Текст книги "Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)"

Глава 2

Упал занавес, обозначая первый антракт, зажегся свет, и публика, согласно установленному обычаю, поднялась и потянулась через боковую дверь в сад директора. Матери обмахивались программками, отцы вытирали лбы платками, а сыновья вытягивали тощие шеи из тесных итонских воротничков.

Два брата Уинтрингема в сопровождении своих жен и Алистера отделились от основной массы и медленно двинулись по травянистой тропе между розовыми кустами.

– Вы долго пробудете у матери? – спросила Маргарет.

– Только до понедельника, – ответила Джилл. – Мы уже бросали Дэвида на две недели, он начинает по этому поводу нервничать. А наша няня сельскую местность недолюбливает. Ворчит, что здесь нет приличных тротуаров, и это серьезно, поскольку дороги очень утомляют, когда идешь с коляской, а рядом с тобой такой энергичный и кидающийся во все стороны юный Николас. Тропы в полях еще хуже: с коляской по перелазам не походишь.

– А в саду?

– Видишь ли, дорогая, сад – это было бы прекрасно, будь это мой собственный сад. Но тут мамины утята – Николас обязательно станет хватать их за шею, потому что, говорит он, ножки у них царапаются, плюс папины гвоздики и пруд с лилиями… Сьюзен сегодня опять в него свалилась. Вода ей доходит только до лодыжек, но она всегда плюхается туда спиной, а грязь там такая качественная, зеленая и не отстирывается.

Мужчины остановились в конце тропинки, глядя в небо.

– Гадают, будет ли ясно во время завтрашней игры, – сказала Маргарет. – Хью согласился играть. Правда ведь, это чудесно? Дэвид играет?

– Нет, конечно. Он не может играть, пока Николас не поступит в колледж.

– Это обидно, верно? Мистер Кокер сетовал твоей сестре на перспективы отцов в этом году. Сказал, что сомневается, удастся ли ему наскрести целую команду.

– Ну, он-то справится. Хью, мистер Кокер собрал к завтрашнему дню команду?

– Не думаю. Но продолжает усердствовать. Посмотри на него, беднягу. Алистер, с кем это он говорит?

– Не знаю. Может быть, отец Флиндерс-Кроуфорда. Флиндерс-Кроуфорд стоит рядом.

Это был миниатюрный мальчик со светлыми лимонно-желтыми волосами. Для его матери вечер оказался испытанием. В зале было слишком жарко, кресла сильно отличались от сидений, к которым она привыкла, отель, находящийся в двух милях от колледжа, был слишком примитивен. Но Таппи сказал, что они должны здесь быть, поэтому они здесь. А сейчас разговор у них велся по поводу крикета.

– Я не знала, что ты играешь в крикет, дорогой.

– Я не играю. Но им не хватает двух человек, а в колледже я, естественно, играл.

– Я должна смотреть на твою игру?

На лице полковника Флиндерс-Кроуфорда отразилось удивление.

– Тебе бы этого хотелось, дорогая?

– Хотелось бы мне смотреть, как ты выставляешь себя дураком? Нет, конечно. Ой, Таппи, взгляни! Что за фигура! Нет, та, что в синем. Можно сказать, в голубом. Знаешь, здесь, кроме меня, только две женщины по-настоящему хорошо одеты – миссис Ридсдейл и ее сестра.

– Мне казалось, что все смотрятся очень мило.

– Я это и говорю. «Мило» – весьма точное…

– Осторожно!

К ним направлялся мистер Ридсдейл.

– Надеюсь, вечер для вас не слишком жаркий. Ваш мальчик хорошо начал, миссис Кроуфорд. В будущем семестре, надеюсь, я переведу его в следующий класс.

Миссис Кокер – дама в светло-синем платье, так развеселившем миссис Флиндерс-Кроуфорд, стояла в окружении трех восхищенных сыновей. Не сомневаясь в возможностях колледжа организовать первоклассное театральное представление, они были не столь уверены в достоинствах взятой со стороны труппы. Но тем не менее, раз колледж за нее отвечает, хвалить надо в любом случае.

– Сэр Тоби очень хорош, правда, мама?

– Мне кажется, сэр Эндрю смешнее, а тебе, мам? У него все время волосы в глаза лезут. Это парик такой?

