Текст книги "Ученик пекаря"

Глава 24

Джек проснулся, полный желания скорее встать и отправиться в путь. Мелли еще спала, но старуха, видимо, поднялась давно: в очаге уже горел огонь, и в горшке варилась овсянка. Хозяйка улыбнулась Джеку и приложила палец к губам, делая ему знак не будить Мелли.

Она налила овсянки в миску, сдобрила ее свиным жиром и подала Джеку, сунув ему при этом что-то в руку. Это была блестящая золотая монета. Джек хотел тут же вернуть ее назад – этот золотой старуха могла скопить разве что за пять лет. Но старуха не взяла монету. Поскольку все это делалось молча, Джек не мог ни возразить, ни поблагодарить – и это, должно быть, отвечало замыслу хозяйки.

Джек наслаждался теплом утренней, неярко освещенной кухни. Веселый огонь и запах тушеной свинины напоминали ему о замке. Джеку захотелось что-то сделать, захотелось погрузить руки в муку и вдохнуть сытный запах дрожжей. Он встал и начал шарить глазами по кухне. Если его жизни в замке Харвелл настал конец, можно хотя бы хлеб испечь в память о ней.

– Что ты ищешь, парень? – шепнула хозяйка.

– Хочу испечь вам хлеб. Это единственное, чем я могу вас отблагодарить.

– Моя печь для этого не годится. Я ношу тесто в деревню.

– Но у вас ведь есть мука, дрожжи и свиной жир?

– Есть.

– Тогда я замешу подовый хлеб.

Женщина достала требуемое. Джек отмерил в горшок муку и поставил ее к огню греться. Потом смешал воду с молоком, добавив дрожжи лишь тогда, когда смесь стала теплой на ощупь. Мастер Фраллит уверял, что хороший подовый хлеб получается, только если все его составляющие замешиваются теплыми, «как кровь распаленной девственницы». Добавив яйца и свиной жир, Джек поставил тесто подходить. Требовалось два полных часа, чтобы тесто стало подобающе ноздреватым.

Джек с удивлением обнаружил, что за ним наблюдают. Мелли проснулась и молча смотрела, что он делает, с каким-то новым выражением на бледном лице. На миг Джек позволил своим мыслям воспарить. Быть может, между ними все-таки что-то да есть? Мелли смотрела на него так нежно, и ее синие глаза были так выразительны. Он смутился, вспомнив, что руки у него в муке и пальцы вымазаны жиром. Но он поборол желание почиститься, пригладить волосы или повернуться к Мелли спиной. Он пекарский ученик и не станет притворяться иным.

Мелли первая отвела глаза, встала и налила себе пахты. Ее рука дрожала, когда она ставила на место кувшин.

Джек, заставляя себя не торопиться, взял тряпку и стал обтирать руки. Что это стряслось с Мелли вчера? Ее вдруг охватил озноб, и она испугалась, словно увидела что-то скрытое от других. Будущее? Джек не хотел думать о будущем – прошедшие недели убедили его в том, что на судьбу полагаться нельзя. Меньше двух месяцев назад он был уверен, что всю жизнь будет пекарем, – а теперь не знает даже, где проведет следующую ночь.

Став пекарем, он вел бы спокойную, размеренную жизнь, всегда имел бы еду на столе и теплый кров – но Джек уже знал, что не довольствовался бы этим. Жизнь на кухне замка представлялась ему теперь пустой и однообразной. Да, он расстался с этой жизнью против своей воли – зато теперь он свободен делать все, что хочет, свободен сам строить свое будущее. Мелли могла увидеть впереди только пустоту – ничто не предопределено заранее, все еще можно изменить к лучшему.

– Держи, парень. – Старуха подала ему новые камзол и плащ. – Примерь, пока тесто подходит, – посмотрим, впору ли будут. Это вещи моего мужа, а он был не такой высокий и крупный, как ты. – Джек натянул камзол – он оказался немного тесен. – Да-а. Остался бы ты еще на денек, я б тебе его расставила.

– Ничего страшного. Спасибо вам за все. – Джек посмотрел в глаза старухе. Он знал, что она оскорбится, если он упомянет о монете, и ничего не сказал.

– Теперь твоя очередь, девушка. – Старуха достала плотное шерстяное платье, простое, но красивого цвета. – Должно подойти – подол я подшила.

Мелли стеснялась снять свое платье, и Джек вышел, чтобы дать ей переодеться.

