Текст книги "Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет"

Джуди Блум
Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет

Глава 1

Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Сегодня мы переезжаем. Я так боюсь. Бог. Я никогда отсюда не уезжала. Вдруг мне не понравится новая школа? Или меня там плохо примут? Пожалуйста, помоги мне. Бог. Чтобы мне было не так ужасно в Нью-Джерси. Благодарю Тебя.

Мы переезжали во вторник накануне Дня Труда. Я сразу смогла сказать, какая погода, – как только встала. Подсмотрела, как мама нюхает под мышками. Она всегда нюхает под мышками, когда погода жаркая и влажная, – проверяет, действует ли дезодорант. Я пока не пользуюсь дезодорантом. По-моему, плохой запах появляется у людей позже – во всяком случае, не раньше двенадцати лет. Так что у меня есть еще несколько месяцев.

Я, правда, очень удивилась, когда, вернувшись домой из лагеря, узнала, что наша нью-йоркская квартира сдана другой семье, а у нас теперь свой дом в Фарбруке – в Нью-Джерси. Во-первых, я никогда не слышала, чтобы родители говорили о Нью-Джерси. Во-вторых, когда в нашей семье принимаются важные решения, я обычно об этом знаю.

«Но почему Нью-Джерси?» – простонала я и получила ответ: «Лонг-Айленд – слишком деловой, в Уэстчестере – дороговизна, а Коннектикут для нас просто неудобен».

Значит, Фарбрук, Нью-Джерси – отец сможет ездить на свою работу в Манхэттэн, я – ходить в государственную школу, а у мамы будет травы, деревьев и цветочков сколько душе угодно. Уж я-то знаю, что для нее это всегда было на первом месте.

Наш новый дом стоит на Морнингберд Лейн. Он совсем неплохой – наполовину кирпичный, наполовину деревянный. Ставни и передняя дверь выкрашены в черный цвет. Еще есть очень симпатичный медный дверной молоточек. Все дома на нашей улице почти не отличаются друг от друга. Всем им по семь лет. И деревьям тоже.

Я думаю, что мы уехали из города из-за моей бабушки – Сильвии Саймон. Другого объяснения я не вижу. Особенно после того, как мама сказала, что бабушка слишком сильно на меня влияет. Известное дело: бабушка посылает меня в летний лагерь в Нью-Гэмпшире; ей нравится платить за мое обучение в частной школе (больше она не сможет этого делать, потому что теперь я буду учиться в государственной); она даже вяжет мне свитера с вшитыми ярлычками, на которых написано: «Сделано специально для тебя… твоей бабушкой».

И все это она делает не потому, что мы бедные. Мы не бедные, я знаю. То есть мы не богатые, но нам хватает того, что есть. Я единственный ребенок, и значит, нам не приходится много тратить на еду и одежду. Я знаю одну семью, у них семеро человек детей – так вот они выкладывают целую кучу денег каждый раз, когда идут в обувной магазин. Не то чтобы мои родители не хотели иметь больше детей, но так уж получилось, и для меня так даже лучше – не с кем драться, спокойно.

В общем, я думаю, вся эта затея с новым домом в Нью-Джерси – для моих родителей просто способ разлучить меня с бабушкой. Машины у нее нет, автобусы она ненавидит, а поезда, по ее мнению, все грязные. Поэтому, если только бабушка не надумает путешествовать пешком, что вряд ли, нам с ней не придется слишком часто видеться. Конечно, кто-нибудь из моих друзей мог бы сказать – подумаешь, беда, не видеться с бабушкой! Но Сильвия Саймон такая – с ней не соскучишься, несмотря на возраст (я знаю, что ей шестьдесят). Одно только мне не нравится – она вечно спрашивает меня, есть ли у меня друзья-мальчики и «не из еврейской ли семьи»? Это как-то глупо, потому что – во-первых, у меня нет друзей-мальчиков, и во-вторых, какое мне дело, из какой они там семьи.