– Конечно же, парик. Он не стал бы носить такие длинные волосы. Мам, а тебе не кажется, что сэр Тоби – самый лучший актер?

– Не понимаю, как они не видят, что Виола – девушка? Это же глупо. Она совсем не похожа на мужчину, и голос ее определенно выдает, определенно.

– Не будь идиотом, это же пьеса. В пьесах никто ничего не видит или не слышит, что говорят другие, когда им не положено слышать. Пьеса не должна быть правдоподобной, верно, мам?

Миссис Кокер сказала, подумав:

– Полагаю, это не казалось таким глупым, когда женские роли играли мужчины. Во времена первых представлений «Двенадцатой ночи» актрис вообще не было.

– А, понимаю. Это, конечно, другое дело.

– Мам! – Кокер-самый-младший, не следивший за разговором, дернул мать за рукав. – Мам, папа с детективом разговаривает!

– Что?

Миссис Кокер посмотрела, куда указывал ее сын. Старший из мальчиков объяснил:

– Это дядя Уинтрингема. Не тот, что рядом с папой, а с другой стороны, самый высокий.

– Он находит мертвые тела, – заявил Кокер-самый-младший пронзительным голосом. – Так говорит Уинтрингем. Они лежат просто так. А потом он находит того, кто это сделал.

– Заткнись, дурак! – буркнул Кокер-средний, поскольку все взгляды обратились к ним.

– Слышишь? – прошептала Джилл Дэвиду. – Твоя слава тебя опережает.

– Юному Алистеру я шею сверну.

– Нет, этого делать не надо. Пойди поговори с мисс Фосетт. Мистер Хилл только что отошел от нее побеседовать с чьими-то родителями, и вид у нее такой, будто наступил конец света.

– В самом деле?

– Не прикидывайся, будто я тебе не говорила. По словам Джудит, помолвка уже два семестра как назрела, и это ей действует на нервы. Но она считает, что только землетрясение заставит их наконец зашевелиться.

– По-моему, вы с Джудит все это придумали.

– Правда? Что ж, готова заключить с тобой пари на пять соверенов, что это случится до летних каникул.

– Если произойдет землетрясение?

– Естественно.

– Глупышка моя любимая!

– Сам такой.

– Мисс Фосетт ушла, и все уходят. Пойдем, Джилл, мы в середине ряда. Терпеть не могу ступать по ногам.

– В этом нет необходимости. Я ищу Маргарет и Хью… а, вот они!

В первом антракте актеры тоже вышли на воздух и стояли по двое и по трое возле двери, ведущей за кулисы. Жара в зале и на небольшой сцене, окруженной мощными дуговыми фонарями, была почти невыносимой. Все размякли, распарились и были не в настроении обмениваться даже обычными подковырками об игре друг друга. Мистер Уорвик, вышедший вслед за артистами, чтобы узнать, не нужно ли кому-то что-нибудь, был обескуражен их мрачными лицами и короткими ответами, а потому вскоре их покинул и направился в сторону сада, где публика была более общительной.

Свернув за угол, он наткнулся на Соню Фентон и Найджела Трента, занятых серьезным разговором. Они не посмотрели в его сторону, и он пошел своей дорогой, решив, что раз эти странные люди не нуждаются в его услугах, он на весь вечер уйдет к публике, а они пусть обходятся своими силами. Все его предложения, основанные на воспоминаниях о том, как использовал сцену отсутствующий мистер Торп, отвергались с вежливыми улыбками. Так пусть делают все сами, и ну их всех.

Когда он скрылся из виду, Соня снова прильнула щекой к расшитому драгоценностями камзолу Найджела и прошептала:

– Это тот учитель? Он нас видел?

– Видел. Но он совершеннейший джентльмен, и этим все сказано.

Она взглянула в его насмешливые глаза, и сердце у нее упало. Против его очаровательного равнодушия у нее не было оружия. Вздрогнув, она резко отвернулась.

– Пойдем к остальным. Дьюхарст сидел в первом ряду. Ты его видел?

– Вряд ли. Никогда не вижу публику – только размытым пятном. Слишком боюсь забыть слова и замолчать.

– Ты все-таки ребенок, дорогой мой. И очень милый.