День занялся ясный и холодный, без намека на дождь – в самый раз для путешествия. Джек шел по проселку к большой дороге, глядя на восток. Там, впереди, лежали Халькус, Аннис и Брен – дивные, полные великих возможностей страны. Он почти жалел, что не может уйти теперь же, один, – так не терпелось ему начать ковать свое будущее. Довольно спасаться бегством, довольно бояться – он выберет свою дорогу и пойдет по ней не оглядываясь.

И вдруг он снова увидел мысленным взором перепуганных наемников, валящихся с коней. Это было предостережение – он должен помнить, на что способен. Он непредсказуем и опасен для окружающих. Джек невольно вздрогнул, и вся его бодрость пропала. Он повернул обратно к дому, не желая больше оставаться один.

Он прошел согнувшись в низкую дверцу и увидел Мелли, уже надевшую синее платье, которое очень шло к ее глазам, тоже синим, и темным волосам. Она – дочь лорда Мейбора, подумал Джек. Как мог он возомнить хотя бы на миг, что столь высокородная и гордая девица может питать к нему какие-то чувства?

– Ты как раз вовремя! – воскликнула старуха. Она уже вылила тесто на каменный противень, и хлеб почти испекся. – Ладно, парень, – сказала она, увидев взгляд Джека, – я слишком стара, чтобы целое утро ждать, пока оно подойдет как следует. Притом вы скоро уходите, и я не хотела, чтобы ты возился с тестом, вместо того чтобы отдохнуть. – Она выложила хлебы на блюдо. – Ешьте – вам целый день предстоит шагать, а полный желудок – лучший друг путника.

Джек с Мелли уселись за стол и принялись уплетать горячий хлеб с маслом и сыром. Старуха в это время увязывала узлы.

– Я заметила, Джек, что у тебя нет никакого оружия. – Джек только сейчас вспомнил, что где-то потерял свой меч. – Всем известно, что на дорогах неспокойно, поэтому возьми вот это. – Старуха подала ему длинный, грозного вида нож – Я режу им свиней.

– Как же вы будете резать их без него? – спросил Джек, запив последний кусок хлеба кружкой эля.

– Буду глушить их дубинкой. – Женщина широко улыбнулась, и Джек не понял, серьезно она говорит или шутит. – Я положила сюда твердый сыр, – сказала она, водрузив оба узла на стол, – и столько соленой свинины, сколько вам под силу унести. Есть там и другие вещи, которые могут вам понадобиться.

Джек поднял узлы, неожиданно тяжелые.

– Вы были так добры к нам.

– Да, – поддержала Мелли. – Мы стольким вам обязаны, не знаю, как вас и благодарить.

Старуха сморщилась, стараясь сдержать слезы.

– Это я должна вас благодарить. Вы доставили мне много радости. – Она открыла перед ними дверь.

– Я должен предостеречь вас кое о чем. – Джек хотел сказать, чтобы она остерегалась людей, которые будут их разыскивать, но старуха перебила его:

– Не надо ничего говорить. Я уж много лет обманываю всех в округе и поднаторела в этом деле. – Она давала им понять, что не поколеблется солгать в их защиту. Джек подошел и поцеловал ее в щеку.

– Никогда не забуду вашей доброты. – Он махнул Мелли, готовой расплакаться, и они вдвоем вышли на дорогу.

* * *

– Таул, ты здоров? – Таул кинул на мальчика сердитый взгляд, но тот не испугался. – Я к тому, что ты стал на себя не похож с тех пор, как мы побывали вчера в той таверне. – Не дождавшись ответа, Хват продолжил: – Стоит ли принимать так близко к сердцу бред какого-то старого пропойцы? Он сам не знает, что городит. – Хват помедлил и спросил: – А что это такое – Ларн?

– Тише, мальчик.

Они ехали вдоль высокой, увенчанной серебристыми пиками горной гряды. Тропа, пролегающая по склону, была опасна: камни и земля то и дело осыпались из-под копыт. Пони чувствовал себя здесь как дома, но кобыла ступала с трудом. Таулу приходилось тщательно выбирать дорогу, чтобы не дать лошади оступиться. Пони находил дорогу сам и был, как видно, весьма рад наступившему похолоданию.

Таул знал, что поступает с мальчиком нехорошо, но не мог выбросить из головы эти слова: «Ларн! У тебя в глазах печать Ларна». Нет, это не просто бред сумасшедшего. Пьяница понял, что Таул побывал на Ларне. Какой же силой обладает это проклятое место, если так метит человека?

