Текст книги "Блуждающий в темноте"

– Теперь, когда Сатти еще больше не в себе, чем обычно, тебе понадобится помощь. Пригляд. Я даю тебе нового напарника.

Мне показалось, что я ослышался.

– Учитывая результаты экзаменов и текущую ситуацию, я повышаю тебя до детектива-сержанта. Ответственности больше. Стресса больше. Денег – ненамного. Чейз в ответ на это решение сказала, что ты и своей задницей управлять не в состоянии. Докажем, что она ошибается?

– Кто напарник? – спросил я.

– Констебль Блэк. Ты ее знаешь.

– Констебль Наоми Блэк?

Паррс поморщился, когда я назвал ее по имени, но кивнул. Удивительно. Однажды она помогла мне с наружным наблюдением и произвела впечатление разумного и трудолюбивого профессионала, чья цель – построение карьеры.

Потеряла цель, что ли.

Паррс ответил на вопрос, написанный на моем лице:

– Она только что перевелась в уголовный розыск, и когда я спросил, не желает ли кто поработать с Эйданом Уэйтсом, руку подняла только она. Молодая еще, глупая.

– Она хорошая, – сказал я. – Помогала мне в прошлом году.

– Верно, в деле Зубоскала, – заметил Паррс. – Помню. Ты его почти раскрыл. Может, на этот раз тебя ждет успех? – Он взглянул мне за спину.

У меня возникло нехорошее предчувствие. Я обернулся. Ну разумеется, Наоми Блэк все это время стояла на крыше. Делала вид, что смотрит себе под ноги.

– Я решил, что констеблю Блэк будет полезно уяснить, на что именно она подрядилась, – сказал Паррс. – Нашему мальчику надо поспать, Наоми. Отвезешь его домой? Жду вас в понедельник утром, отдохнувших и рвущихся в бой.

Я плохо знал Наоми Блэк, но понял, что она пришла сюда не по своей воле; ей было неловко, оттого что она все слышала. Наоми отошла от двери и стала спускаться по лестнице. Я собрался пойти следом, но Паррс подошел ко мне:

– Кстати, Эйдан…

Я обернулся.

– Если думаешь, что настало время заглянуть в свою душу, то я избавлю тебя от хлопот. У тебя ее нет.

Я посмотрел в его красные глаза.

– Ты давно продал ее мне. Ты нужен мне на этом корабле, сынок. – Паррс улыбнулся акульей улыбкой. – Ты ведь не бросишься за борт? И держи свое хозяйство в штанах. – Он кивнул на Наоми. – Это приказ.

10

Я молча спускался по лестнице вслед за констеблем Блэк. В прошлом году мы провели считаные часы в обществе друг друга. После я позвал ее выпить, но она отказалась, заставив меня задуматься, какой в этом, собственно, был смысл.

Я не видел ее раньше в гражданском и теперь пытался узнать о ней больше по ее стилю. Черные джинсы, «мартенсы» и просторная темно-зеленая парка. Короткая афроамериканская прическа с обесцвеченными прядями. Ни дать ни взять сводная сестрица Лиама Галлахера[4]4
  Уильям Джон Пол Галлахер (р. 1972) – британский музыкант, певец, бывший солист группы Oasis.


[Закрыть].

Наоми принадлежала к смешанной расе в той степени, которая может как способствовать, так и мешать карьере. Полиция отчаянно нуждалась в смуглых лицах, а если они принадлежали еще и одаренным людям, тем лучше. С другой стороны, продвижение этнического меньшинства, к которому у нас относили всех, кроме белых мужчин-гетеросексуалов, в дежурках встречалось скептически и сопровождалось двусмысленными комментариями, а уж в барах – и подавно. Объекты таких насмешек вставали перед нелегким выбором: смейся со всеми и будь паинькой, или тебя ждет отчуждение. Похоже, констебль Блэк выбрала второе.

Однако согласие работать со мной – это нечто другое.

Может, мы оба склонны к суициду?

Сатти, который, как барометр, отражал резкие изменения в атмосфере участка, углядел имя Наоми в моем отчете по делу улыбающегося человека и приписал на полях ехидное: «Наоми Полублэк?»

Однако этим расистские шутки не ограничивались.

