Текст книги "Граф Вальтеоф. В кругу ярлов"

Джульетта Даймоук
Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

ЗАВОЕВАНИЕ АНГЛИИ НОРМАНДЦАМИ

14 октября 1066 года – день битвы при Гастингсе – день торжества нормандцев, потомков викинга Ролло, над англосаксами – один из самых значительных в истории Англии.

У Англии появился новый король – герцог Нормандии, сын Роберта Дьявола, незаконнорожденный претендент на престол, мстительный и милостивый, жестокий и щедрый, верный и вероломный, целеустремленный и идущий к цели напролом…

О Вильгельме хроники донесли до нас множество сведений и легенд. Одна из них рассказывает, что герцог Нормандский последним высадился на берег Англии, приплыв завоевывать ее и... оступившись, упал вниз лицом. Поднялся шум, раздались крики: «Да хранит нас Господь! Это плохой знак». Но Вильгельм, вскочив, тотчас воскликнул: «Что с вами? Я обхватил эту землю руками и, клянусь величием Божьим, сколько ее ни есть, она наша».

Англия была завоевана нормандцами, несмотря на яростное сопротивление англосаксов и многочисленные восстания народа.

В Англии стали вводить нормандские обычаи и порядки. Иноземные рыцари были совершенно не похожи на англов и по внешнему виду. Они ходили в коротких кафтанах, коротко стриглись. В бою и на турнирах рыцари одевали кольчуги, сделанные из маленьких, четырехугольных щитков, связанных между собой, и стальные панцири. Под кольчугу всегда одевали куртку из толстой кожи. Оружием нормандских рыцарей были длинный, прямой, обоюдоострый меч, копье из легкого и сухого дерева со стальным наконечником и маленьким флажком на конце. По цвету этого флажка можно было узнать, находится рыцарь на службе у какого-нибудь (и какого именно) барона или же сам себе господин. На головах у рыцарей красовались большие железные шлемы конической формы.

В бою нормандцы прикрывались большими овальными щитами, украшенными собственными гербами или гербами своего сюзерена. Руки рыцарей были в железных перчатках, а колени защищены наколенниками. Почти каждый нормандский рыцарь имел при себе лук, стрелы и кинжал за поясом. По цвету этого пояса-шарфа можно было узнать, откуда воин родом.

Сам Вильгельм был одним из первых среди рыцарей и искусным в бою. Однако и у него в Англии нашлись достойные противники, и один из них – граф Вальтеоф, которому и посвящен этот том.

Наталия Будур

ПРОЛОГ

лето 1055

Сивард, граф Нортумберленда, умирал летом того года, когда он разбил шотландцев. Он боролся со смертью так же упорно, как при жизни боролся со своими врагами. Его прозывали Сивард Дитера, Сивард Сильный, а сейчас его громадное тело лежало, как сломленный дуб, в комнате героя Йоркского замка. Болезнь все-таки сразила его, но дух его не уступал, и пока он мог управлять своими мыслями, он послал своего слугу Оти Гримкельсона за сыном в Кройландское аббатство.

– Поторопись, – сказал он мрачно, – приведи мальчика сюда как можно скорее, я чувствую, что это моя последняя ночь.

Оти, как всегда немногословный, кивнул и вышел во двор. Сивард, тяжело дыша, слушал его удаляющиеся шаги.

Лекарь заботливо склонился над ним, натягивая медвежью шкуру на широкую грудь, но старый граф нетерпеливо оттолкнул его руки.

– Убирайся, ты не смог меня спасти, и мне будет лучше без твоей помощи.

Перебирая белый мех, он вспомнил, как в дни его величайшей доблести в боях ходила легенда о его происхождении от женщины и белого медведя. Да, но если это и было, то давно. Он вспомнил зал в Дании, где подрастал, готовясь к приключениям в Англии. Он убил владельца этой шкуры собственноручно, и теперь она его укрывала. Она укрывала его и в брачную ночь, когда он одержал победу над дочерью древнего рода Нортумберлендского короля. При воспоминании об этой давно забытой страсти и о своей любви он утомленно вздохнул. Она давно умерла, и все превратилось в прах и пепел. Даже кровная вражда с домом Карла, в которую она его втянула, сейчас не имеет значения.

