Текст книги "Искушение"

– Я должна тебе двадцать долларов. Я верну тебе долг, когда заработаю. И ты сможешь уехать, – твердо сказала Дженни.

– Выбрось это из головы. Просто отдай эти деньги тому, кто будет нуждаться в них. Слышишь, малыш плачет.

Эллис долго и с наслаждением сосал грудь Мареллы, кузины Габриеля, у которой недавно родился ребенок. Его животик надулся, стал круглым, словно мячик. Потом Дженни перепеленала малыша и уложила спать в коричневую гофрированную коробочку, устланную стеганым пуховым одеяльцем, вынутым из ее плетеной дорожной корзинки.

Медея и Ингри крепко спали на деревянной кровати. Когда все разошлись, Дженни прилегла рядом с ними, но ей не спалось. Она поднялась с постели. В квартире было тихо, свет погашен. Девушка подошла к окну, выходящему на улицу, и высунулась, опираясь на подоконник. Над нею проплывали освещенные лунным светом облака.

«Надо выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха, прислушаться к ночным шорохам, ощутить аромат ночи».

Дженни поправила одеяльце Эллиса, постояла рядом с Ингри и выскользнула за дверь. Габриель нашел ее на крыше их шестиэтажного дома.

ГЛАВА 6

– Как ты выбралась на крышу? – в голосе Габриеля слышалось беспокойство.

– Я тихонько прошла на цыпочках мимо спящих в первой комнате и поднялась по пожарной лестнице, что на фасаде. Разве нельзя?

Дженни очень устала и говорила тихо. От бессонницы ее глаза стали огромными. Перед внутренним взором проплывали картины прошедшего дня, ее первого дня в Нью-Йорке: лица, многоэтажные здания, толпы людей на шумных вечерних улицах, переполненные кафе и бары, бистро, куда они зашли перекусить и собраться с мыслями, прежде чем идти к родственникам Габриеля.

– Мне нужно найти работу, пока не кончились деньги, – Габриель налил ей вина из принесенной с собой оплетенной бутылки. Дженни подняла бокал, любуясь игрой лунного света в темно-красной бархатной глубине кьянти. Осторожно отпила глоток, откинулась назад и вытянулась на скате крыши.

– Я позабочусь о тебе и о детях, Дженни Ланган. Дозволь мне чувствовать себя сильным и нужным, пока ты не найдешь своего дядю.

– Я больше не позволю тебе содержать нас… меня, Медею, – она нахмурилась. В ее потемневших синих глазах блеснула тревога.

Габриель выпил до дна бокал и наполнил его снова.

– О Медее нечего беспокоиться. В Нью-Йорке ее ждет хорошая жизнь. Она сможет прокормить себя и даже тебя, предсказывая судьбу и продавая всякие снадобья и мази. Лай только женщинам узнать, что прибыла предсказательница с родной стороны. Уверен, что слух об этом уже пополз из дома в дом. Скоро они слетятся сюда стаями, как вороны, в своих черных шалях и с деньгами… пенни, центами, серебряными долларами. Особенно по воскресеньям, по дороге домой из церкви. Они будут приходить к Медее, чтобы узнать свою судьбу, спросить совета, найти утешение. Ее приемы хорошо известны и привычны им. Они с уважением будут внимать ее мудрым советам. Вот увидишь, – Габриель присел на корточки рядом с Дженни. – Я хочу поцеловать тебя. – Она не ответила, и он нежно поцеловал ее.

– Нет, Габриель, не начинай все сначала. Мы не должны делать этого, – Дженни встала и шагнула к пожарной лестнице. Ее шелковистые волосы были распушены и отливали золотом в лунном свете. Он схватил ее за плечо, резко повернул к себе и снова поцеловал долгим настойчивым поцелуем. Он прижался к ее губам, проведя языком по небу. Его сильное трепещущее тело требовательно прильнуло к ней. И она в его объятиях стала податливой и покорной.

