Текст книги "Вавилонские книги. Книга 2. Рука Сфинкса"

Темнокожая девушка пристально смотрела вперед, жалея, что не может через бинокль проникнуть на этот героический корабль, пусть его и поджидал злой рок.

Когда капитан бросил гарпун в оболочку, Ирен уверилась, что он тронулся умом. Ей пришлось сдержать себя, чтобы не схватить его за шею и не встряхнуть, – впрочем, наверное, сдержалась она не благодаря силе воли, а из-за потрясения. Края проделанной им дыры затрепетали, зашевелились, и миг спустя она запечаталась.

Между кораблями появился зазор. «Каменное облако» наполовину выскользнуло из тени «Арарата», прежде чем тот опять его придавил. Двигалось их суденышко не так плавно, как раньше: прижатое каблуком дредноута, оно сперва рвануло кормой вперед, а потом дало крен на левый борт.

По наклонившейся палубе мертвецы покатились к ограждению борта. Древняя балюстрада встречала треском каждое новое тело, а потом один пилястр сломался, запустив цепную реакцию по всей длине корабля. Фальшборт отвалился целиком, трупы высыпались и попадали на палатки, повозки и неподготовленных туристов. Сенлин, вцепившись в пушку, наблюдал за этой «бомбардировкой». От того, как мертвецы, превращенные в снаряды, причиняли новые смерти, его тошнило.

Его план исполнился лишь наполовину, и надежда иссякла. Отыскав опору на основании пушки, он перезарядил гарпун и внезапно поймал себя на мысли, что это не было продуманной попыткой побега: это было самоубийство в состоянии отрицания. Возможно, он даже сейчас действовал, исходя из уверенности в том, что команда умрет, прежде чем он позволит садисту комиссару их захватить. Или, возможно, опасения Эдит верны – и терзающий его душу призрак настолько отравил разум, что на него нельзя положиться в вопросе различия между спасением и саморазрушением. Он больше не мог отличить надежду от заблуждения.

Хотя это не имело значения. Даже если все это несусветная глупость, останавливаться поздно.

Без ветра, который мог бы их вытащить, придется положиться на механический рывок. Он мог лишь надеяться, что корабль достаточно далеко ускользнул из-под «Арарата», чтобы его можно было вытащить на свободу, не разорвав на куски. Все зависело от поезда, который мчался по Рынку внизу. Локомотив уже прошел под ними и двигался дальше.

Голос Ирен прервал его размышления:

– Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь выстрелить в поезд. Он вытащит нас из-под этого монстра, и тогда ты должна открыть резервуар, иначе нас ударит об землю.

– У тебя нет шансов, – сказала Ирен, указывая на поезд, который уже прошел за квартердеком.

Сенлин развернул пушку, направив ее над главной палубой на дверь большой каюты.

– Сейчас один появится. – Ирен открыла рот, чтобы возразить, но Сенлин рявкнул на нее, как никогда раньше: – Это единственный выход. Ты должна открыть резервуар!

У Ирен сделался такой вид, словно она готова была наброситься на разбушевавшегося Сенлина. Он не отвел сурового взгляда. Где-то в корпусе с громким треском сломался бимс. Ирен зажала рукоять топорика зубами, как уздечку, и сиганула через ограждение. Цепь зазвенела, струясь мимо крепежной утки. Ирен несколько раз ударилась о борт, прежде чем смогла за него ухватиться.

Сложив ладони рупором, Сенлин крикнул Эдит, которая соскользнула на угол палубы:

– Открой дверь каюты!

Эдит кинулась к двери, не сводя с Сенлина встревоженного взгляда. Она поняла, что он не просто вцепился в пушку, но пытается нацелить орудие… на нее. Она дернула дверь, обнаружила, что та закрыта, и начала обыскивать карманы в поисках ключа.

– Что ты творишь?

– Открывай сейчас же!

Пригнувшись и отпрянув в сторону, Эдит стукнула по двери механической рукой и сорвала ее с петель. Сенлин нажал на спуск, и кремень ударил по огневой пластинке, высек искру, которая коснулась порохового заряда. Гарпун рванулся вперед, волоча за собой трос вдоль хребта корабля. Прошел через капитанскую каюту и в мгновение ока вышел через эркер в штурманской рубке Эдит.