Так много смертей – Турбранд убил деда его жены, графа Утреда, а потом он и его тесть Альдред убили Турбрандта, чей сын, Карл, не помня себя от гнева, убил Альдреда. Сейчас это кажется глупой ссорой, но такая война легко не проходит.

Он никогда не возвращался на свою родину, ибо здесь, в этой стране, он возмужал, завоевал славу и большие земли. И вместе с графом Годвином и графом Леофриком Мерсийским он составил тройку величайших людей Англии. Вместе они управляли страной и не только из верности служили своему королю. Эдуард занял великий трон Кнута, и Сивард отдал себя в его руки и воевал на его стороне. А теперь Годвин умер, и его сыновья управляют в его доме, и король умер тоже… Леофрик очень стар, поговаривают, что смерть его близка, но у него есть сыновья и внуки, готовые наследовать его имя, и ему не придется оставлять свою землю ребенку.

Ах, если бы только Осборн был жив. Сивард взглянул на мрачные лица окружающих и вернулся обратно к воспоминаниям о прошлогодней войне в Шотландии, когда он привел английскую армию к победе над Макбетом. Большая победа, но она стоила ему сына, и эта цена очень дорога. Он отчетливо увидел Осборна с его секирой, благодаря которому он и получил прозвище Осборн Булакс, Осборн Боевой Топор. Он был так же громаден и силен, как его отец, красив и в самом расцвете молодости, когда его сразило шотландское копье. Сивард спросил тогда, куда попало копье – в спину или в грудь, и, услышав, что в грудь, сказал: «Значит, мой сын умер, как подобает воину – лицом к врагу». Это была бравада, скрывающая страшное, разрывающее душу горе. Теперь у него остался только Вальтеоф, его второй сын, восьмилетний мальчуган. Как оставить Хантингтон и Нортумбрию ребенку? Он боялся за ребенка и лежал, в беспокойстве подсчитывая медленно плывущие часы, которые остались до возвращения Оти с сыном.

Сивард слышал, как священник бормочет молитвы, взволнованный шепот друзей и домашних. Время тянулось невыносимо медленно, и он изо всех сил преодолевал жуткую боль. Ему подали жидкий суп, который граф ненавидел, и он, отшвырнув чашу, потребовал рог хорошего эля – он все равно умрет, так в чем же дело?! Все это делалось для того, чтобы сохранить жизнь до прихода Вальтеофа. Хорошее имя выбрала его царственная жена, древнее, звучное имя, он хотел бы, чтобы она была жива и видела, как мальчик подрастает. Граф лежал с закрытыми глазами, умоляя своего патрона – святого Олава, еще немного продлить его жизнь.

Стояло лето, дороги были хорошие, и на пятый день поднялась необычная суета во дворе: кожаный полог откинулся и в комнату вошел Оти вместе с его сыном. Слуга подтолкнул, мальчишку вперед, и Вальтеоф неуверенно вошел в комнату. Окно закрывали тяжелые деревянные ставни, и внутри было сумрачно и душно после ясного солнечного дня. Почти всю комнату занимала кровать. Вальтеоф с удовольствием ехал верхом, всю дорогу весело болтая с Оти, сейчас же он был подавлен темнотой, торжественностью, грустными лицами и, самое главное, огромной фигурой, укрытой медвежьей шкурой. Пристально вглядевшись, он увидел, что это его отец. И он бросился к нему. Сивард обнял его, детские ручки обвили шею старика, и тут он почувствовал влагу на щеках.

– Так, – отец отстранил мальчишку, – ты не должен плакать, так как скоро будешь мужчиной и займешь мое место. Ну-ка отойди, дай мне посмотреть на тебя.

Вальтеоф вытер слезы и сел на корточки. Отец увидел, что он стал крепким пареньком, высоким, широкоплечим, с сильными ногами, каким был когда-то Осборн. Глаза – большие и серые, задумчивые, отражающие мягкость его характера. Личико, обрамленное светлыми волосами, станет красивым, когда он возмужает. Мальчик был одет в красную шерстяную тунику, перехваченную поясом на талии, а на голых загорелых ногах носил кожаные башмаки. Короткий плащ закреплен на одном плече металлической брошью с янтарем. Сивард остался доволен увиденным.

– Поднимайся, – скомандовал он, – и встань у кровати. Оти! – Слуга вышел из сумрака:

– Да, господин.