Глава 2

Мы еще часу не пробыли в этом новом доме, как кто-то позвонил в дверь.

На пороге стояла девчонка в купальнике.

– Привет, – поздоровалась она. – Я Нэнси Уиллер. Я узнала о тебе из бумажки, присланной агентом по недвижимости. Ты Маргарет и будешь учиться в шестом классе – как и я.

«Интересно, что еще она знает», – подумала я.

– Ужасно жарко, правда? – сказала Нэнси.

– Да, – согласилась я.

Она была выше меня, с вьющимися волосами. Я мечтаю о таких. Нос у нее был такой вздернутый, что я могла рассматривать ее ноздри.

Нэнси стояла, прислонившись к двери.

– Хочешь, пойдем под дождевалки? – предложила она.

– Не знаю. Я должна спросить.

– Ладно. Я подожду.

Мама залезла с головой в кухонный шкаф и расставляла по местам свои горшки и кастрюли на нижних полках. Мне была видна только ее задняя часть.

– Мам, там девочка спрашивает, можно мне пойти с ней под дождевалки?

– Если хочешь, иди, – разрешила она.

– Мне нужен купальник, – напомнила я.

– Ну Маргарет, ты думаешь, я знаю, где в этом развале искать твой купальник!

Я вернулась и сообщила Нэнси, что не могу найти купальник.

– Могу одолжить тебе один из моих, – сказала она.

– Подожди секунду, – попросила я, возвращаясь бегом на кухню.

– Мам, она говорит, что я могу надеть какой-нибудь из ее купальников. Ладно?

– Ладно, – буркнула мама из шкафа. Потом она разогнулась и повернулась ко мне. Сдула упавшие на лицо волосы. – Как, ты говорила, ее зовут?

– Э-э… Уиллер. Нэнси Уиллер.

– Ладно… Желаю хорошо провести время.

Нэнси живет через шесть домов от нас, тоже на Морнингберд Лейн. Ее дом похож на мой, тоже кирпичный, только покрашен в белый цвет, а передняя дверь и ставни – в красный.

– Заходи, – пригласила Нэнси.

Я прошла за ней в прихожую, потом поднялась по короткой лестнице в четыре ступеньки, ведущей в спальни. Первое, что бросилось мне в глаза у нее в комнате, это косметический столик и на нем зеркало в форме сердца. И еще – идеальный порядок.

Когда я была маленькая, я мечтала о таком косметическом столике в мягком чехле из органди. Но так и не дождалась его, потому что маме нравятся вещи, сделанные на заказ.

Нэнси открыла нижний ящичек.

– Когда у тебя день рождения? – поинтересовалась она.

– В марте.

– Отлично. Мы будем в одном классе. У нас три шестых класса, и их набирают по возрасту. Я – апрельская.

– В каком я классе, не знаю, но знаю, что комната восемнадцать. На прошлой неделе мне прислали уйму бумажек для заполнения – там я и прочла.

– Ну я же сказала – будем вместе. У меня тоже комната восемнадцать.

Нэнси протянула мне желтый купальник.

– Он чистый, – заверила она. – Мама всегда стирает их после носки.

– Спасибо, – сказала я, беря купальник. – Где мне переодеться?

Нэнси обвела взглядом комнату.

– Почему бы не здесь?

– Можно и здесь, – сказала я. – Я согласна, если ты не против.

– А почему я должна быть против?

– Ну ладно.

Я начала надевать купальник снизу. Я знала, что он будет мне слишком велик. А Нэнси сидела на своей кровати и смотрела на меня. Я изо всех сил оттягивала тот момент, когда надо будет снять тенниску. Я не хотела, чтобы Нэнси увидела, что я еще не начала взрослеть. Все мои мысли были заняты только этим.

– Надо же, ты еще совсем плоская. – Нэнси засмеялась.

– Не совсем, – возразила я, стараясь казаться очень спокойной. – Просто я узкая в кости. Вот и все.

