Текст книги "Когда под ногами бездна"

Глава 5

Я выяснил один интересный факт.

Правда, это знание никак не стоило мучений, перенесенных мною за сегодняшний ужасный день, но все же заслуживало того, чтобы поместить его в копилку моего замечательного мозга. Оказывается, лейтенанты полиции редко преисполняются энтузиазмом, когда им сообщают об убийстве за полчаса до конца их дежурства.

– Твой второй труп, а неделя еще не кончилась, – меланхолично отметил Оккинг, прибыв на место происшествия. – Учти, если ты добиваешься комиссионных, мы не собираемся выплачивать. Обычно мы стараемся отвратить граждан от подобной практики.

Я взглянул на вытянувшееся, усталое лицо Оккинга. Принимая во внимание, что сейчас глубокая ночь, сказанное можно было с натяжкой оценить как своеобразный полицейский юмор. Не знаю точно, откуда Оккинг родом – скорее всего из какого-нибудь прогнившего, выродившегося европейского государства или из Северо-Американских Федераций, – но он умудрялся прекрасно уживаться со всеми разношерстными группировками, находившимися под его юрисдикцией. Он говорил по-арабски, пожалуй, хуже всех, кого мне приходилось слышать (обычно мы беседуем с ним по-французски), и все же Оккинг находил общий язык со всеми жителями Будайина – представителями разных течений ислама, святошами и теми, кто пренебрегает религиозными обязанностями, арабами и людьми других национальностей, богатыми и бедными, добропорядочными и ступившими на путь порока. С каждым лейтенант обходился одинаково, элегантно и ненавязчиво создавая впечатление сочувствия и понимания. Поверьте, я по-настоящему ненавижу легавых. Масса жителей Будайина боится, не доверяет или попросту не любит фараонов; я их ненавижу. Когда я был еще совсем маленьким, матери пришлось заняться проституцией, чтобы получить пропитание и крышу над головой. Я до боли четко помню, в какие игры играли с.лей тогда полицейские. Это происходило в Алжире много лет назад, но для меня легавые всюду одинаковы. За одним-единственным исключением в лице лейтенанта Оккинга.

Медицинский эксперт, обычно демонстрировавший стоическую бесстрастность, на этот раз не удержался от еле уловимой гримасы отвращения, увидев Тамико. Ее убили примерно четыре часа назад, заявил он. Эксперт узнал кое-что о преступнике по отпечаткам пальцев на шее и другим уликам. Убийца имел короткие толстые пальцы, а у меня они тонкие и длинные. Вдобавок, у меня было алиби: сохранилась выписка из госпиталя со штампом, где указано время, когда мне оказали первую помощь, а также рецепт.

– О'кей, дружок, – сказал Оккинг в своей обычной манере гробовщика-остроумца. – По-моему, тебе можно позволить разгуливать по нашему мирному кварталу: смертельной угрозы для жителей ты не представляешь.

– Что думаешь? – спросил я, указывая на распростертое тело. Оккинг пожал плечами:

– Что ж, кажется, у нас объявился какой-то маньяк. Сам знаешь, шлюхи сплошь и рядом заканчивают жизненный путь таким образом. Это как бы неотъемлемая часть их профессии, вместе с макияжем и тетрациклином. Подруги убитой стараются не думать об этом, поскорее выбросить из головы. А им бы лучше как раз не забывать, потому что тот, кто укокошил Тами, скорее всего убьет кого-нибудь еще; так мне подсказывает опыт. Прежде чем мы поймаем его, он может пришить двух, трех, пятерых, десятерых… Расскажи своим друзьям о том, что увидел. Сделай так, чтобы они прислушались. Пусть об этом узнают все.

Постарайся, чтобы представители шести или восьми разных полов, обитающие в стенах нашего квартала, четко уяснили, что им следует избегать интимных встреч с мужчиной плотного телосложения, ростом примерно пять с половиной футов, с короткими толстыми пальцами и явным пристрастием к садистским забавам. Да, чуть не забыл: эксперт обнаружил, что, когда наш таинственный незнакомец бил, прижигал и душил Тами, он познал высшую радость… Следы семени найдены во всех трех отверстиях.

