Текст книги "Раз и навсегда"

Виктория не знала об этой традиции, но в любом случае была счастлива отказаться от нее и открыто высказала это. Когда они были на пороге гостиной, Чарльз привлек ее к себе и шепнул на ухо:

– Я заметил, что вы раньше срока сняли траур, дорогая. Если таково ваше решение, то я приветствую его – ваша мама ненавидела черное; она сама сказала мне об этом, еще когда была девочкой и ее обязали носить траур по ее собственным родителям. – Проницательный взор Чарльза был устремлен на нее. – Это было ваше решение?

– Нет, – призналась Виктория. – Мистер Филдинг сегодня забрал мою одежду и заменил этой.

Герцог понимающе кивнул:

– Джейсон не признает символов траура, и, судя по возмущенным взглядам, которые вы за ужином метали в его сторону, вы не очень-то его одобряете. Вы должны сказать ему об этом. Не позволяйте ему садиться вам на голову; он не уважает трусости.

– Но я не хочу волновать вас, – озабоченно сказала она. – Вы говорили, что у вас больное сердце.

– Не беспокойтесь обо мне, – хмыкнул он. – Сердце слабое, но не настолько, чтобы не выдержать небольшого волнения. Пожалуй, это даже полезно для меня. Моя жизнь до вашего приезда была невероятно тоскливой.

Когда Джейсон устроился в кресле с сигарой и бокалом портвейна, Виктория несколько раз собиралась с духом, чтобы поступить в соответствии с рекомендацией Чарльза и завести разговор об одежде, но каждый раз в последнюю секунду мужество оставляло ее.

Джейсон был одет в серые брюки и фрак, темно-синий жилет и жемчужно-серую шелковую сорочку. Несмотря на элегантную одежду и непринужденность, с которой он устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги, весь его облик говорил о непреклонности и властности. Даже в его позе, казалось, было нечто угрожающее, и у нее возникло ощущение, что его элегантный костюм и праздный вид были не чем иным, как маскарадом, предназначенным для убеждения легковерных в том, что он вовсе не жестокий дикарь, а вполне цивилизованный человек.

Он чуть подвинулся, и Виктория украдкой снова взглянула на него. Джейсон сидел, свободно положив руки на подлокотники кресла-качалки, откинув темноволосую голову назад, так что лицо скрывалось в тени, лишь изредка поблескивал белоснежный оскал зубов да покачивалась зажатая в них тонкая сигара.

Холодок прошел у нее по спине, когда она подумала о том, какие неразгаданные тайны кроются в его прошлом. Наверняка их должно быть немало, раз он стал таким циничным и недоступным. Маркиз Уэйкфилд выглядел как человек, повидавший и испытавший ужасное и невообразимое, способное ожесточить и сделать ко всему равнодушным. Однако он, несомненно, был хорош собой – это была колдовская, опасная красота: зеленые, как у пантеры, глаза и великолепное сложение.

Виктория не могла отрицать, что, не испытывай она, находясь рядом с ним, постоянного страха, ей было бы приятно с ним побеседовать. Как заманчиво, наверное, подружиться с таким человеком – так же заманчиво, как согрешить с ним, признавалась она себе в душе, – но так же глупо, как попытаться подружиться с дьяволом. И вероятно, не менее опасно.

Виктория собралась с силами и только приготовилась вежливо, но твердо настоять, чтобы ей вернули траурное одеяние, как неожиданно появился Нортроп и объявил о прибытии леди Кирби и мисс Кирби.

Виктория заметила, как Джейсон напрягся и бросил сардонический взгляд на Чарльза. Тот озадаченно пожал плечами и повернулся к Нортропу.

– Отошли их под благовидным… – начал он, но было уже поздно.

– Не нужно церемоний, Нортроп, – послышался твердый голос, и в гостиную вплыли тучная женщина в красно-коричневом наряде, наполнившая залу терпким ароматом духов, и симпатичная брюнетка приблизительно одного возраста с Викторией.

– Чарльз! – произнесла леди Кирби, сияя улыбкой. – Мне сообщили, что вы сегодня заезжали в деревню в сопровождении молодой леди по имени мисс Ситон, и, естественно, я сочла необходимым познакомиться с ней. – Не переводя дыхания, она весело обратилась к Виктории: – Должно быть, вы и есть мисс Ситон. – Сделав паузу, она с минуту самым тщательным образом изучала лицо Виктории, будто искала в нем изъяны. Ее поиски увенчались успехом. – Что за впадина у вас на подбородке, моя дорогая? Как это случилось? Несчастный случай?

