Текст книги "Завоеватель сердец"

Глава 3

После охоты на медведя Рауль ощутил усилившуюся враждебность в окружающем воздухе, враждебность, на сей раз направленную против него самого. Мужчины, недовольно кривясь, разглядывали досадную помеху; юноша испытал сомнительное удовлетворение, осознав, что заговорщики – если только они и впрямь были заговорщиками, а он не поддался собственному воображению, сыгравшему с ним злую шутку, – считают его препятствием для успешной реализации собственных планов. Отныне юноша взял себе за правило держать ухо востро, а кинжал – под рукой. И когда во время охоты на оленя мимо его головы просвистела стрела, Рауль решил, что кто-то просто промахнулся, неверно взяв прицел, но, оступившись однажды на верхней площадке лестницы и только по счастливой случайности не загремев вниз, юноша убедился: кто-то всерьез вознамерился устранить его. На второй ступеньке лежал рулон шерсти, который размотался, когда он наступил на него. Рауль был почти уверен, что его подложили туда специально; следовательно, недоброжелатели уже пронюхали о ночных бдениях юноши. Рауль всегда первым спускался по лестнице утром и, не остановись он тогда на верхней площадке, прислушавшись к голосу интуиции, наверняка кубарем скатился бы вниз по лестнице, сломав себе если не шею, то уж руку или ногу точно.

Посему он ничуть не удивился, получив как-то вечером, перед самым ужином, предостережение от Гале, сказанное едва слышным шепотом. Шут, скрестив ноги, сидел на полу и жонглировал бараньими костями, но, когда мимо проходил Рауль, произнес, не поднимая головы и не шевеля губами:

– Не пей вина нынче вечером, кузен!

Рауль услышал его, однако не подал виду. За ужином он ухитрился выплеснуть содержимое своего рога на тростник под столом, улучив момент, когда взоры всех присутствующих были обращены на шута, выделывавшего акробатические трюки своими нескла́дными конечностями. Потом юноша притворился, будто пьет из пустого рога и, наблюдая за соседями из-под полуопущенных век, заметил, как ему показалось, удовлетворенное выражение на лице Гримбо дю Плесси. На виске юноши неприятно забилась жилка, Рауля охватило дурное предчувствие, настолько сильное, что его чуть не стошнило, а ладони похолодели и покрылись потом. Он содрогнулся от озноба, решив, будто всему виной гуляющие по зале сквозняки. Язычки пламени от свечей трещали и колыхались под порывами внезапного ледяного ветра, отбрасывая по сторонам трепещущие тени. В их неверном свете ли́ца мужчин выглядели зловеще; коленца и выходки Гале моментально обрели сверхъестественную окраску, а его пронзительный голос зазвучал жутко и таинственно. Раулю отчаянно хотелось, чтобы шут остановился; юноше казалось, будто над несчастным домом нависло страшное бедствие. Но, стиснув зубы, он заставил себя присоединиться к разговору за столом, с отвращением сознавая, как далеко ему до того хладнокровного, неустрашимого воина, коим он всегда хотел стать.

После ужина герцог поднялся в свою опочивальню в сопровождении Ги, который ласково обнял его за плечи. От звуков беззаботного смеха Бургундца у Рауля мороз пробежал по коже; он смотрел вслед мужчинам, бессознательно стиснув пальцами тонкий конец рога. Юноша был твердо уверен в том, что именно так смеются предатели.

Сосед по правую руку Рауля зевал во весь рот. Веки мужчины отяжелели, а глаза закрывались; его клонило в сон. Заплетающимся языком он пожаловался на тяжелый день, проведенный на охоте, и словно пьяный упал лицом в тарелку. Оглядевшись по сторонам, Рауль подметил, что и остальные рыцари одурманены. В горле у него внезапно пересохло. С другого конца комнаты на него пристально смотрел Гримбо дю Плесси. Юноша поднялся, покачнулся и едва не упал, после чего нетвердой походкой направился к лестнице.

Гримбо с улыбкой загородил ему дорогу.

– Сторожи́ на совесть, друг того, у кого нет друзей, – издевательски напутствовал он юношу.

Кто-то злорадно захихикал. Рауль заморгал, словно сова, попавшая из темноты на яркий свет, и провел рукой по глазам.