– Я не хочу, – слабо протестовала она. – Я имею в виду… думаю, что хочу тебя, но… Я не должна. Я приехала в Америку, чтобы начать новую жизнь, стать лучше. Ты заставляешь менять решение, ломаешь мою жизнь и, возможно, губишь мое будущее. Пожалуйста, Габриель, отпусти меня. Я должна думать о детях, а ты – о Фиамме. – Его объятия ослабели, и Дженни вырвалась из его рук, отошла и прислонилась к стене небольшого сарайчика в углу крыши.

– Я должен помнить о Фиамме, а ты – об отце Ингри? Расскажи мне о нем, Дженни. Кто он? Где он? Ты тоскуешь по нему? – Габриель подошел к ней. Его пальцы нежно скользили по изящному овалу лица, по изогнутым бровям, прямому хорошенькому носику. Габриель взял в ладони ее лицо, и его строгий профиль загородил луну, когда он снова поцеловал ее. Это был легкий, ласковый поцелуй.

– Я совсем не тоскую по отцу Ингри, – она вздохнула.

Они стукнулись лбами и рассмеялись, а когда Дженни снова попыталась спастись бегством, Габриель прижал ее к стене. Его бедра задвигались, словно сами собой. Сильные руки опять обняли ее.

– Дженни… Дженни, я хочу тебя. Кому от этого станет хуже? Ты же не наивная девочка. Ты женщина. У тебя ребенок. И я…ну, что плохого в том, что мы доставим друг другу удовольствие? – Он касался губами ее уха, целовал шею.

– О, медоточивый, сладкоголосый негодяй! Ты хочешь использовать в своих бесчестных интересах несчастную, засыпающую на ходу женщину… – Дженни деланно зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Взять верх над изнуренной, опьяневшей женщиной… женщиной, которая… ужасно хочет вас мистер Ангел, – Дженни снова вздохнула. Лунный свет и пламя страсти зажгли огонь в ее глазах. – Даже, если вы не свободны.

– Я останусь дорогим воспоминанием, Дженни. Обещаю тебе, – Габриель улыбнулся и поцеловал ее руку.

– Мне хватит моих воспоминаний до конца жизни. Жаль, но почти все они не слишком приятны, – сказала она резко. – Расставаться… страшно трудно.

– Когда будет нужно, я помогу тебе проститься, cara. А сейчас нас захватили безрассудные страсть и влюбленность. Такое не часто случается… очень редко… и это… прекрасно, – прошептал он пылко.

Теперь Габриель точно знал, почему дуракам закон не писан, почему их ряды постоянно растут. И он тоже стремился примкнуть к ним, становился одним из них, дураком, который не мог остановиться вовремя… если только еще не поздно.

«Он может остановиться», – подумал он. У него железная воля, абсолютное самообладание. Он может отказаться от Дженни, да и от любой другой женщины, когда… захочет. Но именно сейчас ему не хотелось отступаться. Его желание было безмерным.

– Нас неотвратимо тянет друг к другу, cara. Есть только один способ погасить костер, – горячий с хрипотцой голос Габриеля волновал Дженни. Она взглянула в его сверкающие черные пленительные глаза и не смогла отвести взор. – Мы подходим друг другу, Дженни, – у него перехватило дыхание, когда он коснулся ее груди, погладил большим пальцем отвердевшие соски, провел ладонями по изгибу тонкой талии. Всем своим весом Габриель прижал ее к стене сарая. Его умелые руки нежно ласкали женщину. Дженни охватило неизъяснимое блаженство, которое накатывало на нее волна за волной.

Их тела слились воедино. Дженни была изумлена, потрясена. Все ее тело пульсировало от наслаждения. Глаза закрыты. Полуоткрытые губы прижались ко рту Габриеля. Она обвила руками его шею и сникла в изнеможении с чувством удовлетворения и любви.

Габриель целовал ее глаза, изящное ушко, стройную нежную шею. Он поправил сползшее с ее плеч одеяло. И только сейчас Дженни услышала за спиной приглушенное воркование.