– Где боевой топор? Принеси его.

Оти вложил оружие в руки господина. Топор был трех футов в длину, рукоять из полированного дуба, инкрустирована серебром. Начищенное топорище сияло. Он был тяжел, и Сивард, удивляясь своей слабости, вынужден был положить его на шкуру. Он погладил топор, думая о том, чьи руки сжимали его в последний раз.

– Сын мой, – наконец сказал граф, – этот топор принадлежал твоему брату. Он носил его с честью. Теперь он твой. Носи его так, как носил он. – Он с трудом поднял оружие и передал его в руки сына. Тяжесть топора заставила мальчика отступить на шаг, но он крепко ухватился за рукоять, и глазки его засияли.

– Хорошо, отец. Я хочу, чтобы Бог поскорее сделал меня мужчиной.

– Ты вырастешь, – слабая улыбка промелькнула на лице Сиварда. Он думал о том же. – Когда-то я хотел посвятить тебя Святой Церкви, то теперь уже нет. Ты – последний в моем роде.

У Вальтеофа задрожали губы.

– Я не вернусь в Кройланд? Монахи так добры и…

– Ты вернешься ненадолго, – прервал его умирающий граф, зная, как мало времени ему осталось. – Учи, что можешь, – они хорошие учителя, наши святые отцы, а аббат Ульфитцель лучше многих, но они не оденут тебя в рясу. Король Эдуард будет твоим опекуном. Оти!

– Да, господин.

– Служи ему, как мне служил. Учи его пользоваться оружием, ловить рыбу, бороться и бегать. Он рожден для высокого положения, я хочу, чтобы он знал все, что необходимо владыке и воину.

– Не беспокойтесь, – ответил Оти, – Разве я не служил вам двадцать лет, зная каждую вашу мысль!

Казалось, графу стало легче, когда ему под голову подложили еще подушку. Сын был рядом, и он остался доволен тем, что видел. На него снизошел покой.

Утром граф причастился Святых Даров. Он лежал с закрытыми глазами, пока духовник совершал помазание, и открыл рот для того, чтобы в последний раз принять Тело Христово. Вальтеоф стоял на коленях у кровати, исполненный любви к отцу, и осознавая торжественность момента. Ему казалось невозможным, что этот великий человек, который постоянно занимал его мысли, может умереть. И он не мог заставить себя думать о завтрашнем дне и одиночестве, которое он ему принесет. Все было тихо до тех пор, пока Сивард, почувствовав приближение смерти, не издал вдруг сильный крик.

– Оти, принеси мои доспехи, мой шлем, мое оружие, – и медленно начал поднимать свое бренное тело с кровати. Слуги, привыкшие к повиновению, подбежали к нему. Сначала они пытались заставить его вернуться в постель, но граф отмахнулся от них, как от надоедливых насекомых. Он приказал одеть себя в короткую тунику, обшитую металлическими пластинами, мантию ярла, отделанную и украшенную, как приличествует его положению, повелел надеть на его буйные седые волосы шлем. Оперевшись о боевой топор, он стоял, покачиваясь – великан, внушавший страх врагам, даже самым яростным. Вальтеоф смотрел на него широко открытыми глазами, слишком испуганный, чтобы двигаться. Бдительный Оти стоял рядом с графом, готовый поддержать его, если понадобится. Вдруг старик оглядел всех своих домашних и разразился победоносным смехом, сверкая глазами.

– Я не умру в постели, – проговорил он, стуча зубами, – не умру на спине, как большая корова. Я умру на ногах, как подобает воину, во всеоружии. – Он увидел побелевшее от ужаса лицо сына. – Вальтеоф! Вальтеоф сын Сиварда, носи мое имя с честью. Мои друзья – твои друзья. Мои враги – твои враги. Когда сменишь меня, делай все так, чтобы не было пятна на нашем белом, как лебединое перо, щите, и тогда бог соединит нас. – Он закачался, но когда Оти дотронулся до него, граф отбросил его руки. Ребенку показалось, что его отец снова стал старым Сивардом – могучим человеком, непобедимым викингом, похожим на языческого бога. Эта сцена так поразила его, что он никогда ее не забывал. Все это длилось чуть больше мгновенья, последняя борьба, затем граф поднял руку, чтобы перекреститься. Топор упал на землю, и он повалился вперед, угрожая раздавить сына своим огромным телом. Вальтеоф пронзительно закричал, и все бросились, чтобы подхватить господина.

