Текст книги "Демоны Микеланджело"

Глава 5

Болезненному осеннему солнцу не по силам долго озарять небосвод, пропитанные промозглой сыростью сумерки вытеснили его за горизонт. Следом за сумерками улицы заливала маслянистая темнота, такая, что не продохнуть. Микеланджело плотно притворил за собой двери и воззрился на визитеров.

Большей частью это были обычные уличные горлопаны и ободранцы, охочие до зрелищ, они швыряли камнями и палками, в руках у некоторых были факелы. Но с появлением решительного и крепкого человека, с всклокоченными темными волосами, разом притихли, сбились как свора бродячих собак вокруг группы монахов-доминиканцев, предводитель которой стоял на ступенях дома напротив. Рядом с ним успели поставить жаровню с углями, однако он не торопился протянуть руки к адскому жару, а держал сложенными у груди, спрятав в рукава рясы. Его голова была чуть склонена вниз, капюшон затенял лицо почти полностью, ветер приподнимал ткань грубой ткани, открывая взорам нос, больше похожий на птичий клюв.

Человек поднял лицо, вызволив капюшону съехать с головы вниз. Игра света и тени на этом лице заинтриговала бы живописца более, чем скульптора. Его лицо с крупными, рельефными чертами было оттянуто кожей цвета пергамента, оно эффектно выступало из темноты, казалось, его очи сверкают нетленным светом, исходившим из самой души. Он не боялся ни холода, ни ветра, ни булатной стали, ни самого прародителя Зла – это был святой отец Джироламо Савонарола, пророк и неистовый проповедник, человек, слово которого обрело такую власть над гражданами Флоренции, что могло одарить надеждой или обратить в пепел. По правую руку от него поблескивали сталью кирасы и алебарды городской стражи, а чуть поодаль сливалась с тяжелыми волнами мрака фигура палача. Среди жидкой грязи у его ног копошился какой-то закованный в кандалы несчастный, перемазанный грязью и собственной кровью.

Время от времени палач опускал на его плечи многохвостую плеть из сыромятных ремешков, увенчанных шариками свинца, тело вздрагивало и причудливо извивалось от боли. Микеланджело пришлось напрячь глаза, чтобы рассмотреть несчастного, узнать в нем маэстро Ломбарди оказалось непросто. Его одежда изорвались, нижняя сорочка перепачканная запекшейся кровью выбивалась сквозь разорванную ткань верхнего платья, кое-где еще сочилась кровь, щека превратились в сплошной кровоподтек, рука болталась как плеть, кандалы удерживались на нем только силой господнего промысла. Волосы свалялись в пасмы и торчали во все стороны, окружив голову жутковатым ореолом. Кожа его была настолько бледной, что даже в темноте на ней хорошо просматривался рубец, который шел поперек лба. Кожу повредила веревка: несчастного пытали, сдавливая череп наброшенной на голову петлей. Синьор Буонарроти попытался предположить, какое преступление низвергло безобидного медика в столь плачевное состояние и заставило палача таскать несчастного по ночным улицам на цепи, как мартышку, однако не смог придумать ничегошеньки подходящего к случаю.

* * *

Святой отец Джироламо не замечал негодящей овцы, его пламенный взор был устремлен на двери мастерской и прожег в толстенных дубовых досках сквозную дыру, если бы не переместился на Микеланджело:

– Каменотес?

Синьор Буонарроти поклонился вежливо, но не слишком глубоко – как давнему знакомому. Он многократно наблюдал нынешнее первое лицо Флоренции еще в стенах палаццо ди Медичи, куда монашествующего брата пригласили в качестве безобидно-пикантной приправы к философским беседам. В те забытые времена фра Джироламо было далек от священнического чина и великой славы проповедника и главного врага Папской Курии, как Флоренция от Рима. Неужели грехи Италии были так велики, что сделали этого человека пророком?[12]12
  Искаженная цитата, приписываемая Джироламо Савонароле – «Грехи Италии силой делают меня пророком».


[Закрыть]

Микеланджело выпрямился, избегая встречаться с ним взглядом, спросил:

– Верно. Работать с камнем – моя профессия. Никто во Флоренции не владеет ею лучше. Желаете заказать статую?

– Что? – выдохнули тонкие бесцветные губы проповедника, а брови взметнулись так, что кожа на лбу собралась складками. Если допустить, что святого отца Джироламо однажды объявят святым и Микеланджело придется изваять его статую, он отказался бы от мрамора, а отлил фигуру из металла – звонкого и сильного, как голос этого человека.

– Говорю, хотите заказать у меня скульптуру святого или великомученика?