«Теперь я трижды заклеймен», – подумал Таул, взглянув на свои кольца и на шрам, пересекающий их. Одну печать поставил Вальдис, другую – семья, третью – Ларн. От первых двух клейм ему никогда не избавиться: одно оповещает о том, кто он есть, другое – о том, что он сделал. Оба связаны столь же неразрывно, как оракулы со своими камнями, и разлучить их нельзя: они отражают его судьбу и его прошлое.

А теперь на нем появилось еще одно клеймо. Неужто Ларн как-то изменил его? «Будь осторожен, когда речь зайдет о цене», – сказал ему Старик. Или Ларн сделал с ним что-то, о чем Таул сам не знает? Он по-прежнему в полном здравии – если не душевном, то телесном. Быть может, в его взгляде отпечатались муки оракулов – так, как отпечатались они в душе? Чем больше Таул думал об этом, тем больше хотелось ему повидать Бевлина. Мудрец поможет ему, мудрец будет знать ответ.

Таул послал лошадь вперед, торопясь добраться до Несса. Несс лежит не дольше чем в двух днях пути, а оттуда всего несколько дней до Бевлина.

– Таул! – прервал его думы мальчик. – Ты едешь слишком быстро. Твоя лошадь не привыкла бегать по горам.

– Не учи меня, как ездить верхом, малый, – рявкнул Таул, сам того не желая.

– Да что с тобой такое? – испуганно спросил Хват, и Таул пожалел, что не сдержал себя.

– Не обращай на меня внимания, Хват. Я сержусь не на тебя. Просто мне о многом надо подумать. – Он придержал лошадь. – Может, остановимся и пообедаем? Вон там, впереди, виден лужок – лошади смогут попастись.

На лице Хвата, к радости Таула, отразилось большое облегчение.

– У меня еще остались козлятина и сыр, – сказал Хват, спеша угодить другу.

– Вот и славно! – с деланным весельем воскликнул Таул. – Я съем сыр, а ты – козлятину.

– Опоздал, – сказал Хват, запихивая в рот последний кусок сыра.

– Между прочим, Хват, ты никогда не рассказывал мне о своей жизни в Рорне. – Таул довольствовался ломтем жареной козлятины. Ее вкус не улучшился после того, как она сутки провалялась в котомке у Хвата.

– А что тебе рассказать? – громко рыгнув, спросил Хват.

– Как ты, к примеру, оказался на улице?

– Да очень просто, Таул. Куда еще податься парню, не обученному никакому ремеслу, как не на улицу? Начинал я затычкой.

– Что такое «затычка»? – Таул прилег на траву, запахнувшись в плащ, – становилось все холоднее.

– Чему вас там учат «на болотах», только торф резать, что ли? Затычка – это тот, кто работает на бегунца. А бегунец, – терпеливо пояснил Хват, – собирает подати для Старика. О Старике-то ты, надеюсь, слышал?

– И что же ты делал, когда был затычкой?

– Ну что... собирал деньги, бегал с поручениями, носил записки, засыпал кровь опилками... мало ли что. Я тогда был сопляком, и платили мне мало – потом-то я продвинулся.

– Продвинулся куда? – Таул не понял, шутил Хват или нет, говоря об опилках. Мальчишка произнес это так, между прочим – вряд ли он острил.

– В караульщики. Да не у кого-нибудь – у самого знаменитого рорнского вора. – Хват умолк, явно ожидая вопроса.

– Это у кого же? – подыграл ему Таул. Хват прижал палец к носу.

– Не могу назвать тебе его имени, друг, – потому-то он и знаменит, что ни разу не попался. Он взял с меня клятву молчать и сказал, что меня поразит дурная болезнь, если я хоть кому-нибудь скажу его имя. Это он научил меня всему, что я знаю. Он же дал мне это имя. Сказал, что я парень способный и что имя должно быть мне под стать. С тех пор меня все зовут Хватом, – с гордостью произнес мальчик. – Он был великий человек и непревзойденный вор.

– С чего же ты взялся шарить по карманам?

– Караульщиком много не заработаешь. Это почетная должность, но не денежная. Один хороший приятель предложил мне пойти в карманники, и я согласился не раздумывая. – Хват растянулся на земле и собрался соснуть, давая понять, что его рассказ окончен.

Таулу хотелось узнать, о многом ли Хват умолчал, – в словах мальчишки он не сомневался, но чувствовал, что Хват придерживает кое-что про себя. Но Таул, как никто, понимал, что не обо всем можно рассказывать, поэтому не стал больше задавать вопросов и дал Хвату уснуть.

