Текст книги "Οβίδιος. Тайна золотого времени"

Джулио Мова
Οβίδιος. Тайна золотого времени

© Дж. Мова, 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

Ее Величество Беллетристика

Сергей Волков, писатель, сценарист

XXI век принес в литературу такое количество новшеств, причем как со знаком «плюс», так и «минус», что впору уже говорить о некоем перезапуске этого вида искусства, делении его на новые течения и направления, мало связанные друг с другом. Да, увы, на стене дворца под названием «Литература» огнем горят роковые слова: «Мене, мене, текел, упарсин».

И еще печальнее, что в погоне за ускользающей популярностью подавляющее большинство авторов забывает, что под Луной ничто не только не вечно, но и не ново, и что старая добрая классика всегда в цене. А что такое классика в литературе, как не некогда невероятно популярное направление, называемое беллетристика?

Мы все как-то забыли, что слово это – «беллетристика» – происходит от французского выражения «belles lettres», что переводится как «изящная словесность». Вот именно так я бы и охарактеризовал новый роман Джулио Мовы «Οβίδιος. Тайна золотого времени». Это литература изящной словесности, безо всяких кавычек. То, чего так не хватает ценителям и знатокам книг в наше непростое время.

Не буду раскрывать сюжет романа, «спойлерить», как это сейчас называется, я хочу поговорить о другом. Книги с исторической составляющей, несмотря на засилье «попаданческой» литературы, в последнее время стали большой редкостью. Я сейчас веду речь об отражении в тексте настоящей, подлинной истории, а невыдуманных, альтернативных миров.

Если вспомнить «классические» исторические романы, ставшие золотым фондом беллетристики, то мы, читая «Одиссею капитана Блада» Сабатини или трилогию Яна о Чингисхане, Батые и монгольских завоеваниях, не просто развлекались, следя за приключениями героев, но и получали реальные исторические знания, знакомились с персонажами, оказавшими влияние на ход мировой истории, становились свидетелями важнейших событий.

Роман «Οβίδιος. Тайна золотого времени» продолжает традицию вот такой, настоящей исторической литературы, литературы, в которой живая история переплетается с авторским вымыслом.

При этом не стоит забывать, что во все времена остро стоял вопрос: а насколько писатель волен в своих фантазиях? Где грань, за которой исторические приключения превращаются в откровенное фэнтези, а фэнтези – просто в фантазию?

Как писал Андрэ Моруа, автор знаменитой книги «Три Дюма», легендарный гуру историко-приключенческого романа Александр Дюма «мял юбки Клио, он считал, что с ней можно позволить любые вольности при условии, если сделаешь ей ребенка». Итог мы знаем – прототип знаменитого д’Артаньяна, Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян никогда не путешествовал в Лондон за подвесками для королевы Анны Австрийской, не сражался с гвардейцами кардинала Ришелье, не пытался спасти Карла I, зато был личным курьером и доверенным лицом кардинала Мазарини и служил лейтенантом, капитаном, а затем и маршалом королевской гвардии при Людовике Четырнадцатом.

Но разве, зная все это, мы меньше любим истории про яростного гасконца и трех его отважных друзей? Конечно же нет! Еще один мастер исторических приключений, Роберт Льюис Стивенсон, как-то сказал: «Драма – это поэзия поведения, роман приключений – поэзия обстоятельств». Вот именно такой поэзией обстоятельств и является роман Джулио Мовы, в котором история, приключения, любовь и политика сплетены в тугой клубок.

При этом соблюсти все законы жанра, выдержать баланс, не скатившись в грошовую мелодраму или заунывную публицистику, под силу немногим авторам, но Джулио Мове это, по счастью, удалось.

При этом роман изобилует всевозможными намеками, «пасхалками», подсказками для внимательного читателя, которые раскроют ему гораздо больше, чем написано на первый взгляд. Например, далеко не случайно капитана фрегата «Οβίδιος», что по-гречески значит «Спаситель», зовут Сальватор, что с испанского переводится тоже как «Спаситель». А вот кого или что они спасают – это вы узнаете из романа.

