Текст книги "Οβίδιος. Тайна золотого времени"

Глава 6

Лусия не хотела видеть капитана совершенно по другой причине, о которой читатель, наверное, уже догадался. Она старалась не думать о Дэвиде Мирре, но случайно (случайно ли?!) оброненная старшим помощником фраза во время прогулки еще больше распалила ее воображение. «Да кто он вообще такой? Что он себе позволяет? И ведь позволяет… Ненавижу его, нет, ненавижу себя за это… Я ведь должна остерегаться его…». Усилившаяся резкая боль в ноге заставила девушку смириться с появлением капитана…

Дэвид вошел в каюту внезапно, хотя, разумеется, Лусия ждала его. В его походке и устремленном на нее взгляде читался скрытый вызов.

– Позвольте, я осмотрю вас, – сказал он.

– Нет! – воскликнула Лусия и спряталась от него за балдахином.

– Почему вы так ведете себя? Я чем-то обидел вас?

– Нет… да…

– Конечно, я был не прав. Мне не надо было давать вам в тот день водки. Признаю свою ошибку. Вы простите меня?

– Уйдите. Я сама прекрасно справлюсь, – предательская дрожь в голосе выдала ее окончательно.

– Вы боитесь меня?! – наконец догадался Дэвид.

От его внимательного солнечного взгляда не ускользнуло и то, как девушка нервно сжимала край простыни. Она же старалась не смотреть ему в глаза, опасаясь, что он прочтет в них гораздо больше.

– Нет, я не боюсь вас. Это… это не так… Вы мне просто неприятны, – сказала Лусия, и от собственной лжи зарделась.

– Конечно, мой старший помощник куда приятнее, – съязвил он. – Но не забывайте, для чего я здесь… Как судовой врач я должен осмотреть вас.

С этими словами он присел на край кровати и, несмотря на ее слабые протесты, стал изучать характер боли. В первые минуты девушке показалось, что у него дрожали руки, когда он, приподняв подол платья, дотронулся до ее ноги. Но, возможно, это ее навязчивые идеи. Тем временем принесенным маслом он уже растирал опухшую нежную стопу и лодыжку цвета морской раковины.

– Я хотела спросить вас о том вечере…

– Вам нечего опасаться.

– Но я ничего не помню! После того, как вы…

– Странно, я никак не ожидал от вас такого поведения. Признаться, я думал о вас иначе…

– Вот как? Неужели вы полагали, что я буду слезно молить вас о прощении?

– Я полагал, что вы не должны вести себя так с мужчинами…

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю, а говорю прямо… Все видели вас с моим старшим помощником…

– Это ничего не значит… В Алькасаре я общалась со многими сеньорами, и никто не смел обидеть меня… А вы… вы постоянно…

– Значит, я не достоин вашего прощения, – с грустной усмешкой сказал он. – Хотя, с другой стороны, вы могли бы хоть чуточку быть мне признательны… Скажите, неужели я действительно так неприятен вам?!

Лусия молчала. Как она могла сказать ему то, в чем самой себе было стыдно признаться?!

От его прикосновений ее бросило в жар, будто она снова проглотила это злосчастное «ракы». И чем больше у нее загорался огонь внутри, тем меньше она ощущала боль в лодыжке. И эта пытка продолжалась до тех пор, пока его руки гладили, бережно держали ее ногу.

– Я оставлю вам флакон с розовым маслом, – наконец сказал он, поднимаясь. – На ночь вы снова разотрете воспаленное место… К утру отек пройдет, обещаю.

Капитан направился к двери, но тут, видимо, вспомнил что-то.

– Я должен говорить с вами, сеньорита Лусия. Вы понимаете, что дольше на моем корабле оставаться вам невозможно… Невозможно по разным причинам… Но у вас есть выбор: либо дожидаться, когда вы получите разрешение на въезд в Испанию, иными словами, ждать придется месяца два-три, или пересесть на любое судно, которое доставит вас к вашему жениху, к лорду Готорну, если не ошибаюсь.

