Текст книги "Дикие карты"

– У Фреда есть летное свидетельство с правом управления дирижаблем, – сказал Филмор.

– Эта парочка никогда не перестает меня удивлять, – заметил доктор Тод.

– Босс, я думал, мы больше не ввязываемся в сомнительные предприятия.

– Филмор… – Тод пристально смотрел на человека, который был его другом вот уже двадцать лет. – Филмор, в некоторые предприятия приходится ввязываться, хочешь ты того или нет.

 
Старый Дьюи-адмирал[2]2
  Командующий американской эскадрой в период испано-американской войны 1898 г. (Прим. ред.)


[Закрыть]
Кандидатом побывал.
В президенты не прошел,
Разозлился и ушел!
 

Ребятишки во дворе прыгали через скакалку. Начали они в ту же самую секунду, как только вернулись из школы.

Сначала их гвалт раздражал Джетбоя. Он поднялся из-за печатной машинки и подошел к окну. Но не прикрикнул, а стал наблюдать за происходящим. Мемуары продвигались с трудом, то, что казалось сухими фактами, когда он на войне рассказывал об этом ребятам из наземной службы, превращалось в бахвальство, едва только слова ложились на бумагу.

«Три самолета – два «Ме-109» и один «Та-152» – вынырнули из облаков и атаковали подбитый «Б-24». Он сильно пострадал от зениток. Лопасти двух пропеллеров были скручены винтом, надфюзеляжная турель отсутствовала. Один 109-й вошел в пологое пике, похоже, собираясь сделать бочку и обстрелять бомбардировщик снизу. Я зашел на широкий вираж и выстрелил. Увидел, что попал трижды, потом 109-й развалился.

«Та-152» заметил меня и спикировал на перехват. Когда 109-й взорвался, я сбросил скорость. 152-й промчался менее чем в пятидесяти ярдах. Я даже заметил удивленное выражение на лице пилота. Когда он проносился мимо меня, я дал по нему одну очередь из своих двадцатимиллиметровых пулеметов. С его горбатого верха во все стороны брызнули осколки.

Я ушел наверх. Последний 109-й оставался в хвосте бомбардировщика, он палил из своих пулеметов и из пушки. Хвостового стрелка на нем не было, а подфюзеляжная турель не могла достать 109-й. Пилот бомбардировщика вилял, чтобы стрелки у боковых пулеметов могли прицелиться, но из двух действовал только левый.

Я находился более чем в миле от них, но развернулся и пошел вверх и вправо. Потом опустил нос вниз и дал одну очередь из семидесятипятимиллиметровой пушки за миг до того, как 109-й попал в перекрестье прицела.

Вся середина истребителя исчезла – сквозь нее можно было разглядеть Францию. Единственное сравнение, которое приходит мне на ум, – как будто я смотрел сверху на раскрытый зонт, а потом кто-то вдруг закрыл его. Истребитель полетел вниз, оставляя за собой след, похожий на рождественскую мишуру.

Немногочисленные оставшиеся на «Б-24» стрелки не узнали мой самолет и открыли по мне огонь. Я дал им сигнал, что я свой, но у них, должно быть, вышел из строя радар.

Далеко внизу белели два немецких парашюта. Видимо, пилоты первых двух истребителей успели выброситься. Я полетел обратно на базу.

Когда мой самолет стали осматривать, оказалось, что одна семидесятипятимиллиметровая пушка отсутствует, а двадцатимиллиметровых гильз насчитали всего двенадцать. Я сбил три вражеских самолета.

Потом я узнал, что «Б-24» рухнул в Ла-Манш и никто из экипажа не спасся».

«Кому нужна эта чушь? Война закончилась. Неужели найдутся такие, кому действительно захочется прочитать «Реактивного мальчишку», когда книга увидит свет? Кто, кроме умственно отсталых, будет читать «Комиксы Джетбоя»?

Думаю, я и сам никому не нужен. Чем я могу заниматься? Бороться с преступностью? Так и вижу, как я на бреющем полете атакую машины банковских грабителей. Это была бы по-настоящему честная борьба, ничего не скажешь. Устраивать авиашоу в каких-нибудь захолустных городках? Гувер[3]3
  Летчик-демонстратор фирмы «Норт Америкен». (Прим. ред.)


[Закрыть] покончил с этим, и потом, я больше не хочу летать. В этом году в отпуска на лайнерах полетит больше народу, чем побывало в воздухе за последние сорок три года в общей сложности, считая пилотов почтовых самолетов, сельскохозяйственной авиации и военных летчиков.