Мое появление в барах, излюбленных полицейскими, не приветствовалось, и уже года два я не ходил выпить ни с кем, кроме Сатти. В последний раз я появился в «Короне» – ближайшем к участку пабе – только для того, чтобы разнять драку, которая и так к этому времени сошла на нет. Мне понадобилось в туалет, и я не без любопытства обнаружил подробные описания всех сотрудников участка на дверце кабинки. Рядом с каждым именем красовалось прозвище и краткая характеристика. Я без труда нашел себя. Токсичный Уэйтс. Рядом – рисунок змеи, символизирующий то, что я виновен в аресте товарища.

Змея заглотила собственный хвост, что означало последующую смерть этого товарища.

Я видал картинки и похуже напротив моего имени и на мгновение перенесся в те места и времена, где чувствовал себя частью коллектива и работал с приятными мне людьми. Поискал было имена старых коллег, с которыми не виделся уже несколько лет и, скорее всего, уже никогда не увижусь, а потом вдруг заметил, что напротив имен женщин-полицейских стоят оценки по десятибалльной шкале. Сопровождающиеся то грубыми эпитетами, то количеством сексуальных партнеров, указанных разными почерками, то описанием того, что они вытворяли в постели или что коллеги мужского пола хотели бы с ними вытворять. Случайно наткнулся на имя Наоми и сразу вышел из туалета.

Надпись гласила: «8 из 10. Прозвище: Ниггерша».

11

Мы спустились по лестнице. Даже от слабого утреннего света глазам было больно. Наоми обернулась посмотреть, не идет ли за нами Паррс. Потом сунула руки в карманы парки:

– Воскресенье же, черт подери. Он меня не предупреждал.

Я кивнул и посмотрел на пеструю толпу полицейских и пожарных. На парковке было оживленно – шла пересменка. Кареты «скорой помощи» еще стояли в очереди на парковку. Среди машин зловеще выделялись фургоны группы быстрого реагирования. Я хотел ответить Наоми, успокоить ее, но почему-то сменил тему:

– Есть что-нибудь, чего я не знаю? Помимо очевидного.

Наоми кивнула в сторону пожарной лестницы, с которой мы только что спустились:

– Дверь видел?

– Вломились снаружи. – Я повернулся к двери, которую не заметил ни когда спускался, ни когда поднимался.

– С чего наркоманке это делать, если можно попасть в палату через вентиляционную шахту?

Я не хотел подсказывать Наоми ответ. Что в здание вломился с определенной целью кто-то более опасный.

– Из-за камер наблюдения? – сказал я.

– В самом крыле их нет, но сейчас просматривают записи с камеры в регистратуре, и я запросила записи с парковки. Возможно, придется встать в очередь за старшим инспектором Джеймсом.

– Уверен, мы будем работать с ним на равноправных началах.

– Скорее под его началом.

– Работала с ним раньше?

Она посмотрела на меня из глубин куртки и качнулась на пятках «мартенсов». Не знала, можно ли со мной откровенничать.

– Не стала ему всесторонне угождать?

Она рассмеялась:

– Ну, если честно, да…

– Он брал у меня показания сегодня.

– Ну и как?

– Записал тщательно. С заказом кофе точно не намудрит.

Мы с улыбкой переглянулись.

– Что еще известно?

– Машину угнали. «Фиат». Почти сразу, как сработала сигнализация.

– Значит, почти сразу после нападения?

Наоми кивнула.

– И есть новость поинтереснее. Владелец машины видел девушку… – Наоми сверилась с записями. – Белая, европейской внешности. Худая, татуировки на лице. Зеленый спортивный костюм.

– Знакомое описание. Патрульным уже разослали?

– Пока нет, но мы ее найдем. Как думаешь, кто она?

– Может, поджигательница. А может, соучастница – на шухере стояла. Может, оказалась не в том месте не в то время. – Я взглянул на свой перепачканный копотью и кровью костюм. – Всякое бывает…

– Извини, – начала Наоми, о чем-то вспомнив. – Может, навестишь инспектора Сатклиффа, пока мы здесь?

– Нет, – ответил я. Наоми непонимающе свела брови, и я пояснил: – Не настолько дружеские у нас отношения.

Она явно не знала, что сказать, и с готовностью отвлеклась на происходящее возле больницы. Полицейские громко переговаривались, напряженно вслушивались в то, что им говорили по рации. Мы подошли к ближайшим двум сотрудникам.

– Что случилось? – спросила Наоми.

– Ренник, – мрачно ответил один из полицейских. – Внутреннее кровотечение. Бедняга скончался.