Слова капитана вывели ее из того полублаженного состояния, в котором она пребывала после его рук, совершивших поистине чудо. Лусия уже почти не чувствовала боли.

– Сэр Роберт Льюис Готорн, – произнесла она едва слышно. Девушка почти забыла, какова была цель их путешествия с отцом.

– В любом случае я ничем больше не могу помочь. Конечно, на первое время я оставлю вам тысяч… думаю, тысяч пять вполне будет достаточно. Через два дня «Οβίδιος» покинет Тангис, и вам все равно придется сойти на берег. Во втором случае, – продолжил капитан, не обращая внимания на возражения и знаки протеста, которые выказывала Лусия, – во втором случае, я обещаю, что лично позабочусь о вашем благополучном препровождении на другой корабль… «Порт-Рояль» … Вы могли видеть это судно, когда совершали прогулку в гротах с моим помощником… Через несколько дней «Порт-Рояль» уйдет в Дорчестер. Я уже предварительно переговорил со шкипером и, думаю, капитан не откажется принять на борт своего корабля столь милую, очаровательную особу.

В завершение всего Лусии показалось, что Дэвид Мирр злорадно усмехнулся. «Он издевается надо мной», – думала она, пытаясь угадать его мысли. – «Но почему и за что он так обращается со мной?».

Женщине не место на корабле, так все говорят, и она знала, что ей рано или поздно придется покинуть «Овидий», но тут ее задело другое – словно собачку, ее вышвыривали за борт и не кто-нибудь, а сам Дэвид Мирр…

– Так значит, вы уже все решили, капитан? – спросила Лусия с вызовом. – Позвольте и мне кое-что сказать вам. Во-первых, я не нуждаюсь в вашей опеке. Я сама в состоянии позаботиться о себе. А, во-вторых, вы не имеете права думать обо мне так… как… в общем, что вы думаете… Я не позволю вам… И в-третьих…

– Отдыхайте, приятных вам снов, – с улыбкой сказал Дэвид. Его невозмутимость больше всего раздражала Лусию.

– Вы относитесь ко мне, как несмышленной девочке!

– Лусия, вы уже давно перестали быть девочкой. Думаю, сэру Роберту Льюису нужна почтенная матрона, леди, по-вашему, и вам придется волей-неволей научиться разговаривать с людьми.

С этими словами он учтиво откланялся и закрыл дверь.

Лусия Вернадес была вся красная от возмущения, оттого, что кто-то так ловко проучил ее! Да еще оскорбил тем, что позволил себе думать бог знает что! И сравнил с «почтенной матроной»! Сначала она едва сдержалась, чтобы не бежать вслед за ним… Есть ли в этом смысл? То, что говорил он здесь, в каюте, никто не слышал, а там, на палубе, она только станет для всех посмещищем.

Так она сначала возмутилась, а потом, хорошенько подумав, впала в состояние дичайшего раздражения: этот человек всегда прав… во всем. Даже сейчас он был так учтив, попросил у нее прощения, предлагает разумные решения. Он…

Девушка посмотрела на флакончик розового масла, стоявший на самом краю стола. От масла исходил сильный, чарующий аромат… Дэвид Мирр… Мирр… Лусия взяла флакон в руки и почувствовала снова сильное головокружение.

Она закрыла глаза, вспоминая утреннюю прогулку, вспоминая разговор с Фоксом… Смогла бы она полюбить кого-то также сильно, как Тинга? «Да», – сказала она едва слышно. «Да, если бы это был кто-то, как мой дед и отец… Как он… Дэвид… кто-то, как он… с такими же руками, глазами, улыбкой, голосом. Кто еще так учтив и благороден, как он?!»