Ее большие карие глаза встретились с его поразительно голубыми, но утешения в них она не прочла – лишь непроницаемое спокойствие. Он сменил тему.

– Значит, призрак придет сегодня ночью?

– Должен, черт побери. Можно ручаться, что Дьюхарст уже получил свой чек от директора школы.

Они свернули за угол музея и обнаружили, что их надежды сбылись: призрак пришел. Иными словами, раздавали жалованье. Дьюхарст в окружении труппы говорил каждому краткие слова укора или одобрения. Двум отбившимся от стада он помахал денежными конвертами:

– Давайте, детки! Опаздываете на охоту за сокровищами. Найджел, ты похож на принца Флоризеля, а сипишь, как простуженная кухарка. Говори четче, мой мальчик! Если не можешь заполнить голосом этот школьный зал, что ты будешь делать на сцене «Друри-Лейн»? Соня, ты прекрасна, как всегда, но помни, что по роли Орсино тебя не привлекает и никогда не привлечет. А ты склоняешь зрителя к предположению, будто только и ждешь, как бы рухнуть ему в объятия.

Соня прикусила губу, дамы из труппы захихикали. Фентон помрачнел, но, встретившись с открытым взглядом Найджела, опустил глаза. Найджел вздохнул. Такое вот наказание за до смешного красивое лицо. Эстетически он этим гордился, но тщеславен не был и понимал, что во многих отношениях это неудобство, а в некоторых – серьезный недостаток. Постоянный успех у женщин. Стоит быть с ними дружелюбным, и они влюбятся. Если же оставаться холодным и отстраненным, их страсть не будет знать границ. А он по натуре человек добрый и любит, чтобы люди были счастливы. Но чем больше ты даешь женщинам, тем больше они хотят. Для самозащиты пришлось выработать технику, которая так раздражает и злит Соню Фентон. Он не понимал, что с ней делал, ему никогда не приходило в голову, что женщина ее лет – ей же не меньше тридцати шести – может относиться серьезно к двадцатидвухлетнему мужчине. Тем более она не может ожидать, что он воспринимает всерьез ее.

Найджел нашел достаточно уважительный ответ на критику Дьюхарста, взял конверт и понес в музей, чтобы положить со своей одеждой.

Фентон поймал жену за локоть и отвел на несколько шагов. Их негромкий разговор явно был не слишком мирным.

Дьюхарст остался на месте, болтая с помощником режиссера.

– Ты же знаешь, Джордж, я на тебя надеюсь, и очень надеюсь. У тебя голова есть на плечах – в отличие от Боба. Конечно, я поручаю труппу ему как лидеру. И когда вы в турне, а меня с вами нет, так и должно быть. Но мне бы хотелось, чтобы у тебя иногда возникало желание меня проконсультировать – отдельно от Боба. Если ты не против.

Джордж Лемминг подумал над этими словами и ответил:

– Я бы предпочел не действовать у Боба за спиной. Он вспыльчив, но это ничего не значит. Кое-кто настроен против него, но это потому, что они его не знают и судят слишком строго.

– Я тебе не предлагаю орудовать за спиной у Боба. Но могут быть вопросы, которые ты хочешь обсудить, а Боб не считает достаточно важными. Так вот, в таких случаях с ними можно обращаться ко мне.

– Понимаю. – Лемминг помолчал. – Боб тебе говорил насчет недавних неприятностей в труппе?

– Ты про кражи? Да. Но тут мне трудно действовать. Нужно больше фактов.

– Я не про кражи как таковые, хотя они чертовски осложняют положение. Я про Эдуарда. Он все время настроен против Боба. И если ничего не сделать, очень скоро разразится серьезный конфликт.

– Что ты предлагаешь?

– Переведи его в другую труппу. У него задатки отличного актера, но эти трения ему во вред. Назначь Эдуарда в труппу, где он получит максимум опыта и развития, и когда-нибудь он послужит тебе хорошей рекламой.

– Хм. Подумаю. Спасибо за совет. Хотя на самом деле меня больше беспокоят эти кражи. Боб считает, что это тот костлявый, Бассет?

– Боб пока ничего не считает, а остальные – да, в основном думают, что это Бассет.

– А ты?

– А я как Боб: ничего пока не считаю.