Что я могу? Разгонять тресты? Преследовать тех, кто во время войны занимался спекуляцией? Да уж, отличная работенка, нечего сказать. Карать старых мерзавцев, которые беззастенчиво обдирают государство, руководя приютами, моря голодом детей и жестоко обращаясь с ними? Нет уж, для этого нужен не я, а Спанки, Альфальфа и Баквит[4]4
  Герои мультипликационного сериала «Маленькие негодяи». (Здесь и далее, кроме особо оговоренных, примечания переводчика.)


[Закрыть]».

 
Буги-буги-буги-бу,
Гитлер спит в своем гробу,
Ини-мини-Муссолини
Под землей лежит в могиле!
 

Ребятишки теперь прыгали сразу через две скакалки, крутящиеся в разные стороны.

 
Под землею гроб стоит,
Старый Гитлер там лежит.
А немецкие ребятки
Старику щекочут пятки!
 

Джетбой отвернулся от окна. «Может быть, стоит еще раз сходить в кино».

После той встречи с Белиндой он только и делал, что читал, писал и ходил в кино. До возвращения на родину последние два фильма, которые он посмотрел на двойном сеансе в переполненном зальчике авиабазы, были низкопробной чушью. «Этот нацистский зануда», снятый на студии «Юнайтед артистс» в сорок третьем, с Бобби Уотсоном в роли Гитлера и Фрэнком Фэйленом, одним из любимых актеров Джетбоя, был лучшим из этих двух. Второй был «Перекресток джаза» с Дики Муром в главной роли – о том, как кучка помешанных на джазе юнцов отплясывала в солдатской пивной, чтобы поднять боевой дух американской армии.

Получив деньги и найдя себе квартиру, он первым делом отправился на поиски ближайшего кинотеатра, где посмотрел «Он говорит: убийство» о доме, полном деревенских психов, с Фредом Макмюрреем и Марджори Мэйн, а также с актером по имени Портер Холл в роли близнецов-убийц Берта и Мерта. «Кто из них кто?» – вопрошал Макмюррей, а Марджори Мэйн хватала топор и топорищем била одного из них по спине, после чего тот рассыпался выше пояса, но при этом оставался стоять на ногах. «Вот этот – Мерт, – ответствовала Мэйн, бросая топор на поленницу. – У него спина с секретом». Джетбой считал, что это самый смешной фильм из всех, что он видел в своей жизни.

С тех пор он ходил в кино ежедневно, иногда умудряясь за день побывать в трех кинотеатрах и посмотреть от шести до восьми картин. Он привыкал к мирной жизни, как большинство солдат и матросов, смотря фильмы.

Он посмотрел «Потерянный уик-энд» с Рэем Милландом и все тем же Фрэнком Фэйленом, который на этот раз играл санитара из психушки, «Дерево в Бруклине», «Худой возвращается домой» с Уильямом Пауэллом в расцвете своего алкоголизма, «Приведи девочек», «Все дело в сумке» с Фредом Алленом, «Зажигательную блондинку», «Историю безымянного солдата» (в сорок третьем Джетбой стал героем одной из заметок Пайла), фильм ужасов под названием «Остров мертвецов» с Борисом Карлоффом, образчик нового итальянского кино под названием «Рим. Открытый город» и «Почтальон всегда звонит дважды».

Были и другие вестерны и детективы, которые он смотрел в окрестных круглосуточных кинотеатрах и забывал уже через десять минут после того, как выходил из кинозала.

Джетбой вздохнул. Столько разных фильмов, столько всего он пропустил, пока воевал. Он пропустил даже День победы в Европе и день капитуляции Японии – торчал на этом острове, пока его вместе с самолетом не вытащила оттуда команда «Непокорного». Если верить тому, что говорили матросы, они сами пропустили не только большую часть фильмов, но и большую часть войны тоже.

Оставалось с нетерпением ждать новых фильмов, которые должны были выйти в прокат этой осенью, и того момента, когда он сможет их посмотреть.

Он вернулся за пишущую машинку («Если я не буду работать, то никогда не закончу эту книгу. В кино можно сходить вечером».) и принялся перечислять все те захватывающие события, что произошли с ним двенадцатого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года.

За окном женщины начали звать детей к ужину: их отцы уже вернулись с работы. Но несколько ребятишек все так же продолжали прыгать через скакалку, и их тонкие голоса звенели в вечернем воздухе:

 
Гитлер, Гитлер – гад паршивый,
Муссолини весь плешивый,
Соня Хени – на коньках,
Бетти Грэйбл – просто ах!
 

Лавочник[5]5
  Лавочник, Откровенный Человек из Миссури, Почетный Гражданин Индепенденса – прозвища 33-го президента США Гарри Трумэна, который родился близ Ламара (штат Миссури), учился в школе в г. Индепенденс (штат Миссури) и в молодости держал магазин мужской одежды.


[Закрыть] из Белого дома сбился с ног. Началось все с телефонного звонка, раздавшегося немногим позднее шести утра: паникеры из Государственного департамента принесли последние слухи из Турции. Советы потихоньку подтягивали свои силы к границам этой страны.