12

Я был без машины, но отказался от предложения Наоми меня подвезти, главным образом потому, что это изначально предлагал суперинтендант. Зачем меня на эти годы определили в напарники к Сатти, было яснее ясного. Паррсу нравилось держать проштрафившихся полицейских на коротком поводке и при необходимости скармливать их вышестоящему начальству или прессе. В этом смысле я был просто вечным подарком. Наркотики, кража улик, лживые отчеты. Скоро не осталось бы проступков, в которых меня нельзя было бы обвинить. С помощью этого рычага давления Паррс и принуждал меня подписываться на неофициальные расследования.

Наоми Блэк слишком хороша для такой работы.

Сотрудница с чистым послужным списком, явно идущая на повышение, с уровнем квалификации, до смешного превосходящим требования должности. Значит, для назначения имелась более веская причина. Глаза и уши, чтобы следить за мной повсюду. Надежный соглядатай, который будет подробно докладывать суперинтенданту о моем поведении и восполнять пробелы в моих отчетах. И любые мои слова могут быть использованы против меня.

Если Паррс фабриковал против меня дело, то Наоми, без сомнения, справится со своей задачей.

Она была догадлива и сразу замечала вранье. Тем более следовало держаться от нее на расстоянии, да и мне вовсе не хотелось сообщать ей свой домашний адрес.

Было воскресенье. Шесть утра. Воспаленно-багровый цвет осеннего неба придавал воздуху красноватый оттенок, и весь город походил на ярко освещенный бар перед закрытием. Ночные гуляки допивали пиво из смятых жестяных банок, вставали в очередь за едой навынос. Новоиспеченные парочки ловили такси, парни липли к девушкам. Я свернул на Портленд-стрит, окаймляющую Чайнатаун, прошел мимо круглосуточных казино и стрип-клубов с красноглазыми посетителями, щурящимися от утреннего света.

Поднял взгляд. Ноги привели меня к двери одного из новых клубов. «Безумная звезда». Паррс не упоминал название, но мы оба знали, что если меня хотят убить, то угроза исходит от хозяина этого клуба. Так же как и то, что доказать это невозможно. Он был молод, импозантен, а застывшая белоснежная улыбка служила ему чем-то вроде маски.

Я же просто совершил ошибку, однажды заглянув ему в душу.

Глядя на одинокое освещенное окно на втором этаже, я наконец принял решение, которое откладывал несколько лет. Охранял преступника – и сразу двое погибли; мой новый рекорд, личное «дно», и даже если Сатти выкарабкается, смерть придет снова и с каждым разом будет подбираться все ближе и ближе…

Я решил не дожидаться этого.

Здесь мне не светило ничего, кроме удара тупым предметом по голове и безымянной могилы. Подписаться на расследование было все равно что прыгнуть с крыши, долой с красных глаз суперинтенданта, но я хотел уехать так далеко, как только возможно, и не оставить обратного адреса. Лишь с одним человеком мне еще нужно было попрощаться, и это был не психопат из «Безумной звезды».

Я протер глаза и направился в сторону дома. За эти годы я прожил несколько разных жизней в этом городе, а на самом деле как будто пережил несколько смертей. Я оглянулся на одинокое освещенное окно, и у меня появилось ощущение, что последняя – уже близко.

II
Театр теней[5]5
  «Shadowplay» – песня британской постпанк-группы Joy Division с дебютного студийного альбома «Unknown Pleasures» (1979).


[Закрыть]

1

Я закатал рукав и снял крышку с бачка. Опустил руку в ледяную воду, отлепил скотч от фаянсовой стенки и достал запечатанную пластиковую папку. Установил крышку на место, вытер руку и вернулся в гостиную. Было утро понедельника. Я уже давно проснулся, но еще не очень ясно соображал после прошедшей ночи. Выглянул в окно. Взгляд переместился с зернистого, будто в низком разрешении, городского пейзажа к дому напротив, где какой-то человек поливал комнатные цветы.

Я убедил себя, что задергиваю штору от яркого света.

Я жил один на втором этаже небольшого многоквартирного дома в Северном квартале, то есть в самом сердце города. Почему-то не смог поселиться в пригороде. Квартал же был популярным местом ночного времяпрепровождения благодаря обилию кафе, баров, пабов и клубов, а еще барахолок и зачуханных подозрительных картинных галерей. Книжные лавочки вплотную примыкали к музыкальным магазинчикам и аутлетам модных брендов. Улицы кишели яркими молодыми людьми неопределенного пола, на которых просто нельзя было смотреть равнодушно. Вечером они наводняли улицы, и становилось шумновато. А когда я возвращался домой, то при желании легко засыпал. Днем же весь квартал мучился похмельем или ломкой.