Дьюхарст проницательно глянул в глаза Джорджу – они смотрели честно, не мигая. Антрепренер откланялся и пошел прочь, похлопав на прощание по плечу чету Фентон и помахав рукой остальным.

– В следующем антракте меня уже не будет, – сказал он всем. – До среды не увидимся, до Ньюбери, да? Вот там и встретимся. Так что ведите себя хорошо!

Мистер Крэнстон неохотно отложил книгу и выколотил трубку. Темнело, читать стало невозможно, а он обещал посмотреть конец спектакля. Значит, не следует включать свет и начинать следующую главу. И все же насколько свежее шекспировской жвачки была бы очередная глава Гиббона. Пусть его история и дает основания для критики, но проза восхитительна и придает фактам, хоть и ошибочным, вес и достоинство, а иронии – блестящую остроту вандальского копья.

Выйдя из учительской, мистер Крэнстон остановился в коридоре у окна, глядя в сад директора, куда высыпали родители на второй антракт. Вечер становился холоднее, так что гости больше не стояли группами, а прохаживались, чтобы не замерзнуть, а их маленькие сыновья метались между плотно посаженными садовыми растениями. Матери завернулись в шали, а некоторые из них, обойдя сад, настояли на возвращении в душный зал.

Мистер Крэнстон подумал, не входит ли в его обязанности быть с ними, но совесть не особенно усердствовала, а собравшееся в саду общество продолжало таять, так что он решил не выходить, а подождать общего движения, сообщающего о конце антракта.

Едва он успел принять это решение, как голос антрепренера (вот уж кого ему не хватало) заставил обернуться:

– Извините, так что вы все-таки думаете о нашем представленьице?

Мистер Крэнстон не любил грубить, но был человеком правдивым.

– Боюсь, я еще его не видел. Но последнюю часть посмотрю.

– Вот, вы хороший человек. Я знаю, что вам понравится. Наш ведущий актер, Фентон, действительно неплохо играет. Только из-за характера он не удержался на лондонской сцене. Пятнадцать лет назад мог выбирать любую роль, но не умел совладать со своим нравом, к несчастью. Естественно, рассорился со всеми антрепренерами. Зато мне чертовски, чертовски с ним повезло, не устаю повторять. Эту труппу я считаю своей лучшей, просто потому, что в ней Фентон. Ну, не могу больше задерживаться, мне надо в Истбурн – там завтра играет моя вторая труппа. Потом в Рединг, где третья, и оттуда в Ньюбери – собачья жизнь, можете мне поверить! Завидую я вам, академическим работникам, и вашему покою. Воистину завидую.

– У нас бывают свои испытания, – сухо ответил мистер Крэнстон, но вежливо обменялся с антрепренером рукопожатием и проводил его аж до дальней двери, где остановился на крыльце, глядя, как тот заводит свою машину.

Проводив взглядом отъезжающий автомобиль, Крэнстон повернулся, чтобы войти в дверь, и едва не был опрокинут стремительно появившимся временным преподавателем, мистером Скофилдом. Последний резко остановился и низким недовольным голосом принес свои извинения.

– Ничего страшного, – спокойно и дружелюбно ответил мистер Крэнстон и добавил с притворной серьезностью: – Вы тоже дезертир?

– Что?

Мистер Скофилд замер, будто окаменев, его лицо побелело и исказилось, он яростно взглянул на собеседника. Мистер Крэнстон, хотя и был ошеломлен, пояснил:

– Я имел в виду, что уклонился от присутствия на спектакле вплоть до этого момента, и подумал, не поступили ли вы так же. Но я подчиняюсь давлению и готов увидеть конец спектакля, так что вы, возможно, пойдете со мной?

– Нет. – Ответ мистера Скофилда будто вырвался из кипящего где-то в глубине беспокойства. – Я не буду его смотреть ни минуты. Ни одной минуты!

Он сбежал по ступеням и унесся в направлении спортплощадки.

Мистер Крэнстон глянул ему вслед с изумлением. Что за странная личность? Перепады настроения, долгие периоды молчания, и вдруг вот такая вспышка. Он болен или же всегда столь неуравновешен? Так или иначе, этот человек не слишком подходит для работы с детьми.