– У нас нет места, где бы мы могли остаться одни. Но наступит день, еще до того, как мы расстанемся, и я уложу тебя в постель из роз. Клянусь, так и будет, – решительно сказал он.

– Любая постель подойдет, – Дженни беззаботно рассмеялась. Но веселое настроение быстро улетучилось. – Габриель, будь реалистом. Я должна быть практичней. Розы прекрасны… но у них есть шипы, а у меня дети, которых нужно кормить, – прижавшись к нему и глядя поверх его плеча, она увидела танцующие в лунном свете снежинки.

«Как пылинки в луче солнечного света», – подумала она.

– Пошел снег. Давай укроемся здесь, – Габриель взял ее за руку и повел в сарай, где было тепло и пахло кедровой стружкой. Они вошли, и воркованье стало громче, птицы беспокойно захлопали крыльями.

– Габриель, что мы делаем? У нас нет будущего. Нас ожидают жестокое разочарование и позор. София гостеприимно приняла меня, незнакомку, в своем доме, и вот как я плачу за ее доброту. Уф… что здесь такое? Пахнет, как в курятнике.

– Саверио и Рокко участвуют в голубиных соревнованиях. Когда я здесь, я всегда держу пари. Завтра, когда они вернутся с работы, мы покажем тебе, как это делается, – Габриель чиркнул спичкой. На них уставились, мигая, десятки маленьких круглых глаз. Птицы сердито взъерошили перья и громко заворковали. Он достал из-под голубки маленькое круглое яйцо кремового цвета и положил Дженни на ладонь.

– В нем заключена жизнь. Как непостижимо и таинственно, – задумчиво сказала она. – Положи, пожалуйста, на место. Надеюсь, два тощих кота, которых Медея принесла в своей корзине с причала, не проберутся на голубятню.

Они вышли из сарая. Снегопад уже прекратился.

– Впервые я увидел тебя в Бремене. Наблюдал за тобой издали. Сегодня я вижу тебя своим сердцем. Кто знает, что может случиться завтра? Мы должны быть вместе каждую ночь, дарить друг другу счастье и не думать о расставании, чтобы ни случилось. – Габриель прислонился спиной к стене голубятни. Дженни положила голову ему на плечо.

– Я не собираюсь жить настоящим. У меня есть планы и мечты, которые могут сбыться, если я очень постараюсь. Я должна попытаться жить по-своему.

– И я не вхожу в твои планы? Прекрасно. – Он пожал плечами. – Похоже, что отец Ингри тоже. Ты совсем не скучаешь по нему? – Габриель закурил, глядя прищуренными глазами на поднимающийся дымок.

– Нет, я надеюсь, что больше никогда не увижу его, – Дженни почувствовала озноб от холода и от злости на человека по имени Чарлз Торндайк.

– Ты любила его? – резко спросил он.

– Думала, что люблю, пока не узнала поближе. Теперь я понимаю, что просто жалела его. Одинокий человек вдали от родного дома. Чарлз говорил, что его сведут с ума темные холодные дни скандинавской зимы… – Дженни сомневалась, стоит ли рассказывать об этом. – Его звали Чарлз Торндайк. Он был торговым атташе в посольстве.

– Значит, этот чудесный джентльмен, атташе, научил тебя своему языку? – Габриель взорвался. Его ревнивый гнев был неожиданным для девушки. – И в знак благодарности ты согревала его постель в зимние холода? Не хочешь ли изучить итальянский? Я охотно сделаю это.

Он швырнул папироску на крышу и злобно раздавил ее каблуком. Уперев руки в бока, он угрожающе навис над Дженни. Она отступила и тоже подбоченилась.

– Не смей разговаривать со мной таким тоном, Габриель Агнелли! – сказала она холодно. Дженни побледнела, но держалась с достоинством. Она гордо выпрямилась и вскинула голову. – Человек, который живет сегодняшним днем и скоро станет для меня воспоминанием, не имеет права вмешиваться…

– Моя фамилия Агнелли. Твой итальянский необходимо усовершенствовать, а я не знаю по-шведски ни единого слова. Может быть, ты меня научишь, а? Подумай-ка над этим. Возможно, ты научишь меня и еще чему-нибудь, не только языку?