Его уложили на кровать, сняв шлем с его головы и скрестив меч и топор на его груди. Подошел священник, чтобы закрыть его глаза, и начал читать отходную, и в этот момент Вальтеоф окончательно осознал уход своего отца. Теперь он остался один, без отца, без матери, без брата; рыдая, он кинулся к Оти Гримкельсону.

КНИГА I

сентябрь – декабрь 1066 года

Глава 1

Ранней осенью 1066 года от Рождества Христова Вальтеоф Сын Сиварда, ставший в минувшем году графом Хантингтона и Нортемптона, ехал на юг навестить своего кузена Леофвайна. Саксонский лагерь в Дауне был спокоен, и только несколько человек стояло на страже.

В первое же утро Леофвайн повел его на охоту в лес недалеко от маленького городка Дувра. Солнце ярко светило, и его косые лучи проникали сквозь листву толстых дубов и бронзовых буков. Вальтеоф глубоко и с удовольствием втянул живительный воздух и рассмеялся.

– Прекрасное утро, – заявил он, и граф Леофвайн кивнул. Глаза его были прикованы к траве.

– Держу пари – в этих кустах боров. Подними его, – он подозвал собак, которые рычали и обнюхивали группку ольховых деревьев в конце полянки. Затем вдруг раздался визг, шум, из укрытия выскочил кабан и бросился вперед через кустарник.

Вальтеоф издал пронзительный крик и встал прямо перед испуганным зверем. Он с размаху бросил в зверя копье, которое попало кабану в заднюю ногу, и тот кинулся, визжа, в кустарник.

– Стой там, – крикнул Леофвайн. Несмотря на то, что ему было около сорока, он был так же проворен, как и его юный кузен. Сжимая оружие, он обежал полянку и подкрался к кустам. – Я нападу сбоку и выгоню его оттуда. – Вальтеоф, схватив другое копье у слуги, начал продвигаться к звериному логову.

– Осторожно, господин, – спокойно сказал Оти Гримкельсон. – Зверь сейчас взбешен.

– Я знаю, это прибавляет остроты погоне, – и он замахал Оти, чтобы тот не подходил.

Он знал, что поступает безрассудно, но думал, что его бросок сделал зверя беспомощным и тот запутается в кустах. И вдруг увидел согнувшегося борова, сломанное копье, острие которого торчало в ноге зверя. Боров наклонил голову, напрягся и бросился вперед. Все произошло настолько стремительно, что Вальтеоф оказался застигнутым врасплох. Он отпрянул в сторону, почувствовав, как клык вспорол кожу на ноге, и, направив копье, кинул его прямо в спину борова. Взбешенный зверь закрутился, последний раз хрюкнул и упал. Оти подошел к своему господину и остановился, смотря на борова и кровоточащую ногу Вальтеофа.

– Это глупо, – сказал он спокойно. Возбужденный и довольный Вальтеоф высвободил копье, и тут в кусты ворвался Леофвайн.

– Оти прав, ты должен был подождать. Но ты здорово его уложил. Ты ранен?

– Ерунда, – равнодушно сказал молодой граф, смотря, как Оти, стоя на коленях, стирает кровь с его ноги.

Леофвайн позвал собак, которые жадно обнюхивали тушу зверя. Какой-то щенок запустил зубы в тушу.

– Фу! Фу! Святой боже, разве я не учил тебя, Борс? Он схватил пса за загривок и отшвырнул в сторону. Сука, более послушная, села, преданно смотря на своего хозяина, потрепавшего ее с одобрением. Борс, протестующе повизгивая, понуро отошел к Вальтеофу. Граф Леофвайн рассмеялся.

– Вы – недисциплинированная парочка. Я подарю его тебе, Вальтеоф, и вы вместе будете учиться осторожности.

Он подозвал двух людей, и в несколько мгновений они привязали борова за ноги к палке и водрузили на плечи.

– Я съем его на обед… – Он потрепал Вальтеофа по плечу. – Хотя я и дразню тебя, ты становишься хорошим охотником и ловко обращаешься с копьем. Если Оти так же хорошо научил тебя обращаться с топором, нормандцам лучше поостеречься, если они соберутся переплыть через море.