– Вот и позвоните мне, когда они перейдут эту чертову границу, и ни минутой раньше! – отрезал Откровенный Человек из Миссури.

А теперь еще и это.

Почетный Гражданин Индепенденса смотрел, как закрывается дверь. Последним, что он увидел, был исчезающий за ней каблук Эйнштейна. Его не мешало бы подбить.

Он откинулся на спинку своего кресла, приподнял толстые очки, энергично потер переносицу. Потом поставил локти на стол и сложил пальцы домиком. Взглянул на маленькую модель плуга, стоявшую на столе (она заменила модель винтовки «М-1» Гаранд, которая оставалась там с того дня, как он занял этот кабинет, до дня капитуляции Японии). В правом углу стола лежали три книги: Библия, растрепанный словарь и история Соединенных Штатов в картинках. Кроме того, на столе имелись три кнопки для вызова разнообразных секретарей, но он никогда ими не пользовался.

«Теперь, когда наконец наступил мир, я сдерживаю десяток войн, готовых разгореться в двадцати местах, промышленность лихорадит, а это сейчас чертовски некстати: всем нужны новые машины и холодильники, и люди не меньше моего устали от войны и тревог военного времени. А мне волей-неволей придется снова разворошить это осиное гнездо, поднять всех на поиски этой проклятой бактериологической бомбы, которая может взорваться, перезаразить всю страну и прикончить половину народу, если не больше. Лучше бы мы до сих пор дрались палками и камнями.

Чем скорее я вернусь в Индепенденс, тем лучше будет для меня и для всей этой поганой страны. Если только этот сукин сын Дьюи снова не соберется в президенты. Как говаривал Линкольн, я скорее проглочу кресло-качалку, чем позволю этому недоноску стать президентом. Это единственное, что сможет удержать меня в этом кресле, когда закончится срок Рузвельта[6]6
  Гарри Трумэн занял пост президента США после того, как 12 апреля 1945 года от кровоизлияния в мозг неожиданно умер 32-й президент Ф. Рузвельт, при котором Трумэн был вице-президентом.


[Закрыть].

Чем скорее я объявлю эту охоту, тем раньше мы сможем оставить Вторую мировую в прошлом».

Он поднял телефонную трубку.

– Соедините меня с начальниками штабов, – велел он.

– Майор Трумэн слушает.

– Майор, это другой Трумэн, ваш начальник. Будьте любезны, позовите генерала Острендера.

Пока звали генерала, он смотрел мимо стоявшего на подоконнике вентилятора (терпеть не мог кондиционеры) в гущу деревьев. Часы на стене показывали десять двадцать три утра по восточному поясному времени. Ну и денек. Ну и год. Ну и век.

– Генерал Острендер у телефона, сэр.

– Генерал, у нас очередные неприятности…

Пару недель спустя они получили письмо.

«Переведите двадцать миллионов долларов на счет № 43021 в бернском отделении банка «Креди Сюисс» до 23.00 14 сентября или прощайтесь с одним крупным городом. Вам известно о нашем оружии: ваши люди занимаются его поисками. Чтобы помешать нам использовать его во второй раз, вам придется заплатить уже тридцать миллионов долларов. Мы гарантируем, что оружие не будет пущено в ход, если деньги будут перечислены вовремя и мы получим инструкции, кому и где передать оружие».

Откровенный Человек из Миссури поднял телефонную трубку.

– Объявите полную готовность, – велел он. – Созовите Кабинет, соберите объединенный комитет начальников штабов. Да, Острендер…

– Да, сэр!

– Свяжитесь-ка с тем парнишкой-летчиком, как бишь его?

– Вы о Джетбое, сэр? Он больше не находится на действительной службе, сэр.

– Черта с два! Еще как находится!

– Слушаюсь, сэр.

Было 14 часов 24 минуты 15 сентября 1946 года, когда непонятный объект впервые появился на экранах радаров. Спустя семь минут он все так же продолжал медленно двигаться по направлению к городу на высоте приблизительно шестьдесят тысяч футов. В 14.41 взвыли первые сирены воздушной тревоги, молчавшие с апреля сорок пятого, когда в Нью-Йорке в последний раз проводили учения по гражданской обороне. Через десять минут повсюду царила паника.

Кто-то в штабе гражданской обороны впопыхах рванул не те рубильники. Повсюду, кроме больниц, полицейских участков и пожарных депо, погасло электричество. Замерли поезда метро. Перестали работать светофоры. Отказала половина аварийного оборудования, которое не проверяли с конца войны.

Улицы были запружены людьми. Полицейские пытались прорваться сквозь толпы, чтобы упорядочить движение. На перекрестках то и дело вспыхивали потасовки, у выходов из метро и на лестницах небоскребов началась давка. На мостах образовались заторы.