Я добросовестно постарался разнести новость по всему Будайину. Каждый соглашался с моим тайным убеждением: человек, убивший одну из Сестер, теперь будет не охотником, а объектом охоты. Тот, кто изберет Черных Вдов в качестве жертвы, сам станет жертвой неутомимых дам. Селима и Деви сейчас начнут отлавливать всех, кто хоть немного подходит под описание убийцы, руководствуясь простым расчетом, что один из них окажется преступником. Мне почему-то показалось, что Вдовы не станут пускать в дело ядовитые клыки, по крайней мере сразу. Я на собственной шкуре почувствовал, как им нравятся… назовем это предварительными ласками.

Следующий день у Ясмин был свободным, и часа в два я позвонил ей. Ночью моей подруги дома не было; где она провела ее, разумеется, не мое дело, но с удивлением отметил, что меня все-таки мучает ревность, ну совсем немного… Мы договорились в пять пообедать вместе в нашем любимом кафе. Там можно сидеть за столиком на террасе и наблюдать за происходящим на улице. В двух кварталах от ворот еще довольно спокойно и даже напоминает обычную городскую жизнь. Кафе было подходящим местом, чтобы стряхнуть с себя заботы, расслабиться. Я ничего не сказал Ясмин о событиях прошлого дня, иначе мы проговорили бы до обеда, а чтобы успеть вовремя, ей требовалось не меньше трех часов.

В ожидании Ясмин я успел выпить только дважды. Она появилась в четверть шестого, хотя обычно опаздывает минут на сорок – сорок пять; я ждал Ясмин не раньше шести и собирался влить в себя хотя бы еще две порции спиртного, потому что проспал всего четыре часа и все это время страдал от ужасных кошмаров. Мне нужна была выпивка, хороший сытный обед и добрая мамочка в лице Ясмин, которая подержит меня за руку, пока я буду плакаться ей в жилетку.

– Мархаба! – весело приветствовала меня подруга, плавно скользя между металлическими столиками.

Я махнул Ахмаду, обслуживавшему нас, он осведомился, что будет пить дама, и принес меню. Пока Ясмин изучала список блюд, я изучал ее. Волосы падали волной на плечи, словно черное облако; легкое хлопчатобумажное летнее платье было в европейском стиле – желтое с белыми бабочками. Вокруг загорелой смуглой шеи – серебряная цепочка, с которой свисал миниатюрный серебряный полумесяц.

Она выглядела такой волнующе-красивой… Очень не хотелось тревожить ее сейчас.

– Ну, как прошел день, Марид? – произнесла она, чуть улыбаясь.

– Тамико убита, – выпалил я, чувствуя себя ужасным недотепой. Наверное, можно было найти массу способов сказать об этом, не оглушая ее сразу страшным известием.

Ясмин широко раскрыла глаза и прошептала формулу, отвращающую зло.

Я сделал глубокий вдох. Потом поведал обо всем, начиная с утреннего визита Сестер ко мне и энергичной разминки, последствия которой ощущал и сегодня.

Описал, как прошел день, как меня отпустил Оккинг и, наконец, как я, заброшенный и измученный, добрался до дома.

По ее гладкой щеке, нарушив тщательно наложенный румянец, медленно сползла слезинка. Несколько секунд Ясмин сидела молча, не в силах произнести ни слова.

Не понимаю, что ее так расстроило; я проклинал себя за неловкость.

– Мне так жаль, что я не была с тобой прошлой ночью, – сказала она наконец. Ясмин не сознавала, как крепко она сейчас сжимает мою руку. – Я встречалась с клиентом, Марид, каким-то парнем из клуба. Он несколько недель подряд приходил, чтобы увидеть меня, и в конце концов предложил мне две сотни за ночь. Вроде бы неплохой человек, но…

Я поднял руку. Не хочу слышать об этом. Мне нет дела до того, как девочка зарабатывает на жизнь. Но, конечно, я тоже хотел бы, чтобы прошлую ночь Ясмин провела со мной. Чтобы в перерывах между кошмарами утешаться в ее объятиях.

– Теперь все позади. Я хочу потратить остаток полтинника на обед, а потом давай хорошенько прогуляемся.

– Ты правда думаешь, что все кончилось? Я пожевал губу.