…Сесть в уютном кресле у камина, включить бра или зажечь свечи, налить чашку горячего шоколада, и закутавшись в плед, погрузиться в загадочный и увлекательный мир, где звенит сталь, хлопают на ветру тугие паруса пиратского фрегата, теплые океанские волны набегают на золотой песок, а любовь и ненависть идут рука об руку со смертью – что может сравниться с этим удовольствием?

А закончить я бы хотел высказыванием французского писателя Эдмона Гонкура: «История – это роман, который был, роман – это история, которая могла бы быть». И читая «Οβίδιος. Тайна золотого времени», невольно ловишь себя на мысли – тебе вдруг становится безумно жалко, что событий и героев, описанных в новом романе Джулио Мовы, не было на самом деле…

А может все же были? Увлекательного вам чтения!

Часть I. Путь в Англию

Глава 1

Ne quid falsi audeat, ne quid veri non audeat historia.

Markus Tullius Cicero[1]1
  Да убоится история какой бы то ни было лжи, да не боится она какой бы то ни было правды. Марк Туллий Цицерон (лат.).


[Закрыть]

Ранним утром, душным и жарким, утром, которое только бывает в Африке – стране желтых песков и эпидемий, к рыночной площади стекался народ. Это было то время, когда осталась позади франко-испанская война, закончившаяся установлением Пиренейского перемирия. Соперничество англиканской и католической церкви приняло вид скрытой полемики; был позади переворот, приведший к краху Оливера Кромвеля и его приспешников; и монархия вновь одержала победу над кратким вздохом республики. Все развитые государства двигались медленно, но верно к новому этапу своего цивилизованного существования – на пути техногенных открытий. Между Францией, Англией и Испанией установился краткий, непрочный мир.

Пройдет всего лишь два года, и вновь разразится война за право мирового господства над колониями. Карлу II, тщедушному испанцу, получившему прозвище «заколдованного» или «очарованного» (во многом благодаря пристальной опеке его обожаемой мамочки – Марии Анны Габсбург), противостояли серьезные соперники. Среди них Чарльз Стюарт – «Веселый монарх» (прозвище, на зависть его врагам, придавало королю больше обаяния и вместе с тем не мешало размышлять о насущных проблемах Англии) и Людовик XIV (очень лестно отозывавшийся о самом себе: «Я – солнце и все вращается вокруг нашей особы»). Англо-французская гегемония установилась над пустынями, горами, водами, природными ресурсами, людьми, животными – словом, над всем Новым и Ближним Светом. И взгляды королей Европы устремлялись еще дальше, на Восток: к Индии и за ее пределы – к Китаю и Японии.

По миру свирепствовала чума и лихорадка («золотая лихорадка», как ее еще называли), достигая невиданного размаха. Мир был поделен: Запад – Восток, бедность – богатство, господин – раб, живое – мертвое, человек – товар. В умы внедрялось представление о том, что все в мире имеет цену и нет ничего, что нельзя было бы продать или купить. Люди, одурманенные «золотой лихорадкой», забывали о вечности и о том, для чего Всемогущий Бог даровал им жизнь. Алчность и страх потерять состояние были выше живых человеческих чувств. Люди были развращены настолько, что с новой силой зазвучали апокалипсические мотивы… И Церковь Ватикана, христианская империя, этот некогда могучий и прозорливый Лаокоон, утратив зрение, была охвачена пожиравшими ее и ее детей змеями «века сего»…

Жажда наживы, деньги, предпринимательство и дух авантюризма формировали новый тип человека – амбициозного, равнодушного к судьбам не только отдельных людей, но и к судьбе всего человечества и того, что принято называть словом «Земля»… Но до краха империй было еще далеко…

Созданные «сильными мира сего» Вест-Индские компании контролировали острова и побережья, воды морей и океанов. Для королей Англии, Франции и Испании Африка не являлась исключением, открывая очередную страницу в истории их соперничества. Продвижение Запада на Восток было медленным, но верным, подобным тому, как когда-то в Троянской войне, когда успех зависел не только и не столько от финансовой состоятельности сторон, сколько от хитрости и коварства. И вот теперь Троянский конь в лице могущественной европейской триады гостил в Марокко… Но на все воля Аллаха…