– Да, – тупо повторил он. – Сторожить… сторожить хорошо. Я буду… сторожить хорошо, Гримбо… дю Плесси.

Гримбо расхохотался и отступил в сторону, давая ему пройти. Рауль, поминутно спотыкаясь, начал подниматься по лестнице, держась рукой за натянутую веревку.

На верхней площадке, там, где его уже никто не мог видеть, он быстро огляделся по сторонам. На галерее никого не было, но из комнаты Вильгельма доносились голоса, и он понял, что Ги Бургундский все еще находится у герцога. Подойдя к краю галереи, юноша осторожно взглянул через одну из сводчатых арок на залу внизу. Там рыцари разбились на небольшие группки. Одни играли в кости, другие негромко разговаривали, но большинство уже спали, уронив головы на стол. Слуги все еще убирали раскладные столы и расстилали соломенные тюфяки; наконец по лестнице поднялся камердинер герцога и вошел в покои Вильгельма. Из кухни доносился приглушенный звон оловянных тарелок, которые посудомойки мыли в лохани; снаружи по двору по-прежнему расхаживали стражники. Рауль спросил себя: им тоже подмешали сонное зелье в медовуху или же они подкуплены заговорщиками? Гале нигде не было видно; должно быть, он куда-то улизнул, когда герцог поднялся к себе наверх.

Из покоев Вильгельма вышел Ги и, обернувшись на ходу, пожелал:

– Сладких тебе снов, дорогой кузен.

«Иуда!» – подумал Рауль, охваченный жаркой ненавистью.

Ги закрыл за собой дверь и приостановился, оглядываясь по сторонам. Рауль увидел, как он подошел к краю галереи и перегнулся через него. Подав знак кому-то внизу, удалился в собственную спальню, размещенную в противоположном углу здания.

Рауль прислушивался к звуку удаляющихся шагов. Должен ли он пойти к герцогу и предупредить его? Но о чем? Юноша закусил губу, чувствуя себя последним дураком. Что он может сказать? Что, по его мнению, вино отравлено? Что ему не понравился взгляд Гримбо? Бессмысленно идти с такими смутными подозрениями к молодому человеку, который лишь рассмеется в ответ, но при этом видит тебя насквозь. Рауль плотнее запахнулся в плащ и в расстроенных чувствах привалился к стене. Когда в доме все уснут, он попробует найти Гале и расспросить шута о том, что тому удалось узнать. И уже тогда, если речь действительно идет о предательстве, они вдвоем придумают, как им увезти отсюда герцога в безопасное место.

Раздавшиеся внизу звуки вновь привлекли его к краю галереи. Судя по всему, Хэмфри де Боэн решил наведаться к проституткам. В этом не было ничего необычного – многие из людей герцога предпочитали проводить ночи в объятиях доступных женщин из борделей, нежели на жестком соломенном тюфяке в замке. Несколько рыцарей последовали за Хэмфри; шум в зале стих. Из покоев герцога вышел камердинер и погасил все факелы, за исключением одного, висящего в дальнем конце галереи. Шумно топая по ступенькам, он спустился вниз, пересек залу и скрылся в кухне.

Мужчины повалились на свои тюфяки, не озаботившись даже тем, чтобы снять туники или поножи. Лишь Гримбо и еще несколько человек все сидели за столом, придвинутым к стене. Переговаривались они шепотом, за исключением самого Гримбо да некоего Годфри Байе, которые, похоже, с головой увлеклись партией в шахматы. Из кухни вышел сонный служка, чтобы задуть свечи. Гримбо и Байе продолжали играть при свете рожкового светильника.

В замке еще некоторое время раздавались невнятные звуки, но вскоре они стихли; теперь мертвую тишину нарушало лишь хриплое дыхание спящих и доносящийся из-за стен далекий протяжный волчий вой.

Вот послышалось костяное щелканье – это Гримбо сгреб шахматные фигурки в кучу. Он встал, обронил что-то двоим мужчинам, сидевшим рядом, и, сняв со стены светильник, направился к лестнице.

Сердце Рауля учащенно забилось. Юноша стремительно отпрянул от края галереи, вернулся к двери в комнату герцога и сел на пол, положив на колени меч и уронив голову на грудь, словно спал. На повороте лестницы показался луч света; и вот на площадку вышел Гримбо, держа в руках светильник.

