтересоваться, что за еду там выдают. Ты же не собираешься пользоваться их услугами. Пока до этого не дошло.

Нет худа без добра.

И почему она на тебя пялится?

Ясно, ей нужна помощь с тяжелой сумкой на колесиках.

– Экокс-Грин – Ярдли —

– Простите, вам помочь?

Старушка посмотрела на тебя в упор. Глаза у нее были выцветшие, с голубыми прожилками, водянистые. Трясущейся рукой она ухватилась за ручку своей сумки.

– Ты законченная дрянь, – ответила она наконец, когда двери автобуса с шипением открылись и старуха спустилась на тротуар. – Валила бы ты обратно в джунгли, там тебе самое место.