Итак, ранним утром к рыночной площади в Сале стекался народ. В выходные дни здесь торговали не только фруктами и овощами, разными вещами, но и выставляли живой товар: птиц, коз, лошадей, людей. Было два рынка: верхний и нижний, открытый и закрытый. К нижнему, открытому рынку вела прямая дорога от города к залу правосудия и домам посольства. Верхний, закрытый рынок, о котором знали только «избранные», был отделен Высокой стеной, за которой простирались владения марокканского султана. Войти и выйти за Высокую стену могли только с разрешения наместника бея – Мулай Рашида ибн Шерифа. Мало того, пройти к верхнему рынку было непростой задачей даже для знающего человека, ведь арабские улицы во все времена напоминали лабиринт. Но все-таки, с разрешения благосклонного читателя, мы последуем за одним молодым человеком высокого роста, выделявшегося в толпе не только покроем дорогой одежды, но и благородной внешностью. Светлые волосы, правильные черты лица европейского типа, немного с горбинкой нос, красиво очерченные брови. Но более всего поражали его глаза: живые, острые, глубокого синего цвета. В его глазах был тот задорный огонек, который часто встречается у людей сильной воли, выносливых, но далеко не всегда отличающихся крепким здоровьем. Сейчас же в тени узкой улицы его глаза казались фиолетовыми… Оглядываясь по сторонам и торопясь куда-то, он быстро скользнул во внутренний дворик белого, обожженного кирпичом и знойным солнцем арабского дома, совершенно не примечательного в силу схожести с другими подобными строениями… Открыв дверь, молодой человек спустился по лестнице вниз и оказался в полутемноте…

Там его ждали люди. «Аллах Акбар» раздалось со всех сторон. Это были мусульмане. Молодой человек ответил на возглас словами приветствия: «Воистину велик… Да пребудет с вами мир и милость Аллаха». «Аллах Акбар!» – более грозно прозвучало восклицание. Затем как некое заклинание: «Ля иляха илля-л-лаха ва Мухаммаду расулю-л-лахи». И так было произнесено трижды. Потом прозвучало торжественное: «Иншалла!». И вслед за тем наступила священная тишина.

На вошедшего устремилось по меньшей мере две сотни глаз.

– Ассалам алейкум, – произнес он.

И ему хором ответили:

– Ва алейкум-с-салам.

– Где пленники?

– Аллах запрещает нам помогать неверным, ты знаешь это, Дэвид. В конце концов, Господь покарает тебя за мягкое сердце.

На что молодой человек без колебания ответил:

– Я служу Аллаху и по воле Аллаха должен исполнять обет Ибн Сины.

Тогда мусульманин жестом указал следовать за ним…

Они долго шли, плутая в закоулках, в стенах лабиринта, выросшего под землей, пока, наконец, не очутились перед одной из дверей… В глаза резко ударил яркий свет.

В комнате, куда они вошли, ничего примечательного не было: мозаичные композиции, арабески, диван и стулья в восточном стиле, несколько напольных ваз и персидских ковров, пестрые подушки, украшенные бахромой и золотистыми кистями – в общем всё, как и подобает в довольно состоятельных арабских домах.

– Здесь никого нет! – удивленно воскликнул Дэвид.

– Да, на этот раз обошлось без пленников. Мужчины с корабля не спаслись. Сыны Мухаммеда знают, когда можно оставить человека в живых, а когда нет. Зачем продлять человеческие страдания?! Да, земной путь скоротечен, и кто предстанет пред Аллахом?! Лучше умереть в бою, нежели переносить позор рабства.

Мусульманин бы долго продолжал высокопарную речь, но неожиданно где-то рядом раздался приглушенный слабый стон. Мусульманин вздрогнул, что не ускользнуло от внимательных глаз европейца.

– Саид-бей, кто это? Кого ты скрываешь от меня?!

– Ладно, Дэвид. Недаром в свое время Абу аль-Мутталиб говорил: «Пусть Всевышний восхвалит в небесах того, кого Он создал на земле!». Твою доброту ни с чем не соизмеришь. А, впрочем, если не ты, кто ей поможет?! Разве Аллах?!

И мусульманин отдернул полог балдахина…

В тайной комнате, о существовании которой давно подозревал Дэвид, была спящая красавица. Но, в отличие от сказки Шарля Перро, красавица не спала мирным сном, а хрипела и стонала так, словно ее сжирали языки пламени. Роскошные черные волосы, подобно змеям, душили ее молодое тело, едва прикрытое шелковым покрывалом.