– От рождения, – покорно пояснила девушка, слишком очарованная забавной леди, чтобы обидеться. Ее всерьез заинтересовал вопрос, не переполнена ли Англия занятными, плохо воспитанными, много себе позволяющими людьми, чьи странности то ли поощряли, то ли не замечали из уважения к титулам и богатству этих людей.

– Как жаль, – сказала леди Кирби. – Это, наверное, мешает вам или причиняет боль?

От с трудом сдерживаемого смеха у Виктории дрогнули губы.

– Только когда я смотрюсь в зеркало, миледи, – ответила она.

Заметно огорчившись, леди Кирби резко отвернулась и обратила свое внимание на Джейсона, который поднялся и стоял у камина, опершись локтем о каминную полку.

– Итак, Уэйкфилд, – сказала она, – судя по всему, объявление в газете скорее всего соответствует истине. Скажу по чести, я не поверила своим глазам. Так это произошло?

Джейсон поднял брови.

– Что произошло?

Но тут громкий голос Чарльза заглушил ответ леди Кирби:

– Нортроп, принесите леди что-нибудь выпить!

Все уселись. Мисс Кирби заняла место возле Джейсона, а Чарльз быстро перевел разговор на погоду. Леди Кирби невнимательно слушала, пока монолог Чарльза не иссяк. Тогда она круто повернулась к Джейсону и прямо спросила:

– Уэйкфилд, ваше объявление о помолвке остается в силе или нет?

Джейсон поднес бокал к губам; его лицо оставалось бесстрастным.

– Нет.

Виктория заметила, что присутствующие весьма по-разному отреагировали на эти слова. Леди Кирби явно почувствовала удовлетворение, ее дочь была в восторге, Чарльз сник, а лицо Джейсона осталось непроницаемым. Теперь сострадательной по натуре Виктории все стало ясно: так вот почему Джейсон выглядел таким мрачным и бездушным – любимая женщина отказала ему. Однако ей показалось несколько странным, что обе леди посмотрели на нее, как будто ожидали от нее какой-то реакции.

Виктория из вежливости улыбнулась, и леди Кирби возобновила разговор:

– В таком случае, Чарльз, я полагаю, что вы намерены вывести бедную мисс Ситон в свет?

– Я намерен проследить, чтобы графиня Лэнгстон заняла достойное место в обществе, – холодно поправил он.

– Графиня Лэнгс… – выдохнула леди Кирби.

Чарльз наклонил голову.

– Виктория – старший ребенок Кэтрин Лэнгстон. Если я не ошибаюсь, по правилам наследования она получает шотландский титул своей матери.

– Даже если это так, вам будет непросто найти для нее подходящую партию, – задумчиво сказала гостья. И, сияя улыбкой, она обратилась к Виктории: – Ваша мама спровоцировала самый настоящий скандал, когда убежала с тем ирландским рабочим.

От возмущения и обиды за мать Викторию затрясло.

– Моя мать вышла замуж за ирландского врача, – поправила она.

– Без разрешения своей бабушки, – уточнила леди Кирби. – Благовоспитанные девушки в этой стране не выходят замуж против воли своих семейств.

Очевидный намек на невоспитанность Кэтрин так разозлил Викторию, что она до боли сжала руки в кулаки.

– Ну да ладно, в конце концов общество понемногу забыло об этом, – снисходительно добавила леди Кирби. – Но до того как вас представят в свете, вам придется многому выучиться. Вам нужно узнать, как следует правильно обращаться к каждому пэру, его жене и детям, и, конечно, ознакомиться с этикетом нанесения визитов и более сложными правилами рассаживания за столом. Одно это требует нескольких месяцев обучения – в каком порядке и возле кого можно садиться за стол. Жители колоний – невежды в этих вопросах, но мы, жители метрополии, уделяем этикету огромное внимание.

– Возможно, этим объясняется тот факт, что мы всегда берем верх в войнах, – мягко предположила Виктория, не в силах больше вынести нападок на свою семью и свою страну.

Глаза леди Кирби сузились.

– Я не хотела никого обидеть. Однако вам придется попридержать язычок, если вы собираетесь найти себе подходящую партию и восстановить репутацию своей матери.