Отчаянная стрела помчалась к Рынку вместе с дождем из стеклянных осколков, пролетела над головами торговцев и туристов, которые в панике разбегались из-под тени падающего корабля. Гарпун настиг цель. Он ударился о крышу вагона-ресторана, пронзил потолок насквозь и испугал официантов, которые накрывали столы для чаепития. Зазубренный снаряд ворвался внутрь, разбивая фонари и ломая гипсовую лепнину на пути к задней части вагона, где в конце концов и застрял, зацепившись за железную раму.

«Каменное облако» плясало на конце туго натянутого каната, словно обезумевшая лошадь. Два корабля оторвались друг от друга, и маленький резко снизился, когда поезд вытащил его на ветер.

От жесткого рывка Сенлин полетел в сторону носа. Он ухватился за фальшборт кончиками пальцев, его развернуло так, что ноги болтались в воздухе за бортом. Он подтянулся к палубе как раз вовремя, чтобы увидеть, как пушку срывает с креплений и она кувырком летит вдоль палубы. Ствол зацепился за шланг воздуховода и разорвал его, едва не угодив в топку, а потом прыгнул через порог большой каюты, разбив перемычку. Крутящееся орудие уничтожило сундук с бельем, письменный стол и угол кровати Сенлина. Оно собрало вокруг себя ком мусора. К минуте, когда пушка ударилась о стену штурманской рубки, она уже выглядела кометой.

И эта комета снесла корму корабля, захватив с собой комнатушку Эдит.

Все это время Ирен, цепляясь за шпангоуты внизу, продолжала рубить петли балластного резервуара. Она замахивалась во второй раз в тот миг, когда корабль рванулся вслед за поездом. Она замахивалась в третий раз, когда сорванная с основания пушка уничтожила штурманскую рубку. И когда четвертый удар достиг цели, облако наконец пролилось дождем.

Часть вторая. Золотой зоопарк

Глава первая

Каждый из нас на самом деле представляет собой множество. Я не тот, кем был сегодня утром, и не тот, кем был вчера. Я цепь собственных отражений, тянущаяся сквозь время. Каждый из нас, о великодушный читатель, толпа внутри толпы.

Нравы и тропы Шелковых садов, автор неизвестен

После побега из Нового Вавилона спасенная команда «Каменного облака» чувствовала себя на борту так, словно проводила медовый месяц на прогулочном корабле. Они, разумеется, не были слепы к недостаткам судна. Они чувствовали каждый наспех затянутый узел в его оснастке и легкий крен палубы. Его топка была темпераментной, как истеричный двухлетний карапуз. Но от грязного кубрика до потертых циферблатов на рулевой консоли этот корабль был их спасителем, и они его любили.

Они провели день, кувыркаясь в метели, которая вырвала их из рук Комиссара, а потом вылетели сквозь великую снежную стену и узрели буколический пейзаж: стада овец, сонную деревеньку и поля, готовые к зимнему отдыху. Сами того не желая, они пересекли горы, окружающие Вавилонскую долину.

При виде сельской местности на Эдит нахлынула ностальгия, но первой мыслью Сенлина было: «Мы не должны слишком удаляться от Башни».

Волновался он зря. Ветер утих, и корабль попал в туман, который расплескался в предгорьях, как молочное море. Пока они утопали в этом море, солнце сжалось и почернело, словно изюм, уступая место сумеркам, которые сгустились в ночь. Сенлин никогда прежде не встречал такой глубокой тишины. Он слышал, как друзья шевелятся и дышат, слышал трепыхание собственного сердца. Они зажгли фонари на палубе, хотя свет лишь изменил одну непрозрачную среду на другую – черную на белую, тьму на туман.

Вместо того чтобы чувствовать себя в ловушке тумана или ослепленными им, они с готовностью приняли его объятия: если им с трудом удавалось разглядеть друг друга, стоя на одной палубе, разве мог кто-то другой увидеть их корабль?

Это была такая роскошь – не бояться!