Они вернулись в лагерь, пообедали на утесе, и королевский красный дракон развевался у них над головой. Голодный Вальтеоф с жадностью ел жареное мясо, запивая его элем и отламывая куски от свежей булки, яблочного пирога и сыра. Леофвайн забавлялся, глядя на него.

– Мне кажется, ты самый крепкий из нас, но я рад, что не обязан содержать тебя в лагере все лето, иначе трудно было бы прокормить остальных.

Вальтеоф усмехнулся:

– Возможно, мне не надо было ехать. Гарольд говорил, чтобы я ждал дома со своими людьми, готовый к походу на север или юг, если надо будет. Но кажется, урожай в этом году будет плохим, и я не смог удержаться и не посмотреть, как идут твои дела.

Он расправился с последним куском мяса и бросил кость Борсу. Собака с жадностью на нее накинулась и затем села у ног нового хозяина, уставившись на него желтыми глазами.

– Он уже принял тебя за хозяина, – заключил Леофвайн, – так что твой приезд не без прибыли. В любом случае я рад, что ты приехал, – он подлил эля. – Нет ничего хуже, чем безделье, а за последние три месяца мне делать нечего, разве, что стоять у моря и слушать крики чаек. Гурт один ездит туда-сюда по своему уделу и в Лондон и более доволен своей жизнью, чем я. Что до Гарольда, то он занял себя государственными делами, а вот я торчу здесь, охраняя свои земли, смотрю на это проклятое голубое море и жду, когда что-нибудь наполнит мои дни.

Вальтеоф прикрыл глаза рукой, защищаясь от яркого солнца. Оно отражалось в спокойных водах, ясных и пустых до горизонта, без единого признака корабля давно поджидаемой нормандской флотилии.

– Они придут?

Леофвайн рассмеялся, но в этот раз смех его был зловещим.

– О, они придут. Герцог Вильгельм строил корабли все лето не для того, чтобы они праздно стояли у причала.

– Но уже сентябрь, – заметил Вальтеоф. – Скоро придет зима, а никто не начинает кампанию зимой в незнакомых землях.

– Герцога это не волнует. Он будет сражаться там и тогда, когда захочет. – Леофвайн встал, потянулся и зевнул. – Если ты закончил набивать брюхо, пойдем, прогуляемся по утесу или я пойду спать.

Вальтеоф запихнул последний кусок хлеба в рот, стряхнул крошки и поднялся.

– Даже я наелся твоей прекрасной едой. – И идя по дороге, заросшей травой до самых меловых гор, он продолжал: – Почему Незаконнорожденный не может удовлетвориться своей землей? Гарольд говорит, что он сделал из своего герцогства прекрасное государство и управляет им справедливо.

– Он честолюбив, дитя мое, это достаточная причина. Я помню, как он однажды сказал…

– Ты с ним встречался? Я не знал этого.

– Это было более пятнадцати лет тому назад, когда он приезжал ко двору короля Эдуарда. Ему было 24 года, как и мне, но власть он имел не по годам.

– Он тебе понравился? – удивился Вальтеоф. Леофвайн на минуту задумался, смотря вдаль…

– Я уважал его, но чтобы он мне нравился… нет, нет. Но он мог каждого заставить себя слушать. Когда он входил в зал, не было человека, который мог бы его не заметить. И он говорил – я ясно помню это, – что они будут счастливы, только имея землю за морем. Они хорошо укрепили свои границы в Нормандии, не то что мы.

– Как ты думаешь, король Эдуард обещал ему корону? Леофвайн пожал плечами.

– Даже если так – это неразумно. Дело Витана – предлагать корону. И кстати было бы, если бы король Эдуард проводил меньше времени на коленях и больше времени с моей сестрой, чтобы у них был наследник… Даже если он бесплоден, он должен быть с ней, у моей бедной сестры было слишком мало радости от замужества. А у меня нет времени, чтобы доказывать святым отцам, что такое святость одного человека по сравнению с миром целой нации.

– Я думаю, он святой, – сказал Вальтеоф. Он вырос при дворе Эдуарда и научился любить молитвенного старика. Но даже он видел, несмотря на свою молодость, что набожность Эдуарада несет некоторый элемент эгоизма.

