Текст книги "Ученик пекаря"

Глава 26

Баралис устал ждать приглашения королевы. Уже два дня как истек срок заключенного им пари, а она до сих пор не зовет его к себе. Она играет с ним, вынуждая ждать, стремится получить хотя бы ничтожное преимущество в этом поединке двух самолюбий. Пора ее поторопить. Он вынашивал свои планы много лет и не потерпит проволочек.

– Пора одеваться, – велел он Кропу. – Я нанесу визит королю.

Одевшись подобающим образом, он спрятал под плащом склянку с маслом, которая должна была послужить ему оправданием, и направился в королевские покои, шурша шелком одежд. У покоев королевы стража скрестила копья, давая понять, что войти нельзя. Баралис прошел мимо, зная, что стражники не замедлят доложить своей госпоже о его появлении.

Наконец он пришел к самой роскошной двери во всем замке. Отлитая из бронзы, она представляла сцены из истории Четырех Королевств. Здесь были Харвелл, Рескор, Гравелл и прочие короли былых времен – выше и красивее, чем при жизни. А ведь предки Лескета, с ехидством подумал Баралис, все как на подбор были уроды и коротышки.

– Стой! – крикнул часовой. – Никто не входит сюда без позволения королевы.

– Известно ли тебе, что это я поставляю королю его новое лекарство, которое так ценит королева? – Часовой кивнул – об этом знал весь замок. – Так вот, – мягко и убеждающе продолжал Баралис, – я изготовил новое масло, которое должно вернуть гибкость плечу короля. И хочу испробовать его, прежде чем оповещать о нем ее величество. Мне не хотелось бы вызывать у королевы ложные надежды. Ты окажешь королю с королевой большую услугу, если впустишь меня. – Голос Баралиса звучал теперь совсем тихо и завораживающе. – Я не причиню его величеству никакого вреда. Ты даже можешь войти со мной вместе и побыть там, пока я не уйду.

– Покажите мне это масло. – Баралис, поняв, что победил, достал из-под плаща склянку, и граненое стекло таинственно сверкнуло. – Хорошо, лорд Баралис, вы можете войти, но не дольше чем на несколько минут.

Тяжелая дверь бесшумно отворилась, и Баралис вступил в покои короля. Синие с золотом ковры и гобелены заглушали звук его шагов. Зачем вся эта роскошь прикованному к постели королю? Первая комната служила приемной, и Баралис прошел через нее в опочивальню.

При короле находились знахарка и верховный банщик, довольно важное лицо, имевшее в своем ведении ночной горшок короля. Их удивило появление Баралиса, но он не собирался вступать в объяснения с людьми столь низкого звания.

– Какая неожиданность, лорд Баралис! – сказал верховный банщик; знахарка же слишком хорошо знала свое место, чтобы высказываться.

– Если это неожиданность, то она, надеюсь, послужит на благо королю. – Баралис раскупорил свою склянку.

– Лорд Баралис, – осторожно вмешалась знахарка, – если вы намерены пользовать короля содержимым этого флакона, не могу ли я сперва взглянуть, что это такое?

– Заваривайте свои травы, женщина! – Баралис приблизился к спящему королю: новое лекарство, ко всем своим достоинствам, обладало и снотворным действием.

– Ваша милость, умоляю вас не нарушать сон короля. Отдых действует на него благотворно, – с тревогой произнес верховный банщик.

– Вздор, любезный. Беда как раз в том, что король спит слишком много. – Баралис нес что попало, лишь бы протянуть время до ожидаемого прихода королевы. Чтобы ускорить это событие, он встряхнул короля, и знахарка тут же выбежала вон – без сомнения, уведомить королеву. Король проснулся и устремил мутный взор на Баралиса. Он силился сказать что-то, но вместо звуков на губах пузырилась слюна.

– Лорд Баралис! – раздался позади гневный голос королевы. – Как посмели вы войти к королю без разрешения?

– Ваше величество. – Баралис склонился в низком, грациозном поклоне.

Королева подошла к изголовью мужа.