Они воспользовались передышкой, чтобы разобраться с тем, что оставила после себя команда Ли. Подобно тому как птица приносит новые веточки в старое гнездо, они начали делать «Облако» своим.

В личной большой каюте Сенлин пытался решить самую древнюю из домашних головоломок: расставить мебель в комнате. Целью, конечно, было угодить глазу, не подвергая опасностям голени, что казалось достаточно простой задачей на первый взгляд, но на самом деле вовсе таковой не являлось. Капитан Ли не был обременен каким-либо эстетическим чутьем; доказательством тому служило его решение расположить всю мебель вдоль стен. По периметру комнаты теснились огромный, словно морж, гардероб, отделанный кожей сундук, обеденный гарнитур и чопорная кровать с четырьмя столбиками.

– Все равно что попасть в окружение, верно? – сказала Мария, вертясь в центре пола. – У этого гардероба определенно недобрые намерения.

Она вскинула подбородок и улыбнулась так же, как когда-то улыбнулась из окна вагона, вернувшись из женской консерватории. Она сияла на скромной станции Исо, посреди стареющих носильщиков и дам в громоздких, вышедших из моды шляпах. Ее темно-рыжие волосы колыхались вокруг лица, обдуваемые слабеющим паром, и он, пришедший на станцию по каким-то делам, про которые тотчас же забыл, уставился на эту обаятельную женщину, свою бывшую ученицу, как громом пораженный.

Он надеялся, что видение скоро исчезнет, а она тогда еще не доставляла особых хлопот. Это был переходный период, время для того, чтобы привыкнуть к новой роли капитана, которая – как стало понятно сразу же – плохо сочеталась с его талантами. Но отказаться от нее он не мог, и эта роль предполагала, что ему придется столкнуться с моральной дилеммой: можно ли подвергать опасности друзей ради жены. Из этой суматохи в душе явился призрак Марии. Она позволила ему вспомнить человека, которым он когда-то был: искреннего учителя, занудного гостя вечеринок, неуклюжего жениха.

Конечно, он понимал, что к вымышленному образу нельзя привязываться. Он сразу же решил не разговаривать с ней, но это не означало, что он не мог наслаждаться ностальгическим призраком. Когда действие крошки иссякнет и Мария опять превратится в воспоминание, он тяжело вздохнет и продолжит двигаться дальше.

Мария прижала кулак к подбородку и задумчиво прищурилась, пока он выпихивал шкаф из угла каюты.

– Вот так-то лучше. Он кажется более дружелюбным. Что теперь делать с этим сундуком?

Кто-то торопливо постучался, и тяжелая дверь на главную палубу распахнулась, впустив туман. Из тумана вышла Волета, не спуская глаз с чайного подноса, который несла в руках. На ней был причудливый пестрый наряд из вещей не того размера; ее ноги утопали в сапогах выше колен.

Она закрыла дверь бедром.

– Эдит, то есть мистер Уинтерс – божечки, до чего странно звучит! – сказала, что вы должны поесть.

Сенлин перестал толкать шкаф и тотчас же забрал у нее поднос:

– Боже мой, ты не должна мне прислуживать. Пожалуйста, скажи мистеру Уинтерсу, что в будущем я буду обедать с вами на камбузе.

Он освободил место на столе для чайника, чашки и блюдца, а также миски с чем-то серым и подрагивающим.

– Неужели это пудинг?

– Не исключено, что он самый, – ответила Волета и сцепила руки за спиной. Она окинула взглядом передвинутую мебель, стопки книг, грустный клубок ярких шарфов и бус, лежащий на кровати. – Здесь довольно мило.

Сенлин осмотрел другие помещения и был смущен относительной роскошью своей каюты. Сперва он не намеревался здесь поселяться, но Эдит настаивала, и пришлось согласиться.

– Я просматривал вещи Ли и нашел коллекцию… полагаю, это можно назвать побрякушками. Сомневаюсь, что они чего-то стоят, но вдруг тебе понравятся?

– Нет-нет, спасибо. Это как рыболовные приманки для глупых девчонок. Кроме того, я не думаю, что пираты носят побрякушки.