Мужчины молчали. Саид – потому, что был недоволен раскрытой тайной. Дэвид словно застыл, и по его реакции вообще было сложно понять, о чем он думает.

– Что с ней? – спросил он спустя какое-то время.

– Женщины наши осмотрели ее. Она пьяна.

– Пьяна?! Да она отравлена филониумом[2]2
  Филониум – препарат, содержащий опиум. По предположению Плиния Старшего, высказанному в его «Естественной истории», автором прописи этого препарата был Филон из Тарзуса, живший в начале 1 века н. э. Это средство рекомендовалось при кишечной колике, дизентерии, эпидемия которой была в Риме во времена Филона. В английской фармакопее филониум оставался вплоть до 1867 г. Его пропись включала в себя следующие компоненты: белый перец, имбирь, зерна тмина, очищенный опий (в количестве 1 грамм на 36 грамм массы препарата) и сироп из маковых зерен.


[Закрыть]!.. Видимо, намеревались продать… Она одна уцелела?

Саид кивнул.

– Мне нужно… нужно… Срочно пошли раба к Исмаил-бею! Он знает, где мои лекарства. Думаю, я смогу ей помочь… Сначала надо сделать промывание желудка… И пусть мне никто не мешает!

Саид снова кивнул и неохотно удалился…

Глава 2

Лусия Тенорио Вернадес де Сааведра медленно, тяжело приходила в себя. Веки были свинцовыми. Голова шумела так, будто ее кинули в водоворот. Руки и ноги отказывались подчиняться, и во всем теле была такая слабость, о которой она не помнила с детства, с тех самых пор, как впервые перенесла лихорадку.

Наконец девушка с трудом открыла глаза. Ее обжег солнечный свет и на минуту показалось, что она снова умерла…

Ей опять снился кошмар. Она с отцом на корабле, смеется и думает о счастливом будущем. И тут неожиданно начинают выползать бесы, черные, вонючие, мерзкие, и их становится все больше и больше. Она слышит их зловонное дыхание, слышит взволнованный голос отца, голос капитана, бряцанье шпор; потом раздаются выстрелы. Старший помощник капитана кричит, что они тонут, что корабль захвачен пиратами, что сопротивляться бесполезно. Потом она слышит крики о помощи. И уже не чужое рыдание и глухие вопли, а собственные стоны отчаяния и боли. На мгновение она повисает в воздухе. Мерзкие грязные руки, сотни рук, тянутся к ней, хватают, царапают, причиняют страдание, будто пытаясь разорвать тело на мелкие куски. И все же она продолжает отбиваться. Потом ее хватают за волосы, и она снова, с неимоверным отчаянием, вырывается. Неожиданно в ее руках оказывается нож, она начинает размахивать им направо и налево, но вокруг – одна черная давящая пустота. А резко-кислые запахи, смешанные со смрадом потных, давно немытых тел, навевают вечный сон…

Черный туман смыкается над ней, дыхание становится более ровным. Она послушна и беспомощна, погруженная в неведомое прежде блаженное состояние…

Сквозь сон Лусия слышала обрывки речи. Невнятное бормотание, сменявшееся суровым ворчанием и редким протяжным эхом. Говорили на арабском. И все же один голос почему-то казался знакомым…

Лусия с трудом открыла глаза. Во рту пересохло, желудок разрывало от резкой спазмической боли. «Или это был не сон?» По телу девушки побежала дрожь. Ее снова стало лихорадить.

Девушка обвела взглядом комнату. Все было чужое, совершенно чужое. И чем больше она пыталась отыскать что-то родное, тем сильнее ощущала безвозвратность того блаженного состояния, в котором пребывала все эти дни. Осознание пережитого ужаса, продолжение кошмара наяву очередным приступом боли отозвалось в висках и вызвало судорожный спазм желудка. «Где я?» – подумала она. «В чужой стране, в чужой комнате…», но мысли о себе были прерваны возгласом отчаяния, когда она вспомнила об отце. «Отец! – выдохнула она. – Где ты?»