– Я уже начала взрослеть, – сказала Нэнси, слегка выпячивая грудь. – Через несколько лет я буду похожа на одну из девиц в «Плейбое».

У меня на этот счет были сомнения, но я ничего не сказала. Мой отец получает «Плейбой», и я видела там фотографии девиц в середине. Нэнси еще очень далеко до них. Почти так же, как мне.

– Хочешь, я подтяну тебе бретельки? – предложила она.

– Давай.

– Я думала, ты будешь взрослее на вид – из Нью-Йорка, как-никак. Считается, что городские девчонки растут быстрей. Ты когда-нибудь целовалась с мальчиком?

– Ты имеешь в виду, по-настоящему? В губы? – спросила я.

– Да, – сказала Нэнси нетерпеливо. – Ну так как же?

– По-настоящему нет, – призналась я.

Нэнси вздохнула облегченно:

– Я тоже.

У меня сразу поднялось настроение. А то я уже начинала чувствовать себя каким-то жалким цыпленком.

– Но я много упражняюсь, – сказала Нэнси.

– Упражняешься? В чем? – удивилась я.

– В поцелуях! Разве мы не об этом говорим? В поцелуях!

– Как можно в этом упражняться? – спросила я.

– Смотри. – Нэнси схватила со своей кровати подушку, обняла ее и наградила длинным поцелуем. Потом она швырнула подушку обратно на кровать.

– Надо пробовать, чтобы быть готовой, когда подойдет время. Когда-нибудь я буду целоваться так, что закачаешься. Хочешь, еще кое-что покажу?

Я стояла приоткрыв рот и не говоря ни слова. Нэнси присела к косметическому столику и открыла ящик.

– Смотри, – сказала она.

Я заглянула. Там был миллион всяких бутылочек, флаконов и тюбиков. В одном этом ящике было больше косметики, чем у моей мамы. Я спросила:

– Что ты со всем этим делаешь?

– Это еще один эксперимент. Я должна понять, что мне больше всего идет.

Чтобы потом быть готовой.

Она открыла помаду и покрасила губы в ярко-розовый цвет.

– Ну, как тебе нравится?

– М-м-м… Не знаю. Пожалуй, слишком уж ярко.

Нэнси внимательно посмотрела на себя в зеркало в форме сердца. Потом сжала губы и задвигала ими, стирая помаду.

– Может, ты и права. – Она стерла помаду тампоном. – Во всяком случае, моя мама убила бы меня, если бы увидела в таком виде. Поскорей бы уж восьмой класс. Тогда можно будет красить губы каждый день.

Потом она схватила расческу и стала расчесывать свои длинные каштановые волосы. Она сделала пробор посредине и заколола их сзади заколкой-пряжкой.

– Ты всегда так носишь волосы? – обратилась она ко мне.

Я машинально коснулась рукой затылка, нащупав все заколки, которыми я подбирала волосы, чтобы не потела шея. Я знала, что это выглядит ужасно.

– Я их отращиваю, – объяснила я. – Сейчас они еще ни то ни сё. Мама считает, что мне больше идет, когда уши прикрыты. У меня уши немного оттопырены.

– Я заметила, – сказала Нэнси.

По-моему, Нэнси замечала все!

– Ты готова? – спросила она.

– Готова.

Она вытащила из бельевого шкафа в прихожей бордовое полотенце и дала мне. Я последовала за ней вниз по лестнице и потом в кухню, где она выхватила из холодильника пару персиков, протянув один мне.

– Хочешь познакомиться с моей мамой? – спросила она.

– Давай, – согласилась я, откусив от персика.

– Ей тридцать восемь, но она говорит нам, что двадцать пять. Смешно! – Нэнси фыркнула.

Миссис Уиллер была на веранде. Она сидела, поджав под себя ноги с книгой на коленях. Название мне разглядеть не удалось. Она была загорелая, и нос такой же, как у Нэнси.

– Мам, это Маргарет Саймон. Они живут на нашей улице – только что переехали.