Он усмехнулся и убрал сверкающий ком с кровати в сундук.

– Мы не пираты, Волета.

– Сказал капитан пиратского корабля.

Было в каком-то смысле приятным сюрпризом обнаружить, что сестра Адама – весьма сообразительная девушка, пусть и немного дерзкая. У Адама много замечательных талантов; он – способный механик и неутомимый трудяга, но отнюдь не мастак поддерживать беседу. Сенлин увидел в этой молодой женщине острый и пытливый ум.

– Вообще-то, у нас и впрямь не было возможности поговорить.

– Мы были слишком заняты, потому что вопили и грызли ногти. До чего жуткая буря!

– Да уж. Прошу. – он взмахом руки указал на стул. – Раз уж ты здесь, почему бы не выпить чаю?

Она сделала реверанс, тут же раздраженно нахмурилась и плюхнулась на сиденье.

– Их больше не будет, капитан. Реверансов. Я буду отдавать честь, конечно. Жать руку, если пожелаете. Но прочие реверансы остались в Новом Вавилоне.

– Как и следовало ожидать. – Он снял вторую чашку с подставки и налил им чаю. – Что ты думаешь о нашем маленьком соглашении?

– О том, чтобы сделаться воздухоплавателями? Жить на корабле? С вами в качестве капитана? Вот это все?

– Да, именно это. – Он зачерпнул бесцветную кашу, проглотил с некоторым усилием и запил безвкусный комок глотком горького чая.

– Это прекрасно, – сказала она, открывая сахарницу и заглядывая внутрь. – Я люблю приключения, и вы мне тоже нравитесь. Мне особенно нравится, что вы застрелили Родиона.

Сенлин увидел «ключ тюремщика» в своей руке, облачко дыма над пистолетом и кровавую слезу, стекающую по лицу Родиона. Сутенер как будто стал прозрачным, и показался мальчишка, сокрытый под оболочкой злобного и сердитого эго. И именно этот мальчишка с открытым и полным надежд лицом пал мертвым к ногам Сенлина.

– Я думаю, что правильно защищать себя и своих друзей, – сказал Сенлин сдержанно. – Но не думаю, что когда-нибудь буду гордиться тем, что кого-то застрелил.

– Это был не «кто-то», сэр. Он был первостатейным злыднем. Он был хищником, который любил… который любил… – Она затрясла головой, ее взгляд сделался пустым. Вздрогнув, она опять нацепила на лицо улыбку. – В любом случае спасибо, что вытащили меня и Адама.

Сенлин сохранил любезное выражение лица, но одно лишь упоминание имени ее брата настроило его на враждебный лад. Он бы ни за что не признался, как глубоко ранен предательством Адама. Дело не только в сильной боли, которую причинил обман, а еще и в том, насколько трезвым был расчет Адама. Родион, каким бы мерзким он ни был, оказался куда более разумным выбором и более ценным союзником. Парнишка принял решение не из вероломства; он лишь хотел выжить. Разве условные узы дружбы могли состязаться с семейными узами и стремлением к самосохранению?

Ему нечего было сказать, и он только улыбался и пил чай.

– Не думаю, что вы с ним снова станете друзьями, – продолжила Волета, медленно поворачивая чашку на блюдце и глядя на пар над чаем, а не на застывшую улыбку Сенлина. – Мы оба это знаем. Адаму может потребоваться некоторое время, чтобы прийти к такому же выводу, но рано или поздно это случится.

Немного удивленный резкостью ее слов, Сенлин попытался быть дипломатичным:

– Я не виню его за то, что он выбрал тебя, а не меня. Семья превыше всего. Я понимаю это, и уверен: он думал, что…

– Вам не нужно защищать его. Уж я бы точно не стала. Думаю, он совершил ошибку. Он не дал мне права голоса. Я бы никогда не выбрала Родиона. Никогда. – Она положила три ложки темного сахара в чай и принялась энергично перемешивать. – Но настоящий вопрос вот в чем: если вам не стать снова друзьями, кем же вы будете?