– Святые вечно живут в сердцах праведных, им нет нужды в каменных истуканах, как божкам язычников, – святой отец выверенным жестом раскинул руки – словно желал обнять всех, собравшихся кругом. – И ты, каменотес, коли хочешь приносить пользу обществу, ступай в каменоломни, вырубать камень, из которого возведут дома презрения для сирот или стены лазаретов, тогда твой труд будет оправдан и нужен людям. Плодить и выставлять напоказ идолов, распаляющих похоть, дело греховно, – оратор воздел руку высоко над головой, словно желал упереть палец в самое небо и убедиться, что оно прочно как земная твердь, а не залито неосязаемым эфиром, выдуманным неокрепшими умами. – Грех, даже самое малое попустительство слабости, открывает врата дьяволу. Покайтесь, братья! Ибо грех отдает вас на волю черному колдовству, черти вьются хороводами в ожидании душ греховодников. Покайтесь! Ибо дьявол здесь, он уже таится рядом с нами, он крадется в темноте и отнимает жизни ваших детей! За ваши грехи, за гордыню и роскошества.

Многие с молитвой опустились на колени, в задних рядах истерично всхлипнула женщина. Святой отец сделал чуть заметный знак стражникам, скованного цепями маэстро выдернули из липкой темноты и швырнули в лужицу света, прямо на ступени под ногами святого отца.

– Этот синьор сознался, что передал вам, синьор Буонарроти, изваянный из мрамора идол древних язычников.

– Да, так и есть. Проклятая статуя… – ржавые оковы разодрали кожу на запястьях маэстро, ссадины сочились кровью, а слезы катились из глаз, оставляя за собой светлые борозды. – Я не причастен к колдовству, я всего лишь медик, как покойный дед[13]13
  Микеле Савонарола – дедушка Джироламо Савонаролы – известный ученый-гуманист, пропагандист естественного образа жизни, личный врач герцогов Феррары, известен трактатами «Каноническая практика» и «Об искусстве изготовления горящей воды».


[Закрыть]. Ваше святейшество, целую ваши ноги… Я медик, я спасаю людям жизни…

На четвереньках он преодолел несколько ступеней, попытался ухватить край рясы проповедника и поднести к губам. Хотя он трясся и корчился, его лицо сохраняло удивительное спокойствие. Святой отец брезгливо отпихнул его ногой:

– Жизнь смертных в руке Господа! – стражники как по команде бросились колотить несчастного древками алебард, пока он не скатился в лужу, а отец Джироламо воззрился на скульптора немигающими углями глаз, вопрошал:

– Покайся и ты, скарпелино. Скажи, получил ты статую от синьора Ломбарди?

Микеланджело пожал плечами:

– Если этого синьора зовут маэстро Ломбарди, я однажды приобрел у него порошок от головной боли. Не припомню, чтобы он владел статуей.

Святой отец повторил вопрос, на этот раз его голос громыхал подобно грому и разносился до самой городской стены:

– Вы получили статую в доме мессира Бальтасара, мага и чернокнижника, приспешником которого был этот синьор?

– Нет-нет-нет… я не был приспешником… я не помогал…Не знал, что этот колдовской ритуал оживит статую… Не знал, что в нее вселится злой демон и начнет убивать! Понимаете! Не знал!

– Отчего же мессир завещал все свое имущество вам, синьор Ломбарди? – из темноты, расплескавшейся по флорентийским улицам, подобно разлитым чернилам, вынырнул синьор Таталья, со всеми надлежащими атрибутами юридической практики, а следом за ним синьор подеста, собственной персоной.

– Он желал моего грехопадения… наверное… Я глубоко раскаиваюсь… отче!

– Хороший пес лает, защищая дом своего хозяина, и если разбойник бросает ему кость, он отодвигает кость в сторону и продолжает лаять! Диавол се тать в нощи, которая стремится проникнуть в дом Господень при каждом случае, а все верные Христу, должны быть подобны верному сторожевому псу. Вам следовало донести о бесчинствах вашего нанимателя пока он был жив, а значит, подвергнут искупительной каре, маэстро.

Синьор Ломбарди зарыдал, уткнувшись в грязные ладони, Микеланджело отвернулся, чтобы не видеть его унижения, и обнаружил в разбитом окне мастерской любопытные физиономии подмастерьев – выходит, мальчишки успели спрятать статую. Оставалось надеяться, что эта скромная хитрость поможет им уберечься от обвинений в колдовстве – прямой дороги на костер. Он глубоко вдохнул и распахнул двери:

– Прошу, входите, святой отец, и вы, синьоры! Негоже держать достойнейших граждан Флоренции на улице в такую погоду.

Святой отец окинул взглядом скульптуры, заготовки и мраморные блоки, сразу же опустил пергаментные веки, словно зрелище глубоко оскорбило его, принялся перебирать четки. Выточенные из солнечного янтарного камня бусинки сухо щелкали одна о другую, под их перестук и уточняющие реплики подеста, синьор Таталья коротко изложил Микеланджело о происшествиях последних дней, которые привели их небольшую депутацию в его мастерскую.