Медленно идя в сторону зала, мистер Крэнстон уже не впервые пожалел об отсутствии молодого мистера Торпа, о той безответственности и несправедливости, с которой ниспосылается аппендицит сынам человеческим.

Пьеса накручивала неразбериху, тем самым продвигаясь к ее разъяснению. Герцогу наконец надоело безнадежно преследовать Оливию, а Виола и прибывший Себастьян погрузили всех в сумбур недоразумений. Хуже остальных пришлось сэру Эндрю и сэру Тоби, и они появлялись и уходили, пошатываясь, к восторгу всей школы, украшенные кровавыми бинтами, поддерживая друг друга и обходя с пьяной точностью различные препятствия. Явился Себастьян и произвел при дворе переполох, Оливия обнаружила, что состоит в браке с незнакомцем, но особо возражать не стала. Мальволио потерпел крах, герцог утешился с Виолой. Наконец на сцене остался один только шут и приятным голосом Джорджа Лемминга спел про ветер и дождь. Опустился занавес, и зрители разразились бурными аплодисментами.

После третьего выхода на поклоны в зале зажегся свет, и публика встала под «Боже, храни короля». Родители и сыновья, направляемые учителями, потекли от кресел к дверям, а школьный персонал, стоя в передних рядах, ждал своей очереди на выход.

Мистер Ридсдейл и его свита также ждали, чтобы выйти последними, и мистер Уорвик, пробравшись к нему против потока, спросил, где для актеров приготовлен ужин, после чего отправился передать это сообщение. Школьники вполголоса переговаривались:

– Эй, Притчард, как тебе сэр Тоби? По-моему, куда лучше всех прочих.

– Ага. А почему он в конце не вышел?

– Как это – в конце?

– На поклоны.

– Не вышел? Я не заметил. Ты заметил, Рив?

– Что заметил?

– Притчард говорит, что сэр Тоби не вышел на поклоны.

– Я не смотрел. Кокер-старший меня в лодыжку пнул, когда хлопали.

– Говард, ты не видел, выходил сэр Тоби на поклоны или нет? Говард!

– Чего?

– Сэр Тоби выходил на поклоны?

– Нет.

– Спрошу у Бонзо. Бонзо, сэр Тоби выходил в конце, на поклоны?

– Не помню. Нет, кажется.

– Я точно знаю, что нет, потому что нарочно его высматривал. Странно, что не вышел.

Мистер Хилл и мистер Лоуз, озабоченно направляя родителей к гостиной директора, где их ждал ужин, между делом обменивались замечаниями о представлении:

– Неплохо, учитывая все обстоятельства.

– Да, могло быть хуже. Смена освещения в последней сцене удалась. И этот Мальволио играть умеет. И все-таки я бы предпочел школьный спектакль.

– Абсолютно верно. Но замена неплохая. Сэр Тоби был отличный, особенно когда выпил. Прекрасно держался, не переиграл ни капельки. Очень точно.

– Да. Странно, что он сыграл эту сцену так спокойно – «чуть-чуть поменьше» и так далее. В остальных он, по-моему, был куда красочнее.

– Наверное, он снизил тон в этом пьяном эпизоде ради родителей. Ему внушили, что следует учесть и учеников, и родителей и играть соответственно.

– Вероятно, вы правы.

Мальчики покинули зал вслед за взрослыми. Мистер Ридсдейл повел свою группу в центральный проход.

И в этот момент из-за занавеса появилось встревоженное лицо Джорджа Лемминга.

– Одну минутку! – подняв руку, провозгласил он.

Оставшиеся в зале повернулись. Джордж два раза сглотнул, не в силах совладать с волнением.

– Если среди присутствующих есть врач, – громогласно объявил он, – я буду очень благодарен ему за помощь. У нас внезапно заболел один из актеров.

Глава 3

Дэвид машинально шагнул вперед. В тот же миг обернулся уже подошедший к дверям седовласый мужчина, и еще один отделился от небольшой группы, проходившей мимо. Мистер Ридсдейл взял дело в свои руки.

– Спасибо, Мэйсон, – сказал он седому. – Вы меня очень обяжете, если займетесь этим делом.