Решение уехать я принял под влиянием эмоций, сразу после пожара, убийства Мартина Вика и слов Паррса о том, что на меня готовилось покушение. Сейчас, при свете дня, это решение все равно казалось единственным выходом, и накануне ночью я несколько часов обдумывал письмо младшей сестре. Больше мне не с кем было прощаться. Я всегда отгораживался от людей, навсегда обрывал связи. Это было одним из моих немногих врожденных талантов, но здесь и он уже не срабатывал.

Внезапное желание сказать ей хоть что-нибудь было трудно объяснить.

И почти невозможно исполнить.

Нас разлучили в детстве, вскоре после того, как забрали в детдом; мы не общались больше двадцати лет. Однако наши отношения никогда не заканчивались. Похоже, мы оба следили за судьбами друг друга и несколько раз чуть не встретились. И совершенно точно проходили мимо друг друга на улице. Однажды я даже пришел к ее дому в южном пригороде. Но у меня перехватило дыхание, перед глазами замелькали огненные сполохи, я застыл на крыльце, словно парализованный, и не смог постучать.

Энни пыталась со мной связаться один или два раза. Она знала, что я полицейский, и наводила справки обо мне, когда к ней вломились в дом. Даже написала мне, потому что увидела мое имя и фото в новостях после того, как меня арестовали за кражу наркотиков из хранилища для улик. Я взял в руки ее письмо. Я столько раз разворачивал и складывал его за два года, что бумага на сгибах истончилась. Со временем оно, наверное, рассыплется и избавит меня от необходимости отвечать. Я провел пальцами по строчкам и отчетливо понял, почему так и не смог ответить.

В письме не было никакого осуждения, только сострадание, доброта и попытка преодолеть пропасть между нами.

Как я мог вломиться в жизнь такого человека?

В каком-то смысле хаос, в котором я оказался, был идеальным решением проблемы. Действовать надо быстро, немедленно связаться с ней, а потом исчезнуть из ее жизни навсегда.

Здравствуй и прощай.

Я нашел черновики ответа с итоговым вариантом. Краснея от стыда, прочел сплошные оправдания: почему в газетах написали неправду, почему отвечаю ей только сейчас, да и лишь для того, чтобы сказать, что общения не будет, что я обрываю даже ту призрачную связь, которая у нас была.

По письму я выходил человеком, у которого на все есть оправдания, патологическим лжецом. Ну, хотя бы это честно. Я начал было перечитывать ответ, но после первых же фраз сложил листок пополам, еще раз и еще, а потом скомкал.

Стены гостиной будто давили на меня, зажимая книжными шкафами – единственным личным штрихом, который я привнес в интерьер. Я провел пальцем по корешкам книг, нашел десять нужных томиков в мягких обложках и достал спрятанные в них банкноты. Положил их на папку и пошел в коридор за стремянкой. Поставил ее в центре гостиной, взял папку и деньги и забрался наверх. Здравый смысл подсказывал, что ценные вещи лучше хранить в разных местах, но пришло время собрать их вместе.

И подозревать всех и вся.

Я аккуратно открутил светильник, поднялся на ступеньку выше, сунул руку в отверстие и нащупал ручку сумки. После событий субботней ночи и воскресного утра сумка должна быть наготове.

Я потянул ее к себе, но тут раздался стук в дверь.

Было шесть тридцать утра. Монументальный вход в подъезд предполагал, что визитерам необходимо позвонить в домофон. Я замер, задержав дыхание. Снова стук, на этот раз более настойчивый. Я сунул папку и деньги в отверстие на потолке, потом добавил к ним письмо сестры и свой ответ.

Светильник легко встал на место. Я тихо спустился со стремянки, сложил ее и прислонил к книжному шкафу, поморщившись от звяканья металла. Потом открыл дверь. Там стояла детектив-констебль Наоми Блэк.

Она протянула мне стаканчик с кофе и улыбнулась:

– Ты ведь помнишь, что нам сказали? Прийти утром в понедельник, готовыми к бою.

– Как ты вошла? – спросил я, загораживая ей вход.

– Сосед открыл, – ответила Наоми и в ответ на мои недоуменно сдвинутые брови пояснила: – Старик.