– Во всяком случае, – продолжал Леофвайн, – чего бы не желал Эдуард, Вильгельма здесь видеть никто не хочет. Мы желаем иметь королем англа, не так ли?

– Конечно, – тепло отозвался Вальтеоф. Старший брат Леофвайна, Гарольд, был коронованным королем Англии по смерти Эдуарда в январе, и Вальтеоф испытывал перед ним благоговение, любовь и что-то похожее на мальчишеское обожание, хотя не он, а Леофвайн был ему отцом, братом и другом последние одиннадцать лет.

После смерти Сиварда он вернулся в Кройланд с Оти и два года оставался в аббатстве. Монахи были добры, а уроки аббата доставляли ему радость. Оти брал его на охоту и на рыбалку на реку Вилланд, огибавшую аббатство, так, что в монастырь можно было пробраться только на плоту. Оти учил его, как подобает мужчине обращаться с оружием, и смастерил боевой топорик для практики, пока Вальтеоф не дорос до настоящего военного топора. Они проводил много времени вместе на болотах или на верховых прогулках.

Но все равно он был одинок. Большинство из его нортумберлендских кузенов жило далеко на севере. Считая его слишком юным, чтобы управлять довольно непокорным наследием, король Эдуард даровал его графство Тоста, еще одному брату Гарольда, а Вальтеофу достались только воспоминания о былой славе дома Сиварда, белая медвежья шкура, боевой топор, мантия его отца и, менее осязаемая, но реальная кровная вражда с домом Карла.

Король Эдуард доверил ему земли Хантингтона и Нортумбрии, и когда Годвин начал править страной, без сомнения, такой кусок, как Нортумбрия, должен был получить Тоста. Мальчику казалось, что он забыт и теперь может стать монахом. Его жизнь была ограждена стенами аббатства, затерянного в заброшенной, болотистой стране, необитаемой зимой, затопленной летом, и грозящей лихорадкой.

И вот в один прекрасный майский день Леофвайн сын Годвина въехал на двор аббатства, и жизнь мальчика совершенно изменилась. Он ловил рыбу вместе с Оти и, взобравшись на крутой берег, в поисках удачливого места, упал в реку, откуда выкарабкался, смеясь и что-то бормоча. Вернувшись в монастырь, они увидели, что аббат приветствует незнакомого красивого человека, одетого в шитую тунику, голубую струящуюся мантию и с драгоценными браслетами на руках. У него были смеющиеся голубые глаза, светло-каштановые волосы и не было бороды. Незнакомец увидел забрызганного мальчишку и громко расхохотался.

Думая об этом дне, Вальтеоф неожиданно спросил:

– Ты помнишь день, когда ты привез меня ко двору? Леофвайн удивился:

– Конечно. Ты упал в реку.

– И аббат рассердился, потому что ты увидел меня в таком виде.

– Я был доволен, – сказал граф искренне, – я боялся, что они обратят тебя в юного святошу, стремящегося к тонзуре.

– Я действительно думал об этом…

– Только не ты, – прервал Леофвайн. – Только не ты, сын Сиварда. Почему? Посмотри на себя! Неужели ты думаешь, что Бог дал тебе это тело и эти мускулы для того, чтобы ты спрятал их под одеждой монаха? И потом, тебе нет еще и двадцати, а ты уже настоящий боец, мой маленький кузен. Хотя я должен признать, что ты превышаешь меня теперь на несколько дюймов. Я продумал тогда, как это все должно быть, и сказал Торкеллю Скалласону, чтобы тебя у меня украли.

Вальтеоф промолчал, смотря вниз, на воду, скалы и песок.

– Ты говорил, что он пел мне песни и в первую ночь заразил меня мечтами, напевая о лесных друзьях и злых духах.

– Торкель лучший исполнитель, которого я когда-либо слыхал. Я думаю, ты оторвал его от моего сердца.

Вальтеоф взглянул на кузена, превосходящего его в возрасте и опыте.

– Мне кажется, ты не прав. Он знал моего отца… Леофвайн взял его за руку:

– Я поддразниваю тебя, но уверяю, что не ревную к его обществу. Во всяком случае, он один из самых независимых людей. Когда король Эдуард даровал тебе графство в прошлом году, я подумал, что Торкель тебе нужен в управлении, но он не обращал внимания на мои пожелания, пока они не сошлись с его собственными. Хотел бы я знать, что он делает теперь, когда пришли такие новости с Севера.