«Если он собирается зарубить меня, – подумал Рауль, – то я, по крайней мере, постараюсь оказать ему сопротивление, чтобы криком предупредить герцога. Да помогут мне Господь и все святые!»

Но Гримбо, хотя и склонился над Раулем, ограничился лишь тем, что внимательно всмотрелся в его лицо, не попытавшись даже прикоснуться к юноше. Спустя несколько мгновений он, похоже, убедился в том, что Рауль в самом деле крепко спит, и удалился так же крадучись, как пришел сюда.

На лбу Рауля выступил пот. Юноша поднял голову и, нахмурившись, стал вглядываться в темноту. Если Гримбо намеревался убить герцога, почему он просто не перешагнул через явно одурманенного стража у его дверей и не вошел внутрь, чтобы довершить свое черное дело? Ему на подмогу могли прийти сразу шесть человек; он ничем не рисковал. Но слуги и стражники тоже могли услышать крик: Рауль попросту забыл о них. Подмешать сонное зелье всем сразу было бы затруднительно, и если поднимется тревога, то, по крайней мере, некоторые из них непременно бросятся спасать герцога.

Рауль резким рывком поднялся на ноги. С чего это Хэмфри де Боэн ушел вместе со своими рыцарями? И какое отношение к этому черному делу имел тот покрытый дорожной пылью незнакомец, которого он видел выходящим из дверей спальни Ги за день до охоты на медведя? Ги наверняка участвует в заговоре, а он не сделает первый шаг, пока не будет уверен в том, что победа останется за ним. Значит, речь идет о подлом предательстве, то есть все обстоит куда серьезнее, чем изначально полагал Рауль. Юноша, вновь подкравшись на цыпочках к краю галереи, напряг слух, пытаясь понять, о чем говорят внизу. Но негромкие голоса звучали приглушенно; он не смог разобрать ни слова, зато увидел, как мужчины запахнулись в накидки и последовали за Гримбо к двери.

Рауль облизнул губы; рука его машинально легла на рукоять меча. Гримбо отодвигал засов на двери. Когда она отворилась, в залу ворвался порыв холодного ветра. Мужчины в накидках вышли в ночь один за другим, и дверь мягко закрылась за ними.

В дальнем конце галереи по-прежнему горел одинокий факел. Рауль вынул его из крепления и спустился по лестнице, держа факел высоко над головой. Склонившись над спящей фигурой в зале, потряс ее за плечо, пытаясь разбудить честного рыцаря Дрого де Сент-Мора. Но тот лишь застонал в ответ и вновь повалился на тюфяк.

Факел ярко горел в неподвижной темноте; струйка дыма от него вилась спиралью, поднимаясь к закопченным потолочным балкам. Рауль воткнул его в скобу в нише стены и неслышно, словно привидение, подкрался к двери. Когда рука юноши легла на тяжелый засов, он вдруг услышал за спиной какой-то звук и, резко обернувшись, увидел, как из кухни в залу скользнул Гале.

Шут тяжело дышал, в свете факела было видно, что лицо его блестит от пота. Он выбросил руку вперед, останавливая Рауля.

– Нет, постой, братец! – свистящим шепотом проговорил Гале. – Здесь ты ничего не сможешь сделать. Они ушли, чтобы открыть ворота. Менее чем в лиге от города ждет большой отряд, и в назначенный час они будут здесь, чтобы схватить нашу цаплю. – Он поперхнулся смехом, перевел дыхание и стремглав метнулся к лестнице. – Идем! И помни, павлин может криком поднять тревогу. Ох, братец мой Вильгельм, время пришло!

Негромко заскрежетала сталь; это Рауль сунул меч в ножны.

– Иди и предупреди герцога, – сказал юноша. – А мне надо оседлать двух лошадей. Если меня заметят… что ж, я попытаюсь отвлечь их, чтобы герцог успел прорваться.

– У герцога появился новый дурак, – в насмешливой улыбке оскалился Гале. – Увы, что станется теперь со мною? Лошади привязаны за стеной, братец шут.

Рауль в изумлении уставился на него.

– Клянусь святыми дарами, похоже, я и впрямь дурак. Ты работал, пока я стоял и ломал голову, что делать дальше.