Виктория встала и со спокойным достоинством заявила:

– Полагаю, даже самому добропорядочному человеку очень трудно достигнуть уровня моей матери. Моя мать была самой интеллигентной и самой доброй женщиной на свете. А теперь, если вы меня извините, я покину вас, так как мне необходимо написать письма.

Виктория закрыла за собой дверь и прошла через холл в библиотеку – огромную комнату с персидскими коврами на полированном деревянном полу и книжными шкафами, закрывающими стены. Слишком сердитая и взволнованная, чтобы действительно устроиться за одним из письменных столов и написать письмо Дороти или Эндрю, она прошла к книжным полкам поискать что-нибудь, что могло бы успокоить ее растревоженную душу. Скользнув взглядом по томам, посвященным истории, мифологии и коммерции, она остановилась у раздела поэзии. Сплошь знакомые имена – Мильтон, Шелли, Китс, Байрон. Не собираясь серьезно углубляться в чтение, она выбрала наугад тоненький томик лишь потому, что он выступал на несколько дюймов из ряда книг на полке, и пошла с ним к ближайшему уютному креслу.

Девушка зажгла масляную настольную лампу и, удобно устроившись, заставила себя раскрыть книгу. Из нее выпал и полетел на пол вырванный из блокнота розовый, пахнущий духами листок. Виктория машинально подобрала его и уже было собралась положить на место, но первые слова написанной наспех на французском языке записки сами бросились ей в глаза.

«Милый Джейсон!

Я так скучаю. Жду с нетерпением, считаю часы, когда ты придешь ко мне…»

Виктория сказала себе, что читать чужие письма скверно, непростительно и совершенно недостойно, но мысль о женщине, нетерпеливо ожидающей Джейсона, была настолько невероятна, что девушка не могла удержать любопытства, смешанного с удивлением. Что касается ее самой, то она скорее была бы склонна с нетерпением ждать, пока он уйдет прочь! Она была так поглощена этими мыслями, что не слышала, как Джейсон и мисс Кирби подошли к библиотеке.

В следующих строках письма говорилось:

«Посылаю тебе эти чудесные стихи в надежде, что ты прочтешь их и вспомнишь обо мне, о сладостных ночах, которые мы проводили в объятиях друг друга…»

– Виктория! – раздался раздраженный голос Джейсона.

Виктория, чувствуя себя виноватой, судорожно вскочила, уронила книгу стихов, подхватила ее и рухнула обратно в кресло. Пытаясь выглядеть углубленной в чтение, она открыла томик и невидящим взглядом уставилась в него, не замечая, что книга в ее руках перевернута вверх ногами.

– Почему вы не отвечаете? – строго спросил Джейсон, входя в библиотеку вместе с мисс Кирби, цеплявшейся за его руку. – Джоанна хотела попрощаться и предложить свои услуги, если вам понадобится что-нибудь купить в деревне.

После столь ярой атаки старшей леди Виктория не могла не предположить, что мисс Кирби намекает на ее неспособность самостоятельно делать покупки.

– Извините, я не слышала, – сказала она, пытаясь придать своему лицу выражение серьезности и достоинства. – Как видите, я читала и была чрезвычайно поглощена книгой.

Она закрыла томик и положила на стол, затем заставила себя спокойно посмотреть на вошедшую пару. Возмущение и презрение были отчетливо написаны на лице Джейсона, и она в тревоге попятилась.

– Что… что-то не так? – спросила она, со страхом заподозрив, что он каким-то образом вспомнил, что в книге лежала записка, и решил, что она читала ее.

– Да! – резко ответил он и обратился к мисс Кирби, на лице которой читалось такое же выражение: – Джоанна, вы не могли бы порекомендовать учителя из деревни, который научил бы ее читать?

– Научить меня читать? – выдохнула Виктория, уклоняясь от пристального взгляда прелестной брюнетки. – Не говорите глупостей, мне не нужен учитель – я прекрасно умею читать.

Не обращая на нее внимания, Джейсон снова взглянул на мисс Кирби:

– Так вы не знаете учителя, который согласился бы подъехать сюда и заняться ею?

– Полагаю, да, милорд. Викарий, мистер Уоткинс, мог бы сделать это.

Глядя на них страдальческим взглядом женщины, которую вынудили претерпеть слишком много оскорблений и которая отказывается терпеть новые, Виктория совершенно твердо заявила:

– Ну это уж просто абсурд! Мне не нужен учитель, я умею читать.