– Вы разбудили его! Извольте объясниться!

– Ваше величество изволили сказать, что я вошел без разрешения. Но у кого в таком случае я должен был испросить это разрешение? – Баралис знал, что Аринальде прекрасно известен закон Четырех Королевств, не допускающий королеву к верховной власти даже в случае болезни или смерти короля. Королева Аринальда правила страной, не имея на то законных полномочий. Двор ради единства и безопасности государства закрывал глаза на упомянутый закон.

– Лорд Баралис, вы затрагиваете опасный предмет, – с угрозой произнесла королева.

– Опасный для кого, ваше величество? – не менее грозно ответил Баралис.

– Зачем вы пришли сюда? – спросила, отступив, королева.

– Вашему величеству это должно быть известно. За вами числится долг.

– И вы, чтобы заставить меня вернуть его, использовали короля, – с отвращением молвила королева.

– Кажется, моя попытка увенчалась успехом. – Баралис позволил себе слегка улыбнуться.

– Я не стану больше говорить с вами сегодня, лорд Баралис. – Это означало, что она приказывает ему удалиться.

– Как будет угодно вашему величеству. Однако я все же настаиваю, чтобы завтра вы дали мне аудиенцию.

– Вы забываетесь, лорд Баралис. – Королева, казалось, была близка к тому, чтобы ударить его.

– Приношу извинения вашему величеству. Я хотел сказать «надеюсь».

Королева, конечно, не поверила ему, но это уже не важно: она его примет.

– Извольте немедленно удалиться отсюда. – Королева повернулась к Баралису спиной. Он низко склонился перед королем и вышел.

Баралис возвращался к себе не спеша, очень довольный: все прошло так, как он задумал. Он не только добился аудиенции, но и напомнил королеве, сколь шатко ее положение.

* * *

Таул проклинал снегопад – из-за него они попадут к Бевлину по крайней мере на день позже. Они выехали из Несса третьего дня утром, и уже тогда было видно, что будет снег, – тучи затянули небо серым пологом, и земля под ногами стала чуть мягче.

Таул остался доволен новым плащом и камзолом. Если их и правда шила Кендра, она потрудилась на славу. Вещи были раскроены и сшиты безупречно, швы прямые как стрелы. Торговец все-таки не утерпел и подбил плащи тканью того цвета, который отверг Таул. Хвату багряная подкладка очень понравилась, и он надел своей плащ наизнанку.

Придя за своим заказом, Таул испытал большое облегчение – девушка так и не показалась. Ему очень не хотелось встретиться с ней снова. Он поступил с ней дурно. Он чуть было не взял ее силой. В жизни он знал немало женщин, но всегда старался держаться подальше от юных неопытных девушек. Им подавай возвышенную любовь, за ними следует долго ухаживать. Они сразу привязываются к мужчине, и их сердца так легко разбить. Таул нигде не задерживался подолгу и знал, что поступил бы нечестно, влюбив такую девушку в себя, а потом бросив.

Поэтому он искал утешения у более опытных женщин, предпочитая зрелых, ибо они не только искуснее в любви, но также искренне испытывают то желание, которое молодые девушки только разыгрывают. Таул любил женщин доступных, страстных и принимающих как должное то, что утром он уйдет.

Как рыцарь, он принес обет безбрачия. Вальдис считал, что женщина и верность ордену несовместимы. На заре основания ордена браки разрешались, но после Пятидесятилетней войны, на которой погибло пять тысяч рыцарей, оставив вдов и сирот, власти предержащие решили, что не следует создавать семьи, которые могут в любой миг остаться без кормильца. И рыцарям запретили вступать в брак. Этот запрет, принятый, чтобы не плодить вдов и сирот, постепенно обратился в инструмент принуждения. От рыцаря ожидалось, что он, подавив в себе естественные желания, направит весь свой пыл на службу Вальдису.