– Skal! Негодяй! Вот тебе шведское слово. Единственное, какое ты услышишь от меня, – в душе Дженни кипел гнев. Она схватила свой бокал. Ей хотелось выплеснуть ему в лицо драгоценное кьянти, но она сдержалась и с силой запустила им в стену голубятни. Жалобно закричали птицы.

– Хотя тебя это и не касается, я скажу. До Чарлза и после него у меня никогда не было мужчин… до сих пор. Удивлен? Вы оба научили меня одному.

– Чему же? – Габриель нахмурился. Ему явно не понравилось, что его сравнили с Чарлзом, кем бы он ни был.

– Я поняла, что ничего не понимаю в мужчинах, что всегда… ошибаюсь и обрекаю себя на горькие неудачи, – Дженни резко повернулась и пошла к пожарной лестнице. Но спуститься ей не удалось. По лестнице поднимался Рокко Агнелли.

– Доброе утро! – Он удивленно потер рукой заспанные глаза. – Вы встали так рано? Гейб показывал вам голубей? Он любит смотреть на птиц, – мальчик прошел в голубятню, и вскоре в розовеющее утреннее небо взмыла, шумя крыльями, стая птиц.

– Утром и после роботы два-три часа мы тренируем летунов. Этих птиц мы называем «летунами». Тех серых, что на улице, – «крысами». Хорошо мы придумали? – спросил Рокко гордо. Дженни любовалась взлетающими птицами, вспыхивающими на солнце белыми перьями на концах крыльев. Отдельные голуби слились в одну, летящую клином стаю, дружно взмывали ввысь и кружили в синем небе. Габриель, как ястреб, хищно смотрел на Дженни.

– Как прекрасны они в полете! – девушка улыбнулась мальчику.

– Мы устраиваем голубиные соревнования три-четыре раза в неделю, а летом каждый день. Правда, Гейб?

– Что это за соревнования? Гонки? – Дженни холодно посмотрела на Габриеля. Он стоял, скрестив на груди руки, говорил короткими резкими фразами.

– Нет, не гонки. Другое. В Италии этим занимаются много веков. Две стаи голубей из соседних голубятен гоняются в небе друг за другом. Через некоторое время хозяева бросают корм, свистят и машут своими флажками. Летуны опускаются. Некоторые птицы забывают, где живут. И улетают с чужой стаей в чужую голубятню. Игра заключается в том, чтобы твоя стая привела домой как можно больше чужих птиц.

– Иногда летом к нашей стае прибивается сорок, а то и пятьдесят голубей в неделю, – сообщил Рокко, держа руки за спиной. Он и сам-то напоминал гордого голубя. И вдруг Дженни увидела, что он – точная копия Габриеля, только меньшего размера. Хотя цвет глаз и волос мальчика несколько светлее, сходство было необычайным, особенно губы, подбородок и широкие плечи. Ей хотелось взъерошить мальчику волосы, но она сдержалась.

– В субботу мы играем против кривого Джека. Посмотрите, вон его голубятня, через четыре крыши. Вы придете? – спросил он.

– Хотелось бы прийти, Рокко, но я уже буду далеко отсюда. Скоро приедет дядя Эвальд, может быть, даже сегодня и заберет нас в Айову… Мне пора идти к детям. – И, не взглянув на Габриеля, Дженни ушла.

Агнелли хмурился и злился на себя. Больше всего на свете – даже больше утреннего кофе – ему хотелось смотреть на Дженни. И он тоже ушел с крыши.

В кухне Дженни увидела Велентайн и Веронику, крепко спавших на придвинутом к кухонной плите обеденном столе. В маленькой спальне гукал и размахивал ручками Эллис, а Ингри пела ему песенку. Улыбаясь, девушка пошла к детям, как вдруг Габриель схватил ее за руку.