Ледяным тоном Джейсон сказал:

– Никогда не смейте мне лгать. Я презираю лжецов, в особенности если они – женщины. Вы не умеете читать и прекрасно знаете это!

– Чепуха! – возразила Виктория, не обращая внимания на изумленный взгляд мисс Кирби. – Говорю вам, я умею читать!

Чаша терпения Джейсона переполнилась, он сделал три больших шага к столу, схватил книгу и бросил наглой обманщице.

– Тогда читайте!

Рассерженная и униженная, под любопытными взглядами мисс Кирби, не скрывавшей восторга, Виктория перевернула обложку тома и увидела пахнущую духами записку.

– Ну давайте же, – насмехался он. – Послушаем, как вы читаете.

Виктория искоса бросила на него многозначительный взгляд.

– Вы абсолютно уверены, что желаете чтения вслух?

– Читайте! – коротко велел он.

– При мисс Кирби? – невинно спросила она.

– Или читайте, или признайтесь, что не умеете!

– Ну что ж, очень хорошо. – И, подавив подступающий смех, она с выражением прочитала: – «Милый Джейсон! Я так скучаю. Жду с нетерпением, считаю часы, когда ты придешь ко мне… Посылаю тебе эти чудесные стихи в надежде, что ты прочтешь их и вспомнишь обо мне, о сладостных ночах, которые мы проводили в объятиях…»

Джейсон выхватил книгу из ее рук. Подняв брови, Виктория посмотрела ему прямо в глаза и вежливо укорила:

– Записка на французском, мне пришлось на ходу перевести ее. – Затем она повернулась к мисс Кирби и с лучезарной улыбкой сказала: – Я прочитала не все. Но не думаю, что подобный текст следует оставлять там, где он может попасть на глаза хорошо воспитанным юным леди. Вы согласны? – Не ожидая ответа, она повернулась и с высоко поднятой головой вышла из библиотеки.

В зале их ожидала леди Кирби, готовая к отъезду. Виктория холодно попрощалась с обеими женщинами, затем пошла наверх, надеясь избежать неотвратимого гнева Джейсона, который он, несомненно, обрушит на нее, как только дамы уедут. Однако прощальное замечание леди Кирби так потрясло Викторию, что все остальные впечатления в данный момент для нее померкли.

– Не принимайте близко к сердцу отказ лорда Филдинга от помолвки, моя дорогая! – воскликнула дама, когда Нортроп помогал им облачиться в накидки. – Мало кто в обществе всерьез поверил газетному объявлению. Все были убеждены, что, как только вы приедете, он найдет какой-нибудь повод для отказа. Наш проказник давно поставил всех в известность, что никогда больше не собирается вступать в брак…

Чарльз подтолкнул гостью к выходу под предлогом, что проводит их до экипажа, а Виктория застыла на мгновение, затем резко развернулась. Подобно прекрасной, величественной и воинственной богине она устремила испепеляющий взгляд на Джейсона.

– Следует ли понимать, – яростно проговорила она, – что помолвка, которую, по вашим словам, вы отменили, была между нами?

Вместо ответа Джейсон сжал зубы, но его молчание было красноречивее слов. Виктория не отрывала от маркиза гневного взгляда, не обращая внимания на слуг, которых от ужаса происходящего будто парализовало.

– Как вы посмели?! – со свистом выдохнула она. – Как вы посмели, чтобы кто-нибудь даже подумал, что я собираюсь выходить за вас! Да я бы не вышла за вас, будь вы…

– Что-то я не припоминаю, чтобы предлагал вам руку и сердце, – с сарказмом прервал ее Джейсон. – Однако приятно сознавать, что если я когда-нибудь лишусь рассудка и попрошу вас выйти за меня, то вы любезно отвергнете мои притязания.

Боясь разрыдаться, страдая от своего уязвимого самолюбия и невозможности в свою очередь уязвить Джейсона, Виктория вновь бросила на него испепеляющий взгляд.

– Вы холодное, бездушное, высокомерное, бесчувственное чудовище, которое не в состоянии испытывать ни уважения, ни сострадания к другим людям! Ни одна здравомыслящая женщина не захочет выйти за вас! Вы… – Ее голос сорвался, и она повернулась и помчалась вверх по лестнице.

Джейсон наблюдал за ней из вестибюля, где два лакея и дворецкий стояли, опустив глаза долу, в смертельном страхе ожидая, когда хозяин даст волю своей ярости и обрушит ее на эту распоясавшуюся девчонку. После длительной паузы Джейсон сунул руки в карманы.