– Да-да, ты совсем еще ребенок, кузен Рауль. – И шут припустил вверх по лестнице.

Рауль, схватив факел со стены, последовал за ним, стараясь не отстать. Из комнаты в дальнем конце галереи, где спал Ги, не доносилось ни звука. Рауль злобно оскалился, метнув взгляд в ту сторону, на затененный дверной проем.

– Иуда затаится, невидимый и неслышимый, пока головорезы не сделают за него грязную работу, – прошептал юноша. – Если же нет… что ж, клянусь Богом, ради этого стоит умереть! – Он вновь вынул из ножен меч, и пламя факела растеклось по голубой стали, на которой ожили и заплясали руны.

– Нет, разве может шакал отнять добычу у льва? – Гале отпер засов на двери герцога и вошел внутрь.

Факел высветил Вильгельма, который спал на постели из звериных шкур, подложив ладонь под щеку. Рауль осторожно прикрыл за собой дверь и поднял факел повыше, чтобы свет его упал на лицо герцога. Вильгельм мгновенно открыл глаза и несколько раз моргнул, привыкая к яркому свету. Но вот взгляд его остановился на Гале, и сонливость герцога как рукой сняло. Он приподнялся на локте, вопросительно глядя на обоих.

Гале ударил его по плечу своим жезлом.

– Вставай, Вильгельм, вставай, иначе ты покойник! – одними губами прошептал шут. – Святая простота, ты до сих пор еще не проснулся? Враги окружают тебя со всех сторон. Маленький братец, если они застанут тебя здесь, тебе ни за что не выбраться из Котантена живым!

Вильгельм сел на постели, оттолкнув шута, и взглянул в лицо Рауля. В глазах его отражалось пламя факела, но не было и следа страха.

Рауль нетерпеливо сказал:

– Монсеньор, шут говорит правду. Те, кто желает вам смерти, ушли, чтобы открыть ворота, а ваши люди лежат одурманенные под лестницей. Вставайте, сеньор! Нельзя терять время.

Вильгельм, отбросив в сторону меховое покрывало, встал, оказавшись в рубашке и коротких бриджах, и принялся поспешно натягивать длинные рейтузы.

– Вот, значит, как! – в голосе его прозвучало сдержанное ликование.

В горле у Рауля вдруг застрял комок. Перед ним стоял человек, ради которого можно было умереть, как он и мечтал в те далекие теперь уже дни в Харкорте. Юноша схватил перевязь герцога и застегнул ее у него на поясе.

– Поспеши, братец, поспеши и следуй за дураком, – сказал Гале, открывая дверь. – Лошади уже наготове – ждут.

Вильгельм накинул на плечи мантию.

– У меня достойные слуги, – весело сказал он. – Показывай дорогу, шут.

– Ну да, тебе служат достойные слуги, сын мой, раз тебя охраняют шут и ребенок.

Гале, прокравшись к лестнице, стал спускаться по ней. Вильгельм и Рауль следовали за ним по пятам. Когда они миновали последний поворот, пламя факела высветило спящих, которые, словно мертвые, лежали вповалку на полу в зале. Рауль услышал, как Вильгельм негромко и зло рассмеялся.

Взошла луна, и ее неяркие лучи заглядывали в окна; Рауль, сунув факел в потухший очаг, оставил его там. Перешагивая через спящих, они направились к дверям в кухню. Вильгельм шагал широко, почти не глядя под ноги, и один раз даже пнул носком чье-то неподвижное тело. Но одурманенный мужчина лишь застонал во сне, и вновь до слуха Рауля донесся смех герцога.

На кухне никого не было. С одного из окон была сорвана решетка из ивовых прутьев. Гале молча указал на него.

Вильгельм, кивнув, шагнул вперед, но Рауль опередил его.

– Монсеньор, первым пойду я, – сказал юноша, влез на скамью под окном и перебросил ногу через подоконник.

По бархатному небу беззвучно плыла луна; здесь, в задней части дома, царила мертвая тишина. Рауль легко спрыгнул вниз и повернулся, чтобы помочь герцогу.

Вильгельм в мгновение ока оказался рядом с ним; последним слез Гале. Шут прижал палец к губам, подвел мужчин к стене, что окружала дом и двор, и полез наверх, цепляясь за неровности кладки.