Однако Таул, как и многие другие рыцари, не мог жить без женской ласки. Ему казалось, что Вальдис, накладывая запрет на любовь, тем самым предает осуждению женщин. Там они считались бесполезными созданиями, годными только на то, чтобы отвлекать рыцаря от его благородных стремлений. Таул узнал много женщин во многих городах и считал в глубине души, что здесь Вальдис не прав. Женщина может быть не менее благородна, чем мужчина, и более него наделена добротой и способностью любить. Напрасно Вальдис запретил своим рыцарям жениться: семейный мужчина более человеколюбив, чем одинокий. А разве святость человеческой жизни не первая заповедь рыцарства?

Таул запахнул на груди плащ. Всеми этими рассуждениями не оправдать того, как он поступил с дочерью торговца тканями. Рыцарь, каких бы он взглядов ни придерживался, обязан сдерживать себя. Девушка, видимо, еще невинна и хотела не столько любви, сколько приключения. Не нужно было ее целовать – а хуже всего то, что он чуть было не утратил власть над собой. Таул не узнавал себя. Если бы их объятие продлилось еще хотя бы миг, он учинил бы над девушкой насилие. Пускай она сама почти что хотела этого – она молода и не знает еще этому цену. Таул подставил лицо холодному северному ветру. Нет, на него это совсем не похоже. Совсем молоденькая девушка! Она, должно быть, ровесница Меган, но Меган созрела до времени на улицах Рорна и рано познала, что творит с человеком страсть.

Меган. Он надеялся, что теперь она зажила лучше, чем прежде. Быть может, стала портнихой или цветочницей – хотя с девятнадцатью золотыми в кошельке она может несколько лет вовсе не работать, даже в столь дорогом городе, как Рорн. Таул надеялся, что она больше не бродит по улицам. Жизнь уличной женщины тяжела, а подчас и опасна. Она отнимает у девушки и юность, и красоту, а со временем и душу. Знай Таул наверняка, что Меган ушла с улицы, он был бы счастлив.

Они уже выбрались из предгорий на слегка покатую равнину. На полях и лугах полосами лежал первый снег. Таула беспокоил Хват: простуда мальчика так и не прошла, кашель усилился, и лицо горело лихорадочным румянцем. Тем больше причин поскорее добраться до Бевлина – мудрец сумеет вылечить мальчика. Один-единственный глоток лакуса может поправить дело. Последние несколько дней Таул чувствовал какую-то тяжесть внутри, слово некий груз давил ему на плечи, угнетая не только тело, но и дух. Таул то и дело рычал на Хвата – а теперь еще этот случай с дочерью торговца тканями. Его одолевало нетерпение, причину которого он не до конца понимал, – нетерпение увидеть Бевлина. Ему казалось, что мудрец как-то облегчит его ношу. Таул выйдет от него обновленным и с новыми силами примется за поиски мальчика.

* * *

Тавалиск принимал ванну в большом мраморном бассейне, наполненном теплой водой с ароматическими солями. Слуги хлопотали, готовя все, что надобно для омовения: душистые масла, щетки из конского волоса и полотняные простыни. Архиепископ, сидя на краю бассейна в халате из сетчатого шелка, рассеянно кивал Гамилу – тот докладывал ему о церковных делах, в то время как девушка-служанка подстригала ногти на ногах Тавалиска. Его святейшество недавно призвал своих архиепископов проявить терпимость к рыцарям. Терпимость, как бы не так! Что может его святейшество знать о светских делах, сидя в своем пышном, но отдаленном Силбуре? Он не обладает истинным влиянием: могущество церкви зависит от ее главы, а его святейшество никогда не был великим человеком.

– Поосторожнее, девушка, – бросил архиепископ, слушая Гамила краем уха и углубившись в Книгу Марода.

– У вашего преосвященства прекрасные ноги, – заметил Гамил. – Ни мозолей, ни шишек.

– Не правда ли? – Тавалиск отложил книгу. – Это оттого, что я даю им покой. Вряд ли столь безупречные ноги могут быть у человека, который все время ходит на них.

– Тем лучше для вашего преосвященства, что ваше положение позволяет вам почти не ходить пешком.

Тавалиск впился взглядом в лицо Гамила, однако не увидел на нем никакой иронии.