Девушка вспомнила, как в последние дни, перед их злосчастным отъездом, она была беззаботна и веселилась в Алькасаре, и все знатные сеньоры и сеньорины ухаживали за ней, а женщины открыто завидовали и пытались злобно шутить. Но это нисколько не смущало Лусию: тот ум и то обаяние, которым наградил Господь Франсиско Тенорио, передался его дочери, а редкая красота досталась от матери – Марии Поэльо Кордобы, – во всяком случае, так говорили все. Даже злые языки Алькасара не могли уязвить породу Поэльо Кордобы. Их род мог поспорить с лучшими аристократическими родами не только Севильи, но и всей Испании! Мужчины Алькасара, и молодые, и старые, хотели видеть Лусию своей женой, но Франсиско Тенорио не спешил выдавать дочь замуж, так во всяком случае он говорил. Он говорил, что Лусия успеет родить детей и стать почтенной матроной, ведь сейчас самое главное в жизни – набраться ума. Девица без ума, по его мнению, хуже вдовы без приданного. И добавлял, что в Гвадалквивире[3]3
  Гвадалквивир – от арабского Вади-эль-Кебир, что значит «большая река», река в Испании.


[Закрыть] их довольно много.

На самом деле, Франсиско Тенорио уже давно все решил. Его дочь достанется только самому лучшему мужчине в мире, а лучшим, по мнению дона Франсиско, мог быть только сэр Роберт Льюис Готорн – англичанин, сын его самого близкого и чуть ли не единственного друга – сэра Эдварда Готорна. Лусия не подозревала, что отец так скоро хотел выдать ее замуж не только из благих побуждений. Состояние Кордобы таяло, как снег весной, а признаться кому-либо в финансовой несостоятельности у Франсиско Тенорио не было духа, тем более, единственной дочери… Все, что осталось от былого великолепия, – это почтенное имя Тенорио Вернадес де Сааведра. И вот, на 16-летие дочери в качестве подарка отец решил преподнести поездку в Алькасар. Разве мог допустить честолюбивый дон Франсиско, чтобы в Испании разнеслась молва о его несостоятельности?! Он купил для Лусии самое красивое платье и туфли, чтобы во дворце она блистала великолепием, как некогда ее мать, приближенная королевы. А после окончания празднеств в Алькасаре обьявил Лусии о своем намерении совершить путешествие в Англию… Это по сути было бегство дона Франсиско даже не из страны, а от воспоминаний, безысходной тоски и почти слепого отчаяния… Он бы отдал Лусию замуж и за испанского гранда, но тогда бы все узнали, что у дочери дона Франсиско, наследницы Кордобы, нет приданного… А Англия далеко, да и Готорны никогда бы не посмели рассказать о кризисе Кордобы… Итак, Роберт Льюис Готорн оказался единственным достойным претендентом на руку Лусии.

Роберт Льюис Готорн окончил Кембриджский университет, колледж в Оксфорде и имел к тому моменту несколько дипломов о высшем образовании. Сам король – Чарльз Стюарт – частенько обращался к нему за советом. Придерживаясь умеренно-консервативных взглядов, Роберт Льюис обошел по карьерной лестнице своего отца – сэра Эдварда Готорна, графа Гертфордского, благополучно пережившего время протектората Оливера Кромвеля. Оставаясь в оппозиции официальной власти, Готорны сумели выжить в условиях республики и дождаться реставрации монархии Стюартов. Теперь слово было за «малым».

Чарльз Стюарт был протестантом, и все его поданные, согласно королевскому указу, тоже должны были стать протестантами. Но Готорны испокон века были католиками и по-прежнему хранили верность Ватикану, и это обстоятельство толкало сэра Роберта Льюиса искать невесту не в англиканском кругу, а среди благочестивых католичек. Лусия Вернадес де Сааведра виделась сыну сэра Эдварда Готорна, графа Гертфордского, именно такой – набожной, тихой, невзрачной…

«Что же все-таки случилось? Где она? Неужели Господь оставил их? Или все то, что она когда-то имела, было сном?!» – в смятении думала Лусия, и дрожащими руками схватила распятие.