– Прости меня, Дженниланган, за мои слова. Иногда я бываю… очень вспыльчив и несдержан. – Сейчас у него был жалкий, берущий за сердце вид, глаза виноватые и умоляющие. – Ты простишь меня, а?

– Конечно, прощаю. Забудьте о своем оскорбительном поведении, мистер Агнелли, – сказала Дженни, улыбаясь.

Он видел, что улыбка неискренняя. Вскинув руки, Габриель сцепил их с громким хлопком, резко повернулся на каблуках и удалился, что-то невнятно бормоча себе под нос. Проснувшиеся девочки, весело блестя черными круглыми глазами, с любопытством наблюдали за ними.

– Надеюсь, – бросила ему вслед Дженни, – Фиамма всегда поймет и простит вас, как и я. Конечно, ей труднее, она будет привязана к вам навсегда. Я ухожу отсюда сию же минуту. Спасибо за все, что вы сделали для меня. Arriverderei, а? Как мой итальянский? – спросила она насмешливо и вышла из комнаты, сопровождаемая жалобными стонами мужчин и хихиканьем девочек.

ГЛАВА 7

– Дорогая Дженни, такая худенькая, такая хорошенькая, нежная, как птенчик, обещай, что вернешься к нам, если твой дядя не придет сегодня в порт. Пожалуйста, или я умру от беспокойства, – уговаривала София, молитвенно сложив руки. – Оставь здесь свои узлы и корзинки. Если дядя Эвальд придет, вернешься за ними и попрощаешься с нами.

– Она стройная, София, а не худая, – поправил тетю Габриель. – Она говорит, что ты похожа на дуб. Дженни похожа на белую березу, которая гнется под ветром, но не ломается, а снова поднимается – гибкая, высокая. Она проворная, как синичка, упрямая, как осел. Она поступит, как захочет, и неважно, что ты говоришь. – Габриель, мрачный и задумчивый, сидел у кухонного стола, перед ним стояла нетронутая чашка остывшего черного кофе. За два дня его лицо покрылось густой темной щетиной, от уголков усталых глаз разбегались морщинки, но вокруг шеи обвивался, как обычно, красивый вязаный шарф.

Сегодня Дженни надела простое темное платье с чистым белым воротником и манжетами, высокие ботинки на шнурках, старенькие, но аккуратные и ухоженные, шляпку с узкими полями. Вокруг тульи был завязан цветной шарф – единственное яркое пятно в туалете, кроме золотистой косы. Медея кормила коровьим молоком из бутылочки с соской малютку Эллиса. Ингри топала маленькими ножками по кухне вслед за котом и что-то бормотала по-шведски, вставляя английские и даже итальянские слова.

– Иди ко мне, gato, иди, котик, – напрасно звала она его, но кот упорно не давался ей в руки.

– София, тебе нечего беспокоиться о Дженни, – уныло продолжал Габриель. – Эта женщина красива и говорит по-английски. Она обойдется в Америке и без твоей, и без моей помощи. Послушай меня, Дженниланган, – сказал он убедительно. – София хочет быть мамой для всех в этом мире, заботиться обо всех. Почему бы не оставить у нее детей и старуху, пока дядя Эвальд не соизволит показаться в Нью-Йорке? Даю слово, не подойду к тебе и на пушечный выстрел. У меня вспыльчивый характер, но я больше никогда не обижу тебя. Если только из-за этого ты так торопишься уйти от нас…

– Боже мой! Габриель, неужели ты ведешь себя с леди непорядочно? Ты берешь дурной пример со своего друга Мика Мейхена. Дженни, наш Гейб – хороший мальчик, ясный, как солнце, но иногда он совсем не думает о том, что делает, – София погладила племянника по голове, и он сразу стал похож на маленького мальчика, у которого большие проблемы. И гнев Дженни стал ослабевать. – Дженни, скажи мне, если он когда-нибудь еще попробует тебя поцеловать, я задам ему трепку. О'кей?