Не требовалось долгих размышлений, чтобы понять ее правоту. Тот факт, что Сенлин не мог доверять Адаму, не решал вопроса о том, сможет ли он мирно сосуществовать с этим юношей. Он не разговаривал с Адамом с минуты их побега, но знал, что в конце концов придется это сделать, и для всех было бы лучше, если бы молчание нарушилось раньше, чем позже.

– Полагаю, мы могли бы положиться на должности, которые избрали для себя. Я буду его капитаном, а он – моим подчиненным, – сказал Сенлин со смесью облегчения и сожаления. – Возможно, некоторая формальность пойдет нам на пользу…

Стук в дверь прервал его. Адам вышел из тумана потупившись. Рука перевязана, красивое лицо в синяках, но худшая рана оставалась невидимой.

– Я бросил за борт отвес, чтобы проверить нашу высоту полета. У меня кончилась леска, так что под нами как минимум сотня футов воздуха. – Не ожидая ответа, Адам повернулся к двери и собрался выйти.

Волета многозначительно посмотрела на Селина.

– Погоди минутку, – сказал он, вставая. – Как ты думаешь, нам сейчас ничего не угрожает?

Адам поднял потрепанную физиономию ровно настолько, насколько потребовалось, чтобы оценить выражение капитанского лица, которое было потрясающе сдержанным. Юноша кашлянул и слегка выпрямил спину.

– На данный момент все в порядке, но надо подумать о том, чтобы высунуть нос из тумана и осмотреться. Разобраться, где мы находимся.

– Звучит разумно. Посоветуйся с мистером Уинтерсом и, если старпом не против, подними нас – будем осматриваться.

– Слушаюсь, сэр.

– И, Адам…

Юноша замер, держась за дверную ручку.

– Хорошая работа.

Кости «Каменного облака» торчали наружу.

Пушка расколола полубак, проделала дыру в главной палубе, изуродовала большую каюту и, вылетев наружу, уничтожила штурманскую рубку. Сенлин стоял посредине, смотрел на корму своего судна и ждал, пока разрушения перестанут казаться миражом.

Он изо всех сил старался скрыть потрясение от команды, но факт заключался в том, что им повезло выжить и он был самым везучим из всех. Его безумная авантюра не закончилась тем, что они ударились о землю, прицепились к поезду намертво или улетели бог знает куда.

Разорванный воздуховод лежал на палубе кольцами, словно вывалившаяся из брюха кишка. Оболочка покрылась морщинами и впадинами. Крен палубы больше не был едва заметным. На самом деле весь корабль словно готовился опрокинуться.

Интересно, что бы Мария сказала по поводу состояния «Облака»? Несомненно, что-то едкое и дерзкое… Но какое безумие! Он думает о ней, словно она реальная, а не толика крошки…

– Ветер по-прежнему на нашей стороне, – сказал Адам, появляясь в поле зрения Сенлина. Капитан так свирепо хмурился, что Адам чуть помедлил, прежде чем договорить: – Он унес «Арарат» прочь. Волета его уже два часа не видит.

Волета ползала по такелажу, прислушиваясь, не шипит ли воздух, свидетельствующий о том, что оболочка сдувшегося воздушного шара не сумела запечатать все прорехи. Всякий раз, заслышав предательское шипение, она мазала соответствующее место клеем и прилаживала квадратик шелка.

Голова Сенлина настолько переполнилась всякими другими вещами, что смысл услышанного дошел до него лишь спустя секунду.

– Сомневаюсь, что это продлится долго. Мы опять его унизили, а он не из тех, кто прощает оскорбления.

– По моим подсчетам, ты поиздевался над ним уже три раза. Может, он усвоит урок: с капитаном Маддом шутки плохи.

Сенлин невесело рассмеялся:

– Я извлек из этого совсем другой урок. В следующий раз, когда ты попросишь разрешения что-то отремонтировать, я должен тебе позволить. Этот неисправный рычаг чуть не угробил нас.

– Я бы ни за что не догадался, где случится поломка. Под ногами сотни футов прогнившего насквозь гидравлического провода. Единственное, что удерживает нас в небе сейчас, – надежда.

– Кажется, она закончилась.

– Ничего подобного. У нас есть ты.