Это был крест из ливанского кедра, того самого дерева, о котором в Библии сказано, что оно Соломоново дерево. Из Соломонова дерева возрос храм в Иерусалиме и, согласно преданию, именно из этого дерева был вырезан Голгофский крест[4]4
  Крест из Ливанского кедра – согласно Церковному Преданию, крест Спасителя (Голгофский крест) состоял из трех пород дерева: кипариса, певга (сосна или ель) и ливанского кедра. В книге пророка Исаии сказано: «Слава Ливана придет к тебе, кипарис и певг и вместе кедр, чтобы украсить место святилища Моего, и Я прославлю подножие ног Моих» [Ис. 60:13].


[Закрыть]. Может быть, это была легенда, созданная самими христианами. Но то, что лежавшее на ее груди распятие было древнее крестовых походов, Лусия точно знала и хранила его как родовую реликвию. Крест так дорого значил для Лусии еще и потому и, главное потому, что в нем была частичка материнского тепла, которого ей так не хватало! Девушка поцеловала распятие и тихо сказала: «Господи, пошли мне утешение!»

– Слава Аллаху, вы очнулись!

Лусия услышала голос на ломаном английском языке и повернула голову в ту сторону, откуда он раздавался. Женщина среднего роста, одетая в длинный халат с разрезами на бедрах и широкие шаровары из тонкого персидского шелка, принесла лекарство. На голове женщины красовался хотоз с белым муслиновым покрывалом.

– Где я?

– Вы в доме господина Саида-ибн-Зухраба, а я Фатима – его жена, – сказала женщина, расставляя гребни, зеркала, коробочки с ароматными мазями и маслами. Потом налила в пиалу какой-то розовой жидкости и протянула ее девушке. – Выпейте, и вам станет легче.

Лусия с трудом приподнялась и сделала несколько глотков. Во рту остался привкус горечи.

– Вам желательно выпить все. Это лекарство. Вам следует слушаться доктора.

Пока Лусия пила горькое лекарство, вспоминая вкус детской лихорадки, она искоса разглядывала Фатиму. Женщине было около сорока лет. Для того времени это была вполне старуха. Глаза ее сверкали изумрудами на смуглом, полном лице, и можно только себе представить, какой она была в молодости. Очарование сквозило во всем ее облике. А полнота и мягкость в движениях еще больше красила Фатиму.

– Откуда вы знаете английский? – спросила Лусия, чтобы хоть немного отвлечь себя от горестных мыслей.

– Мой господин долгое время общался с англичанами. А я часто сопровождала его в поездках. А вы – испанка?

– Вы правы, я – испанка.

После горькой настойки Лусия почувствовала, как силы снова стали возвращаться к ней.

– Я помогу вам привести себя в порядок, – сказала Фатима. – Для этого я здесь…

Лусия слышала страшные вещи о Востоке, слышала о жутких обычаях и традициях мусульман, поэтому приготовилась к худшему.

Она несколько раз спрашивала Фатиму, пленница ли она. На что Фатима наконец довольно холодно и резко ответила:

– Вернется господин, он все скажет сам.

Однако Саид не появлялся. Фатима ухаживала за Лусией, как умела, но иногда девушке казалось, что она нарочно делает ей больно. Фатима не позволяла выходить в сад и уж тем более покидать пределы дома, что больше всего беспокоило девушку, убеждало в том, что она пленница и что, вероятно, до конца дней ей придется провести в стенах этой комнаты… И Лусии вовсе не хотелось видеть господина дома сего…

Сквозь решетчатые высокие окна был слышен запах сандалового дерева, марокканских апельсинов, экзотических цветов. Но особенно ударял в ноздри терпко-сладкий аромат жасмина, от которого у Лусии кружилась голова.

Она слышала женские голоса, смех, но Фатима запрещала девушке общаться с кем бы то ни было. Возможно, женщина чего-то опасалась или что-то скрывала, но добиться от нее правды представлялось делом нелегким.

Лусия слышала о восточных женщинах, что они упрямы, хитры и изворотливы. Поэтому одного взгляда на Фатиму было достаточно, чтобы убедиться в истинности подобных суждений.