Дженни и Габриель обменялись осторожным взглядом. Ее до глубины души тронуло выражение страстного желания, которое она прочла в его глазах, но она ничем не могла помочь ему. Неважно, насколько сильно ей хотелось, хотя бы на время почувствовать себя снова в кругу семьи, ощутить тепло и ласку, заботу Софии. Но она не могла остаться пол одной крышей с Габриелем Агнелли – слишком велико искушение. Этот мужчина погубит ее, уведет от цели, усложнит ее положение. Ее план – уехать на ферму в Айову, причем без него. Медея и София о чем-то болтали по-итальянски. Дженни решительно подошла к Габриелю и опустилась на скамью рядом с ним.

– Ты знаешь, что я не могу остаться здесь. Я не могу разделить свою судьбу с твоей, даже ненадолго. Я слишком… сильно привязываюсь к тем, кого люблю. Если бы все было иначе, если бы ты был свободен, Ангел Габриель…

– Но я не свободен. Дело чести и… искренней привязанности между мной и Фиаммой. Мы вместе играли в детстве, вместе росли и взрослели. Но, Дженни, даже если бы я был свободен… – Он улыбнулся чувственно… но с сожалением. И снова девушка поразилась, насколько сильна его власть над ее бедным влюбленным сердцем.

– …Если бы ты был свободен, – повторила Дженни, имитируя его страдальческий тон, – я могла бы рискнуть, несмотря на то, что у нас разные мечты и стремления. Но как бы там ни было, я могу только одно ответить тебе, Габриель – чао. Я тебя никогда не забуду, – она ласково коснулась губами его щеки.

– Ты хочешь сказать, что иногда будешь вспоминать меня?

Дженни кивнула. Габриель чуть пожал плечами и улыбнулся, сначала неуверенно, потом широкая улыбка озарила его лицо. Он стремительно вскочил на ноги, поцеловал Дженни и счастливо рассмеялся.

– Боже мой! Боже мой! – простонала София и закатила глаза. Медею, загадочную, как сфинкс, совсем не удивила разыгравшаяся на ее глазах сцена. Она несколько раз кивнула головой и занялась Эллисом, который интересовал ее больше, чем все остальные.

– Вот так, да? Хорошо, – пробормотала старушка со странной улыбкой. «За ночь ее английский стал богаче на несколько слов,» – подумала Дженни.

– Я счастлив, что ты не испытываешь ко мне ненависти, – сказал весело Габриель. – Эй, Дженни Ланган, дай-ка я тебя сфотографирую, пока ты здесь. Я сниму тебя с Ингри и Эллисом, а? И вас тоже, София, Медея, Велентайн и Вероника. Всех красавиц вместе. Пойдите, наденьте выходные юбки и блузки, завяжите бантики, – пропел он оживленно и весело. – Я поймаю тебя в кадр, и ты навсегда останешься со мной.

– Гейб, а где ты взял фотоаппарат? – удивленно спросила Велентайн, когда он вернулся в комнату с прямоугольной деревянной коробкой в руках.

– Подрядчик, у которого я работал, когда был в Америке прошлый раз, вместо зарплаты, на которую у него не оказалось денег, отдал мне фотоаппарат. Представляете, штатив не нужен. О'кей! Идемте все на улицу, на солнечный свет.

Веселой гурьбой, болтая и стуча каблуками по ступенькам, они вышли на тротуар. За ними увязались дети из квартир, мимо которых они проходили. Габриель поставил их в два ряда: высоких позади маленьких. Он щелкнул камерой, поменял всех местами и опять сфотографировал. Сначала они стояли, как замороженные, неподвижно и напряженно, словно малейшее движение могло окончиться трагедией. Глядя в видоискатель, Габриель требовал, умолял, просил, чтобы они улыбнулись. Одна Ингри подчинилась ему, но девчушка, впрочем, всегда улыбалась. На остальных лицах застыло серьезное выражение. Из подъезда вышел Рокко. Он опаздывал на работу, но все же остановился за спиной расстроенного фотографа. Мальчик повторял каждое движение Габриеля, при этом он дергал бровями и шевелил ушами – один из не пользующихся спросом талантов, на которые Рокко был богат.