– Ты имеешь в виду, что норвежский король отбыл от Шотландских берегов? Я не знаю, я послал его в Йорк по делу, связанному с землями, которые мой отец отказал монахам из Джэрроу, но я слышал, что среди людей Харальда Сигурдссона много исландцев, а Торкель когда-то пел для него. Еще… – он внезапно остановился. – Я не могу сомневаться в его верности.

– Это больше, чем можно было бы сказать о моем брате Тоста, – заключил Леофвайн. На мгновение его лицо стало беспокойным и злым. – Бог знает, что с ним стряслось – он разыгрывал дурака и тирана, а сейчас, кажется, еще и предателя. Лицо Вальтеофа потемнело. Тости! Он ненавидел Тости Годвинсона, который стал эрлом в графстве его отца и злоупотреблял своей властью в такой степени, что народ восстал и изгнал его. Теперь Тоста пытается исправить положение, приведя в Англию норвежского короля, несмотря на неудовольствие брата. Всю весну Тости подготавливал нападение, захватывая и грабя земли, и Гарольд должен был охранять северные и южные берега. Никто не знал, кто – Тости и норвежский конунг или герцог Вильгельм Нормандский – нападет первым.

В Йорке внук графа Леофрика Эдвин Мерсийский и его брат Моркар, эрл Нортумбрии, держали войска наготове, ожидая нападения с Севера. Но Вальтеоф знал, что Гарольд не уверен в северных лордах, хотя и женат на их сестре, Альдит. Оба очень честолюбивы, но их заботит судьба лишь собственных владений.

Смотря вдаль, на море, он снова думал о том, придет ли герцог. Его притязания на трон были основаны на слабых семейных связях с королем Эдуардом и обещании, которого никто не мог проверить, но в прошлом году несчастная судьба Гарольда привела его к кораблекрушению у берегов Понтье, где его и застиг Вильгельм. Получив свободу, Гарольд поклялся поддержать притязания Вильгельма, поклялся на святых мощах. А теперь он сам король и, таким образом, клятвопреступник. Тем не менее, он говорит, что освобожден от клятвы. Кажется, будто весь христианский мир в лице папы Александра осудил его. Но для Англии преступивший клятву англичанин был лучше, чем иностранный захватчик. И все это долгое жаркое лето они стояли наготове, ожидая войны с норманнами.

Приходили известия о строительстве кораблей и подготовке воинов. Со всей Европы стекались наемники под знамя Незаконнорожденного, благословенное самим Римским папой, тем не менее, нормандцы не шли. Наконец Гарольд расформировал ополчение Уэссекса, потому что созрел урожай, и они хотели разойтись по домам. Он приказал местным шерифам тут же созвать людей обратно, если понадобится.

Вальтеоф с нетерпением ожидал вторжения. Он желал доказать себе и показать другим, что он сын Сиварда.

– Оти говорит, что погода будет хорошей, по крайней мере, еще один месяц, а никто не умеет читать знамения лучше его.

Леофвайн снова улыбнулся:

– Я думаю, мы сможем увидеть Вильгельма еще до исхода октября. Едва он успел это сказать, как в лагере поднялась суета, послышались топот копыт, крики, и, обернувшись, они увидели подъезжающего к ним всадника.

– Готфрид! Что привело тебя из Лондона? – воскликнул Леофвайн.

Посыльный соскочил со взмыленной лошади:

– Господин, это послание от ярлов Эдвина и Моркара. Они просят короля прийти к ним на помощь, не откладывая.

– Что случилось? Говори, человек, ради Бога! – Он протянул ему рог с элем, и Готфрид сделал жадный глоток.

– Харальд Сигурдссон. Он отплыл на юг от Шотландии с тремя сотнями кораблей, грабя и сжигая все вдоль берега Нортумбрии.

– Три сотни кораблей, это, должно быть, огромное войско.

– Да, господин, разрушенные Кливленд и Голдернесс – тому свидетели. Ярлы боятся, что они не смогут собрать подобное войско. И… – Готфрид замялся, – твой брат Тости со всеми своими людьми…

– Значит, он – предатель, – проговорил Леофвайн сквозь зубы. – Гарольд будет огорчен, но сейчас не время для слез. Отдохни, Готфрид, я пошлю гонцов за королем.