Раздражение Лусии нарастало. Фатима была немногословна, и разузнать у нее что-либо представлялось равносильным задаче корчевания столетнего дуба. Лусия постоянно думала об отце, о том, что будет с ней, с ним, что сэр Роберт вряд ли захочет невесту, побывавшую в гареме… И потом Фатима пригрозила ей, что если она попробует бежать из дома, то ее изувечат, точно так же, как тех женщин, которые никогда не снимают покрывал с лиц, и напуганнная Лусия даже не помышляла о побеге…

* * *

Саид появился через несколько дней. Он принес Лусии одежду, вроде той, что носила Фатима: халат, узкий длинный жакет, широкие шаровары, тунику из тонкой ткани, белое покрывало с бахромой. Жакет был украшен жемчугом и мелкими драгоценными камнями.

Отметив посвежевший цвет лица девушки, Саид громко, не требующим возражения голосом сказал:

– Одевайся, я приду за тобой через час.

«Господи, дай мне силы!» – прошептала Лусия, но хозяин дома не дал девушке помыслить то, что ее ждет. Один вид Саида внушал Лусии такой ужас, что она без пререкания схватила брошенное платье. Лусия подумала, что так, должно быть, бросают собаке кость. Подавив уязвленную гордость, Лусия с интересом взялась изучать турецкое платье… Тонкий струящийся дамасский шелк, который мог бы поспорить разве что с лионским… Глубокий алый цвет… Вспомнив одеяние Фатимы, Лусия втиснулась в шаровары и тунику…

Саид наблюдал за Лусией все это время за дверью. Как мужчина он давно оценил красоту девушки. Маленькая головка с огромной копной смоляных волос, длинная шея цвета слоновой кости, покатые плечи, полная девичья грудь, тонкий стан, опоясанный атласной лентой, стройные длинные ноги, нежные стопы ребенка и – воплощение античной богини готово. Подобная красота в легком шелковом одеянии могла довести до преступления или сумасшествия.

– Пожалуй, – пробормотал Саид, поглаживая седую бороду и усы, – придется принести еще покрывало.

Позвав жену, Саид расположился на маленьком турецком диванчике.

– Простите, Саид, я слышала, что вас так зовут… Можно мне обратиться к вам?

Саид молча кивнул, оправив бороду.

– Так вот… Вы должны знать, Саид, что я не простолюдинка. Мой отец – уважаемый всеми в Испании сеньор Франсиско Тенорио… И наш король будет весьма огорчен его отсутствием, а также…

– Женщина мало говорит, в том ее благо, – грубо прервал он девушку.

– Но…

– Разговор закончен.

Ресницы Лусии вздрогнули, и она обиженно закусила губу. Ей дали ясно понять, кто она здесь. Но она, правнучка командора Кордобы, не привыкла отступать без боя. Она готова сражаться за имя и честь рода до конца!

– Я хотела бы знать, что со мной будет. Я здесь пленница, правильно ли я понимаю?! И вы – тот господин, в доме которого мне суждено пожизненно быть?!

– Потом, все потом узнаешь. Если хочешь остаться красивой, молодой, здоровой, то должна меня слушаться. Женщина должна слушаться. Если ты не будешь слушаться, я убью тебя, и Аллах простит меня.

Лусию передернуло от подобного заявления. Но что еще она могла ожидать от мусульман?! С детства ей довелось слышать такое, что вспоминать страшно. Ее в любую минуту могли убить. Да та же Фатима! Поступки мусульман, которых в Испании было предостаточно, всегда казались Лусии алогичными. Тем более местные сплетники постоянно твердили об их озлобленности и фанатичности. А после того, как мавров стали теснить с испанских земель, разногласия между мусульманами и христианами еще больше обострились. В мире накалялись страсти… Было бы логично предположить, что Саид ненавидит ее уже за то только, что она – католичка!

Наконец вошла Фатима и тем спасла Лусию от испепеляющего взгляда Саида.

– Аллаху было угодно, чтобы ты жила, – сквозь зубы сказал Саид. – Молись, как умеешь. Если ты проявишь благоразумие, то через несколько дней будешь далеко отсюда. Я уже в тысячу тысяч раз проклял тот день, что связался с вами, неверными!.. Но время губит медленных. Пойдем.