– Все, кроме дела с Никки. Хотел бы я знать, что означал этот телефонный звонок. Просто не могу понять, как она могла сбежать вот так, подставив меня из-за несчастных трех тысяч. Понимаешь, в Будайине никогда нельзя быть на сто процентов убежденным в верности друзей, но я в свое время вытащил эту девочку из нескольких очень неприятных ситуаций и думал, что такого она не забудет.

Ясмин еще шире раскрыла глаза и неожиданно рассмеялась. Я не понимал, что смешного можно найти в моем положении. Лицо еще было ужасным – распухшее, покрытое кровоподтеками и синяками; страшно болели ребра. Вчерашний день не содержал ничего забавного.

– Вчера утром я встречалась с Никки, – призналась Ясмин.

– Вот как?

Я вспомнил, что Чирига тоже видела Никки часов в десять утра, и та сказала, что идет искать Ясмин. Я не связывал этот визит к Чири с последовавшим исчезновением Никки.

– Она была очень взвинченной и испуганной, – сказала Ясмин. – Призналась мне, что бросила работу и вынуждена уйти от Тами. Только не объяснила почему.

Сказала, что беспрестанно названивает тебе, но никто не отвечает.

Ну, конечно: когда Никки пыталась связаться со мной, я лежал на полу своей комнаты, совершенно отключившись после избиения.

– Она отдала мне этот конверт и просила обязательно вручить тебе.

– А почему Никки не оставила его у Чири? Это избавило бы меня от массы физических и моральных страданий.

– Ты что, не помнишь? Никки работала у Чири Примерно год, может, больше.

Чирига поймала ее на том, что она обсчитывает клиентов и крадет чаевые у девочек.

Я кивнул: действительно, Чири и Никки обычно избегала друг друга.

– Значит, она зашла к Чири только для того, чтобы узнать, где найти тебя?

Я стала ее расспрашивать, но Никки не ответила. Твердила только одно: "Обещай, что непременно передашь Мариду конверт".

Я надеялся, что таинственное послание окажется письмом, по которому можно найти Никки и вернуть свои деньги. Взяв конверт, я разорвал его. Внутри лежали три тысячи киамов и записка, написанная по-французски:

"Милый Марид!

Я так хотела сама отдать тебе эти деньги; много раз звонила, но никто не отвечал. Оставляю конверт у Ясмин, но если ты так и не получишь его, то никогда не узнаешь об этом и навеки меня возненавидишь. Не знаю, когда мы снова увидим друг друга… Я в таком смятении, все так переменилось!

Буду жить с одним старинным другом нашей семьи, богатым коммерсантом из Германии: помню, он всегда приносил мне подарки, когда я еще была застенчивым, погруженным в себя маленьким мальчиком. Теперь, после того, как я стала… в общем, тем, кем я стала, немецкий бизнесмен обнаружил еще большую склонность к разным подаркам. Мне он всегда был симпатичен, Марид, хотя я не могу полюбить его. Но жить у такого человека неизмеримо приятнее, чем терпеть общество Тамико.

Этого джентльмена зовут герр Люц Сейполт. Он владелец великолепного дома в пригороде; попроси водителя отвезти тебя (мне пришлось списать это) к Байт ил-Симсаар ил-Альмаани Сейполт, и он доставит тебя к нашей вилле.

Передай мою любовь Ясмин и всем остальным. Когда выдастся возможность, я навещу наш квартал, но, думаю, сначала какое-то время буду с наслаждением играть роль хозяйки имения. Уверена, что ты наверняка поймешь меня, Марид: в конце концов, бизнес есть бизнес, муш хайк? (А ты, могу поспорить на что хочешь, вообразил, что я так и не выучила ни слова по-арабски!) С любовью и благодарностью, Никки".

Я вздохнул и протянул письмо Ясмин. Вспомнив, что она ни слова не понимает по-французски, перевел послание Никки.

– Надеюсь, девочка будет там счастлива, – произнесла она, когда я сложил бумагу.

– Быть игрушкой какого-то тупого немецкого денежного мешка? Никки?! Ей требуется свободная, бурная жизнь не меньше, чем мне и тебе. Она вернется.

Просто сейчас, очевидно, в шоу Принцессы Никки настало время поиграть "сладенького папочку". Ясмин улыбнулась:

– Согласна, Никки вернется, но только когда сама решит, что настало подходящее время. Эта девочка заставит престарелого немца заплатить за каждую минуту совместной жизни!