– Великие люди, Гамил, вершат свое дело сидя. А люди пониже рангом, такие, как ты, зарабатывают свой хлеб, постоянно пребывая на ногах. – Тавалиск встал, и слуга подскочил, чтобы снять с него халат. Гамил скромно отвел взор, когда бледные телеса архиепископа обнажились.

Тавалиск сошел по ступенькам в горячую купель и сразу покраснел, как вареный рак, – обычно он предпочитал более прохладную воду. Он погрузился по шею, и только тогда Гамил взглянул на него снова.

– Я написал ответ лорду Мейбору, ваше преосвященство. Чуть позже Гульт принесет вам копию.

– Хорошо. Отправь письмо сегодня же. – Тавалиск вынул ногу из воды и поставил на приступку, чтобы ее умастили маслом.

– Я получил также известия из Вальдиса, ваше преосвященство.

– И как же там восприняли изгнание своих рыцарей? – Тавалиск вынул из воды другую ногу.

– Тирен очень недоволен. Поговаривают о рассылке письма, где мы будем преданы анафеме.

– Анафема! Как это на них похоже! – уничтожающе бросил Тавалиск. – Я дрожу от страха при одной мысли об этом. Тирен снова строит из себя святошу!

– В Тулее начались бунты, ваше преосвященство.

– Вот даже как. Молодец, Гамил.

На лице секретаря отразилась немалая гордость.

– Пустяки, ваше преосвященство. Всего несколько умелых лицедеев: один притворился рыцарем и сжег тулейский флаг, другой в это время подогревал толпу.

– Сжег тулейский флаг? Придется за тобой присмотреть, Гамил, как бы ты не стал умнее, чем тебе положено. – Тавалиск выставил из воды пухлую руку.

– Я руководствовался вашим примером, ваше преосвященство, – попытался исправить положение Гамил.

– Вот это верно, Гамил: всегда помни, на что я способен, – с благосклонной улыбкой произнес Тавалиск. – Итак, есть основания ожидать, что Тулей издаст-таки в ближайшем будущем закон об изгнании рыцарей?

– Я бы сказал, что да, ваше преосвященство.

– Ну а что наш странствующий рыцарь?

Банщик втирал теперь масло в жирные плечи архиепископа.

– Он покинул Несс несколько дней назад. Завтра или чуть позже он уже должен явиться к мудрецу.

– Хорошо. А та девушка, что содержится у нас, – с ней хорошо обращаются?

– Так, как и подобает обращаться с уличной девкой, ваше преосвященство.

– Ну-ну, Гамил, нам всем известно, что порченый товар спросом не пользуется.

– Я посмотрю за тем, чтобы она не потерпела никакого ущерба, ваше преосвященство. Однако темница, где ее держат, тесная и сырая, пропитанная смрадом сточных ям.

– Ну что ж, сделай, что можешь. Подсыпь еще соли в воду, девушка.

– Вы позволите мне удалиться, ваше преосвященство? Есть еще много дел, которые следует уладить.

– Могу ли я прежде сделать одно замечание, Гамил?

– Разумеется, ваше преосвященство.

– Тебе тоже не помешало бы время от времени принимать ванну. Нехорошо, когда от моего секретаря разит, точно от протухшей каракатицы. – Тавалиск полюбовался тем, как Гамил, побагровев, словно свекла, вылетел вон, и снова раскрыл своего Марода. Книга сразу открылась на нужной странице, и он прочел еще раз:

Когда благородные мужи променяют честь на золото. И две великие державы сольются в одну. Храмы падут. И темная империя возникнет. И мир постигнут неисчислимые бедствия. Ты, у кого нет ни отца, ни сердечного друга, но кого связали обетом, ты избавишь мир от сего проклятия.

Тавалиск чуть заметно улыбнулся зародившейся у него мысли.

* * *

Мейбор ждал в конюшнях замка, где назначил ему встречу Трафф. Немногие стойла были заняты в этих обширных строениях. Большинство молодых лордов и дворян отправились на войну с Халькусом, взяв с собой своих людей и лошадей. Пора, пожалуй, и Кедраку отправиться туда же. Двое младших уехали десять дней назад, чтобы принять участие в битве к востоку от реки Нестор, – не вредно будет и старшему удалиться на время от двора.