Третий доброволец, видя, что ситуация под двойным контролем, с благодарностью вернулся к жене. Та поджала губы, не в силах решить, не было ли к ее мужу проявлено неуважение. Тем временем доктор Мэйсон, знакомый с Дэвидом по нескольким прошлым вечерам, взял его под руку и подтолкнул к сцене.

– Лучше пойдемте со мной, – сказал он, – посмотрите, чтобы все было как надо.

Дэвид все еще пребывал в нерешительности, не совсем понимая, как правильнее поступить в этом случае.

– Да иди, Дэвид! – подтолкнула его Джилл. – И давайте побыстрее. Коротышка очень напуган, там может быть что-то серьезное.

– Бежать я не стану, – ответил доктор Мэйсон, тяжело взбираясь на неверные ступени сцены. – Даже чтобы произвести впечатление на родителей и сотрудников своей деловитостью. Неспециалисты никогда не поймут, что медицинская срочность волнует врача не так сильно, как их самих, и от запыхавшегося и измотанного эскулапа мало пользы. Но ваша очаровательная и разумная жена должна была бы это знать.

– Она лишь хотела отрезать мне путь к отступлению. Ей известно, что меня интересуют внезапные происшествия любой природы, но я не вижу, что могу сделать в этом случае – кроме как подержать ваш стетоскоп, когда он будет вам не нужен. И это еще если он при вас.

– Чушь. Я разбираюсь в детских болезнях, в остальном безнадежно устарел. Ни на что нет времени. Но стетоскоп у меня есть. С какой бы целью я сюда ни приезжал, пациент всегда найдется.

Джордж Лемминг налетел на них, как только они взошли на сцену, вывел по другой лестнице и проводил в музей. Их встретил возбужденный гул голосов, тут же стихший, и актеры, фантастические и неуместные в своих сценических костюмах, расступились, пропуская пришедших к своему пораженному недугом предводителю.

Он лежал на спине у витрины музея, рядом валялись в беспорядке его одежда и имущество. Раздеваться он не начал, и парик с бородой оставались на нем, как и сценический бинт, в котором он последний раз выходил на сцену. Определить цвет лица под гримом было невозможно, но хриплое затрудненное дыхание и безжизненные конечности не оставляли сомнений в диагнозе.

Доктор Мэйсон подтвердил очевидное осторожным обследованием. Потом поднялся на ноги и отряхнул колени. Соня Фентон, глядя на него огромными испуганными глазами, громко всхлипнула.

– Это его жена, – тихо пояснил Джордж Лемминг. – Миссис Фентон.

– Спасибо. – Доктор Мэйсон сочувственным жестом положил руку ей на плечо. – Боюсь, миссис Фентон, у вашего мужа случился удар. В настоящий момент не могу сказать, насколько серьезным он окажется. Его нужно, конечно, перевезти в больницу, а сейчас устроить как можно удобнее. И не следует его двигать, пока мы не дождемся «Скорой».

Этот мрачный, хотя и ожидаемый вердикт полностью лишил Соню самообладания. С помощью Хилари Стоктон она добралась до кресла и села, спрятав лицо в ладонях. Эдуард Гэш, наблюдавший эту сцену и все больше бледневший, пробормотал:

– Если так пойдет и дальше, меня вывернет.

Джордж Лемминг подтолкнул его к двери, но не стал ждать, сбудется ли угроза. Остальные молча стояли, глядя на упавшего товарища с тревогой, отвращением или заботой – в зависимости от прежнего к нему отношения.

Доктор Мэйсон и Дэвид сняли толщинки, образовывавшие массивную фигуру сэра Тоби, стянули рыцарские сапоги, расстегнули тугой воротник камзола. Бороду и парик не тронули из опасения потревожить голову – лишь подсунули сложенный пиджак под затылок и накрыли больного автомобильным одеялом.

– Давно он был у врача? – спросил доктор Мэйсон, обращаясь к труппе.

Соня подняла голову:

– У него много лет повышенное давление. Доктор его предупреждал. Ему запретили принимать алкоголь и волноваться. Но с тем же успехом можно было ему посоветовать слетать на Луну.

– Вы хотите сказать, что он не прислушался к словам врача?

– Он уменьшил дозу выпивки, но насчет остального… Характер моего мужа – его проклятие. Это все вам скажут.