Мы оба рассмеялись, а потом официант принес выпивку для Ясмин, и мы заказали обед.

Завершив свой маленький пир, мы лениво болтали, потягивая шампанское.

– Каким адом казалась жизнь вчера, – воскликнул я, – а сегодня все стало на свои места. Я возвратил свои деньги, правда, потеряю тысячу. Как только уйдем отсюда, разыщу Абдуллу и отдам ему то, что должен.

– Да, конечно, – подхватила Ясмин. – Но даже тогда не все станет на свои места. Убита Тами, и этого уже не изменить.

Я нахмурился:

– Тами – проблема Оккинга. Если ему понадобится мудрый совет знатока, лейтенант знает, где меня найти.

– Ты и вправду хочешь спросить у Деви и Селимы, Почему они избили тебя?

– Еще бы! Можешь поспорить на свои пластиковые грудки, милая! А Сестры пусть приготовят убедительное объяснение!

– Это должно быть как-то связано с Никки. Я согласился с ней, хотя и не представлял, какая здесь может быть связь.

– Да, чуть не забыл. Давай заглянем по дороге к Чири. Я должен ей за пилюльки: прошлой ночью она разрешила попользоваться ее запасами.

Ясмин посмотрела на меня сквозь стекло бокала.

– Похоже на то, что мы вернемся домой очень поздно, – тихо произнесла она.

– А когда придем, не сможем найти постель. Ясмин широко взмахнула рукой утрированно-пьяный жест.

– Да на черта тебе постель? Трахать ее, что ли?

– Ну нет, – сказал я. – У меня есть более подходящий объект для этого.

Ясмин смущенно хихикнула, словно мы вернулись к самому началу наших отношений и впереди первая ночь любви.

– Какой модик мне включить сегодня? Я с трудом перевел дыхание, завороженный ее красотой и неподдельным, спокойным обаянием. Я и в самом деле чувствовал себя так, словно заново переживал миг первой встречи.

– Не хочу, чтобы ты подключала модик, – тихо произнес я. – Хочу любить тебя.

– Ох, Марид. – Она сжала мне руку. Мы оба замерли, не отрываясь смотрели в глаза друг другу, вдыхали сладковатый аромат оливковых деревьев, слушали, как заливаются соловьи, щебечут дрозды. Казалось, так будет вечно… но неожиданно я вспомнил, что меня ждет Абдулла. Нельзя забывать о подобных вещах: арабы говорят, что одна ошибка умного человека равна ошибкам тысячи глупцов.

Однако перед тем, как уйти, Ясмин пожелала поискать какого-нибудь совета в книге. Я сказал, что Коран никогда не служил мне опорой в жизни.

– Да нет, – пояснила Ясмин, – я имела в виду не Книгу, то есть не Несомненное Писание (Книга пишется с большой буквы, и т. д. – синонимы Корана.). Просто книгу. – Она вытащила миниатюрное устройство размером с пачку сигарет. Электронный аналог китайской книги предсказания судьбы, "Ицзин". Держи, – она протянула прибор мне, – включи эту штуку и нажми на букву "Г".

На китайскую мудрость я полагался еще меньше, чем на Коран, но моя подружка страстно верила в Судьбу, в Момент Бытия, в непознанную реальность и подобную ерунду. Я сделал все, как она сказала: после того, как нажал на белый кружочек, обозначенный буквой "Г", крошечный компьютер продребезжал мелодию, и тоненький женский голос пропищал: "Гексограмма восемнадцать. Знак Ку.

Восстановление того, что разрушено. Изменения в пятой и шестой линиях".

– Теперь нажми "Т" – толкование, – сказала Ясмин.

Я нажал, устройство снова порадовало наш слух своей невзрачной песенкой, и электронный голосок объявил:

"Толкование:

Восстановление того, что было разрушено Принесет огромный.успех.

Пересечение великой воды подарит, удачу. Выждать три дня перед началом дела.

Выждать три дня перед завершением дела.

То, что разрушено, можно восстановить ценой огромных усилий. Не бойся опасности – пересечения великой воды. Успех зависит от предвидения; будь осторожен, приступая к делу. Следует опасаться повторного разрушения достигнутого; будь осторожен, завершая дело.