Перебравшись через нее, они оказались в тени вековых деревьев, являвших собой передовые посты дремучего леса, подобравшегося к самым стенам Валони. Углубившись в лес на несколько шагов, беглецы обнаружили привязанных лошадей: жеребца герцога Мале и огромного Версерея. Вильгельм одним прыжком взлетел в седло и свесился с него, протягивая руку шуту.

– Благодарю тебя, шут Гале, – сказал он. – Спрячься, мой славный пес. Ты найдешь меня в Фалезе.

Гале прижался губами к руке герцога.

– Да хранит тебя Господь, братец. А теперь скачите; вы и так уже задержались слишком долго! – Шут растворился в ночной темноте, а лошади дружно рванули с места в картер.

Луна освещала неровную дорогу, ведущую на юг. Конь по прозвищу Мале, покусывая мундштук, вырвался вперед, и цоканье копыт набатным звоном отозвалось в ушах Рауля. Версерей припустил за ним вдогонку; некоторое время они галопом мчали на юг, один за другим.

Вскоре, поравнявшись с герцогом, Рауль украдкой метнул на него взгляд, пытаясь в темноте разглядеть лицо Вильгельма. Лунный свет был слишком тусклым, и потому юноша различал лишь очертания носа да упрямо выдвинутый вперед подбородок, но ему показалось, будто под нахмуренными черными бровями он уловил блеск глаз. Герцог сидел в седле прямо, как будто выехал на легкую прогулку. В следующий миг, словно прочитав мысли своего рыцаря, Вильгельм повернул голову и с легкой улыбкой заметил:

– Со мной это случалось уже много раз, Рауль де Харкорт.

Рауль, не сдержавшись, выпалил:

– Неужели вам никогда не бывает страшно, монсеньор?

– Страшно? Нет, – равнодушно отозвался Вильгельм.

По-прежнему держась рядом, они верхом скакали сквозь ночь. Спустя некоторое время Вильгельм придержал своего коня и заговорил вновь:

– Кто открыл ворота, чтобы впустить моих убийц?

– Лорд Гримбо и шестеро других, не столь знатных рыцарей.

Уголки губ герцога дрогнули во внезапной вспышке гнева.

– Грязный предатель! Клянусь Богом, он ответит мне за это! – От холодной ярости, прозвучавшей в голосе герцога, по спине Рауля пробежали мурашки. Вильгельм вновь окинул юношу взглядом, словно оценивая или прикидывая что-то. – Скачка будет долгой и трудной. К утру я должен быть в Фалезе. Твой конь выдержит?

– Да, милорд, – решительно отозвался Рауль, – если выдержит ваш. – Оглянувшись на вересковую пустошь, которую они только что пересекли, он добавил: – Пока что я ничего не слышу, монсеньор.

– Они обязательно погонятся за мной, – сказал герцог. – Мой славный кузен не может позволить мне улизнуть из-под его носа.

Рауль с благоговейным ужасом взглянул на Вильгельма.

– Значит, монсеньор, вы знали обо всем с самого начала?

– Что мой кузен Бургундский с радостью займет мое место на троне? Неужели ты считаешь меня глупцом, Рауль?

– Нет, милорд, но вы не подавали виду, а когда я, пребывая в своем невежестве, решился предостеречь вас, мне показалось, будто вам нет до этого дела, – застенчиво признался Рауль.