Миссис Уиллер сняла очки и улыбнулась мне.

– Здравствуйте, – сказала я.

– Здравствуй, Маргарет. Очень рада с тобой познакомиться. Ты, кажется, из Нью-Йорка?

– Да.

– Вы жили на Ист-сайд или на Вест?

– Мы жили на шестьдесят седьмой улице. Возле Линкольн-Центра.

– Замечательно. Твой папа продолжает работать в городе?

– Да.

– И чем он занимается?

– Страхованием. – У меня был голос, как у компьютера.

– Замечательно. Скажи, пожалуйста, твоей маме, что я хотела бы поскорей с ней познакомиться. У нас на Морнингберд Лейн есть боулинг-клуб, это по понедельникам, а каждый второй четверг днем – бридж, и еще…

– По-моему, моя мама не умеет играть в шары, и бридж ее не интересует.

Она вся в своих красках, – объяснила я.

– В красках?

– Да.

– Как интересно. Что же она красит?

– Пишет разные там фрукты и овощи. Иногда еще цветы.

Миссис Уиллер рассмеялась.

– Ах вот оно что. Значит, она пишет картины. А я подумала, красит стены! Скажи своей маме, что мы будем рады помочь ей с машиной… Воскресная школа тут довольно далеко.

– Я не хожу в воскресную школу.

– Не ходишь?

– Нет.

– Везет же! – не выдержала Нэнси.

– Нэнси, пожалуйста! – одернула ее миссис Уиллер.

– Послушай, ма… Маргарет пришла, чтобы освежиться со мной под дождевалкой, а не для того, чтоб ты ее допрашивала.

– Ладно. Если увидишь Эвана, скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

Нэнси схватила меня за руку и потащила наружу.

– Мама всегда сует нос в чужие дела, тут уж ничего не поделаешь.

– Пустяки, – успокоила я ее. – А кто это – Эван?

– Мой брат. Отвратительный тип.

– В каком смысле? – поинтересовалась я.

– Ему четырнадцать. Все мальчишки в четырнадцать отвратительны. Их только две вещи интересуют – фотографии голых девиц и грязные книжки!

Кажется, Нэнси действительно много чего знала. Поскольку среди моих знакомых не было ни одного мальчика четырнадцати лет, я поверила ей на слово.

Нэнси повернула внешний кран и прикрутила его так, чтобы вода из дождевалки текла не сильно. «Повторяй за ведущим!» – крикнула она, пробегая под струёй воды. Я поняла, что ведущим была Нэнси.

Она прыгнула сквозь душ. Я за ней. Она сделала колесо. Я попыталась, но у меня не вышло. Она подпрыгнула несколько раз. Я тоже. Она встала прямо под душ. Я последовала ее примеру. Тут-то вода полилась в полную силу. Мы обе вымокли насквозь, с головой.

– Эван, придурок! – завизжала Нэнси. – Ну подожди!

Она кинулась к дому и оставила меня одну с Эваном и его приятелем.

– Ты кто? – спросил Эван.

– Маргарет. Мы только переехали.

– А… Это Мус, – он показал на приятеля.

Я кивнула.

– Послушай, – заговорил Мус. – Если вы только переехали, спроси своего отца, не надо ли подстричь вам газон. Я беру пять баксов в неделю и подровнять могу. Как, ты сказала, твоя фамилия?

– Вообще-то я не говорила. Но если хочешь знать – Саймон.

Я не могла выкинуть из головы то, что сказала Нэнси – у всех у них на уме грязные книжки и голые девицы. Я поплотней завернулась в полотенце, чтобы они не начали разглядывать меня в купальнике.

– Эван! Иди сюда сейчас же! – раздался с крыльца голос миссис Уиллер.

– Иду… иду, – пробормотал Эван.

После того, как Эван зашел в дом, Мус сказал:

– Не забудь, скажи своему отцу. Мус Фрид. Пусть посмотрит в телефонной книге.