Последние дни Кедрак делал вид, что не замечает отца. Недавно, случайно встретившись с Мейбором в трапезной, Кедрак прошел мимо, будто отца там и не было. Многие придворные заметили это и злорадно шушукались у Мейбора за спиной.

Да, думал Мейбор, им обоим будет лучше, если Кедрак на пару месяцев исчезнет из замка. Мальчику представится случай поостыть, а сам Мейбор избавится от постоянного напоминания о размолвке с сыном. Кедрак слишком опрометчив и упрям. Его мать, первая жена Мейбора, была не только калека, но еще и сумасшедшая – возможно, сын унаследовал эти качества от нее. Мейбор предпочитал ему двух младших сыновей и втайне надеялся, что его титул перейдет к одному из них. Но это возможно лишь в том случае, если Кедрака убьют на войне.

Приход Траффа отвлек Мейбора от размышлений. При виде его лорд почувствовал отвращение – Мейбор терпеть не мог наемников, продававших свои услуги то Четырем Королевствам, то Халькусу, да и вообще любому, кто готов платить. Мейбор имел достаточный военный опыт, чтобы знать: наемники первыми бегут с поля боя в случае поражения и первыми бросаются грабить убитых в случае победы. Всякий честный солдат люто их ненавидит.

Трафф с нарочитой тщательностью осмотрел ближние стойла, заявив:

– Там, где замешан лорд Баралис, лишняя осторожность никогда не помешает. Он способен оказаться в любом месте замка.

– Да ну? – с не менее нарочитой небрежностью бросил Мейбор, стремясь как можно больше разузнать о своем противнике.

– Весь замок пронизан тайными ходами – и один только Баралис знает, куда они ведут.

– Я знаю об этих ходах. – Мейбор и правда слышал, что Харвелл Свирепый построил какие-то тайные переходы для любовных похождений и возможного бегства, но не думал, что они столь многочисленны. Если Баралис способен проникнуть куда угодно, то он, возможно, имеет доступ в покои Мейбора – это объясняет два недавних покушения на его, Мейбора, жизнь.

– А ты бывал там? – как бы между прочим спросил он Траффа.

– Может, и бывал. – Трафф все еще не раскрывал своих карт.

– Пора нам высказаться начистоту, друг мой. Я хочу навсегда убрать Баралиса с дороги, и для этого мне нужна помощь. Ты мог бы помочь и мне, и себе.

– Ну, раз уж вы говорите прямо, то и я скажу: я готов помочь вам, но только если вы согласитесь на мои условия.

– Назови их. – Мейбор только того и ждал.

– Во-первых, я хочу получить вперед двести золотых.

– Согласен, – кивнул Мейбор.

– Во-вторых, вашим наемным убийцей я не стану, я буду помогать вам по-иному: сообщать о его планах, о его тайных убежищах, о том, что он умеет. Я не такой дурак, чтоб покушаться на его жизнь.

– Согласен, – сказал ожидавший этого Мейбор. – Чего-нибудь еще? – Трафф помедлил, прикидывая что-то в уме. – Ну, говори же. – Мейбора снедало нетерпение.

– Я подумываю о женитьбе. – Трафф снова умолк, и Мейбору оставалось лишь гадать, куда он клонит.

– Я дам приданое твоей избраннице, – сказал лорд, думая что Трафф просто хочет выжать побольше денег.

– Той девице, что у меня на примете, вы обязаны дать приданое.

Мейбор обомлел, не веря своим ушам. Единственная девушка, которой он обязан дать приданое, – это его дочь! Не может быть, чтобы этот наемник намекал на Меллиандру. Его дочь – да она была бы королевой, если бы не сбежала! Как смеет этот человек даже заикаться о подобном браке? Меллиандра – собственность отца, и он никогда не отдаст ее этой подлой свинье.