– Так и есть, – согласился Вильгельм. – Страсть господня, или ты думаешь, что вот уже одиннадцать лет оставаясь герцогом Нормандии, я испугаюсь шайки мятежников? Слушай же, Рауль де Харкорт! Первое, что я помню о своем детстве, – как мой дядя Вальтер тайком перевез меня из моего дворца в Водрее в жалкую лесную хижину, где и укрыл от врагов. Ему приходилось часто спасать меня, потому что с тех пор, как мне исполнилось восемь лет от роду, мои подданные регулярно замышляли против меня зло. Они убили моего опекуна Торкилла и зарубили графа Гилберта, которого прозвали Отцом Нации. Ты видел Фитц-Осберна, моего сенешаля; его отец, Осберн, сын Герфаста, погиб у меня на службе – его закололи подле самых моих дверей, когда я был совсем еще ребенком. Раны Христовы, мне уже пришлось перейти вброд не одну реку крови! Я научился не доверять людям, потому что те, кто должен был оберегать меня от мира, искали моей смерти с самого моего рождения. – Вильгельм умолк и язвительно рассмеялся, но в смехе его чувствовалась горечь. – А теперь вот Ги Златоустый поднял голову, чтобы нанести удар в спину Бастарду Нормандии! Клянусь душой своего отца, Ги дорого заплатит мне за это. – Герцог пустил своего коня галопом; ночной ветер трепал смоляные кудри на его непокрытой голове, а за плечами у него темным облаком клубилась мантия. Он повернулся, и в свете звезд Рауль увидел, как сверкнули в улыбке его зубы. – Держись меня, Страж Рауль. Клянусь Богом, ты еще увидишь, как мне покорится Нормандия!

Оба жеребца бок о бок все дальше уносились по пустынной дороге.

– Ах, милорд, – с жаром вскричал Рауль, – ради такого вот дня я и поступил к вам на службу. Я принадлежу вам в жизни и смерти, да окажутся мои руки между ваших[9]9
  Во время принесения вассальной присяги вассал вкладывал руки, сложенные ковшиком, между рук своего господина/сюзерена. Считалось, что таким образом он прикасается к источнику его силы и могущества.


[Закрыть], и пусть мой меч будет тому порукой!

– Да будет так! – отозвался Вильгельм и протянул свою квадратную ладонь.

Кони сблизились, и Рауль коленом коснулся герцога. Их руки встретились, обменявшись крепким пожатием.

– Монсеньор, раздавите эту подлую гадину, и пусть в Нормандии воцарится мир!

– Перед тем как наступит мир, я устрою войну, – пообещал Вильгельм. – Страсть господня, пришло наконец время для того, чтобы мой меч утратил девственность! Слушай же, что я тебе скажу: через день ли, через неделю, однако Нормандия восстанет против меня с оружием, а людей, которым я могу доверять, можно пересчитать по пальцам одной руки. – Голос герцога зазвенел от сдерживаемой страсти, и Рауль скорее ощутил, нежели увидел, как он нахмурился. – Сначала в Фалез, а потом во Францию.

Рауль ошеломленно переспросил:

– Во Францию, милорд?

– Да, к Генриху, моему сюзерену, чтобы требовать от него помощи.

В памяти Рауля всплыли воспоминания о старых обидах.

– Монсеньер, но можно ли доверять французскому королю?

– Генрих – мой сюзерен, – коротко бросил в ответ Вильгельм. – Он не посмеет отказать мне.

Всадники мчались дальше и, лишь въехав в непроглядную темень леса, придержали бег коней.

– Кто готов поддержать вас, милорд? – поинтересовался Рауль.

– Скоро узнаем, – с толикой черного юмора отозвался Вильгельм. – Здесь, в западной Нормандии, пожалуй, что и никто. А вот из Ко, Румуа, Эврецина и Уша, всех земель к востоку от Дивы[10]10
  Див – река в северо-западной части Франции, протекающая через регион Нижняя Нормандия (департаменты Орн и Кальвадос). Впадает в Ла-Манш близ города Кабур.