* * *

Ночь Мейбор провел в спальне своей дочери. Он привык к виду крови на ратном поле, он видел отрубленные части тела и солдат, рассеченных на куски, – но зрелище освежеванного тела в его постели оказалось ему не под силу. Он кликнул слугу, Крандла, и тот одел его и увел, пока не унесли тело.

Мейбор не мог даже подумать о том, чтобы лечь спать в той кровати, где лежала мертвая Лилли, и дожидался капитана гвардии в комнате Меллиандры. Тот явился, предусмотрительно захватив с собой кувшин крепкого вина. Мейбора, разумеется, никто не подозревал. Он был лорд, а жертва – всего лишь служанка.

Сам Мейбор хорошо знал, кто совершил это злодеяние и почему, но ничего не сказал гвардейцу: лорды должны улаживать свои распри между собой. Мейбор не желал нарушать этот неписаный закон. Он сам разберется с Баралисом.

Королевский советник горд, а гордый человек не любит проявлять слабость. Когда Мейбор пригрозил Баралису мечом, тот дрогнул – и горничная Лилли заплатила жизнью за это минутное унижение. Мейбор проклял себя за то, что не зарубил тогда Баралиса.

Мейбор устал. Он долго не спал, но дело заключалось не только в этом. Он устал получать удары от Баралиса, устал разыскивать свою дочь. Он запустил пальцы в седеющие волосы, думая, чем ответить на последний выпад королевского советника. На сей раз Баралис перешел все границы. Он, конечно, не сам это сделал – он слишком брезглив, чтобы марать руки кровью. Он наверняка поручил эту работу своему недоумку Кропу.

Мейбору казалось, что Баралис стоит за всеми недавними событиями, расстраивая его, Мейбора, планы и пытаясь его отравить. Мейбор сидел на постели в глубокой задумчивости. Надо будет вести себя более расчетливо. Он должен сравниться умом и хитростью с Баралисом, если хочет его одолеть. Королевский советник взял на вооружение двуличие и интригу – пора и ему, Мейбору, прибегнуть к тем же методам. Он улыбнулся бледной, бескровной улыбкой. Он побьет врага его же оружием.

– Ваша милость.

Мейбор вздрогнул, увидев слугу, и сказал с тяжким вздохом:

– Чего тебе, Крандл?

– Королева требует вас к себе.

– В этот час? – Слуга кивнул. – Беги скорее ко мне и принеси тот новый костюм, красный с золотом. Живо!

Слуга повиновался, а Мейбор, став перед зеркалом, принялся приглаживать волосы и чистить зубы сухой тряпицей.

Слуга мигом вернулся и стал одевать своего господина. Крандл прихватил с собой пахучие масла для укладки волос и веточку розмарина для освежения дыхания. Мейбор, удовлетворенный своим видом, отправился к королеве.

Из крыла, где жили придворные дамы, он спустился во двор, отделявший мужские покои от женских. Там маячила знакомая фигура – его сын Кедрак. Мейбор не сомневался, что сын пришел предложить свою помощь в отмщении за то, что произошло ночью. Кедрак был чернее тучи – Мейбор, не имея времени точить с ним лясы, продолжил свой путь.

– Отец! – крикнул Кедрак так, что Мейбор остановился. – Вы бежите от своего сына? – Юноша говорил холодным, вызывающим тоном.

– Меня ждет королева, Кедрак. Поговорим после.

– Нет, отец, сейчас, – прошипел сын. – Девушка, которую нашли с ободранной кожей в вашей постели, была горничная по имени Лилли? – Мейбор молчал. – Это так?

– Да, это была она. Но это никак не должно задевать тебя, сын мой. Она была обычной потаскушкой – не из-за чего впадать в гнев.

– Вы правы, она была потаскушкой. Я сержусь не на нее, а на вас, отец. – В голосе Кедрака звучало презрение. – Вы увели ее прямо у меня из постели. Вам что, было невмоготу или вы хотели этим что-то доказать?

Мейбор ударил сына по лицу.

– Как ты смеешь так говорить со мной?

Кедрак вызывающе улыбнулся, держась за щеку, на которой остались следы отцовских пальцев, посмотрел Мейбору в глаза и пошел прочь.

Мейбор вздохнул с облегчением. Кедрак слишком горяч, слишком горд. Нельзя позволять женщине, особенно простой служанке, становиться между мужчинами. Однако Мейбор должен был признать, что с большим удовольствием отвесил сыну оплеуху. Ничего, мальчик скоро опомнится. Мейбор ускорил шаг – он не мог больше заставлять ждать королеву.