Приказы руководства противоречили друг другу: «Направлять людей в бомбоубежища». «Нет, нет, эвакуировать всех с острова». Двое полицейских на одном перекрестке кричали взбудораженной толпе совершенно противоположные распоряжения. Вскоре всеобщее внимание приковал какой-то предмет на юго-восточном краю неба. Он был маленький и блестящий.

С земли открыли бестолково-беспорядочный зенитный огонь.

Но предмет все так же продолжал свой полет.

Когда заговорили орудия из Джерси, началась настоящая паника.

– Это действительно проще простого, – сказал доктор Тод. Он взглянул вниз, на Манхэттен, который расстилался перед ним, как открытая сокровищница, а затем повернулся к Филмору и показал длинное цилиндрическое устройство, похожее на помесь самодельной бомбы и замка с шифром. – Если со мной что-то случится, просто вставь этот запал в фиксатор. – Он показал на замотанный изолентой носик с отверстием в контейнере, сплошь покрытом странными письменами. – Поверни до пятисот, а потом дерни за эту ручку. – Он указал на задвижку бомбового люка. – Она полетит вниз под собственной тяжестью, а с прицелами я перемудрил. Нам здесь ювелирная точность не нужна. Только обязательно проверь, чтобы все были в костюмах и шлемах. В таком разреженном воздухе кровь у вас просто вскипит. А эти костюмы как раз и сохранят нормальное давление в те несколько секунд, что бомбовый люк будет открыт.

– Думаю, все пройдет гладко, босс.

– Я тоже так думаю. Сбрасываем бомбу на Нью-Йорк, летим к кораблю, выкидываем балласт, садимся и – вперед, в Европу! После Нью-Йорка они раскошелятся, как миленькие. Откуда им знать, что мы сбросили всю бомбу целиком? Семь миллионов покойников убедят их, что мы настроены серьезно.

– Только поглядите! – сказал Эд с места второго пилота. – Вон там, внизу. Зенитки!

– Какая у нас высота? – спросил доктор Тод.

– Точнехонько пятьдесят восемь тысяч футов, – отозвался Фред.

– Цель?

Эд вздохнул и сверился с картой.

– Шестнадцать миль прямо по курсу. Вы все верно рассчитали с воздушными течениями, доктор Тод.

Джетбоя отправили на аэродром под Вашингтоном и приказали ждать. Оттуда он мог долететь до большинства крупных городов Восточного побережья.

Он то спал, то читал, а в промежутках беседовал о войне с другими пилотами. Однако большинство из них были слишком зелеными и могли застать разве что самые последние бои. В основном это были пилоты реактивных самолетов, обучавшиеся на «П-59» «эйркомет» или на «П-80» «шутинг-стар». Лишь немногие из собравшихся в комнате отдыха летали на винтомоторных «П-51». Отношения между винтомоторщиками и реактивщиками были несколько натянутыми. Уже поговаривали, будто Трумэн в следующем году собирается сделать авиацию отдельным родом войск. Однако все они принадлежали к новому поколению, и Робин в свои девятнадцать казался себе седым ветераном.

– Сейчас работают над каким-то самолетом, – говорил один пилот, – который сможет преодолеть звуковой барьер. Этим занимается Белл.

– Один мой друг с Мьюрока[7]7
  Мьюрок – база ВВС на территории США, впоследствии переименованная в Эдвардс.


[Закрыть] говорит, что скоро они пересядут на «летающие крылья». Уже разрабатывают реактивный вариант. Бомбардировщик, дальность тринадцать тысяч миль на скорости в пятьсот, команда из тринадцати человек, койки на семерых, может оставаться в воздухе до тридцати шести часов! – вступил в разговор другой.

– Кому-нибудь что-то известно об этой тревоге? – спросил совсем молоденький и очень нервный парнишка с нашивками второго лейтенанта. – Это русские что-то затеяли?

– Я слышал, что нас отправляют в Грецию, – высказался кто-то. – Говорят, там отличная анисовка – «узо» по-гречески. Надо будет напиться.

– Лучше готовься пить чешскую картофельную водку. Нам повезет, если доживем до Рождества.

Джетбой вдруг понял, что скучал по этой атмосфере добродушного подтрунивания куда больше, чем ему казалось.

Интерком с шипением ожил, завыла сирена. На часах было 14.25.

Роберт Томлин обнаружил, что было еще кое-что, по чему он скучал куда больше, чем по летчицким шуткам, – это были полеты. Разумеется, когда накануне он летел в Вашингтон, то был всего лишь обычный перелет.

Теперь же все было по-иному. Он как будто перенесся назад во времени и снова оказался на войне. У него был курс. Цель. И задание.