Лусия вспомнила всех мужчин, которых когда-либо видела в своей жизни и не нашла ни одного, кто хотя бы чуточку напомнил ей Дэвида. Разве что, совсем немножко… Нет. Даже ее прадед показался не таким уж могущественным и красивым. Портрет Гонсало Кордобы, висевший в их гостиной в Севилье, был только слабым напоминанием о прошлом величии их рода. Нет… «Нельзя быть таким… таким невыносимым!» – наконец воскликнула она, вспыхнула и – погасла. Разве приемный сын марокканского султана, мусульманин, может стать ее мужем?!

Лусия решила, что попросит прощения у капитана и завтра же покинет корабль. Роберт Льюис ждет невесту и было бы крайне неразумно не ответить на его чувства. К тому же… Предсказание Франчески должно сбыться наконец!..

* * *

На следующее утро Лусия встала, совершенно не чувствуя боли в ступне и лодыжке. Отек спал, но остался едва уловимый запах розового масла. И во всем теле была странная, непривычная легкость.

Было еще раннее утро, и тени блуждали по стенам каюты.

Лусия подошла к окну. Гроты Геркулеса скрывал молочный туман. Небо было скучно-сизым, а в водах отражалось волнение стихии…

«Ко всему прочему дождя не хватало», – тихо сказала Лусия, и на душе сразу стало тоскливо…

Она вышла на палубу. Было как-то непривычно, безлюдно-тихо на корабле. «Где все?» – подумала она, стараясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Но никого не было или почти никого.

– Доброе утро, сеньорита, – услышала она, словно литое серебро, знакомый голос.

В двух шагах от нее стоял Дэвид Мирр. Серые воды океана отражались в его глазах. Спал ли он? Он был одет в бархатный жакет темно-синего цвета и белую шелковую рубашку; такого же цвета, что и жакет, были штаны. Черные, натертые до блеска сапоги, доходившие до середины колена, – такие были уже не в моде, – отметила про себя Лусия.

– Вы сегодня рано проснулись.

– Довольно прохладно, вам так не кажется? – сказала девушка, ежась от сырой погоды.

– Может быть… Я договорился со шкипером «Порт-Рояля». Капитана зовут Уильям Харрисон. Он с удовольствием примет вас на борт. Уже через день они выйдут в море, – сказал Дэвид, снимая и накидывая ей на плечи жакет. – Я дам вам все необходимое, чтобы во время пути вы ни в чем не нуждались.

Лусия ничего не ответила. Она вдыхала запах бархата, смолисто-сладковатый, густой, с глубокими нотками дыма, его запах, и наслаждалась тем теплом, которое исходило от его вещей.

– Странное сизое утро, не правда ли? – спросил он. – Но мы за всё должны благодарить Бога.

 
بِسْمِ اللّهِ الرَّحْمنِ الرَّحِيمِ
وَالضُّحَى
وَاللَّيْلِ إِذَا سَجَى
مَا وَدَّعَكَ رَبُّكَ وَمَا قَلَى
وَلَلْآخِرَةُ خَيْرٌ لَّكَ مِنَ الْأُولَى
وَلَسَوْفَ يُعْطِيكَ رَبُّكَ فَتَرْضَى
أَلَمْ يَجِدْكَ يَتِيمًا فَآوَى
وَوَجَدَكَ ضَالًّا فَهَدَى
وَوَجَدَكَ عَائِلًا فَأَغْنَى
فَأَمَّا الْيَتِيمَ فَلَا تَقْهَرْ
وَأَمَّا السَّائِلَ فَلَا تَنْهَرْ
وَأَمَّا بِنِعْمَةِ رَبِّكَ فَحَدِّث[19]19
  (араб.) وَالضُّحَى
Стихи из Корана:В знак ореола утреннего света,В знак все темнеющего крова ночи, —Тебя Господь твой не оставил,Тебя не разлюбил Владыка твой.И знай, что каждый будущий моментСчастливей для тебя, чем предыдущий…  (Сура 93)
Есть поэтический перевод этой суры:И утренним светом, и сумраком ночи клянусьНапрасно ты думал, что Я от тебя отвернусь!Господь не покинул тебя, возродил для добра,И это прекрасней того, что имел ты вчера.Придет от Создателя все, чтобы счастлив ты был.Не Он ли тебя, увидав сиротой, приютил?Блуждал ты, а выведен Богом на праведный путьИ сделан богатым, и можешь от бед отдохнутьТак будь же душою высок, сироту приюти,В просящую руку спасительный хлеб опусти.Прозревший от света и силы Господней любви,Сказанье о милостях Господа всем объяви.