– Войдите, – молвила она, и Мейбор, войдя в роскошный чертог, низко поклонился ей.

– Желаю вам доброго дня, ваше величество.

– О, лорд Мейбор! – Королева ласково улыбнулась ему и протянула руку, которую Мейбор поднес к губам. – Меня глубоко огорчило известие о несчастье, случившемся в вашей комнате. Скажите, лорд Мейбор, не догадываетесь ли вы, кто мог совершить это бесчеловечное деяние?

– Ума не приложу, ваше величество. – Он подозревал, что королева знает больше, чем говорит.

– Какая трагедия! Мне сказали, что вы этой ночью спали не у себя. – Королева налила им обоим вина и пригласила Мейбора сесть.

– Да, я спал... в другом месте. – Случай был неподходящий, чтобы упоминать о дочери.

– Вполне понятно, отчего вам не захотелось спать в своей кровати. – Королева подала Мейбору кубок. – И поэтому я решила сделать вам подарок.

– Подарок, ваше величество? – Королева никогда еще не была к нему столь милостива – она сама налила ему вина, а теперь еще хочет подарить что-то. Мейбор насторожился. Такое радушие необычно для королевы – уж не хочет ли она сообщить ему дурную весть?

– Я приказала забрать вашу кровать и сжечь ее, а взамен дам вам новую. Это прекрасная резная кровать, изготовленная большими мастерами более двухсот лет назад. Город Исро преподнес ее нам с супругом в день нашей свадьбы.

– Ваша щедрость ошеломляет меня, ваше величество. – Мейбор знал, о какой кровати она говорит. Эта вещь стоила целое состояние – она была вырезана из ценнейшего темного дерева и украшена золотом и драгоценностями. Его подозрения усилились: с чего это королеве вздумалось сделать ему столь роскошный подарок?

– Вы будете спать в ней этой же ночью, лорд Мейбор. – Королева заздравным жестом подняла кубок. Выпив вина, она немного изменилась в лице и прошлась по комнате, остановившись у окна. Некоторое время она молчала, глядя на двор за окном, и наконец сказала: – Боюсь, что должна огорчить вас, лорд Мейбор. – Она по-прежнему не смотрела на него. – Я не могу более продолжать поиски вашей дочери. Гвардия нужна мне для иных целей.

– Понимаю, ваше величество. – Мейбор окончательно убедился в том, что кровать и милостивый прием должны были подсластить ему это известие.

– Вот уже почти месяц, как ищут ее, и завтра я отзываю моих гвардейцев. – Королева наконец обернулась к нему. – Мейбор, даже если бы Меллиандра теперь и нашлась, я не смогла бы благословить эту помолвку. Невеста моего сына должна быть безупречна. Мы не знаем, где была ваша дочь все это время и с кем общалась. Будущая королева, которая займет мое место, должна иметь незапятнанную репутацию. Мой сын не может обручиться с вашей дочерью. – Королева склонила голову. – Мне очень жаль, лорд Мейбор, но таково мое решение.

– Как будет угодно вашему величеству, – ответил Мейбор, стараясь говорить твердо. – Могу ли я узнать, кого вы прочите на место моей дочери?

– Вы первым узнаете имя невесты, когда таковая найдется, – с непонятной Мейбору резкостью сказала королева. – Надеюсь, мне нет нужды говорить вам, лорд Мейбор, сколь высоко я ценю вашу неизменную преданность и поддержку. – Это было самое большое извинение, какое могла позволить себе королева. Этими словами она просила Мейбора смириться с ее решением и остаться верным ей. Она нуждалась в его поддержке, но он не собирался ни в чем уверять королеву: они оба знали, что его верность стоит дороже, чем украшенная самоцветами кровать.

– Я хорошо знаю, ваше величество, сколь многое зависит от моей преданности. – Он помолчал, чтобы дать ей вникнуть в истинный смысл его слов. – И могу обещать вам, что ничего не стану предпринимать второпях. – Он низко склонился, прошуршав шелком одежд. – А теперь, с позволения вашего величества, я хотел бы удалиться.

Идя к двери, он украдкой оглянулся и увидел позади весьма озабоченную женщину.