Кроме того, на нем был экспериментальный флотский скафандр Т-2 – мечта производителя утягивающего белья: сплошь резина и шнурки, а также кислородные баллоны и настоящий космический шлем, как из «Планеты комиксов». Его снабдили этим скафандром вчера вечером, когда увидели его высотные крылья и дополнительные топливные баки.

– Давай-ка мы подгоним его под тебя, – сказал сержант авиации.

– У меня герметизированная кабина, – возразил Джетбой.

– Ну, на всякий случай. Вдруг ты им понадобишься, или что-нибудь пойдет не так.

Скафандр был слишком тесным и пока еще негерметичным. Его явно делали для человека с руками, как у гориллы, и грудью шимпанзе.

– Ты оценишь свободное место, если произойдет что-нибудь непредвиденное и эта штуковина раздуется, – пообещал сержант.

– Вам виднее, – пожал плечами Джетбой.

Теперь, когда вся эскадрилья поднялась в воздух, он был рад, что у него есть это снаряжение. Ему дали задание сопровождать «П-80» и вступать в бой только в случае необходимости. Вообще-то он никогда не был коллективистом.

Небо впереди было голубое, как фон в бронзиновской «Венере, Купидоне, безумии и времени», но с севера ползло большое облако. Солнце стояло за левым плечом.

Эскадрилья набирала высоту. Джетбой покачал крыльями; и все остальные распределились разноуровневым клином и расчехлили орудия. Они оставили винтомоторные самолеты далеко позади и клином потянулись к Манхэттену.

Это было похоже на рой рассерженных пчел, вьющихся под соколом.

Небо кишело реактивными и винтомоторными истребителями, набиравшими высоту, как облачный фронт урагана. Над ними висел шарообразный объект, который медленно двигался к городу. Там, где надлежало быть глазу урагана, бушевал зенитный огонь – плотнее, чем Джетбою доводилось видеть над Европой и Японией. Снаряды рвались слишком низко – на уровне верхних истребителей.

– Командование всем эскадрильям. Цель – пять-пять-ноль. Повторяю: пять-пять-ноль. Движется на восток-северо-восток со скоростью два и пять узла. Зенитки не достают.

– Прекратите огонь, – прозвучал в наушниках голос командира эскадрильи. – Мы попытаемся набрать высоту и отклонить его с курса. Эскадрилья «Ходиак», следуйте за мной.

Джетбой поднял глаза на небесную синь над головой. Объект продолжал свое медленное продвижение вперед.

– Что на нем? – спросил он командование.

– Командование – Джетбою. Как нам сообщили, там какая-то бомба. Чтобы набрать такую высоту, он должен быть легче воздуха или иметь как минимум пятьсот тысяч кубических футов объема. Отбой.

– Начинаю подъем. Если другие самолеты не смогут набрать нужную высоту, отзовите их.

В наушниках наступила тишина, потом послышалось:

– Вас понял.

«П-80» поблескивали над ним, как серебристые распятия, и он направил свой самолет вверх.

– Давай, дружище, – сказал он. – Покажем класс.

Самолеты один за другим уходили в стороны, скользя в разреженном воздухе. Джетбой слышал лишь собственное дыхание да тонкий пронзительный вой двигателей.

– Давай, малыш, – приговаривал он. – Ты справишься!

Непонятный объект наверху оказался самодельным летательным аппаратом, сооруженным из дюжины небольших дирижаблей с подвешенной к ним гондолой. Гондола, похоже, в прошлом была корпусом торпедного катера. Больше Джетбою разглядеть ничего не удалось. Воздух был фиолетовым и холодным, следующая остановка – открытый космос.

Последние «П-80» растворились в синеве. Кое-кто напоследок дал отрывистую очередь, некоторые делали бочку, как привыкли со времен войны, когда оказывались под бомбардировщиком. Один самолет потерял управление, начал падать и сумел выровняться только через две мили.

Самолет Джетбоя протестующе взвыл. Он почти не слушался штурвала. Томлин с большим трудом снова поднял нос кверху.

– Уберите всех с дороги, – сказал он командованию.

– Ну-ка, сейчас мы организуем тебе место для боя. – Эти слова предназначались самолету.

Вниз отправились подвесные баки – они летели тяжело, напоминая бомбы.

– Что, так-то лучше? – спросил он.

Двигатели взревели. Самолет, освободившийся от лишнего груза, рванул вверх и вперед.

Роберт нажал на гашетку. Пулемет застрекотал.

Он дал еще четыре очереди, пока не кончились боеприпасы. Тогда настала очередь обоих пятидесятимиллиметровых пулеметов в хвосте, но и там боезапас быстро кончился.