Сильнейший и мудрейший ведет за собой людей, окрыляет их, заставляя воспрянуть духом".

Я взглянул на Ясмин:

– Надеюсь, хоть ты что-то извлекла из всего этого, потому что для меня подобный набор слов – все равно что стеклянный глаз для верблюда.

– Ну еще бы, – полушепотом произнесла Ясмин; ее глаза горели. – Давай дальше. Нажми "Л" – линии.

Я молча повиновался. Адская машинка продолжила вещать:

"Шесть на пятом месте означает: Восстановление того, что разрушил отец.

Действия, заслуживающие восхищения.

Девятка наверху означает:

Он не служит королям и принцам. Ставит перед собой более высокие цели".

– О ком говорит машинка, Ясмин? – спросил я. – О тебе, милый, о ком же еще! – Что теперь мне делать?

– Выясни, во что изменяющиеся линии превращают гексограмму. Ага, еще одна гексограмма. Нажми на "И" – изменения.

"Гексограмма сорок семь. Знак К'ун. Подавление".

Я нажал на "Т" – толкование.

"Подавление. Успех. Упорство и стойкость.

Могучий муж приносит успех Здесь нет вины Когда объясняет, никто не верит.

Могучий муж сохраняет стойкость и уверенность при всех превратностях судьбы, и эта стойкость становится залогом грядущего успеха. Сила, которая поборет судьбу. Следует ожидать, что какое-то время власть ему не будет дана, а советы отвергаются. Во время тяжелых испытаний важно сохранять стойкость и уверенность в себе и не говорить много.

Если он слаб перед лицом тяжелых испытаний, останется под голым деревом и скорбь его многократно увеличится. Это внутренняя болезнь, заблуждение, которое необходимо, преодолеть любой ценой".

Все: оракул сказал свое слово.

– Теперь мы можем идти? – брюзгливо осведомился я.

Ясмин завороженно разглядывала стол, очевидно проникая взором в какое-то иное измерение, где царствуют законы китайской премудрости.

– Тебе предназначен великий удел, Марид! – пробормотала она.

– Это точно, – согласился я. – Но самое интересное – может ли твоя говорящая книга, скажем, угадать мой вес? Какая польза от подобной игрушки? Я даже не пойму, если чертова машинка вздумает послать меня подальше.

– Нужно во что-то верить, Марид, – сказала Ясмин очень серьезно.

– Слушай, Ясмин, я стараюсь. Честное слово! Это было что-то вроде предсказания? Машинка сейчас говорила про мое будущее?

Она сдвинула брови:

– Нет, не совсем, Марид. Можно назвать это отголоском Момента, частью которого мы все являемся. Из-за того, каков ты по своей сути, по своим мыслям, чувствам, поступкам, из-за того, что уже сделал и собираешься сделать, ты мог получить только гексограмму восемнадцать, и никакую другую, с изменениями в тех двух линиях. Если сейчас попробуешь снова, будет совсем другой результат, потому что первая гексограмма изменила Момент и общая схема теперь иная.

Понимаешь?

– Наложение моментов, правильно? Она озадаченно посмотрела на меня.

– Да, что-то в этом роде.

Я рассчитался с Ахмадом. Стоял теплый, приятный вечер; предстоит замечательная ночь. Я встал, расправил плечи.

– Пойдем разыщем Абдуллу. Бизнес есть бизнес, черт бы его побрал?

– А потом? – Она улыбнулась.

– Дело есть дело, дорогая. – Я взял ее за руку; мы направились к магазину Хасана.

Смазливый мальчишка-американец все еще восседал на табуретке, уставившись куда-то в пространство. Интересно, он способен мыслить, или это некое электронное приспособление, пробуждающееся к жизни, когда слышит шаги или шуршание киамов? Мальчик поднял на нас глаза, улыбнулся и проворковал что-то по-английски. Конечно, можно предположить, что большинство завсегдатаев магазина Хасана свободно изъясняются на этом языке, но я сильно сомневаюсь. Здешнее заведение не предназначалась для туристов; тут хранились отнюдь не обычные сувениры… Мальчик, должно быть, чувствовал себя совсем беспомощным: ни слова по-арабски, нет даже языковой училки. Конечно, он и был беззащитным, а следовательно, зависел от хозяина, то есть от Хасана. Зависел во многом, очень многом…

Я знаю несколько элементарных английских фраз; если бы мальчик говорил медленно, смог бы кое-что разобрать. Я способен сказать: "Как найти туалет?", "Биг Мак, пожалуйста" и "Пошел на…" – на этом мои познания исчерпываются. Я уставился на американца, тот уставился на меня. Потом по его лицу медленно расползлась улыбка. По-моему, я ему понравился.