– Браво, мои прекрасные леди! – Габриель был доволен, женщины улыбались, позировали и даже смеялись. Камера непрерывно щелкала.

– Сфотографируй и меня, – попросил Рокко. Одной рукой он обнял мать, вторую положил Дженни на плечо. Габриель щелкнул аппаратом.

– Покажи, как это делается, – попросил мальчик, заглядывая ему через плечо.

– Ты должен стоять в восьми футах от снимаемого предмета, – Габриель отошел на нужное расстояние. – Стань здесь, Рокко, и не двигайся. Сейчас ты сфотографируешь Дженни и меня. – Старик в цилиндре, торговавший вениками, быстро подмел тротуар перед позирующей парой.

– Что дальше? – спросил Рокко. Он чувствовал себя уверенно.

– Потяни за шнурок, поверни ключ, нажми кнопку. Все очень просто. В инструкции к камере написано: «Любой человек со средним интеллектом может фотографировать. Вы только нажимаете кнопку, остальное сделаем мы».

– А у меня есть средний интеллект, Гейб? – встревоженно спросил мальчик. Габриель кивнул и обнял Дженни за талию. – Внимание, фотографирую… Сейчас, – камера щелкнула. Агнелли искоса взглянул на Дженни и увидел сияющую улыбку на ее лице. Он наклонился и поцеловал ее. Камера щелкнула. Дженни поцеловала Габриеля. Щелк. Поцелуй не прервался даже тогда, когда по улице со звоном и дребезгом проезжала тележка торговца кухонной посудой. Щелк. Окруженные друзьями, родственниками, толпой женщин и детей, вещами Дженни, они продолжали целоваться, будто вокруг никого не было. Наконец, София не выдержала: «Для прощания… пожалуй, достаточно». Габриель усмехнулся и пожал плечами. Он откинул назад длинные черные волосы. В его глазах искрился смех.

– Мистер Ангел, если вы не змий-искуситель, то кто же вы? – спросила Дженни, смеясь. – Но я не поддамся соблазну, просто повернусь к вам спиной и уйду. Прощайте. – Она протянула руку. Он взял ее и сжал в своей.

– Разве ты не хочешь увидеть свои фотографии?

– Да, но как? – Дженни заколебалась.

– Когда пленка кончится, я пошлю камеру фирме. Они вернут мне фотоаппарат с новой пленкой и напечатанными фотографиями, если мы все сделали правильно.

– И сколько это займет времени? – девушка бросила на Габриеля кокетливый взгляд.

– О, сначала мы должны использовать всю пленку. Осталось еще около восьмидесяти кадров. Потом понадобятся десять долларов. Такую плату «Кодак» берет за услугу. Понадобится некоторое время… – сказал он небрежно. – Но…

– До свидания. Чао, – весело, но нетерпеливо ответила Дженни и стала собирать свои вещи.

– …но твоего дяди еще здесь нет. Может случиться, что я получу фотографии до его приезда. Возможно, я буду проезжать через Айову. Ты мне сообщишь свой адрес? – Он ласково коснулся ее щеки.

– Нет. Ты неисправим. – Она покачала головой, взяла ребенка у Медеи и подняла чемодан. Ингри, следуя примеру матери, взяла свой маленький сверток. Медея, что-то говоря Агнелли, подхватила свой узел. Посреди тротуара осталась сиротливо стоять плетеная корзина. У Дженни упало сердце. Поджав тонкие губы, с недовольным видом старушка все еще говорила, неодобрительно качая головой.

– Что она говорит? – Девушка сдвинула шляпку на затылок.