И Лусия, кинув умоляющий прощальный взгляд на Фатиму (словно она была ее последней надеждой на спасение), безропотно последовала за Саидом…

* * *

Шли они довольно долго. Лусия была завернута в белое покрывало с головы до ног (Фатима сказала ей, что это для ее же безопасности) и напоминала себе упакованную конфету, лежащую на прилавке дона Густаво в Алькасаре.

По пути им встречались разные люди, с любопытством взиравшие на Лусию, как на заморскую диковинку. Прохожие иногда останавливались, раскланивались с Саидом, но тот явно не желал с кем-либо говорить.

Встречались им и женщины, несшие корзины с фруктами и овощами, огромные кувшины с водой. «Дикие нравы», – думала Лусия, представляя, что было бы с ней, если бы она каждый день несколько раз в день в такую жару носила бы подобные тяжести.

Они прошли уже столько узких улочек, переулков, домов, лестниц! Дорога вела все время куда-то вниз, и у Лусии кружилась голова от душного воздуха и палящего солнца; ко всему прочему, ее мучила жажда. Раз она сказала об этом Саиду, но тот посмотрел на нее так, что больше Лусия не смела ни о чем просить.

И вот едва слышимое дуновение ветерка коснулось лица Лусии, немного облегчив страдания. Вскоре воздух заметно посвежел, а на языке появился привкус соли.

Наконец они выбрались из лабиринта улиц, дома расступились, и взору девушки предстало бескрайнее море. Море сияло, играло бесчисленными искрами цвета нефрита, опала и сапфира… Лусия на минуту остановилась, чтобы перевести дыхание и полюбоваться морем. Но Саид грубо толкнул ее в направлении к пристани.

Несмотря на раннее утро, там было довольно оживленно. Люди работали и болтали, иногда в спешке бросая друг другу краткие, хлесткие речи, смысл которых казался совершенно неясным благопристойной девушке. Среди этих снующих, толкающихся, раздраженных людей были представители разных народностей и конфессий.

На пристани было много торговых судов и парусных лодок. Но Лусия как-то сразу обратила внимание на белый фрегат. Его, видимо, недавно спустили на воду. Корабль сверкал позолоченными портами, белыми зарифленными парусами на фок-, грот– и бизань-мачтах. На латыни Лусии удалось прочесть название корабля – «Οβίδιος»[5]5
  Спаситель (лат.).


[Закрыть].

– Οβίδιος… Овидий… Спаситель?! Что бы это значило?

Саид в очередной раз грубо прервал ее размышления и, как бы повинуясь слепому, неосознанному желанию девушки, стал подталкивать к трапу корабля.

– Мы уже пришли. Да простит меня Аллах в Судный день за то, что я помогаю неверным!

Цепляясь за поручни, они прошли по шаткому мостику и очутились на борту «Οβίδιος».

Судно еще больше восхитило Лусию. Палуба блестела так, словно по ней не ходили вовсе, а летали. Однако стоило прислушаться к тому, как матросы, громко чиркали ногами и трещали на языке, совершенно для девушки незнакомом.

На какое-то время Лусия осталась одна. Но она и не помышляла о побеге. Интуиция подсказывала ей, что здесь она в большей безопасности, чем на берегу и, тем более, в доме Саида. На корабле, как успела заметить девушка, были христиане, что немного воодушевило ее.

От нечего делать Лусия прошлась по палубе и, дойдя до кормы, остановилась. На лестнице, ведущей к капитанскому мостику, стояли двое. Они громко говорили по-арабски. Один голос Саида (она узнала его), другой – низкий, раздраженно-властный.

Саид явно нервничал, теребя свою и без того редкую бороду. Потом Лусия посмотрела выше. Обладатель стального голоса был хорошо сложен, статен, как, впрочем, и подобает адмиралу (Лусия почему-то решила, что так должен выглядеть настоящий адмирал). А незнакомец, будто почувствовав ее взгляд, обернулся.

Заметив Лусию, он продолжил речь уже на испанском:

– Думаю, погода будет сопутствовать нам. Если на то воля Аллаха и мы окажемся в Кадисе, я найду способ сообщить об этом.

Саид кивнул и, слегка поклонившись, спустился по трапу вниз. Пройдя мимо Лусии и как бы нарочно задев ее, он бросил на прощание едкий, лукавый взгляд. Вскоре он скрылся, неся что-то, завернутое в бурнус.