– Где Абдулла? – спросил я по-английски. Парнишка моргнул и прощебетал что-то совершенно непонятное. Я помотал головой, показывая, что ни черта не разобрал. Абдул-Хасан горестно опустил плечи. Он попробовал объясниться по-испански, но я снова покачал головой.

– Где сахиб Хасан? – стоял я на своем. Мальчик ухмыльнулся и отстучал новую порцию резких отрывистых слов, но на этот раз догадался показать пальцем на занавес. Замечательно: наконец-то мы поняли друг друга!

– Шукран, – поблагодарил я его, вместе с Ясмин направляясь в конец магазина.

– You're welcome, – неожиданно отозвался мальчик.

Я поразился: Абдул-Хасан уже знал, как будет по-арабски "спасибо", но что сказать в ответ, не выучил. Тупой молокосос! В одну прекрасную ночь лейтенант Оккинг наткнется на его тело где-нибудь в глухом переулке. Или, принимая во внимание мое особое везение, его найду я.

Хасан в помещении склада проверял количество ящиков, сверяясь со счетом.

На ящиках стоял адрес магазина по-арабски, но другие надписи были сделаны на каком-то европейском языке. Внутри могло храниться все что угодно – от электрических пистолетов до засушенных человеческих голов. Хасана совершенно не заботило, что именно он покупает и продает, коль скоро это приносило доход. Он мог служить идеальным примером умелого торговца по Платону.

Шиит услышал шелест раздвигаемого занавеса и приветствовал меня, словно блудного сына. После отеческих объятий он заботливо спросил:

– Сегодня ты чувствуешь себя лучше?

– Да, хвала Аллаху.

Он переводил взгляд с Ясмин на меня. По-моему, Шиит знал ее как одну из девиц, работающих на Улице, но вряд ли был лично знаком с моей подругой. Я решил, что не стоит представлять ее Хасану. В принципе, это нарушение этикета, но при определенных обстоятельствах такое допускается. Хасан протянул руку:

– Прошу, выпей чашку кофе вместе со мной!

– Пусть стол твой будет вечно изобильным, Хасан, но мы только что пообедали, а я хочу побыстрее найти Абдуллу. Если помнишь, за мной числится долг.

Хасан сдвинул брови:

– Да, да, верно. Милый Марид, проницательный друг мой, я не видел Абдуллу уже несколько часов. Думаю, он предается развлечениям в другом месте. Неодобрительный тон Шиита показывал, что эти развлечения входят в число запретных для мусульман.

– Однако деньги у меня с собой, и я желал бы выполнить свои обязательства.

Хасан сделал вид, что погрузился в размышления о том, как помочь мне.

Наконец произнес:

– Ты, конечно, знаешь, что часть денег должна быть передана мне.

– Да, о мудрейший.

– Тогда можешь оставить у меня всю сумму, а я, как только увижу Абдуллу, отдам ему то, что причитается.

– Отличное предложение, о мой дядюшка, но я хотел бы получить от Абдуллы расписку. В тебе никто не смеет усомниться, но, в отличие от нас с тобой, Абдулла и я не связаны узами любви.

Хасану это не очень-то понравилось, но он не стал возражать.

– Думаю, ты найдешь Абдуллу за этой стальной дверью. – Шиит повернулся ко мне спиной и продолжил работу. Даже не глядя на нас, он произнес:

– Твоя спутница должна остаться здесь.

Я вопросительно посмотрел на Ясмин; она пожала плечами. Я быстро прошел помещение склада, пересек проулок и постучал в стальную дверь. Несколько секунд пришлось подождать, пока мою личность разглядывали в потайное отверстие, убеждаясь в том, что я свой. Наконец дверь распахнулась. Передо мной возник высокий, тощий, как скелет, бородатый старик по имени Карим.