[Закрыть]ْ
 

Поскольку Дэвид читал стихи на арабском, то девушка ничего не поняла. Но слушала внимательно. Ее всегда поражала мелодичность арабской речи. Она слушала тембр, звук, голос и, несмотря на то, что не знала языка Корана, медленно какое-то упоительное блаженство и благодать стали наполнять всё ее маленькое женское существо.

– Что это? – спросила она.

– Что?

– То, что вы сейчас читали.

– Ад-Духа.

– Что?

– Это Коран, мое дитя.

Лусия немного поморщилась. Собственное незнание было неприятно, тем более, она была почти уверена, что это стихи о любви. Арабы, она знала это, были искусны в создании любовной поэзии. А он снова назвал ее ребенком!

– Где все?

– На берегу. Морякам не часто приходится бывать на суше, и они при любой возможности бегут с корабля.

– А вы?

– Кто-то должен смотреть за судном.

Какое-то время они стояли молча.

– Простите меня. Я была не слишком хорошей и послушной гостьей… И мне бы хотелось поговорить с вами.

– Да, я слушаю.

Как будто два совершенно разных человека боролись в ней. Ее пугало и в то же время влекло все, что было связано с именем Дэвида Мирра. Она должна была как-то отблагодарить его…

– Нет, не здесь, в вашей каюте, – сказала Лусия, увидев, что моряки возвращаются на «Οβίδιος»…

Когда дверь каюты захлопнулась, Лусия на какое-то мгновение осталась в полумраке. Капитан поспешно раскрыл окна.

– Я знаю, что не увижу вас больше…

Нервный ком в горле помешал Лусии сказать то, что уже жило в ее сердце и готово было вот-вот сорваться с языка.

– А мне кажется, я почти уверен, что увижу вас снова. Например, завтра…

– Вы еще смеетесь?! Я рада, что хоть изредка вы умеете смеяться… А мне почему-то не смешно.

Потом, помолчав, она глубоко вздохнула и продолжила:

– Я не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо. Я знаю, что только мешала вам все время. Простите за это… И большое спасибо за все, что вы сделали для меня… Я знаю, что, если бы не ваше прямое участие, я, наверное, нет, точно никогда бы не выбралась из этой чудовищной страны! Эти жуткие лица, эти бесчеловечные нравы… Простите, что говорю так… Я все время забываю, ведь вы тоже из Марокко… Но то, что случилось со мной и с моим отцом… Я даже не знаю, жив ли он… Может быть, он здесь, и я даже не знаю об этом…

– Здесь?!

– Да, здесь. Мне так хочется в это верить! Мы так близко от Испании… и в совершенейшей недосягаемости до нее… Увы, судьба часто преподносит нам уроки… Ведь если бы не эта проклятая лихорадка, вы бы доставили меня в Кадис, как и обещали. Не правда ли?

– Конечно… А что еще вы знаете?

– Я знаю, что вы – хороший человек, сэр Дэвид. Ведь если бы на вашем месте был кто-то другой, он сделал бы все возможное, чтобы я никогда не оказалась в Англии… Поверьте, я тоже кое-что знаю о жизни, слышала о ней… В лучшем случае меня сделали бы пленницей и держали бы до тех пор, пока мой дядя или кто-то еще не заплатил выкуп. И потом… у меня, к сожалению, в данный момент нет ничего, что могло бы… чем бы я могла отблагодарить вас за вашу доброту, заботу, внимание, но если бы я могла…

– Нет, мне не нужно от вас ничего, я говорил, – поспешно заверил ее капитан.