– Понимаешь ли ты, что говоришь? – молвил Мейбор, едва сдерживая себя.

– Я хочу жениться, и ваша дочь мне как раз подходит. Она хороша собой, но сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из лордов захотел теперь на ней жениться. – Трафф усмехнулся, и Мейбор, окончательно выйдя из себя, закатил ему оплеуху.

– Как ты смеешь говорить о моей дочери подобным образом?

– Полноте, лорд Мейбор, – хладнокровно, даже весело ответил Трафф. – Должны же вы понимать, что девушка, сбежавшая из дома и высеченная в Дувитте как шлюха, вряд ли может считаться завидной невестой. Радуйтесь, что можете сбыть ее с рук. Она никогда уже не вернется ко двору – а если и вернется, то покроет вас позором.

Мейбор, как ни бесился, должен был признать, что в словах Траффа есть доля правды. Весь двор уже знает, что Меллиандра сбежала. Трафф прав: ни один лорд, которому дороги его честь и достоинство, не женится на ней. На брак с ней могут польститься разве что мелкие дворянчики, которым нужны его деньги, – та самая порода, которую Мейбор всегда глубоко презирал. Меллиандра загубила свою жизнь, сбежав из замка. Она могла б стать выше всех женщин в Королевствах – а пала так низко, что простой наемник просит ее руки.

Трафф между тем ждал ответа. Но нет, этому человеку Мейбор дочь не отдаст. Пусть Меллиандра оказалась непокорной и осрамила отца – он все еще ее любил, и мысль о том, что она достанется Траффу, потрясала его до глубины души. Он скорее убьет негодяя, чем позволит этому случиться. Траффа следовало бы убить на месте – лишь за то, что он осмелился высказать свое желание. Но к чему это привело бы? Чтобы найти Меллиандру Мейбор нуждается в помощи Траффа. Придется согласиться на предложение наемника – иного выбора нет. Мейбор тяжело перевел дух, дав себе клятву, что этот человек не доживет до дня свадьбы.

– Стало быть, моя дочь жива. Когда ты видел ее в последний раз? – Мейбор не мог заставить себя произнести «я разрешаю тебе жениться на моей дочери» – эти слова жгли ему горло.

– Так вы даете свое согласие? – подозрительно спросил Трафф, и Мейбор понял, что должен сделать над собой усилие.

– Да, ты прав, мой друг. Теперь ее никто не возьмет. Теперь она все равно что жернов на моей шее. Бери ее, если отыщешь. Она все еще моя дочь – поэтому в отношении приданого можешь быть спокоен. – И Мейбор добавил в завершение: – Но если после женитьбы ты будешь обращаться с ней дурно, я заставлю тебя пожалеть о том, что ты когда-то поднял на нее глаза. Пускай она осрамила меня – она остается моей дочерью, и я никому не позволю обижать ее.

Это предостережение, кажется, рассеяло наконец недоверие Траффа.

– Значит, по рукам? Когда она найдется, я на ней женюсь. Сколько вы даете за ней? Мне понадобятся немалые средства, чтобы содержать вашу дочь так, как она привыкла.

Мейбор только диву давался: да есть ли предел наглости этого человека? Он скрипнул зубами.

– Я позабочусь, чтобы она ни в чем не нуждалась. – Мейбор с трудом овладел собой. – Итак, когда ты видел ее в последний раз?

– Я уже говорил, лорд Мейбор, деньги нужны мне вперед. Я расскажу вам все, что знаю, но сначала деньги... для верности, знаете ли.

Мейбор онемел и только кивнул в ответ. Подумать только – наемник не верит ему на слово!

– Завтра в это самое время приходите сюда с деньгами. И постарайтесь сделать это незаметно – Баралис все видит. – И Трафф ушел, приведя Мейбора в бешенство своей развалистой походкой.

Лорда так и подмывало пойти к Баралису и сказать ему, что один из его людей его предал. Уж Баралис подобрал бы наемнику достойную кару – и, Бог свидетель, тот заслуживает ее.