Квартира напротив пустовала. Внизу жили два студента, на верхнем этаже – пожилая женщина. Никаких стариков.

– Секунду.

Я вышел на площадку и прикрыл за собой дверь, чтобы Наоми не заглянула в квартиру. Посмотрел вниз. В подъезде никого не было, но дверь осталась распахнутой.

– Он впустил меня, когда выходил, – сказала Наоми. – Ты как-то странно себя ведешь.

– Угу, подыграй мне.

Пока я спускался по лестнице, она пробормотала что-то насчет моих актерских способностей. Из квартиры на первом этаже доносился шум фена, снаружи – шум улицы. Сквозь матовое стекло двери виднелся чей-то силуэт. Я распахнул дверь. Мужчина лет шестидесяти вздрогнул и уронил большую картонную коробку с одеялами.

Крепко сбитый, бородатый и лысый.

– Ох, как вы меня напугали! – Он схватился за сердце и рассмеялся. – Вы Уэйтс? Нет, я не экстрасенс. Просто с остальными я уже познакомился. Я въезжаю в квартиру на втором этаже. – Новоиспеченный сосед поставил коробку на пол и протянул мясистую ладонь. – Робби Грант.

Я пожал руку и, запинаясь, извинился.

– Знаете, что было бы очень кстати? – спросил он. – У меня все вещи в коробках, а я бы убил за чашечку кофе…

Обычно я не спешил знакомиться с соседями, но тут уж ничего не поделаешь – сам напоролся. Я подхватил коробку, и мы поднялись по лестнице. Наоми уже вошла в квартиру. Раздвинула занавески и теперь озадаченно глядела на стремянку возле книжного шкафа. Я протянул Робби коробку, нашел растворимый кофе и пристроил банку на коробку у него в руках.

– Сразу же верну, – пообещал он, идя к своей квартире. У него был властный вид бывшего полицейского и громковатый голос, который меня слегка раздражал.

Наоми улыбнулась:

– Ну, я же говорила. Старик. Осторожно, не напрыгивай на пенсионеров. А то придется делать искусственное дыхание рот в рот…

Я попытался придумать остроумный ответ, но описанная ситуация была не так уж невероятна, так что я молча сложил стремянку и унес ее в коридор.

– Что-то ремонтировал с утра пораньше? Я не вовремя? – спросила Наоми.

– Ничего подобного…

Наоми наклонила голову набок…

– Так расстроился из-за Сатти, что решил повеситься, – пошутил я.

Наоми не засмеялась.

– Сейчас шесть тридцать утра, констебль, и я не сообщал тебе свой адрес. И в гости не ждал.

– Просто Наоми, – ответила она прохладно. – И у тебя больше нет секретов.

Если бы это было так, то я, возможно, уже сидел бы в тюрьме.

Мы уставились друг на друга, но тут вернулся Робби с банкой кофе и начал болтать о чем-то из вежливости.

– Пресс-конференция через час, – перебила его Наоми. – Нам пора идти.

– Кто из вас главный? – спросил Робби.

Я посмотрел на Наоми, которая прошла мимо нас, стуча «мартенсами» по деревянному полу:

– Все сложно.

2

– Вся полиция сегодня скорбит, и мы твердо намерены провести полномасштабное и всестороннее расследование. Не оставив ни единой возможности скрыться ни убийце, ни возможным соучастникам или пособникам… – Старший суперинтендант Чейз обвела взглядом аудиторию. – Всем спасибо.

Окончание заявления для прессы было встречено вспышками и щелканьем затворов фотокамер. Чейз сохраняла невозмутимый вид. По одну руку от нее сидел суперинтендант Паррс, по другую – главный констебль Крэнстон. Обычно пресс-конференции такого масштаба проводил Крэнстон, но он уходил в отставку в конце года, так что конференция представляла хорошую возможность показать преемницу.

Ведь никто не знает, когда вновь подвернется такой случай.

Чейз была младше обоих коллег-мужчин. Ей едва перевалило за сорок, и, в отличие от них, она еще не утратила ни молодость, ни краски жизни. Не было и речи о том, чтобы пресс-конференцию провел Паррс. Серовато-седые волосы, серый костюм, землистая кожа и красные глаза – как два лазерных луча на новейшей установке ужасающей разрушительной силы. Глаза же Чейз светились легким блеском, который приобретал разное значение в зависимости от ситуации. В формальном общении становился отражением острого ума. В неформальном – свидетельствовал о язвительном чувстве юмора, выработанном за годы допросов мужчин, которые ее недооценивали.