* * *

Баралис шел на встречу с новыми наемниками. Кроп условился, что они будут ждать его вблизи убежища. Из первого отряда только трое могли быть пригодны, и только Трафф, вожак, остался полностью цел и невредим. Баралис знал, как люто ненавидит его Трафф и как жаждет от него освободиться, но не собирался выпускать наемника из своих когтей. Траффа может освободить только смерть.

Баралис воспрянул духом. С Мейбором и горничной все прошло успешно – весь замок толковал об этом. Удачу дополняло то, что девица спала также и с сыном Мейбора, – это непременно вызовет какие-то трения между отцом и сыном. Быть может, стоит даже поговорить с Кедраком – никакого напора, так, легкая разведка: оскорбленный сын может стать ценным союзником против отца. Поживем – увидим, решил Баралис. Сам он не имел семьи, и ему трудно было судить о прочности семейных уз.

Баралис почти что жалел Мейбора. Найдя девушку, тот, должно быть, испытал недурную встряску, а сегодня, если Баралис судит верно, Мейбор получит еще один удар. Баралис знал, что королева вызвала Мейбора к себе, и сильно подозревал, что речь у них пойдет о невозможности назначенной ими помолвки. Да и пора бы – осталось всего два дня. Даже если злополучная девушка найдется, ее уже, вероятно, не успеют доставить в замок к сроку.

Бедняга Мейбор – все вышло не так, как он задумал! Баралис с насмешливым участием покачал головой. Мейбор потерял и дочь, и любовницу, и случай посадить на престол нового короля, а возможно, и привязанность своего старшего сына. За ним нужен будет неусыпный надзор. Мейбор питает не меньшую страсть к мщению, чем сам Баралис, и непременно попытается отомстить врагу.

Еще несколько дней – и планы Баралиса осуществятся. Королева, хоть и с большой неохотой, пригласит его к себе. Им есть о чем поговорить. Она проиграла пари и должна платить. Баралис сознавал, что поставил ее в трудное положение: ей пришлось вернуть свое слово Мейбору, человеку, на которого она опиралась, чтобы держать в повиновении лордов более низкого звания. К тому же Мейбор жертвовал большие суммы на войну с Халькусом, не говоря уж о его людях и его землях, где велись бои.

Королева, должно быть, сейчас пребывает в тревоге, не зная, как уплатить свой долг и при этом сохранить преданность Мейбора. Но Баралис ни на миг не сомневался, что она сумеет это сделать: она не новичок в государственных делах. По правде говоря, она куда лучший политик, чем был ее несчастный хворый муженек даже в лучшие свои годы.

К убежищу Баралис предусмотрительно шел через лес. Незачем новым наемникам знать о его укрытии, пока они не поступят к нему на службу. Он уже видел их вдалеке – и они тоже наверняка смотрят на него: они, как и все, кто побыл в Харвелле хоть день, должны были наслушаться всяких россказней о нем. Они немного побаиваются, держатся начеку и с опаской глядят на него, идущего к ним в своих черных одеждах.

– Добрый день, господа, – произнес он тихо – пусть напрягут уши, чтобы расслышать его.

– Вы лорд Баралис? – спросил один.

– Да, это я. – Он обвел их взглядом, заглянув в глаза каждому.

– Вы хотите взять нас на службу? – довольно смело спросил тот же человек.

– Да, и хорошо заплачу.

Во взорах наемников блеснула жадность.

– Я слыхал, что люди, которые служили вам прежде, погибли в лесу, – набивал цену вожак.

– Их погубила собственная неосмотрительность. Этого не случилось бы, будь у них лучший предводитель.

– Что вы хотите нам поручить?

– Для начала нужно будет выследить и схватить двух человек. После вы понадобитесь мне для других дел.

– Сколько даете?

– Пять золотых на брата.

– Идет! – вскричал вожак. Дурак, подумал Баралис. Трафф выторговал все восемь.

– Держи. – Он бросил вожаку кошелек. – Сегодня же и приступайте.

– Опишите мне тех, кого надо найти.

– Это двое юнцов. У девушки длинные темные волосы и белая кожа, парень – высокого роста, с каштановыми волосами. Они путешествуют пешком и, насколько я понимаю, движутся на восток. На их след вы можете напасть южнее замка, близ заброшенного охотничьего домика. Если не найдете их в течение недели, явитесь обратно ко мне. – Баралис пошел прочь, но остановился. – Не приближайтесь к парню открыто. Старайтесь захватить его врасплох – лучше всего спящим.

– Мы найдем их и доставим сюда.

– Нет, сюда их везти не надо. Убейте их и заройте где-нибудь.