– Не забуду, – пообещала я.

Мус пожевал травинку. Потом хлопнула задняя дверь, и вышла Нэнси – она шмыгала носом и у нее были красные глаза.

– Нэнси, деточка! Ты что, шуток не понимаешь? – удивился Мус.

– Заткнись, скотина! – взвилась Нэнси. Потом она повернулась ко мне. – Мне очень жаль, что они выкинули такое в твой первый день здесь. Пошли, я провожу тебя до дома.

Нэнси держала мою свернутую одежду. Она сама была по-прежнему в купальнике. По дороге она рассказывала мне, кто в каком доме живет.

– В выходные мы собираемся на пляж, – сообщила она. – Позвони мне в первый день занятий, и пойдем вместе. Мне до ужаса любопытно, кто будет у нас учителем. Мисс Фиппс, которая должна была вести наш класс, в июне сбежала с каким-то типом в Калифорнию. Так что у нас будет кто-то новый.

Когда мы дошли до моего дома, я спросила Нэнси, может ли она подождать минуту, чтобы я вернула ей купальник.

– Он мне не к спеху. Скажи твоей маме – пусть постирает его, и можешь вернуть на следующей неделе. Он старый.

И обязательно ей было это говорить! Я и сама могла догадаться, что он не новый. Может быть, я бы тоже не одолжила первой встречной мой лучший купальник. Но, во всяком случае, я не стала бы об этом заявлять.

– Да, вот еще что, Маргарет, – сказала Нэнси. – Когда будешь собираться в школу, надевай туфли на босу ногу – без носок.

– Почему это?

– Если не хочешь выглядеть маленькой девочкой.

– Гм…

– К тому же, я хочу, чтобы ты вступила в мой тайный клуб, а если ты будешь в носках, остальные могут не захотеть, чтобы ты была с нами.

– А что за тайный клуб? – спросила я.

– Расскажу, когда начнем учиться.

– Ладно, – согласилась я.

– И запомни – никаких носок!

– Запомню.

Ужинать мы пошли в закусочную. Я рассказала отцу про Муса.

– Всего за пять баксов. И подровнять может.

– Нет, спасибо, – отказался отец. – Мне не терпится заняться газоном самому. Мы и переехали сюда не в последнюю очередь ради этого. Работа в саду полезна для души.

Мама так и просияла. Ох, как мне надоело это их «полезно для души». И когда только они успели заделаться такими любителями природы!

Перед тем, как ложиться спать, я зашла в туалет, думая, что это ванная. Привыкну ли я когда-нибудь к этому дому? Когда наконец я легла в постель и выключила свет, то увидела тени на стене. Я попыталась закрыть глаза и не думать о них, но все равно то и дело открывала, чтобы проверить, там ли они. И никак не могла уснуть.

Бог, ты здесь? Это я, Маргарет. У меня новая спальня, но кровать прежняя. Здесь так тихо – совсем не то, что в городе. Я вижу тени на стене и слышу разные звуки: то скрип, то шорох. Так страшно! Хоть отец и говорит, что звуки бывают во всех домах, а тени это просто деревья. Надеюсь, так оно и есть. Сегодня я познакомилась с девочкой. Ее зовут Нэнси. Она думала, что я окажусь очень взрослой. По-моему, она была разочарована. Может быть, мне пора уже начать взрослеть, как Ты думаешь, Бог? Если бы Ты помог мне, было бы очень хорошо. Благодарю Тебя.

Мои родители не знают, что я разговариваю с Богом. Да, если бы я им сказала, они бы сочли меня каким-нибудь религиозным фанатиком или еще что-нибудь придумали бы. Лучше уж пусть это остается моим личным делом. Если надо, я могу говорить с Ним даже не шевеля губами. Мама говорит, Бог – прекрасная идея. Он принадлежит всем.