– Его здесь нет?

– Нет, он поехал вниз по берегу, возможно, в Бошем, но где бы он ни услышал эти новости, он отправится в Лондон сразу же, и также сделаем и мы.

– Ансгар разослал гонцов по всем графствам, чтобы собрать воинов, – Готфрид был комендантом порта в городе. Он осушил рог и вытер рог рукой. – Так-то лучше. Я чуть не умер от жажды.

Вальтеоф склонил голову, потрясенный новостями. Он почувствовал, как поднимается волнение, как будто в нем, наконец, потекла кровь викинга Сиварда. Он обернулся к Леофвайну с горящими глазами.

– Что я должен делать, кузен?

– Отправляйся домой… – немедленно ответил граф. – Собери своих людей и иди к Йорку. Мы встретим тебя там, но понадобится какое-то время, чтобы собрать солдат и выйти в путь. Ты сможешь выйти быстрее, чем мы, и твои люди пройдут к тому времени половину пути до Йорка. Найди графов и помоги им, пока мы не придем.

Вальтеоф бросился в свою палатку, созывая Оти, Турольда Сокольничего и полудюжину своих людей, приехавших с ним из Рихолля, расположенного в нескольких милях от Петербороу. За четверть часа они были готовы к отъезду, и Леофвайн проводил его до ограды лагеря.

– Поезжай с Богом, мой маленький кузен. Если Ему будет угодно, мы встретимся в Йорке до того, как Харальд туда доберется. Он будет слишком занят грабежом, чтобы идти так же быстро, как мы, и, во всяком случае, ты с графами сможешь задержать его до моего прихода.

– А Тости?

– Тости может отправляться в ад, об этом я позабочусь. Они с Гарольдом когда-то были близки, так как они сверстники, но он всегда был хвастуном, и нам с Гуртем от него здорово доставалось, когда мы были детьми. – Он остановился, глядя на лошадь Вальтеофа. – Я не буду более называть его братом. То, что он делает сейчас, равносильно удару в спину Гарольду, и за это я убью его.

– И я, – подхватил Вальтеоф, но по другим причинам. Он жаждал отправиться в путь, чтобы вступить в бой за поруганную землю, которая была уделом Сиварда Дигера. Посмотрев на море, юный граф спросил:

– Что, если Вильгельм придет сейчас? Его кузен пожал плечами:

– Если придет, то придет, и мы узнаем, что Бог прогневался на нас, на Гарольда за преступление клятвы. – На минуту он замолчал, задумавшись, необычно мрачный. Но потом снова появилась его улыбка, и он хлопнул Вальтеофа по спине: – Но я отказываюсь в это верить. Мы разобьем северян и вернемся сюда, чтобы ни один нормандец не ступил на нашу землю. Молись, чтобы ветер не переменился и помешал Вильгельму.

– Наш берег будет незащищен.

– Да, так будет, – легко согласился Леофвайн. – Но Англия больше, чем просто линия утесов. Если Вильгельм придет, мы встретим его. Теперь отправляйся и возьми с собой этого дикого зверя, Борса. Увидишь графов, передай – Гарольд идет… – Он крепко сжал руку Вальтеофа. – Когда Гарольд идет, он идет быстро.

– От Лондона до Йорка две сотни миль.

– У нас есть лошади и ноги. Жди нас через две недели. Теперь в путь. – И он так хлопнул кобылу по загривку, что она неожиданно рванула вперед, а за ним бросился лающий Борс.

Вальтеоф приехал домой с такой скоростью, что покрыл все расстояние в два раза быстрее, чем обычно, и в полдень третьего дня они уже спускались по склону к узкой речке и деревне. Их взору открылись дивные поля и маленькая деревянная церковь с каменной колокольней, которую он построил в прошлом году. Слева был его собственный дом, окруженный пристройками, кухней, конюшней, кладовой. Въехав в ворота, он понял, что новость уже дошла до челяди, так как во дворе кипела бурная деятельность. Осгуд, предводитель его дружины, суетился, отдавая приказы, и Хакон, его конюший и сверстник, торопился принять поводья лошади, когда он спрыгнул на землю.