[Закрыть] – многие. – Конь Вильгельма споткнулся о корень дерева, но герцог умелой рукой выровнял его. – В жизни у меня было немного друзей. Например, мой кузен Э хранит мне верность. Говорят, он принес мне клятву, еще когда я лежал в колыбели. Кроме того, есть Рожер де Бомон, старый Гуго де Гурней, де Монфор, которого ты знаешь. У меня еще два дяди, сводные братья отца: могу ли я доверять им? Да, при условии, что не буду спускать с них глаз. В детстве был друг в лице Эдуарда Саксонского, который ныне стал королем Англии, но сейчас он может лишь молиться за меня. Тем не менее, думаю, Эдуард любит меня так, как могут немногие. Его брат Альфред предпочитал больше полагаться на дела, чем на молитвы, однако оказался глупцом и нашел свою смерть от рук графа Годвина. Что до остальных… проще перечислить моих врагов. Они столь же многочисленны, как деревья в этом лесу. – Вильгельм плотнее запахнулся в мантию. – Видел ли ты некоего Рауля де Брикассара в Байе, виконта Бессена? Это худой и угрюмый человек, избегающий смотреть мне в глаза. Вот он поддерживает Ги. Потом есть лорд Ториньи, которого называют Зубастый Хамон. Цепной пес, что не упустит ни малейшей возможности причинить мне вред. Все это – могучие сеньоры, но существует и еще кое-кто, посильнее их, вот он-то, по моему мнению, и стои́т за их спинами. – Герцог ненадолго умолк. – Да будет так. Если он останется жив, то однажды станет служить мне. Его зовут Неель де Сен-Совер, виконт Котантен, которого не было в Валони. Если бы он туда прибыл, это означало бы, что он признает себя моим вассалом. Но его не было, и потому мы встретимся на поле брани. – Герцог, вскинув голову, взглянул на звезды. – Не отставай: мы должны переправиться через Вир[11]11
  Вир – река в Нижней Нормандии длиной 128 км, протекающая по территории департаментов Кальвадос и Манш.


[Закрыть] еще до наступления рассвета.

Они наконец достигли границы; лошади теперь хрипели, и с них хлопьями летела пена. Фортуна благоволила к путникам – наступил отлив, но, когда они переправлялись через бурный поток, уже занимался рассвет. Вода поднялась до колен, и от холода у Рауля застучали зубы. Кони, с трудом взойдя на другой берег, остановились на дрожащих ногах; бока у них ходили ходуном. Взгляд Вильгельма привлекла серая полоска света, появившаяся на горизонте.

– Мы обойдем Байе с юга, – сказал он. – Я не рискну появиться в городе. Вперед! Нельзя терять ни минуты.

В Сен-Клемане они остановились у небольшой церквушки, дав лошадям немного передохну́ть. Вильгельм, будучи человеком верующим, на несколько минут преклонил колени перед алтарем, истово помолился. Почти сразу они вновь поднялись в седла, и вот теперь Раулю становилось все труднее держаться рядом с герцогом, который безжалостно гнал своего скакуна вперед. В небе погасли последние звезды, когда они стороной обогнули Байе, и предутренний туман скрыл город от их глаз.

Солнечные лучи уже разгоняли его, и в тот момент они достигли Ри, замок которого высился у самой дороги. Вильгельм наверняка просто проехал бы мимо, но подъемный мост был опущен и на нем обнаружился какой-то человек, полной грудью вдыхавший свежий утренний воздух. Он пристально наблюдал за окончательно выбившимися из сил лошадьми, явно проделавшими долгий путь; любопытство его вызывали и всадники, в столь ранний час ехавшие на взмыленных конях. Когда скакуны спотыкающейся рысью поравнялись с мостом, человек узнал всадника с непокрытой головой на вороном коне, ахнул и бросился вперед, чтобы остановить герцога.

– Сеньор! Сеньор! Стойте! – закричал он и, раскинув руки в стороны, встал у них на пути.

Герцог натянул поводья. Властитель Ри схватил Мале под уздцы и вскричал:

– Какое несчастье с вами приключилось, милорд? Как вышло, что вы путешествуете один и в таком виде?

Герцог, глядя на него прямо, спросил:

– Хуберт, я могу доверять вам?

– Да, клянусь Богом! Вы можете довериться мне, монсеньор. Говорите смело! Я – ваш верный слуга.

– Что ж, тогда вот мой ответ, – сказал Вильгельм. – Я спасаюсь бегством. Вы хотите остановить меня?

– Да, милорд, ровно настолько, насколько понадобится, чтобы вы подкрепились и пересели на свежего коня, – не раздумывая, ответил Хуберт. – Входите же и ничего не бойтесь! Если здесь вас догонят враги, я буду защищать замок до последнего солдата.

Они въехали по мосту во внутренний двор замка и соскользнули с седел наземь. Старый Хуберт де Ри громкими криками сзывал своих людей; двоих усталых мужчин он незамедлительно провел в главную залу, и вскоре вокруг уже суетились слуги. Один принес одежду герцогу, другой опустился перед ним на колени, застегивая поножи поверх его штанов, третий притащил таз с водой, дабы Вильгельм мог умыть лицо, четвертый стоял наготове с салфеткой, а последний держал в руках рог, доверху наполненный французским вином. Пока слуги одевали его, герцог, глядя поверх их голов, разговаривал с Хубертом, вкратце пересказывая ему события в Валони. В самый разгар его повествования в залу вошли трое молодых людей, долговязых и со строгим выражением на юных лицах; каждый опустился перед герцогом на колено, когда отец гордо перечислял их имена сеньору.