Глава 3

На следующий день мы пошли в магазин, и отец купил электрическую газонокосилку. Вечером, после нашего первого домашнего ужина в Нью-Джерси (сэндвичи с индейкой, купленные в ближайшей закусочной), отец вышел в сад стричь газон. Перед домом он подстриг нормально, но когда дело дошло до заднего двора, ему понадобилось проверить, сколько травы скопилось внутри косилки. Это очень просто. Продавец в магазине показывал, как это делается. Только надо отключить косилку прежде, чем лезть внутрь, а отец об этом забыл.

Я услышала его крик: «Барбара, я порезался!» Он побежал в дом. Там он схватил полотенце и обмотал его вокруг руки прежде, чем я успела что-нибудь разглядеть. Потом он сел на пол – лицо у него было очень бледное.

– О, Господи! – воскликнула мать, когда кровь просочилась сквозь полотенце. – Надеюсь, ты не отрезал?…

Услышав это, я выскочила из дома посмотреть, не видно ли где-нибудь отрезанной руки. Я не знала, идет ли речь о всей кисти или только… но когда-то читала, что в подобных случаях надо сохранять отрезанные конечности, потому что иногда врачам удается пришить их. Хорошо, что я рядом: сами родители до этого не додумались бы. Однако мне не удалось найти ни кисти, ни чего-то такого, а когда я вернулась в дом, там уже была полиция. Мама сидела рядом с отцом на полу – голова его лежала у нее на коленях.

Я поехала в полицейской машине вместе с ними, потому что дома меня не с кем было оставить. По дороге в больницу я разговаривала с Богом – про себя, конечно, так чтобы никто не заметил.

Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. С моим отцом случилось ужасное несчастье. Пожалуйста, помоги ему. Бог. Он, правда, очень добрый и милый. Он не знает Тебя так, как знаю я, но он хороший отец. И рука ему необходима, Бог. Так что, пожалуйста, сделай так, чтобы все закончилось благополучно. Я сделаю все, что Ты скажешь, только помоги ему. Благодарю Тебя, Бог.

Оказалось, что отец ничего себе не отрезал, и все же палец ему зашивали, для чего понадобилось сделать восемь стежков. Зашивал доктор Поттер.

Закончив, он вышел поговорить. Увидев меня, он сказал:

– У меня есть дочка твоего возраста. Удивительно, как люди всегда находят среди своих знакомых кого-нибудь твоего возраста, причем еще прежде, чем ты скажешь им, сколько тебе лет на самом деле.

– Мне пошел двенадцатый, – сообщила я.

– Гретхен тоже почти двенадцать, – сказал доктор.

А, ну значит, правильно догадался.

– Она учится в школе Дилано: пойдет в шестой класс.

– Ты тоже, Маргарет, – напомнила мне мама. Как будто мне нужно было напоминать.

– Я скажу Гретхен о тебе.

– Хорошо, – согласилась я.

Как только мы приехали домой после больницы, отец сказал маме, чтобы она нашла в телефонной книге Муса Фрида и договорилась, чтобы он стриг наш газон раз в неделю.

В День Труда я поднялась рано. Я хотела привести в порядок письменный стол у себя в комнате до того, как начнутся занятия в школе. Я заранее купила пачку бумаги, карандаши, ластики, папки, разные скрепки… Я всегда проявляю необычайное усердие в начале, но его хватает приблизительно до октября. Я уже сделала половину дела, когда услышала этот звук – как будто кто-то постучал в дверь. Я подождала, не проснутся ли родители. Я подошла на цыпочках к их комнате, но дверь была закрыта и все было тихо, значит, они спали.

Когда стук послышался снова, я спустилась вниз – на разведку. Я не боялась: даже если это какие-нибудь злоумышленники, всегда можно закричать – и отец придет на помощь.

Стучали в переднюю дверь. Нэнси на выходные уехала, так что это не она.

А больше мы ни с кем здесь не знакомы.

– Кто там? – спросила я, прижав ухо к двери.

– Это бабушка, Маргарет. Открывай.

Я быстро справилась с цепочкой и обоими замками и распахнула дверь.