Оглянувшись на застывшего дворецкого, он поднял брови.

– Кажется, я только что получил то, что в просторечии называется «настоящей головомойкой», Нортроп.

Нортроп с шумом сглотнул комок в горле, но ничего не сказал, пока Джейсон не поднялся по лестнице и не исчез в коридоре. Тогда дворецкий обернулся к лакеям:

– Займитесь своими делами и смотрите, чтобы никаких сплетен о происшедшем не было. – И он ушел.

О’Мэлли взглянул на второго лакея.

– Она дала мне припарку, от которой прошла зубная боль, – в страхе проговорил он. – Возможно, она заодно дала какое-то лекарство и его милости, чтобы умерить его норов. – И, не ожидая ответа, он прямиком отправился на кухню, чтобы сообщить миссис Крэддок и всем поварам о потрясающем происшествии, свидетелем которого он оказался. После того как уволили месье Андре – благодаря юной леди из Америки, – кухня стала уютным местечком, куда можно было изредка заглянуть, когда орлиный взор Нортропа устремлялся в каком-нибудь ином направлении.

В течение следующего часа весь вышколенный персонал дворца, не веря своим ушам, выслушивал и пересказывал друг другу драматическую сцену, имевшую место в приемной. А в следующие полчаса история о том, как в ответ на ужасающе дерзостный вызов, брошенный прямо в лицо хозяину, его милость вместо обычного проявления леденящего высокомерия отреагировал как нормальный добрый человек, распространилась по всему поместью, дойдя до конюшен и домиков егерей.

А наверху, в спальне, Виктория дрожащими от волнения и отчаяния руками вынимала заколки из своих золотых волос и снимала роскошное платье персикового цвета. Все еще сдерживая слезы, она повесила платье в гардероб, набросила ночную сорочку и забралась в постель. Тоска по родному дому терзала ее душу. Ей хотелось покинуть Англию, уехать так далеко, чтобы целый океан отделял ее от людей, подобных Джейсону Филдингу и леди Кирби. Вероятнее всего, ее мать уехала из Англии по той же причине. Ее мать… Ее прекрасная, ласковая мама… Виктория подавила подступившие к горлу рыдания. Эта леди Кирби не заслуживала даже того, чтобы притронуться к подолу юбки Кэтрин Ситон!

Воспоминания о прежней счастливой жизни вереницей проходили в памяти девушки. Она вспомнила день, когда собрала букет полевых цветов для мамы, запачкав при этом свое платье. Смотри, мама, разве они не прелестны? Где еще можно увидеть такое чудо? Я собрала их для тебя… но запачкала платье.

Они очень хороши, согласилась мама, сжав ее в объятиях и не обращая никакого внимания на испорченный наряд. Но самое прелестное чудо, которое только можно увидеть, – это ты.

Она вспомнила себя, когда ей было семь лет и у нее была лихорадка, от которой она чуть не умерла. Все ночи напролет мама сидела возле ее постели, протирая ей губкой лицо и руки, пока Виктория металась в бреду. На пятую ночь она проснулась в объятиях матери с лицом, мокрым от слез, градом катившихся по маминым щекам. Кэтрин укачивала ее, плача и шепча одну и ту же умоляющую фразу: «Пожалуйста, не дай умереть моей крошке. Она такая маленькая и боится темноты. Пожалуйста, Боже…»

В своей роскошной шелковой постели в Уэйкфилде Виктория уткнулась лицом в подушку. Ее тело сотрясали конвульсии.

– О мама! – рыдала она навзрыд. – О мама, мне так тебя не хватает…

Джейсон выждал, стоя у дверей ее спальни, и поднял руку, чтобы постучать, но замешкался, услышав ее громкие рыдания, и глубокая складка пролегла у него на лбу. «Пожалуй, ей станет легче, если она выплачется, – подумал он. – Но с другой стороны, если истерика затянется, то она наверняка заболеет». После минутного колебания он пошел к себе, налил в бокал бренди и вернулся к ее комнате.

Джейсон постучал и, не получив ответа, открыл дверь и вошел. Он встал подле ее постели и смотрел, как ее плечи сотрясались в конвульсиях неизбывной тоски. Он и прежде не раз видел плачущих женщин, но их слезы всегда были показными, предназначенными сломить волю единственного зрителя-мужчины. Виктория же там, на лестнице, подобно воительнице метала в него словесные молнии, а затем удалилась в спальню, чтобы выплакать свое горе подальше от чужих глаз.