Лицо у Сенлина стало печальным, как у человека, не привыкшего к комплиментам.

– Думаю, ты путаешь надежду с упрямством, Адам.

– Почти уверен, что это и есть надежда. Упрямство. Отказ сдаться. Ты загарпунил поезд, взрезал корпус корабля и чуть не отправил «Арарат» на землю. Называй это как хочешь, но весьма похоже на надежду. – Адам улыбнулся, что было довольно редким зрелищем, и Сенлин мельком увидел друга, которого потерял.

Ободрение Адама согрело его, и когда он снова взглянул на корабль, то увидел чудо, скрывающееся под маской катастрофы. Несмотря на все дыры, «Облако» все еще в воздухе. Адам прав: надежда не умерла.

Когда Эдит подошла, волоча остатки переборки из своей комнаты, она увидела, что Сенлин и Адам улыбаются, обозревая царящий вокруг бардак.

– Надеюсь, хорошие новости?

– «Арарат» далеко, а мы все еще не упали, – сказал Сенлин и помог ей положить ношу на растущую груду деревянных обломков.

Они собирались вытащить годные гвозди, приберечь лучшие доски, а остальное бросить за борт. Ему показалось странным, что она не использовала механическую руку для тяжелого труда. Возможно, хотела натренировать мышцы на другой.

Она вытерла пот с подбородка о блузку.

– А что насчет воздуховода? Мы можем его починить?

Адам перестал улыбаться:

– Где бы мы ни приземлились, застрянем там, пока не найдем замену. И я уверен, что ты и сама понимаешь: надолго мы в небе не задержимся. Посадка вряд ли будет мягкой.

Она погладила механический сустав локтя, как будто он мог причинять боль, и остановилась, только когда поймала взгляд Сенлина.

– Выберем место или просто шмякнемся где-нибудь у подножия?

Сенлин уже подготовил ответ:

– Летим в Шелковые сады. У нас все еще есть подарок для Люка Марата. Пришло время узнать, готов ли он помочь нескольким своенравным душам с той же щедростью, с какой помогает ходам.

– Не уверена, что смогу довести нас до Рифа. Все надежные карты были в рубке. Придется лететь на ощупь.

Сенлин ошибочно принял ее невыразительный тон за проявление силы духа и непреднамеренно подтолкнул к чувствительной теме разрушенной комнаты:

– Карты не составляют и половины ваших ценностей, мистер Уинтерс.

Она стиснула зубы:

– Мы лишились балласта. Как только выкинем этот лом, придется отдирать доски корпуса.

– Если дело дойдет до этого, начните с моей каюты, – сказал Сенлин с чрезмерной щедростью. – Я собираюсь посмотреть, есть ли в библиотеке доброго доктора что-нибудь полезное о Шелковых садах.

Он чувствовал такое воодушевление, что не заметил, с каким унылым видом Эдит начала разбирать переборку своей бывшей спальни.

Эдит была не в восторге от перспективы посещения Шелкового рифа, который она отказалась назвать садом. Она провела достаточно времени с опытными воздухоплавателями, чтобы знать о том, что риф был негостеприимным необитаемым пустырем. Внешне это была демилитаризованная зона между недружественными кольцевыми уделами, но Эдит считала, что ее истинная цель – перекрыть пешеходное сообщение, потому что ни один турист, каким бы бесстрашным он ни был, не мог пройти через риф. Он не давал всякой шушере подниматься в верхние уделы Башни.

И еще все знали, что он кишит пауками.

Шелковый сад был зажат между соперничающими уделами Пелфии и Альгеза и веками служил им трофеем и театром военных действий. По мере того как пушки делались все более гигантскими, а армии росли, восточный портал рифа пришлось расширить киркой и зубилом, чтобы он стал достаточно вместительным. В конце концов туннель сделали таким просторным, что через него прошел бы и воздушный корабль. И вот тогда-то древняя вражда приобрела самоубийственные масштабы. Два врага запихнули свои армады в небольшой карман небес, относящийся к рифу, и вскоре обнаружили, что оболочки с водородом и большие объемы пороха, будучи утрамбованными внутри Башни, порождают кровавый дождь.