Джетбой перевернулся через нос и ушел в пологое пике, набирая скорость – как лосось, пытающийся сорваться с крючка. Через минуту, задрав нос своего «ДБ-1» вверх, он начал подъем, делая широкие круги.

Под ним лежал Манхэттен с семью миллионами жителей. Должно быть, все они сейчас смотрели в небо, зная, что это зрелище может стать последним в их жизни. Может быть, жить в атомный век и означает именно это – все время смотреть в небо и гадать: «Оно или не оно?»

Красный самолет вспорол воздух, точно бритва. Он был уже совсем близко от цели, ближе, чем удалось подобраться всем остальным, но все-таки недостаточно близко. У него оставалось всего пять выстрелов.

Самолет набрал высоту, и его начало трясти в разреженном воздухе, как будто он был каким-то красным зверем, пытающимся взобраться по длинному синему гобелену, который немного сползал вниз каждый раз, когда зверь делал рывок вверх.

Все, казалось, застыло в ожидании. А затем от гондолы к нему потянулась длинная тонкая цепочка трассирующих снарядов.

В ход пошла семидесятипятимиллиметровая пушка.

ИЗ ПОКАЗАНИЙ ПОЛИЦЕЙСКОГО ФРЭНСИСА В. О’ХЬЮИ

(ПО ПРОЗВИЩУ ГОВОРЯЩИЙ КОП)

15 сентября 1946 года, 18.45

Мы приглядывали за Шестой авеню, пытались помешать людям передавить друг друга в панике. Потом они немного успокоились и стали следить за воздушным боем и всем, что происходило в небе.

У одного голубятника с собой оказался бинокль, так что я конфисковал его, поэтому хорошо видел почти все, что происходило. Тем самолетам не повезло, и от зениток, которые палили с Боуэри, тоже толку было немного. Я лично считаю, что армейские должны за это ответить, потому что пэвэошники так струхнули, что забыли завести таймеры на своих ракетах, и я слыхал, что часть из них упала на Бронкс и разнесла в клочья целый дом.

В общем, этот красный самолет, ну, то есть самолет Джетбоя, все набирал высоту и, наверное, уже полностью расстрелял все свои снаряды – так мне показалось, но все никак не мог попасть в шар.

Потом подъехала пожарная машина с включенными сиренами, и на ней был весь участок вместе со вспомогательным подразделением. Лейтенант крикнул мне, чтобы я забирался на машину, потому что нам было приказано ехать в западные кварталы и разобраться с транспортной аварией и беспорядками. Ну, я запрыгнул на машину, но все равно старался следить за тем, что творилось в небе.

Беспорядки почти кончились. Сирены воздушной тревоги все еще выли, но все просто стояли на месте, задрав головы.

Лейтенант велел хотя бы развести людей по зданиям. Я затолкал кого-то в какие-то двери, потом приметил еще одного зеваку с полевым биноклем.

Да, забыл сказать: все это время с этого дирижабля палило столько пулеметов, что он казался новогодним бенгальским огнем, и в самолет Джетбоя то и дело попадали. Тогда этот парень просто развернул самолет и полетел прямо на эту гробину – как ее? – ну да, на гондолу, и протаранил ее. Он, должно быть, тогда уже летел ужасно медленно, ну, потерял скорость, и его самолет просто врезался в бок этой штуки.

Эта летающая громадина слегка опустилась вниз, ненамного, самую малость. Потом лейтенант забрал у меня бинокль, и тогда я приставил ко лбу ладонь и попытался высмотреть, что мог.

Потом сверкнула эта вспышка. Я сперва решил, что все взорвалось, и нырнул под машину. Но, когда я выглянул оттуда, шары все еще были в небе.

– Берегись! Все в укрытие! – закричал лейтенант.

Все опять запаниковали, кинулись под машины, попрятались за что могли или попрыгали в окна. Все это было очень похоже на «Три бездельника»[8]8
  «Три бездельника» («The Three Stooges») – комедийный телевизионный сериал, который американское телевидение показывало с 1934 по 1958 год.


[Закрыть].

Через несколько минут обломки красного самолета засыпали улицы и причал…

Повсюду были дым и пламя. Кабина треснула, как яйцо, крылья свернулись винтом. Скафандр начал надуваться, и Джетбой вздрогнул от неожиданности. Его скрючило в дугу, и вид у него, наверное, был как у перепуганного кота.

Борта гондолы разошлись, как занавес, в тех местах, где в них врезались крылья истребителя. Оттуда вырвалась струя кислорода, и в расколотую кабину дохнуло морозом.

Пришлось отцепить шланги. В аварийном баллоне воздуха оставалось на пять минут. Он пытался справиться с носом самолета, но его руки и ноги словно были закованы в кандалы. Единственное, что представлялось возможным сделать в этом скафандре, – выпрыгнуть из самолета и дернуть за вытяжное кольцо парашюта.