Джейсон положил ей руку на плечо.

– Виктория…

Виктория тут же повернулась на спину и привстала. Ее глаза были подобны влажному темно-синему бархату, а густые мокрые ресницы искрились от слез.

– Убирайтесь отсюда! – хриплым шепотом потребовала она. – Сию же минуту!

Джейсон посмотрел на рассерженную синеглазую красавицу: ее щеки пылали от гнева, золотисто-каштановые волосы беспорядочно рассыпались по плечам. От девушки в аккуратной ночной сорочке с глухим воротом исходило невинное обаяние целиком поглощенного своим горем ребенка, но ее гордый подбородок и огонь, горевший в глазах, предупреждали, чтобы он не переходил границы дозволенного.

Он вспомнил ее вызывающую дерзость в библиотеке, когда она нарочно прочитала ту записку вслух, а затем даже не потрудилась скрыть своего удовлетворения тем, что привела его в негодование. Единственной женщиной, осмеливавшейся когда-либо бросать ему вызов, была Мелисса, но она делала это за его спиной. Виктория Ситон делала это, глядя ему в глаза, и он, пожалуй, восхищался ею.

Когда он даже и не подумал уйти, Виктория раздраженно смахнула слезы, натянула простыню до подбородка и села.

– Вы понимаете, что скажут люди, если узнают, что вы были здесь? – зашипела она. – Неужели вам все равно?

– Абсолютно, – признался он, как нераскаявшийся грешник. – Я скорее прагматик. – И, не обращая никакого внимания на грозный блеск в глазах девушки, сел рядом с ней на кровать и предложил: – Выпейте это.

Он поднес бокал с янтарным напитком прямо к ее лицу, чтобы она почувствовала запах крепкого алкоголя.

– Нет, – сказала она, тряхнув головой. – Ни за что.

– Выпейте, – спокойно повторил он, – или я волью это вам в глотку.

– Вы не сделаете этого!

– Сделаю, Виктория. А теперь послушайтесь меня, будьте хорошей девочкой. Вам станет гораздо лучше.

Виктория видела, что спорить бесполезно, а она была так изнурена… Поэтому она обиженно отпила с наперсток отвратительной желтой жидкости и попыталась вернуть ему бокал.

– Я чувствую себя гораздо лучше, – с невинным видом солгала она.

В его глазах запрыгали веселые чертики, но голос оставался безжалостным:

– Допейте остальное!

– И тогда вы уйдете? – спросила она, позорно капитулировав. Он кивнул.

Попытавшись поскорее проглотить напиток, как если бы это была невкусная микстура, Виктория сделала два больших глотка, а затем еще два и задохнулась, когда огненная жидкость обожгла ее нутро.

– Это что-то ужасное, – выдохнула девушка, откинувшись на подушки.

Джейсон немного помолчал, ожидая, пока бренди не окажет своего действия. Затем спокойно сказал:

– Во-первых, объявление в газете о нашей помолвке дал не я, а Чарльз. Во-вторых, вы так же, как и я, не горите желанием обручаться со мной, не так ли?

– Абсолютно верно! – гордо заявила она.

– В таком случае зачем же плакать по поводу того, что мы не обручились?

Виктория одарила его взглядом, полным высокомерного презрения.

– Я и не думала плакать.

– Неужели? – Развеселившись, Джейсон посмотрел на слезинки, еще висевшие на ее длинных загнутых ресницах, и дал ей белоснежный носовой платок. – Тогда почему же у вас нос покраснел, глаза опухли, лицо побледнело и…

Под действием бренди девушка чуть не хихикнула; вытерев слезы, она смущенно сказала:

– Это совсем не по-джентльменски – замечать такие вещи.

На его суровом лице появилась ленивая улыбка.

– Пожалуй, я еще не сделал ничего такого, отчего у вас могло бы возникнуть впечатление, что я – джентльмен!

Подобное признание Джейсона заставило Викторию неохотно улыбнуться.

– Вы абсолютно правы, – заверила она. Сделав еще глоток, она снова откинулась на подушки. – Я плакала не из-за этой глупой помолвки. Из-за нее я просто разозлилась.

– Тогда отчего вы плакали?