По дороге в замок Мейбор стал испытывать некое незнакомое ему чувство, которое даже гнев не мог заглушить. Он не сразу понял, что это стыд. Что он за отец? Мало того что он вступил в сговор с насильником своей дочери, он еще и обещал ее этому человеку!

* * *

Джек и Мелли подыскивали место для ночлега. Было еще светло, но они знали по опыту, что зимой в лесу темнеет быстро. Место для лагеря всегда подбирала Мелли, а Джек обязался отыскивать воду.

Покинув дом старухи, они почти все время шли вдоль восточной дороги, предусмотрительно держась в гуще деревьев. Порой их путь пересекали ручьи или канавы, и они затрачивали немало времени, чтобы обойти эти препятствия, не отклоняясь от дороги.

Погода стала немного теплее, но Джек не ошибся, предсказав снег. Снег начал падать с утра и шел весь день. Хорошо, что они путешествовали не по дороге – там не было корней, чтобы держать землю на месте, и дорогу быстро развезло. Немногочисленные путники с трудом толкали свои тележки или понукали животных, пробираясь по грязи.

В лесу же корни не давали земле расползаться, и там было хоть и скользко, но не так грязно, как на дороге. Снег был слишком слаб, а земля слишком тепла. В канавах журчала вода, стекая в бесчисленные лесные ручьи.

Прошедшая ночь оставила у Мелли самые мирные воспоминания. Мелли была рада снова оказаться в лесу, ей нравилось шагать на вольном воздухе, любуясь строгими картинами зимы. Просидев несколько дней в тесной кладовке, она научилась ценить свободу, которую давал ей лес, и возможность самой выбирать дорогу. Решения, которые ей приходилось принимать в пути, были самыми простыми: сколько съесть, где заночевать, вовремя передохнуть. Лишь когда путешествие окончится, мирские тревоги снова дадут знать о себе.

И она, и Джек знали, что за ними гонятся, возможно, даже с собаками. Не далее как вчера они услышали знакомый стук копыт и увидели вдали всадников – но Джек мигом нырну вместе с Мелли в канаву, засыпав их обоих сверху мокрым листьями. Погоня промчалась мимо. Оба они, хотя и не признавались в этом друг другу, испытали облегчение от того, что до стычки не дошло. Мелли содрогалась при одной мысли о таком столкновении.

Джек никогда не заговаривал о происшествии у охотничьего домика, а Мелли, уважая его молчание, тоже не упоминала об этом. Однако она была уверена, что он все помнит, – временами он бледнел, и его глаза становились пустыми. Пару раз он кричал во сне, выговаривая полные муки слова, непонятные Мелли. Ей так хотелось бы утешить Джека, сказать, что все будет хорошо, – но он с каждым днем отдалялся от нее, да и она положа руку на сердце совсем не питала уверенности, что все когда-нибудь будет хорошо.

Да, Джек изменился, думала Мелли, глядя, как он обдирает с хвороста мокрую кору. Он возмужал и держится более уверенно. Гладкий прежде лоб избороздила забота. Мелли подошла и опустилась на колени рядом с ним, расстелив одеяло на сырой земле.

– Не слишком подходящая ночь для сна под открытым небом. – Она достала из котомки соленую свинину и стала резать ее.

– Потому-то я и решил развести костер. Кору я содрал – теперь авось загорится.

– А не опасно ли это? Вдруг люди Баралиса увидят дым?

– Если они где-то здесь, в лесу, то за деревьями ничего не увидят. Я знаю, это риск, но мы сейчас далеко от дороги, а тебе, по всему видно, не мешало бы согреться. – Он улыбнулся углами рта – впервые за день.

– Прошу тебя, не разжигай огонь из-за меня. Я нисколько не замерзла. Старухино платье теплое и хорошо греет меня.

– Однако нос и руки у тебя синие. На вот, закутайся. – Он подал ей свое одеяло.

Мелли завернулась в одеяло и стала смотреть, как Джек разводит костер. Дрова постепенно разгорелись и затрещали, распространяя приятный запах дыма и леса. Оба придвинулись к огню поближе, грея руки и ноги. Мелли натянула одеяло на голову, чтобы защититься от падающего снега.