– Бабушка! Неужели это правда? Ты здесь!

– Сюрприз! – отозвалась она.

Я приложила палец к губам, давая понять, что родители еще спят.

Руки у бабушки были заняты пакетами, но, войдя, она поставила их на пол и крепко меня обняла и поцеловала.

– Моя Маргарет! – произнесла она, сияя своей особенной улыбкой. Когда она так улыбается, то становятся видны все ее верхние зубы. Это не настоящие зубы, а то, что она называет «мостом». Она может вынуть целую секцию из четырех зубов, когда ей вздумается. Когда я была маленькой, она часто меня этим развлекала. Конечно, я никогда не говорила родителям. Когда она улыбается без этих зубов, то бывает похожа на ведьму. А с зубами – очень симпатичная.

– Маргарет, давай отнесем пакеты на кухню.

Я подняла один.

– Бабушка, он такой тяжелый! Что там?

– Сосиски, салат оливье, капустный салат, солонина, ржаной хлеб…

Я рассмеялась.

– Значит, это еда?

– Конечно, еда.

– Ты думаешь, в Нью-Джерси нет еды, бабушка?

– Такой нет.

– Есть, – возразила я. – И закусочных полно.

– Таких закусочных, как в Нью-Йорке, нет нигде!

Я не стала спорить. У бабушки свои понятия о некоторых вещах.

Мы отнесли пакеты на кухню, бабушка помыла руки и переложила все в холодильник.

Когда с этим было покончено, я спросила:

– Как ты добралась до нас?

Бабушка снова улыбнулась, но ничего не сказала. Она отмеривала кофе в кофеварку. Пока она не закончит с каким-нибудь делом, с ней разговаривать бесполезно.

Наконец она села за кухонный стол, взбила волосы и сказала:

– Я приехала на такси.

– Прямо из Нью-Йорка?

– Нет, – ответила бабушка. – Из центра Фарбрука.

– А как ты доехала до центра Фарбрука?

– На поезде.

– Не может быть!

– Представь себе!

– Но ты же всегда говорила, что в поездах грязь!

– Подумаешь, немножко грязи! Я же моющаяся!

Мы обе рассмеялись. В одном пакете у бабушки оказались вязанье и тапочки. Она переобулась.

– Ну, – заявила она, – теперь давай показывай мне дом.

Я показала ей все, кроме второго этажа – туалеты, нижнюю ванную, мамину новую стиральную машину и сушилку, и где мы смотрим телевизор.

Когда я закончила экскурсию, бабушка покачала головой и сказала:

– Только я не понимаю, зачем им понадобилось переезжать в деревню.

– Вообще-то это не деревня, бабушка, – возразила я. – Тут даже коров не встретишь.

– Для меня это деревня! – сказала бабушка.

Я услышала, что наверху льется вода.

– Кажется, они встали. Можно, я пойду посмотрю?

– Ты хочешь сказать: можно, я пойду и скажу им!

– Ну да.

– Конечно, – разрешила бабушка.

Я помчалась по лестнице и вбежала в их спальню. Папа надевал носки. Мама чистила зубы в ванной.

– Угадай, кто у нас? – обратилась я к отцу.

Он ничего не сказал, а только зевнул.

– Ну, будешь отгадывать?

– Что отгадывать? – спросил он.

– Кто сейчас находится здесь, в этом доме, в эту самую минуту.

– Никто, кроме нас, надеюсь, – сказал отец.

– Не угадал! – я закружилась по комнате.

– Маргарет, – сказал отец едва ли не самым своим раздраженным голосом. – Что ты собственно хочешь сказать?

– Бабушка здесь!

– Это невозможно, – растерялся отец.

– Правда, папа. Она внизу на кухне и готовит вам кофе.

– Барбара… – Отец зашел в ванную и выключил воду. Я за ним. У мамы был полон рот пасты.

– Я ведь не закончила, Херб, – она снова включила воду.