Крутя бокал между ладонями, она пристально всматривалась в янтарную жидкость.

– Я вспоминала о маме. Леди Кирби так презрительно отозвалась о ее репутации!.. Это настолько вывело меня из себя, что я не знала, как ответить.

Она быстро взглянула на него из-под ресниц и, поскольку ей показалось, что он проявляет неподдельный интерес к ее рассказу, запинаясь, продолжала:

– Моя мама была доброй, ласковой и нежной. Я начала вспоминать, какой чудесной она была, и от этого заплакала. Понимаете, с того момента, как умерли мои родители, на меня что-то находит – то я чувствую себя прекрасно, то вдруг начинаю невыносимо тосковать по ним и из-за этого плачу.

– Это абсолютно естественно – плакать о людях, которых любишь, – сказал он настолько мягко, что она не могла поверить своим ушам.

Испытывая странное чувство успокоения от его присутствия и низкого мягкого голоса, Виктория отрицательно покачала головой.

– Я скорее плачу о себе, – виновато призналась она. – Плачу от жалости к самой себе, оставшейся без них. Я никогда не думала, что могу быть такой трусихой.

– Мне доводилось видеть, как плачут и храбрые мужчины, Виктория.

Она вгляделась в его суровое, как бы изваянное из камня лицо. И хотя теплый свет свечи смягчал его резкие черты, он все равно выглядел в высшей степени неуязвимым. Невозможным казалось представить его со слезами на глазах. Утратив от бренди значительную долю своей обычной сдержанности, Виктория склонила голову набок и мягко спросила:

– А вы когда-нибудь плакали?

К ее разочарованию, он невозмутимо ответил:

– Нет.

– Даже в детстве? – настаивала она.

– Даже тогда.

И он сделал резкое движение, собираясь встать, но Виктория неожиданно для себя положила руку ему на плечо, пытаясь удержать. Джейсон скосил глаза на ее длинные пальцы, затем перевел взгляд на ее лицо.

– Мистер Филдинг, – начала она, стараясь по возможности продлить и закрепить их короткое перемирие, – я знаю, вам не доставляет удовольствия мое пребывание здесь, но я не задержусь надолго – только до того, как за мной приедет Эндрю.

– Оставайтесь сколько пожелаете, – пожав плечами, холодно ответил он.

– Благодарю вас. – Ее милое лицо выразило смятение от резкой перемены в его настроении. – Я все собиралась сказать вам… что мне очень хотелось бы установить с вами, ну… более дружеские отношения.

– Что вы подразумеваете под более дружескими отношениями, миледи?

Плывущая по теплым волнам бренди, Виктория не уловила сарказма.

– Ну, мы все-таки дальняя родня. – Она сделала паузу, пытаясь найти в его лице хотя бы признак благожелательности. – У меня не осталось никого из родственников, кроме дяди Чарльза и вас. Как вы думаете, не могли бы мы относиться друг к другу как кузены?

Казалось, он был поражен ее предложением, а затем повеселел:

– Полагаю, это возможно.

– Благодарю вас.

– Ну а теперь спите.

Она кивнула и свернулась под простыней калачиком.

– Ой, я совсем забыла извиниться – за то, что наговорила вам, когда вышла из себя.

У него скривились губы.

– Вы сожалеете о своих словах?

Виктория подняла брови, глядя на него с сонной нахальной улыбкой.

– Все, что я сказала, было вами до последнего слова заслужено.

– Вы правы, – признал он усмехаясь. – Но не задавайтесь уж чересчур.

Подавив острое желание протянуть руку и потрогать ее пышные волосы, Джейсон вернулся к себе и налил бренди, затем сел, положив длинные ноги на низенький столик. Продолжая усмехаться, он углубился в размышление о том, почему Виктория Ситон возбудила в нем такое странное покровительственное чувство. Ведь он намеревался, как только она появится здесь, отправить ее обратно в Америку. Причем это было еще до того, как она нарушила заведенный порядок в поместье.

Но сейчас она выглядела такой растерянной и уязвимой, такой юной и симпатичной, что он не мог удержаться от того, чтобы не проявить отеческую заботу о ней. Или, может быть, на него так подействовала ее откровенность? Или ее глаза, которые, казалось, вглядывались прямо в его душу? В ней, чувствуется, напрочь отсутствовало стремление к флирту. «Да это ей и не требуется, – хмыкнул Джейсон про себя, – такие глаза могут соблазнить и святошу».