А потом – сто лет назад – Пелфия и Альгез подписали перемирие, которое подразумевало преобразование шестого кольцевого удела в общий парк, символизирующий конец поколениям вражды. Исторически мир длился всего пять лет, но после него война переместилась в открытое небо, так как ни одна сторона не хотела уничтожать парк, который они построили вместе, но каждая считала своим. Таким образом, заброшенные сады в конечном счете стали заросшим и неуправляемым рифом. Местом, о котором шептались и которого избегали; портом последней надежды для измученных и отчаявшихся.

Чтение всегда служило Сенлину надежным убежищем. Он обладал благословенной способностью читать в поездах и каретах. Он много вечеров провел в «Синей татуировке», читая сочинения учеников, пока Мария играла на пианино в сопровождении безупречной разноголосицы подпевающих моряков и рыбачек. Однажды он пропустил пришествие урагана, потому что был поглощен типографской историей диакритических знаков. Он понял, что случилась буря, лишь когда на следующее утро поднялся и обнаружил, что его забор, живую изгородь и цветы как будто сбрили с холма опасной бритвой.

Но впервые в жизни он чувствовал некое отторжение к книгам, лежавшим перед ним. Может, отвлекся на мысли о разрушенной каюте? Его наклоненная кровать лишилась двух столбиков. От оловянной люстры осталась только пара футов цепи, а коллекцию пышных одеяний, собранную капитаном Ли, разбросало по углам, где вещи так и лежали, шевелясь на неуемном ветру, словно беспокойные кошки.

Нет, эти отвлекающие факторы не были настоящим источником его беспокойства. Стоило быть честным с собой: он не мог преодолеть отвращение к той чепухе, чтение которой уже ввело его в заблуждение в прошлом.

Тем не менее дело есть дело.

Он сортировал книги, складывая в стопки в соответствии с их потенциалом. Художественная литература и томики стихов, при всех потугах на глубину, были для него бесполезны. Почти так же мало толку было от книг по естественным наукам, в которых обнаружилось несколько прекрасных иллюстраций. В томах по истории, украшенных золотыми обрезами, после недавнего визита к мадам Бхате оказалось подозрительно много всего про богачей и их войны, хотя кое-какие избитые истины наверняка тоже попадались. Помимо обычной подборки злонравных путеводителей, в библиотеке доктора нашлись всего две книги, полностью посвященные Шелковым садам.

Первый том, «Нравы и тропы Шелковых садов», представлял собой книгу о хороших манерах. У анонимного автора была утомительная привычка обращаться к «великодушному читателю», и его советы часто переходили в метафизическую ахинею, которую усугубляли любительские наброски различных достопримечательностей Садов. Сенлин продрался через первую главу и заключил, что книга представляет собой переполненную интеллектуальную плевательницу.

Другой многообещающий томик, «Торжественное открытие Шелковых садов», принадлежал перу «королевского посланника» по имени Никколо Сало. Сало посетил грандиозную церемонию открытия Шелковых садов во время короткого перемирия между Пелфией и Альгезом. Большая часть текста ушла на похвалы, которые Сало расточал герцогу, своему главному читателю, – они представляли собой слабо завуалированную просьбу о посвящении в рыцарство.

Сенлин начал читать посвящение герцогу Пелфии, занимающее четырнадцать страниц, со вздохом, который быстро перерос в стон.

Час спустя Волета обнаружила капитана, который лупил открытой книгой по столу. Он так самозабвенно наказывал мертвый том, что даже не заметил, как девушка вошла в каюту, пока она не начала его подбадривать:

– Так ее, капитан! Задайте ей жару!

Сенлин застыл, не донеся книгу до стола.

Первым порывом было оправдать свое грубое обращение с книгой, от которой он всерьез надеялся получить четкие и краткие указания. Он желал неопровержимых фактов. Отметины «Х» на карте. Он хотел понять, где именно в опасном кольцевом уделе расположен Золотой зоопарк. Вместо этого он получил много снобизма, ксенофобскую философию и бесконечные политические «интриги», которые вовсе не были интригующими.

Даже если так, какая польза от издевательств над книгой?