– Медея думает, что неразумно уходить от нас, – перевела София. – Она говорит, что ты вернешься сюда раньше, чем предполагаешь, и что вся эта суматоха ни к чему, зачем заставлять Ингри покидать надежное убежище? Зачем давать малышу коровье молоко, если молоко Мареллы ему полезнее? Ни к чему уводить котят от фургона торговца рыбой, который скармливает им головы и потроха. И разве ты сама не хочешь остаться в безопасности среди Агнелли с…

– Они все стараются убедить нас остаться, Эллис, – сказала Дженни, улыбаясь малышу. – Но знаешь, они попусту тратят слова. Ты и Ингри вырастите в Айове сильными, высокими и счастливыми.

– Черт побери! Дженниланган, сейчас же поставь вещи! Ты останешься здесь с Софией и Саверио, пока не явится твой дядя. Я найду, где переночевать.

– Где? – сузив глаза, Дженни подозрительно уставилась на Габриеля.

– Я могу поселиться в «Миллс-отеле», в центре, за два доллара в неделю. А когда кончатся деньги – с кузеном Мейхеном и его козами, – Габриель недовольно нахмурился. Собственное предложение удивило его не меньше, чем Дженни. Но это единственное, что он смог придумать, чтобы, хотя бы на короткое время, она осталась с ним.

– И ты действительно сделаешь это ради меня? – спросила она, пристально глядя на него.

– Почему бы нет? Я привел тебя сюда и не позволю тебе бродить по Нью-Йорку с малышами, старухой и бродячим зверинцем, который ты подобрала на причале. Знаешь, что еще я сделаю для тебя? Сегодня, прежде чем отправиться на поиски работы, я отведу тебя в порт, как и обещал, помогу искать дядю Эвальда. Ну как, подходит? – Он склонил голову к плечу. Легкая улыбка тронула его замечательные губы.

– Подходит, но не очень. Мне не нужен провожатый. Я не собираюсь провести весь день в твоем… милом обществе, – улыбка, как солнечный луч, осветила ее лицо и, особенно, глаза. Ей не хотелось уходить от Агнелли, по крайней мере, от одного, призналась она себе. Если она согласится с предложением Габриеля, то сможет остаться.

– Я составлю вам компанию, – Рокко рассмеялся, совсем как Габриель.

Дженни дважды посмотрела на него, чтобы убедиться, что смеялся мальчик.

– О'кей, Дженни?

– Конечно, Рок.

– Я буду компаньоном! Кто бы мог подумать? – спросил он.

Она обняла мальчика. Что же такое случилось с нею, спокойной, сдержанной, рассудительной женщиной, когда в ее жизнь вошел Габриель Агнелли?

– Кто знает, Рокко, может быть, когда-нибудь я смогу ответить тебе тем же.

– А как же твоя работа, Рокко? – спросил Габриель строго, почти сурово.

– Теперь уже поздно идти на этот проклятый скотный двор. Все равно я уже потерял свою мерзкую работу, – ответил мальчик, глядя в сторону.

Государственные скотные дворы протянулись от Девяносто седьмой до Сто второй улицы, между Второй и Третьей авеню. В основном там работали мужчины, живущие по соседству.

– Я заработаю больше, заключая пари на голубях, собаках, лошадях. Буду спать допоздна, и руки у меня всегда будут чистые, и работа нетяжелой. И никакой крови, – дерзко улыбнулся Рокко.

– Противный мальчишка, – София сердито смотрела на сына. – Ты собираешься стать игроком и вести опасную жизнь. Ты недолго проживешь на этом свете. Лучше отправляйся чистить обувь, пока не найдешь другого честного заработка.

– Не беспокойся, София, – Габриель крепко обнял мальчика. – Сегодня выходной. Сегодня я угощаю и устраиваю праздник для двоих, кто мне дорог, – Рокко и прекрасной Дженниланган. Завтра, мальчик, отправимся вместе на поиски работы. О'кей? – Он рассмеялся весело и беззаботно.

– О'кей, Гейб! Надо уходить побыстрее. Сюда идут те самые леди из благотворительного комитета. Сейчас они опять заведут бесконечный разговор о гигиене. Если кто и может навести на меня тоску, так это они, – громко прошептал Рокко и скрылся за углом, оставив Габриеля и Дженни перед лицом грозного противника без своей помощи.