Самолет накренился, словно грузовой лифт, у которого лопнул канат. Молодой человек рукой в перчатке кое-как ухватился за антенну радара и почувствовал, как она оторвалась от разбитого носа самолета. Он ухватился за другую.

Город был в двенадцати милях внизу, похожий на ощетинившегося иглами зданий дикобраза. Левый мотор, смятый и плюющийся горючим, оторвался и начал падать. Джетбой долго провожал его взглядом.

Воздух был лиловым, как слива, оболочки шаров пламенели в лучах солнца, а борта гондолы гнулись и рвались, точно сделанные из картона. Все сооружение содрогалось, как раненый кит.

Кто-то вывалился из дыры в металле и пролетел над головой Джетбоя, волоча за собой шланги, похожие на щупальца спрута. Следом за ним, вытолкнутые давлением в разреженный воздух, во все стороны разлетелись обломки.

Джетбой просунул руку в развороченный борт гондолы, нащупал стойку.

Лямка парашюта зацепилась за антенную решетку радара. Самолет повернулся. Джетбой ощущал его тяжесть. Он рванул лямку. Парашютный ранец оторвался: треснули ремни на спине и в паху. Самолет согнулся пополам, как змея с перебитым хребтом, потом провалился вниз; крылья его задрались и сомкнулись над разбитой кабиной – теперь он напоминал голубя и из последних сил пытался бить крыльями. Потом он перекрутился и начал разваливаться.

Какой-то человек вывалился из гондолы и теперь летел вниз, к сверкающему городу, бешено вращаясь, как поливальная установка.

Самолет начал оседать у него под ногами. Роберт повис на одной руке на высоте в двенадцать миль. Он обхватил правое запястье пальцами левой руки, подтянулся, протиснулся сквозь пробоину в борту гондолы и оказался внутри.

Там еще оставались двое. Один стоял за рычагами управления, другой – в центре, рядом со здоровым круглым контейнером и пытался вставить в отверстие в контейнере длинный узкий цилиндр. На обоих были водолазные костюмы, уже успевшие раздуться, поэтому парочка казалась сделанной из надувных мячей, которые затолкали в чересчур длинное нижнее белье. Передвигались они так же медленно, как и он.

Пальцы Джетбоя нашли рукоятку револьвера. Он рванул его из кобуры. Пистолет вылетел у него из руки, отскочил от пола и отправился в пробоину.

Тот, что стоял у рычагов, выстрелил в него. Джетбой бросился ко второму, который держал запал. Его пальцы сомкнулись на раздутом резиновом запястье в тот миг, когда его обладатель втолкнул цилиндрический запал в отверстие в круглом контейнере. Краем глаза молодой человек заметил, что все устройство стоит на открывающемся наружу люке.

У его противника была только половина лица: сквозь щиток водолазного шлема можно было разглядеть блестящую металлическую пластину.

Сквозь зияющую дыру в потолке рубки Джетбой увидел, что начал сдуваться еще один шар. Гондола накренилась, и они с лязгом ударились шлемами. Тот, что стоял за рычагами, натянул ранец парашюта и попятился к дыре в борту гондолы.

Новый толчок снова бросил Джетбоя на его врага. Они сцепились друг с другом, спотыкаясь о контейнер, каждый пытаясь ухватиться за скафандр противника и за запал. Железнолицый попытался дотянуться до ручки люка, но молодой человек отпихнул его. Гондола накренилась, и контейнер покатился, как великанский надувной мяч.

Джетбой смотрел прямо в единственный глаз железнолицего, а тот ногой отпихнул контейнер обратно на люк. Рука его снова поползла к ручке. Юноша крутанул запал в противоположную сторону. Его противник пошарил у себя за спиной и вытащил автоматический пистолет сорок пятого калибра. Рука в неуклюжей перчатке отпустила запал и передернула затвор. Джетбой увидел направленное ему между глаз дуло.

ПОКАЗАНИЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО ФРЭНСИСА В. О’ХЬЮИ

15 сентября 1946 года, 18.45

(Продолжение)

В общем, когда железяки закончили падать, мы все выбежали из своих укрытий и стали смотреть вверх.

Я увидел под этой летающей штуковиной какую-то белую точку. И тогда я отобрал у лейтенанта бинокль.

Это точно был парашют. Я надеялся, что это Джетбой – может, ему удалось выпрыгнуть из самолета, когда он врезался в дирижабль?

Вообще-то я не очень разбираюсь в таких вещах, но точно знаю, что открывать парашют на такой высоте нельзя, а не то огребешь кучу проблем.

Потом, прямо у меня на глазах, эти огромные шары взорвались, все сразу. Только что они были, а потом – бабах! – взрыв, и в воздухе только дым.