– Мне жаль, что ты это увидела, Волета. Мне не следует так себя вести, – сказал он, изображая полное спокойствие. – Что тебе нужно?

– Вся еда пропала, – доложила девушка.

Умиротворенная улыбка Сенлина превратилась в хмурую гримасу.

– На камбузе дыра примерно вот такого размера. – Она изобразила руками круг. Камбуз располагался под квартердеком, через который вылетела наружу гарпунная пушка.

– Ничего не осталось?

– Есть немного горчицы.

– Горчицы?

– Примерно две ложки. И банка маринованного свекольного сока, но без свеклы.

– М-да, – сказал он, собираясь с духом, чтобы справиться с прискорбным известием. – Вывешивайте сети. Придется поймать наш ужин.

В птичьи сети вряд ли что-то попалось бы так высоко от земли и в такой поздний час, но разве у них был иной выбор, кроме как надеяться на лучшее?

– Это она? – спросила Волета, беря в руки маленькую картину, которая лежала на столе среди переплетенных в кожу томов. – Это действительно ваша жена?

Он и забыл, что выставил портрет Марии, чтобы тот составил компанию во время чтения. Обычно Сенлин прятал его с глаз долой.

– Она самая.

Волета внимательно изучила портрет, переводя взгляд с него на капитана и обратно, словно пытаясь мысленно представить их мужем и женой. Сенлина охватила ужасная застенчивость: ему вновь стало неудобно оттого, что у него такая молодая и миловидная жена.

– Хорошее сходство?

– Да.

– Очень красивая.

– Да.

Волета скривилась:

– Но картина ужасно сальная.

– Я бы не назвал это сальностью. Это искусный этюд с обнаженной. Пойми, она достигла глубин отчаяния, когда встретила художника, который, как я убежден, не стремился ею воспользоваться. Я думаю, он видел в ней только модель, а не…

– Нет-нет, я хотела сказать «засаленная». То есть грязная.

– А-а. Да. Слой краски немного испорчен белым кромом и снегом.

– Надо бы почистить.

– Я не могу сунуть ее под воду и потереть щеткой. От этого рисунок сотрется.

– А он вам очень дорог.

– Да. – Он со стоической улыбкой протянул руку, и Волета вернула ему картину. – Что-нибудь еще?

Теперь настал ее черед смущаться.

– Ирен говорит, Шелковый риф полон пауков и медведей и никто туда не ходит.

– И ты переживаешь, – заключил он.

– Нет! Я никогда раньше не видела медведя, – возразила она с горящими от волнения глазами. – Я хотела узнать, собираемся ли мы поглядеть на медведей.

Сенлин рассмеялся – отчасти над собой, отчасти над ее неуемной страстью к приключениям. Лишь несколько часов назад они скрестили клинки с абордажной командой, а у Волеты уже на уме медведи.

– Не хочу тебя разочаровывать, но мне не верится, что в Шелковых садах есть медведи. Но есть пауки, их вывели ради шелка, который они производят, и есть паукоеды…

– Что такое паукоед? – перебила Волета, чье разочарование по поводу медведей смягчилось благодаря любопытству к новому существу.

– Если верить написанному, – сказал Сенлин, поднимая том, которым недавно лупил об стол, – они похожи на муравьедов. Паукоеды должны были питаться пауками, чтобы те не заполонили весь парк. Но не спеши с выводами, Волета. Ты останешься на корабле, пока я навещу Люка Марата.

– Ну конечно! – Волета наклонилась к столу и одарила капитана своим самым благоразумным взглядом. – Я потому и попросила их описать, ведь сама ничего не увижу. Только вот это место называется садом. Я не видела садов уже…

Она замолчала, подсчитывая месяцы, которые провела в тюрьме своей старой гримерки. В Новом Вавилоне не росло ничего зеленого. Иногда мужчины за большие деньги импортировали розы или другие цветы, чтобы приманить девушек. Она, в свой черед, получила немало букетов, в том числе очень дорогих, которые посылали богатые джентльмены, желающие выкупить ее у Родиона. Она привыкла наслаждаться увяданием цветов, потому что знала: вместе с ними увядают и надежды этих джентльменов.