* * *

Итак, четыре дня назад у городской стены обнаружили тело восьмилетнего мальчика со сломанной шеей. Подобные печальные происшествия не редкость: ребятишки болтаются без всякого надзора, расшалившись, карабкаются на стену в малоподходящих местах, падают и ломают руки-ноги-головы. Двое других ребят, с которыми играл мальчик, уверяли, будто его позвал за собой какой-то дяденька в пышном венке на голове, однако же описать этого человека толком дети так и не смогли. Дивный головной убор для такого времени года! Ни праздников, ни карнавалов во Флоренции давным-давно не проводилось. Поэтому, выслушав доклад сержанта городской стражи, подеста принял решение и созвал консилиум из трех опытных врачей для осмотра тела ребенка. Они с точностью установили, что мальчик умер от удушения – веревку на его шее затянули с такой силой, что тонкие детские позвонки не выдержали и сломались. Однако след от удавки был едва заметен – сперва шею чем-то обмотали, обрекая несчастное дитя на долгую муку.

Буквально на следующий день, за суконными мастерскими обнаружили еще одного удавленника – подростка лет четырнадцати. Место там глухое, погода стоит по-зимнему холодная, сколько времени пролежало там тело, сложно сказать даже опытным медикам. Явствует, что он погиб раньше, чем мальчуган у городской стены, – около недели назад, так что никаких очевидцев происшествия не нашлось.

Обеспокоенные власти распорядились усилить дозоры. Эпидемия унесла многие жизни, других забрали в лазарет – в бреду они метались между небом и землей, пришлось наскоро пополнять городскую стражу новобранцами, многие из которых сами еще были неумелыми мальчишками. Один такой паренек обнаружил в жидкой грязи следы босых ног, что его немало удивило – поскольку за ночь лужицы успели покрыться тонкой корочкой льда. Вместо положенного доклада сержанту он самочинно помчался по следу. Невдолге его сотоварищи – дозорные – услышали сдавленные вопли и бросились было на подмогу, но безнадежно опоздали. Паренек умер на руках старшины, на его шее болталась удавка: полоска белого шелка. Стражники сразу же начали прочесывать квартал и успели заметить, как между домами, в сторону карантина, метнулся подозрительный человек. Собственно, вся его странность заключалась в том, что этот темноволосый, крепкого сложения молодой мужчина не имел на теле никакой одежды! Поймать его не удалось.

Сержант городской стражи решил, что подозрительный тип скрывается в карантине, и затребовал дежурного врача. Им оказался маэстро Ломбарди. Хотя ни лицом, ни статью на голого беглеца или человека, который подозвал мальчишку у городской стены, маэстро не походил и держался перед стражей с большой уверенностью.

За свою долгую карьеру судейского чиновника подеста перевидал много разбойников и убийц, среди них случались люди, убивавшие исключительно ради собственного извращенного удовольствия. Такие убийцы не глупы и очень хитры. Их разум функционирует непостижимым нормальному человеку образом, потому уличить их чрезвычайно сложная задача. Подеста тревожился, что имеет дело именно с таким случаем – все три убийства произошли в нескольких минутах ходьбы от чумного карантина. Сами посудите – много ли надо ума, чтобы спрятать тело убитого? Чего проще зашвырнуть удавленника в чумную повозку? Любому известно, что трупы загубленных мором сваливают в особый ров, который засыпают негашеной известью и землей. Такое тело никогда не найдут, однако убийца предпочел оставлять тела напоказ. Было в его манере убивать что-то настораживающее, он будет сеять смерть, пока его не остановят.

Подеста решил лично нанести визит в жилище маэстро Ломбарди: среди насельников особняка Бальтасара мог обнаружиться человек, отвечающий описанию. Святой отец Джироламо изъявил желание воспоследовать за ним, как подобает доброму пастырю.

* * *

Прислуга мессира Бальтасара скорбела по поводу своего безвременно почившего господина настолько, что успела буквально опухнуть от беспробудного пьянства. Кучера пришлось окатить водой из ведра, чтобы добиться ответа на вопрос – проживает ли в особняке мускулистый темноволосый мужчина? Кучер икнул, засмеялся и сообщил, что кое-кто подходящий в доме имелся, «спервоначала он весь собой был статуй, а потом встал и ушел». Ответ весьма заинтриговал святого отца Джироламо, который прозорливо заподозрил в происшествии колдовской след. Вся домашняя прислуга была доставлена в городской застенок, с целью выявить участников магического ритуала оживления статуи. Место главного подозреваемого занял маэстро Ломбарди, его подвергли пытке, не дожидаясь представителей святой инквизиции.

Чем туже сжималась веревочная петля на голове несчастного доктора, тем откровеннее становились его признания.