– Что тебе здесь нужно? – спросил он ворчливо.

– Спокойствие, о шейх. Я пришел отдать долг Абдулле абу-Зайду.

Дверь захлопнулась прямо перед носом. Спустя некоторое время ее снова открыл сам Абдулла.

– Давай их скорее сюда. Мне как раз нужны деньги.

Уважительное обращение к старшему или покровителю.

За его спиной я смог разглядеть несколько человек, с жаром предающихся какой-то азартной игре.

– Я принес все, что должен, Абдулла, – сказал я, – но ты выдашь мне расписку в получении долга. Не хочу, чтобы потом говорили, что я не заплатил причитающегося.

Он разъярился:

– Ты смеешь воображать, что я могу так поступить?

Я в ответ обжег его взглядом:

– Расписку. Потом получишь свои деньги. Абдулла пару раз обругал меня, потом нырнул в комнату, торопливо нацарапал расписку и показал мне.

– Давай сюда полторы тысячи киамов, – прорычал он.

– Сначала расписку.

– Давай сюда мои деньги, поганый кот, которого кормят девки!

В моем воображении возникла соблазнительная картина: я с размаху бью его ребром ладони по переносице, превращаю наглую жирную харю в кровавое месиво…

Какое прекрасное зрелище!

– О Господи, Абдулла! Позови сюда Карима. Эй, Карим! – Когда к двери снова подошел седобородый старик, я сказал ему:

– Сейчас я передам тебе деньги, Карим, а Абдулла бумажку, которую сжимает в руке. Ему отдашь деньги, мне бумагу, хорошо?

Карим заколебался, словно такая операция показалась ему немыслимо сложной.

Потом медленно кивнул. Обмен произошел в полной тишине. Я повернулся и, не говоря ни слова, зашагал к магазину Шиита.

– Сын шлюхи! – выкрикнул Абдулла мне вслед. Я улыбнулся. Вообще-то у мусульман это считается страшным оскорблением, но, поскольку, увы, сказанное было истиной, меня это по-настоящему не задело. И все же, из-за Ясмин и нежелания нарушать приятные планы на вечер, я позволил Абдулле перейти предел оскорблений. Обычно такое не проходит безнаказанно. Я твердо пообещал себе, что скоро и этот долг будет ликвидирован. У нас в Будайине очень вредно для здоровья заработать репутацию человека, покорно терпящего хамство и поношения.

Проходя мимо Хасана, я сказал:

– Ты можешь забрать свою долю у Абдуллы. Советую поторопиться, потому что сегодня ему, кажется, крупно не везет в игре.

Шиит кивнул, но промолчал.

– Я рада, что это дело закрыто, – сказала Ясмин.

– Ну, не больше меня, наверное. – Я аккуратно сложил расписку и сунул ее в карман джинсов.

Мы отправились к Чири; я подождал, пока она закончит обслуживать трех молодцов в форме морских офицеров Калабрии.

– Чири, – произнес я, – мы спешим, но я хочу отдать тебе хрустики.

Отсчитал семьдесят пять киамов и положил деньги на стойку. Чири продолжала спокойно стоять.

– Ясмин, ты сегодня просто красавица, моя милая. Марид, это за что? За пилюльки, которые ты взял прошлой ночью? – Я кивнул. – Ты, я знаю, очень стараешься держать слово, всегда отдавать долги, соблюдать всю эту выспреннюю ерунду с кодексом чести, и так далее. Но возьми часть бумажек обратно: я не собираюсь обирать тебя по ценам улицы.

Я ухмыльнулся:

– Чири, ты рискуешь оскорбить правоверного.

Она рассмеялась:

– Ну и правоверный из тебя, клянусь своей чернокожей попкой! Хорошо, тогда выпейте за счет заведения. Нынче бизнес идет бойко, хрустики так и порхают.

Девочки в хорошем настроении, я тоже.

– У нас сегодня маленький праздник, Чири, – произнесла Ясмин.

Они обменялись каким-то таинственным жестом. Может быть, во время операции по перемене пола каким-то путем передается и специфически-женское, почти сверхъестественное умение говорить друг с другом без слов? Так или иначе, Чири все уловила. Мы взяли бесплатную выпивку и поднялись.

– Желаю вам хорошо провести эту ночь, – сказала Чири.