– Что ты будешь делать, когда придешь в Брен? – спросила она.

– Вернее было бы сказать «если придешь», – вздохнул Джек, строгая деревяшку. – Не знаю. Пожалуй, я мог бы пойти в подмастерья к пекарю – хотя я уже староват, чтобы брать меня на испытание.

– Но ведь есть и другие способы заработать себе на жизнь? Когда мы придем в Аннис, я займу у своих родственников денег, и ты сможешь купить себе клочок земли.

– Твои родственники спят и видят, как бы ссудить денег ученику пекаря. – Джек швырнул деревяшку в огонь. – Мелли мое будущее не твоя забота. – Голос его смягчился. – Чем обо мне беспокоиться, подумай лучше о себе.

– Что ты хочешь сказать?

– Давно ли ты имела вести от своих родственников? Почем ты знаешь, примут они тебя или нет? А если они отошлют тебя прямиком к отцу?

– Это родня матери, а не отца. У моей матери была младшая сестра – Элинор, кажется, – и она вышла за мелкого аннисского лорда. Надеюсь, она или кто-то из ее семьи еще живы. Писем от нее мы никогда не получали. Я не знаю даже имени человека, за которого она вышла, но уверена, что тетка меня примет, – мать говорила, что в детстве они с сестрой очень любили друг друга.

– Твоя мать умерла? – мягко спросил Джек.

– Да, тому уж десять лет. Это отец загнал ее в могилу. Он женился на ней только из-за земель, которые за ней давали. И всю свою несчастную жизнь она просидела в замке, нелюбимая, а отец между тем спал с каждой приглянувшейся ему женщиной. Мать никогда не была сильной, и постоянная тоска иссушила ее. – Глядя в огонь, Мелли произнесла: – Уж лучше я буду мерзнуть в этом лесу нищая, чем проживу такую жизнь, как она.

Оба помолчали, погруженные каждый в свои мысли. Снег перестал идти, ветер утих, и дым столбом стоял над костром.

– А твои родители, Джек? Что с ними? – Сначала Мелли показалось, что Джек ее не расслышал, но время шло, а он все не отвечал, глядя на огонь с непроницаемым лицом. Мелли собралась уже повторить вопрос, но тут он сказал:

– Мать восемь лет как умерла, а отца у меня нет.

Мелли ждала продолжения. Огонь трещал и вспыхивал, очерчивая теплый круг в холодной ночи. Она слышала, как дышит Джек, видела, как вздымается и опадает его грудь. Он смотрел на звезды.

– Ответ лежит где-то там, под небесами.

– Ответ на что?

– Не знаю, Мелли. Я так много еще не понимаю. Как будто мне заказано знать то, что другие принимают как должное.

– Что знать?

– Самые простые вещи – например, откуда родом мать. – Джек встал, охваченный внезапным волнением. – Тебе не понять, что значит не иметь отца, не ведать, кто ты и откуда. Тебе хорошо, Мелли, – ты так спокойна, так уверена в себе. Ты не боишься, что кто-то станет спрашивать тебя о твоих родителях. – Джек посмотрел ей в глаза. – А вот я боюсь.

– Прости...

– За что? Ты не виновата – ты просто спросила меня о том же, что и все остальные. – Джек присел рядом с Мелли, ища ее руку. – А теперь еще тот случай с наемниками. Что во мне такое, Мелли? Почему я не такой, как все?

Его карие глаза смотрели с мольбой. Но что она могла ему сказать? Ей нечем было утешить его. Ей вспомнились вдруг смутные видения, посетившие ее на прошлой неделе, и Мелли сказала, нежно пожав руку Джека:

– Возможно, во всем этом есть какая-то цель.

– Если моя жизнь имеет цель, почему я ничего не решаю сам?

Ветер налетел снова, сбив пламя костра, и Мелли вдруг озябла. Вопрос Джека не нуждался в ответе: судьба никогда не спрашивает человека, хочет он танцевать с нею или нет.