* * *

…Когда из ушей маэстро начала сочиться кровь, а глазные яблоки изготовились покинуть орбиты, христианское начало в нем взяло верх над темными силами. Он сообщил, что действительно наблюдал бесовские шабаши в лаборатории мессира, что означенный мессир летал, под башмаками скрывал копыта, а под шапочкой – петуший гребень, вызывал духов и демонов, посредством заклятий и магических тинктур. Однако сам синьор Ломбарди уклонялся от участия в подобном непотребстве. Отведав кнута, лекарь добавил, что, когда мессир Бальтасар скончался, его тело вытащили из карантина и швырнули в костер, не позаботившись отпеть. Проклятая душа мессира осталась в земной юдоли и вселилась в мраморную скульптуру, оживив ее. Омытая раствором вина с чародейским зельем статуя обрела плоть и способность передвигаться по собственной воле, разразилась злобным хохотом и покинула пределы домовладения. Он видел собственными глазами, как статуя изловила на заднем дворе двух куриц, свернула им шеи, отшвырнула прочь и, беззаботно насвистывая, направилась к соседней вилле…

* * *

Подеста узнал все эти факты из допросных листов, которые заполняются с большим тщанием, поскольку не присутствовал при пытке лично. Он опрашивал домашнюю прислугу покойного мессира. С перепугу весельчаки притихли, протрезвели и сообщил, что статуя действительно имелась. Была вырыта из земли на соседнем участке и сильно перепачкана грязью, поэтому ее держали в подсобном помещении при конюшне. Затем, по настоянию синьора де Розелли, проживающего по соседству, статую вымыли и передали ему. Законность прав синьора де Розелли на старинную скульптуру, обнаруженную в приделах его земельного участка, подтвердил поверенный, – синьор Таталья сделал шаг вперед и глубоко поклонился. Он же сообщил, что изваяние было передано на временное хранение синьору Буонарроти. Здесь подеста закашлялся и смешался, но вернул голосу уверенности и твердо попросил:

– Пожалуйста, предъявите нам статую, синьор Буонарроти.

– Выбирайте! – Микеланджело широким жестом указал на изваяния, теснившиеся по углам мастерской. – Любую, на ваш вкус, любезные синьоры.

– Синьор Буонарроти, боюсь вы недопонимаете серьезности своего положения, – отец Джироламо медленно оторвал взгляд от четок и вперил в точку между бровей Микеланджело. – Вы – пособник колдуна и убийцы. Ясно?

– Простите святой отец, мою невольную дерзость, – Микеланджело поклонился, ему с трудом верилось, что несколько лет назад он сидел за одним столом с этим человеком, болтал и обменивался шутками на равных, как все, кто пользовался благословенным расположением Лоренцо ди Медичи, Великолепного правителя Флоренции. Глаза фра Джироламо были совсем другими – сейчас они утратили живость, словно их заполнили свинцом изнутри, в день, когда присвоили звание святого отца. Он продолжил, придав голосу столько учтивости, сколько вообще был способен. – Мне неизвестно, какая из статуй отправилась гулять нагишом на глазах маэстро Ломбарди. Пусть с вашего благословения укажет на нее пальцем, если увидит эту статую здесь.

Подеста и правовед переглянулись за плечом святого отца.

– Это логично, – виновато пробормотал синьор Таталья.

– Действительно, нет фактов, подтверждающих, что свидетели и маэстро Ломбарди говорят об одной и той же скульптуре, – добавил подеста.

Святой отец посуровел и подал знак страже.

В мастерскую без промедления втащили маэстро Ломбарди. Измученный, он едва держался на ногах, его бледность была более пугающей, чем белизна цельного куска мрамора. Бедолага свалился на пол, как куль, раньше, чем прозвучал вопрос. Святой отец велел немедля послать за тюремным лекарем. Сержант тюремной стражи виновато ссутулился, принялся что-то торопливо шептать ему на ухо. Речь его сводилась к тому, что врачей в терзаемом эпидемией городе осталось мало. Острожные и расчетливые давно покинули Флоренцию, остальных выкашивает болезнь, даже тюремный лекарь занят в лазарете. На счету каждый, кто может держать в руках ланцет и смешивать порошки от жара. Святой отец слушал его, легонько кивал головой, и блики света скользили с тонзуры из рыжеватых волос на кожу, отчего черты лица проступали еще резче и контрастнее – сейчас он показался Микеланджело человеком, уставшим до безразличия. Отточенным жестом он указал на бесчувственного маэстро.

– На все воля божия. Господь – единственный истинный правитель Флоренции, пусть он решит, насколько глубоко раскаяние этого человека, и дарует ему жизнь и избавление или смерть. Верните этого медика в карантин. – Он держал многозначительную паузу, пока стражники уволокли сомлевшего эскулапа, и продолжил. – Доставьте сюда прислугу из дома покойного мессира Бальтасара.