Семьдесят пять киамов давно исчезли. Честно говоря, я так и не увидел, как и когда хозяйка клуба взяла их.

– Ква кери, – произнес я, когда мы выходили на улицу.

– Ква керини йа квонана, – отозвалась Чири. Потом, на одном дыхании: О'кей, которая из вас, ленивых толстожопых шлюх, должна сейчас танцевать на сцене? Кэнди? Отлично, сбрасывай свои тряпки и за работу! – Чири казалась счастливой. С миром снова все было в порядке.

– Мы можем по дороге заскочить к Джо-Маме, – предложила Ясмин. – Я не видела ее уже несколько недель.

Джо-Мама – гигантская во всех отношениях женщина почти шести футов ростом, весом примерно три-четыре сотни фунтов, обладательница уникальной шевелюры, периодически меняющей цвет. Повинуясь какому-то таинственному циклу, она становилась блондинкой, рыжей, темноволосой и жгучей брюнеткой, затем светлой шатенкой; далее цвет делался все темнее и темнее, пока в один прекрасный день Джо-Мама, словно по мановению волшебной палочки, снова не превращалась в блондинку. Она принадлежала к типу несгибаемых, сильных женщин: в ее баре никто не осмеливался затеять скандал, а там в основном сшивались греческие моряки торгового флота. Джо-Мама жила по собственным заповедям и могла со спокойной совестью вытащить пушку или золингеновский перфоратор и создать вокруг себя картину полного умиротворения в виде груды окровавленных тел. Я уверен, что такая, как она, справилась бы с двумя Чиригами сразу и одновременно, сохраняя полное спокойствие, готовила бы "Кровавую Мери" для посетителя. Либо Джо-Мама любила тебя всей душой, либо так же страстно ненавидела; ну, а люди обычно хотели, чтобы она выбрала первое. Мы зашли в ее заведение; хозяйка приветствовала нас в своей обычной манере, говорила очень громко, быстро, проглатывая слова, и постоянно отвлекалась.

– Марид! Ясмин!

Далее последовала какая-то фраза по-гречески: Джо-Мама забыла, что никто из нас не понимал этого языка. По-гречески я знаю еще меньше слов, чем по-английски, а их я выучил, ошиваясь в заведении Джо-Мамы. Могу, скажем, заказать узо и рецину, сказать "калимера" (привет) и обозвать кого-нибудь "малакой" (что-то вроде мудака).

Я старательно сжал Джо-Маму в объятиях. Она такая обильная, что наверняка мы вдвоем с Ясмин не смогли бы обхватить хозяйку бара. Мы сразу же стали слушателями истории, которую она рассказывала какому-то посетителю. "…И вот наш Фуад стремглав бежит ко мне и хнычет: "Эта черная сука меня обчистила!" Мы с тобой прекрасно знаем, что ничто так не возбуждает Фуада, как возможность быть обворованным чернокожей девкой". Джо-Мама вопросительно посмотрела в мою сторону, я согласно кивнул. Фуад был невероятно худым парнем, который питал слабость к черным шлюхам. Никто не любил Фуада, но его использовали на о подхвате, а парень так хотел понравиться, что бегал по чужим делам всю ночь напролет, пока не натыкался на девицу, которую избирал объектом своей любви на текущую неделю. "Ну вот, я спрашиваю, как он умудрился опять позволить себя обчистить. Я была уверена, что теперь парень узнал все приемы на собственном горьком опыте. Господи, даже Фуад не может быть таким идиотом, как… как Фуад.

Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать… Так вот, он отвечает: "Она работает официанткой в "Старом Чикаго Большого Ала" (Имеется в виду Чикаго 20-х годов времени жизни знаменитого гангстера Аль Капоне.). Я расплатился за выпивку, а когда девка принесла сдачу, она протерла поднос мокрой губкой и держала его высоко, так, что мне все было видно. Чтобы взять деньги, пришлось подвинуть их к краю подноса, нижняя банкнота прилипла к мокрой поверхности". Тогда я схватила идиота за уши и стала трясти его. "Фуад, Фуад, – говорю я ему, – ведь это самый заезженный трюк! Ты, наверное, видел такое миллион раз, а может, и больше! По-моему, то же самое в прошлом году с тобой проделала Зейнаб".