Соня уронила голову на поддерживающую руку Хилари. Остальная труппа неловко переминалась с ноги на ногу. Джордж Лемминг кашлянул и осторожно произнес:

– Он, боюсь, легко выходил из себя. Страшно переживал из-за мелочей, которые менее возбудимого человека оставили бы равнодушным.

– И в последнее время ему тоже случалось переживать?

– Да, случалось. Вот, например, только сегодня. Но он вообще ни к чему легко не относился, и для переживаний всегда находился повод. Сегодня было не хуже, чем обычно. Как сказала Соня – такой характер.

– Понимаю.

Доктор Мэйсон отметил, что Джордж не хочет вдаваться в подробности в присутствии жены пациента. Что ж, в этом нет срочной необходимости. Следующее, что нужно сделать, – увезти больного из школы, потому что здесь он, совершенно ясно, адекватного лечения не получит.

Соня мрачно выслушала Мэйсона, перечислившего ближайшие лечебные учреждения, и в конце концов предоставила все организационные вопросы ему. Переезд неизбежен, и чем быстрее, тем лучше. Ее уговорили переодеться с помощью Хилари и Джоан, чтобы она могла сопровождать мужа, когда приедет «Скорая».

Дэвиду поручили наблюдать за пациентом, а доктор Мэйсон, благодаря судьбу, что случай оказался достаточно простым, ушел доложить директору и связаться с местной сельской больницей в Стэнхерсте, в шести милях от школы.

У маленьких дочерей директора выдался счастливый час. Нянька еще не пришла их укладывать, а родители принимали гостей и так огорчились из-за финала представления, что им было не до строгостей. Тихонько проскользнув мимо гостей – родителей учеников, увлеченных беседой за чаем, – Гермиона и Бренда пробрались к напиткам и какое-то время молча наслаждались. Наконец Гермиона облизала пальцы.

– Я обещала Алистеру что-нибудь притащить, – прошептала она. – Пойди посмотри, нет ли его поблизости.

Младшая сестра выскользнула и вернулась с сообщением, что нашла его.

– Давай не будем брать сразу много. Не эти, глупая! Сахар по дороге осыплется. Я пойду первая, а ты подожди, пока я вернусь.

Гермиона наполнила платок сандвичами и сладким печеньем и, держа узелок сбоку от себя, шмыгнула в коридор. Дверь между школой и квартирой директора была открыта, как и дверь в школьную столовую, где мальчики ели бисквиты и пили лимонад. Алистер вышел из тени, и сокровище перекочевало в карманы итонского пиджака.

– Слышь, Гермиона, про этот несчастный случай что-нибудь говорят?

– А это был несчастный случай? Тот человек сказал только, что у них один серьезно заболел.

– Это он должен был сказать. Ты узнала, кто именно?

– Нет, папа сейчас угощает отцов, я не смогла подобраться к нему близко.

– Ладно, – отмахнулся Алистер, не слушая этих жалких объяснений, – если ты уже наелась, могла бы что-нибудь выяснить. Надеюсь, это был не сэр Тоби.

– Вот идет доктор Мэйсон, – торопливо прошептала Гермиона, – он папе все сейчас расскажет.

Она прижалась к стене, пропуская доктора, и последовала за ним в комнату. Ни отец, ни доктор Мэйсон не заметили, как она прижалась к дверце шкафа, пока они вполголоса обсуждали сложившуюся за кулисами ситуацию. Когда доктор Мэйсон поспешил к телефону, а мистер Ридсдейл вернулся к гостям, Гермионы уже и след простыл.

Мистер Кокер, улыбаясь, подошел к жене.

– Ну, вид у тебя такой, будто ты закончил большую работу, – небрежно сказала она.

– Так и есть. Ты себе не представляешь, что это такое – собрать команду из одиннадцати человек.

– Представляю: в прошлом году было то же самое. Ты начинал с теми же шестью энтузиастами, ответившими на твое письмо, а дальше была битва интересов. И ты победил. Как я понимаю, и сейчас тоже.

– У меня одиннадцать человек. Полагаю, я должен быть счастлив. Теперь дело за погодой. Если после всего, чего я добился за неделю, пойдет дождь, я на следующий год откажусь этим заниматься.

– Не сможешь из-за трех наших мальчиков в школе и из-за своего прошлого. А кроме того, тебе это нравится, не притворяйся.