– Смотрите, это ваш господин и повелитель! – наставлял он сыновей. – Вы будете сопровождать его. Во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни, должны доставить его целым и невредимым в Фалез.

– Ручаемся головой, отец, – глубоким уверенным голосом ответил старший из сыновей и вложил свои руки в ладони герцога.

Наконец они выехали в Фалез, предоставив Хуберту сбить их преследователей со следа. А он проделал это настолько ловко, сохраняя простодушный и бесхитростный вид, что даже через час безумной скачки, голодная орава, прощаясь с ним, пребывала в твердой уверенности, что Хуберт остается их доброжелателем, и без возражений последовала по указанному им пути.

В Фалезе герцог задержался всего на одну ночь. Город являл собой дружественный оплот в самом сердце враждебной территории, новости доходили сюда достаточно быстро. Все земли к западу от Дивы охватило открытое восстание под предводительством Нееля де Сен-Совера и Ранульфа, виконта Бессена, а в Байе сын графа Раймонда Бургундского, Ги, был провозглашен истинным правителем Нормандии по праву наследования своей матери, Алисии, дочери герцога Ричарда II. Он даже успел огласить собственный манифест, в котором обвинял Вильгельма в низком рождении, а также неспособности управлять страной. Услышав об этом, Вильгельм лишь оскалился и тотчас же поехал в Руан в сопровождении личной охраны.

Столица встретила его с подобающей лояльностью. Герцога помпезно приветствовали его дядья, Гийом, граф Арк, и Можер, архиепископ Руана, выехавшие ему навстречу при полном параде во главе верных вассалов. Полной противоположностью этой роскошной кавалькаде выглядел молодой человек в простой тунике с развевающейся мантией за плечами, который резко осадил своего коня, отчего тот привстал на дыбы, и сдержанно ответил на приветствия полусотни мужчин. Остановился он во дворце епископа и в тот же вечер устроил военный совет со своими дядьями: Гийомом, обыкновенно недолюбливавшим его, но сейчас настроенным вполне лояльно, и Можером, вкрадчивым, скользким типом, который, сложив пальцы домиком, в задумчивом молчании любовался их белизной.

Милорд епископ жил на широкую ногу, потому оказал племяннику поистине королевские почести. Вильгельм лишь выразительно приподнял брови при виде золотой посуды и дорогих гобеленов, но ничего не сказал. А Рауль, отправившийся побродить по просторному дворцу, случайно наткнулся на прелестную даму в шелках и драгоценностях, однако тоже предпочел держать язык за зубами.

На совете было решено, что герцогу следует немедленно ехать ко двору короля Генриха, пребывавшему в Пуасси, и там просить у него помощи против мятежников.

Графу Арку план не понравился, и он с жаром принялся вспоминать прошлые обиды.

– Allancz al roy? – вскричал он. – Отправиться к королю? Клянусь честью, мы что, забыли, как Генрих захватил Тийер? На вашем месте я бы ни за что не стал доверять Французскому Лису!

Но Можер, лишь улыбнувшись в ответ, со спокойной уверенностью заявил:

– Это привяжет его к нам. Он не посмеет отказать.

– Я тоже так думаю, – согласился герцог. Его глубокий голос прозвучал разительным диссонансом к притворным речам Можера. – Я не стану держать камень за пазухой на своего сюзерена.

Уже следующим утром Вильгельм отправился в путь в сопровождении личной охраны, по обыкновению выбрав кратчайший маршрут к французской границе. Рыцари выбивались из сил, но боготворили его. Наконец кавалькада усталых, однако гордых всадников прибыла в Пуасси и остановилась перед подъемным мостом. Вперед выехал герольд, который чистым, звонким, словно звук сигнального рожка, голосом прокричал:

– Вильгельм, милостью Божией герцог Нормандии, просит аудиенции у Его Христианнейшего Величества Генриха, короля Франции!