Сейчас этот блеск отражал решимость.

Пресс-конференция в Главном полицейском управлении шла с восьми утра. Сидячих мест не осталось. Мы с Наоми стояли сзади и слушали, как Чейз кратко излагала официальную версию событий в больнице Святой Марии, сделав особый упор на смерти констебля Ренника. Мое имя не упоминалось, но голос Чейз прозвучал несколько враждебно при упоминании сотрудника, который находился на месте преступления и не пострадал.

Всю дорогу в управление я размышлял о неожиданном визите Наоми и о сумке, спрятанной в потолке. Наоми ошибалась – секреты у меня еще остались, но крайне мало. Я посмотрел на нее. Она наблюдала за мной, пытаясь по выражению моего лица понять, о чем я думаю.

На всякий случай я постарался выбросить все эти мысли из головы.

Мелькание вспышек угасло; Чейз начала отвечать на вопросы.

– Спасибо, старший суперинтендант. – Журналистка поднялась с места. – Не могли бы вы рассказать больше об интересующей всех персоне?

– Как я уже говорила, мы разыскиваем вот этого человека. – Чейз нажала кнопку на столе, и фото Ренника на экране позади сменилось кадром с изображением женщины, которую я видел в туалете.

Фотография с камеры видеонаблюдения. Не лучшего качества, но вполне отчетливая.

– Мы полагаем, что знаки на лице подозреваемой вытатуированы. – Чейз повернулась к экрану. – Более того, похоже, у нее серьезные проблемы с употреблением запрещенных веществ. Кто-то наверняка знаком с ней, и мы призываем ее явиться с повинной.

– Она представляет угрозу для общества? – спросила журналистка.

Чейз поглядела на нее так, будто собиралась ответить прямо, но обошлась фразой-клише:

– Разумеется, я настоятельно не рекомендую приближаться к этой женщине, поскольку мы считаем ее особо опасной преступницей.

Я и не знал, что мы так считаем, и несколько упал духом, когда пятьдесят репортеров принялись записывать сказанное. Журналистка кивнула и села на место. Чейз указала на репортера в первом ряду. Грузного и краснолицего.

– Старший суперинтендант, вы, конечно, понимаете, как напуганы наши читатели, – проговорил он протяжным, недовольным голосом. – Можете ли вы гарантировать, что в свете случившегося меры безопасности будут усилены?

Чейз кивнула:

– Подразделение вооруженной полиции продолжит круглосуточно дежурить в больнице Святой Марии и в центре города семь дней в неделю вплоть до дальнейших распоряжений. Сотрудники подразделения прекрасно подготовлены для того, чтобы справляться с любыми возникающими угрозами, и пользуются моей полной поддержкой.

Репортер поблагодарил суперинтенданта и перешел к истинной цели вопроса:

– Вы полагаете, что меры по охране Мартина Вика были достаточными, учитывая тот факт, что в тюрьме он пережил семь покушений?

В зале поднялся легкий шумок. Не обо всех этих попытках сообщалось широкой публике.

Репортер с улыбкой повернулся к коллегам:

– Выходит, в тюрьме безопаснее, чем в больнице…

Чейз моргнула, переварила услышанное, затем повернулась к Паррсу:

– Возможно, суперинтендант Паррс прокомментирует.

– Доброе утро, Чарли. – Взгляд красных глаз Паррса уперся в журналиста. – В свете субботних событий мы, безусловно, дадим оценку предпринятых мер по охране Мартина Вика. – Голос Паррса походил на сдерживаемое рычание. – Однако, думаю, стоит еще раз повторить, что мы не располагали данными о готовящемся нападении.

– Разве семь покушений не свидетельствуют о явной угрозе? – возразил журналист.

– Более того, – продолжал Паррс, не обращая на него внимания. – Нам удавалось скрывать местонахождение Мартина Вика до того, как вчера он попал к вам на первую полосу.

– Суперинтендант, вы хотите сказать, что фотография, опубликованная за несколько часов до покушения, явилась его причиной? Но таков был общественный запрос. Пациенты больницы Святой Марии имели право знать, что они дышат одним воздухом с детоубийцей.

Паррс дождался, когда в зале стихнут разговоры.