Они нежно посмотрели друг на друга.

– Что я слышу? Вы ругаете своего мужа? – спросил подошедший Дэвид Уинтрингем. – Принести вам еще кофе?

– Большое спасибо, доктор Уинтрингем. Я его не ругала, а сказала правду о нем самом.

– Еще того хуже, – ответил Дэвид, уходя с ее чашкой.

В образовавшуюся паузу вклинилась Джудит Ридсдейл.

– Вы уж, пожалуйста, с ним помягче, – попросила она. – Он – краеугольный камень всего уик-энда. Что это была бы за суббота без матча с отцами, и чего стоила бы команда отцов без мистера Кокера?

Миссис Кокер просияла. Она души не чаяла в муже и сыновьях; похвала любому из них возносила ее на вершину блаженства.

– Таппи, ты все же посмотри на эту синюю толстуху, – прошептала мужу миссис Флиндерс-Кроуфорд. – Миссис Ридсдейл просто лебезит перед ней. У нее же здесь три сына? Неслабый помет по нынешним временам. Очевидно, это заслуживает особого отношения.

Полковник Флиндерс-Кроуфорд чувствовал себя не в своей тарелке. Интересно все-таки, правильную ли школу выбрали они для Марка? Жена, похоже, не любит других матерей, хотя он решительно не видит, что ей не нравится. Конечно, не сливки общества, но разве не это они с Ди сочли абсолютно правильным? Ди решительно возражала против снобистских школ.

К ним приблизился мистер Ридсдейл.

– Виски с содовой, Кроуфорд? Да, вот сюда. Миссис Кроуфорд, вы знакомы с миссис Биллингтон-Смит? Ее сын тоже новичок в этом семестре.

Миссис Флиндерс-Кроуфорд и миссис Биллингтон-Смит предложили друг другу сандвичи, отказались от них ради фигуры и начали осторожный спор.

Снаружи нетерпеливо ждал Алистер Уинтрингем. Ученики собирались уже укладываться, и хотя Бренда передала ему еду, новостей о несчастье в странствующей труппе еще не было. Наконец прибежала запыхавшаяся Гермиона.

– Не могла выбраться. Мама заставила меня беседовать с тетей Джилл. Она привезла Николаса и Сьюзен на завтрашний матч, и мы с Брен будем помогать няне за ними присматривать. Я не против Сьюзен, она такая милая, но Никки совершенно ужасен. Он все время рвется залезть на дерево, если его не пускать – орет, а если пустить – залезает слишком высоко и не может слезть. В последний раз дяде Дэвиду пришлось карабкаться за ним на платан, и ему в глаз попал кусочек коры, потому что Никки тряс ветки.

– Платаны – они такие, – согласился Алистер. – С них все время сыпется.

– Так что мне пришлось ждать, – сказала Гермиона, решительно возвращаясь к объяснению. – Но я слышала, как доктор Мэйсон разговаривал с папой – ну, отдельные слова. Это действительно сэр Тоби.

– Ох ты! – искренне огорчился Алистер.

– Доктор Мэйсон сказал, что он совершенно без сознания и вроде бы его стукнули. Я слышала слово «удар».

– Значит, сотрясение, – мрачно произнес Алистер, большой поклонник гангстерской литературы. – И кто его так? Доктор Мэйсон не говорил?

– Нет, он спешил к телефону – вызывать «Скорую» и везти его в Стэнхерстскую сельскую больницу.

– Надеюсь, он не умрет. А интересно, что это было – непредумышленное убийство или с заранее обдуманным намерением? Наверное, зависит от того, была ли ссора и кто ударил первым.

– Для дяди Дэвида лучше, если это будет умышленное убийство. Я слышала, как твоя мама говорила ему, что он, наверное, потерял форму, потому что давно ему не попадались такие дела.

– Он мог бы найти их в любой момент, если бы захотел. – Алистер готов был защищать дядю от всякой критики. – Он занят научной работой, и на детективную у него времени нет.

– Но ему пришлось бы ею заняться, если бы это тут случилось, – возразила Гермиона с женской практичностью. – Что ему оставалось бы делать?

Прозвенел звонок, школьники пошли спать. Гермиона вернулась в гостиную, где гости начали постепенно расходиться.