Люди повсюду вокруг радостно закричали. Джетбою удалось взорвать этих придурков до того, как они сбросили атомную бомбу на Манхэттен.

Потом лейтенант велел нам забираться в машину. Сказал, что мы попробуем найти паренька.

Мы запрыгнули на машину и попытались прикинуть, где он приземлится. Повсюду, где мы проезжали, люди стояли посреди горящих обломков, смотрели в небо и приветствовали парашютиста.

Я заметил в воздухе темное пятно, когда мы уже минут десять были в дороге. Те, другие самолеты, которые были вместе с Джетбоем, уже вернулись и летали повсюду, и «мустанги», и «сандерболты». Можно было подумать, что это обычное авиашоу.

Нам как-то удалось выбраться к мосту раньше других. Это было хорошо, потому что когда мы подъехали к воде, то увидели, что парнишка в скафандре бултыхнулся в воду футах в двадцати от берега и камнем пошел ко дну. Мы прыгнули в воду, подплыли к нему, я схватился за парашют, а один пожарный – за какие-то шланги, и мы вытащили его на берег.

В общем, это оказался не Джетбой. Потом его опознали по нашей картотеке как Эдварда Шило по прозвищу Скользкий Эдди. Так, мелкий жулик.

Надо сказать, ему изрядно досталось. Мы притащили из машины гаечный ключ и вскрыли его шлем, так вот, он был весь фиолетовый, что твоя свекла. Там, наверху, было недостаточно воздуха, и он, конечно же, отключился и обморозился так, что, я слышал, ему пришлось отнять одну ногу и все пальцы, кроме большого, с левой руки.

Но он выскочил из этой штуковины до того, как она рванула. Мы снова подняли головы, надеялись увидеть парашют Джетбоя или что-нибудь еще, но там ничего не было, только это большое мутное пятно плавало, да самолеты носились в воздухе.

Мы повезли Шило в больницу.

Вот и все.

ИЗ ПОКАЗАНИЙ ЭДВАРДА ШИЛО

ПО ПРОЗВИЩУ СКОЛЬЗКИЙ ЭДДИ

16 сентября 1946 года

…Потом он врезался на своем самолете прямо в нас. Стенки порвались. Фреда и Филмора унесло без парашютов.

Когда давление резко упало, мне показалось, что я не могу пошевельнуть ни пальцем, таким тугим стал мой костюм. Я попытался добраться до парашюта и увидел, что в руках у доктора Тода запал – он собирался прикрепить его к бомбе.

Я почувствовал, что самолет отвалился от гондолы. Следующее, что я помню: Джетбой стоит прямо перед дырой, которую сделал его самолет.

Когда я увидел, что у него с собой оружие, то вытащил свою пушку. Но он бросил свой пистолет и двинулся к Тоду.

«Останови его, останови его!» – заорал Тод в переговорник. Я выстрелил, но промахнулся, потом он совсем приблизился к Тоду и бомбе, и тогда я решил, что моя работа уже пять минут как должна была закончиться, а за сверхурочную мне никто не заплатил.

В общем, я стал готовиться выпрыгнуть и слышал в своих наушниках весь этот скрежет и вопли и как они трепали друг друга. Потом Тод заорал и вытащил свой револьвер, и, клянусь, он всадил в Джетбоя четыре пули, а ведь они были друг к другу ближе, чем я к вам. Потом они оба упали, а я выскочил из пробоины в борту.

Вот только я сдуру слишком рано дернул за кольцо, и парашют открылся не так, как надо, весь перекрутился, и я стал терять сознание. Но в самый последний момент он все-таки раскрылся.

Следующее, что я помню, – как очнулся здесь и узнал, что мне теперь нужно покупать на один ботинок меньше, понимаете, о чем я?

…Что они говорили? Ну, я почти ничего не разобрал. Попробую вспомнить. Тод сказал: «Останови его, останови его!» – и я выстрелил. Потом я рванул к пробоине. Они что-то орали. Джетбоя я слышал только тогда, когда их шлемы соприкасались – по переговорнику Тода. Должно быть, они то и дело брякались друг о друга, потому что я слышал, как они оба тяжело дышат.

Потом Тод достал пушку, четырежды выстрелил в Джетбоя и рявкнул: «Умри, Джетбой! Умри!», а потом я прыгнул, а они, наверное, дрались еще секунду, и потом я услышал, как Джетбой сказал: «Я не могу умереть: я еще не посмотрел «Историю Джолсона»!»

Прошло восемь лет с того дня, как умер Томас Вулф[9]9
  Томас Вулф (1900–1938) – американский писатель.


[Закрыть], но день был совершенно в его стиле. По всей Америке стоял один из тех дней, когда лето сдает свои позиции и на погоду влияют скорее полюса и Канада, а не Мексиканский залив с Тихим океаном.