– Я хочу сказать, что это одна из наиболее правдоподобных версий, и, если эти два события связаны, я буду считать автора статьи соучастником убийства констебля Ренника.

Снова поднялся гул, посыпались вопросы.

– И возможно, у вас появится возможность лично убедиться в том, насколько безопасны наши тюрьмы, – заключил Паррс.

Чейз сурово поглядела на него, потом взмахнула рукой:

– Прошу тишины. Мистер Слоун, вам известно, что после трагических событий двадцать второго мая я неустанно и успешно проводила кампанию за более глубокую интеграцию сил специального назначения в повседневную деятельность полиции. Это шокирующее и спланированное покушение только укрепит мою решимость продолжить начатое.

Журналисты ожидали откровенного разговора и жесткой риторики; в воздухе прямо-таки носились заголовки и фразы из будущих статей. Репортер улыбнулся Чейз, потом Паррсу и сел на место. Вернув себе контроль над прессой, Чейз решила закругляться:

– Я смогу ответить еще на один-два вопроса. Слушаю вас. – Она указала на молодого человека.

– Старший суперинтендант, поскольку речь, скорее всего, идет о спланированном покушении на Мартина Вика, были ли допрошены виновные в предыдущих попытках?

Чейз кивнула:

– Пока у нас нет оснований полагать, что нападение непосредственно связано с теми покушениями, но мы разрабатываем все возможные версии. К этому моменту все бывшие сокамерники Вика допрошены и исключены из числа подозреваемых. Задача была относительно проста, поскольку большинство из них отбывает пожизненное заключение. Кроме того, я официально подтверждаю, что один из бывших заключенных Королевской тюрьмы сотрудничает со следствием.

Мы с Наоми переглянулись. Инспектор Джеймс со своими людьми опережал нас на день, и нам никто не сказал, что один из участников покушений вышел из тюрьмы.

– Последний вопрос, – сказала Чейз. – Да?

С места поднялась молодая журналистка:

– Ходили слухи, что незадолго до смерти Мартин Вик изъявил желание содействовать полиции в поисках места захоронения Лиззи Мур. Старший суперинтендант, произошли ли подвижки в этом направлении и, если нет, означает ли это полный крах надежд семейства Мур?

Чейз смягчила выражение лица, перенастраиваясь для ответа на более личный вопрос. Положила руки на стол ладонями вверх.

– К сожалению, несмотря на все наши усилия, Мартин Вик не сообщил никаких подробностей относительно смерти Лиззи Мур.

Я посмотрел на Паррса, но тот не шелохнулся.

– Дамы и господа, сегодня скорбный день для манчестерской полиции и для всех органов охраны правопорядка. Мы потеряли не только заключенного, находившегося под охраной, но и глубокоуважаемого и ценного сотрудника. Мы потрясены событиями выходных и просим проявить понимание, пока мы делаем все возможное, чтобы призвать убийцу к ответу. – На этом Чейз явно намеревалась завершить пресс-конференцию, но журналисты не унимались.

– Старший суперинтендант, на прошлой неделе официально объявили умершей Тессу Кляйн. Поскольку тело так и не нашли и это преступление представляется спланированной акцией против всей правоохранительной системы, намерены ли вы искать связь между этими двумя преступлениями?

Молодой детектив-констебль Тесса Кляйн ушла со службы по причине стресса и депрессии, а полгода назад покончила с собой. Ее машину нашли на берегу реки Эруэлл: дверцы распахнуты, на приборной панели предсмертная записка. Чейз явно не обрадовалась, что эта тема некстати всплыла на такой удачной пресс-конференции, но придала взгляду выражение вселенской скорби.

– Судьба Терезы Кляйн – трагическая случайность. Страдающая депрессией сотрудница ушла из полиции и лишила себя жизни, уже будучи вне действия нашей службы психологической помощи. Да, ее случай – излюбленная тема спекуляций прессы, но давайте избавим скорбящих родственников от ненужного внимания. Сегодня мы говорим о совершенно отдельном, циничном и спланированном деянии.

Журналистка не спешила садиться на место.

– Учитывая жестокий характер преступления, санкционируете ли вы применение оружия против разыскиваемого человека?

Чейз, похоже, была благодарна за возможность завершить пресс-конференцию на верной ноте. Она направила взгляд в центр зала. Блеск в глазах теперь выражал решимость.

– Мы сделаем все, что только потребуется, чтобы убийца констебля Ренника ответил за содеянное.