Отец опять завернул кран.

– Угадай, кто здесь, – сказал он.

– Кто здесь? Что ты имеешь в виду? – спросила мама.

– Сильвия! Вот кто!

Отец отвернул кран, чтобы она могла дочистить зубы.

Но на этот раз мама выключила воду сама и последовала за ним в спальню.

Я пошла тоже. Все это было очень забавно. Наверно, мама проглотила свою пасту.

– Сильвия? Что ты хочешь сказать? – уставилась мама на него.

– Я хочу сказать – моя мать! – съязвил отец.

Мама засмеялась.

– Это невозможно, Херб. Как она доберется сюда?

Отец кивнул в мою сторону.

– Спроси у Маргарет. Вот кто, по-моему, все знает.

– На такси, – объяснила я.

Они молчали.

– И еще на поезде, – добавила я.

Снова молчание.

– Он оказался не таким уж грязным.

Через десять минут родители были уже на кухне с бабушкой. Их ждал накрытый стол и приготовленный завтрак. Бабушка сияла обезоруживающей улыбкой. Так что родители ничего не смогли ей сказать, кроме «какая приятная неожиданность». И еще – какая она молодец, что додумалась ехать поездом и потом на такси.

После завтрака я пошла наверх, чтобы переодеться. Бабушка – со мной: она захотела посмотреть мою комнату.

– Она намного больше прежней, – похвасталась я.

– Да, больше, – согласилась бабушка. – А покрывала и занавески можно было бы и новые завести. Я видела на днях очень симпатичные: розово-красные в клетку. И к ним в тон подобрали бы ковровое покрытие… – Бабушка вздохнула. – Но полагаю, твоя мать хочет устраивать все сама.

– Я тоже так полагаю, – поддакнула я.

Бабушка села на мою кровать.

– Маргарет, дорогая, – начала она, – я только хочу, чтобы ты не сомневалась: мы с тобой не можем отдалиться друг от друга.

– Конечно, – кивнула я.

– Несколько миль ничего не значат, – продолжала бабушка. – И то, что я не смогу забегать к тебе после школы, не помешает мне думать о тебе каждый день.

– Я знаю, бабушка.

– Знаешь, что? Я буду звонить тебе каждый вечер в половине восьмого.

Что ты на это скажешь?

– Каждый вечер необязательно.

– Но мне это будет приятно! И потом, я же буду звонить на свои деньги. – Бабушка засмеялась. – Ты будешь рассказывать мне о том, что происходит у тебя, а я буду держать тебя в курсе нью-йоркской жизни. Идет?

– Конечно, бабушка.

– И еще, Маргарет…

– Что?

– Подходи к телефону сама. Твоим родителям может не понравиться, что я звоню так часто. Но это между нами, ладно?

– Конечно, бабушка. Я обожаю, когда мне звонят.

Остаток дня мы провели в саду. Бабушка вязала мне новый свитер, мама сажала какие-то осенние цветочки, а отец читал книгу. Я загорала, думая о том, как хорошо будет прийти в школу загоревшей.

На ужин мы ели бабушкину еду, и, откусывая от маринованного огурчика, она всякий раз приговаривала: «Ммм… вот это вкуснятина так вкуснятина!»

Мы отвезли ее на вокзал в Фарбрук еще засветло. Бабушка считает, что ходить по нью-йоркским улицам вечером опасно для жизни. Она убеждена, что ее обязательно ограбят. Прежде чем вылезти из машины, она расцеловала меня и сказала, обращаясь к родителям:

– Не волнуйтесь. Обещаю приезжать не чаще, чем раз в месяц. Ну, может быть, два. И не затем, чтоб повидаться с тобой, Херб, или с тобой, Барбара. Я должна приглядывать за моей Маргарет – вот и все.

Она подмигнула мне одним глазом. Потом подхватила свой пакет с тапочками и вязаньем и пошла. Пару раз она оборачивалась, чтобы помахать мне рукой, потом скрылась из виду.