– И все же выслушайте меня, сэр Дэвид! Я знаю, что вы потратили много денег, времени и сил… А я не могу быть такой неблагодарной… Меня всегда учили ценить людей… Поверьте, если бы я была дома, я могла бы… могла… Как же мне поступить?.. Так сколько вы отдали за меня Саиду? Сто тысяч?!

– Вы действительно полагаете, что все измеряется деньгами?!

Но Лусия словно не слышала его.

– Позвольте мне взять бумагу и перо?

Капитан кивнул. Лусия подошла к столу и что-то быстро-быстро, круглым, красивым почерком стала писать.

– Если у вас появится когда-нибудь такая возможность, если вы будете в Испании, в Севилье когда-нибудь… Это письмо передайте моей кормилице Каталине. Она прочтет и сразу все поймет. Там я написала обо всем, и она скажет управляющему, и тот выдаст сумму, которую вы скажите… Но если вдруг я окажусь дома, если вдруг мое письмо вернется ко мне…

Голос Лусии заметно дрожал. Капитан стоял сзади, и она не видела, какими глазами он смотрел на нее. От его холодного взгляда не осталось и следа. Он накрыл ладонью ее маленькую, как у ребенка, руку. Лусия вздрогнула и затихла… Ее холодные пальцы какое-то время счастливо покоились под его большой горячей ладонью.

– Мне ничего от вас не нужно, – сказал он. – Но, возможно, если я когда-нибудь буду в Севилье, я непременно навещу вас. И знайте, это будет совсем по другой причине.

И он быстро и молча отошел к окну.

– Помните, – проговорила она, нарушая молчание, – Вы говорили, что похожи на одного из героев Овидия. Как его звали?

– Пигмалион.

– Пожалуйста, расскажите мне о нем.

– Зачем?

– Расскажите, прошу вас. Исполните мою просьбу на прощанье.

– Хм… Вы просите так, будто вас осудили… Ну хорошо, раз вы просите, то пусть будет по-вашему… Я говорил тогда о Пигмалионе. Он был талантливым художником и ваятелем с Крита. Οβίδιος описал его историю… историю жизни. Пигмалион жил уединенно на своем острове и избегал общения с женщинами.

– Почему?

– Просто он разочаровался в них… Но вот однажды Пигмалион вылепил статую девушки, статую столь прекрасную, что красота Афродиты меркла перед ней. И он влюбился не в живую женщину, а в свое творение… Эта статуя была тем совершенством, о котором можно сказать Materiam superabat opus[20]20
  Исполнение выше материала (лат.).


[Закрыть], или Matre pulchra filia pulchrior[21]21
  Дочь, более прекрасная, чем прекрасная мать (лат.).


[Закрыть]. В сравнении с живой Афродитой, которая безответно любила Пигмалиона и была ему почти что жена… Единственный изъян был у статуи. У творения Пигмалиона не было сердца, и она не могла ответить ему взаимностью. А он долго дарил ей украшения и целовал ее ноги.

– И что же потом? Неужели боги не дали ей сердца?!

– Нет. В жизни все по-другому. Боги не слышат людей, и статуя остается глухой, слепой и немой.

– А что же дальше было с Пигмалионом?

– Он умер бы от печали, если бы…

– Что? Если бы что?

– Если бы не море.

– Господи, какая печальная история! Но я все равно не понимаю, причем тут вы? – искренне удивилась девушка. – Неужели вы тоже когда-то любили статую?! На кого она была похожа?

– Однако вам пора собираться, – сказал Дэвид, выпрямляясь. – Вам еще нужно уложить вещи и – в путь.

– Я обещаю, что не забуду вас и не забуду того, что вы сделали для меня! – неожиданно воскликнула она.

– Сеньорита Лусия, не надо ничего обещать… Вы еще слишком молоды и стремительно даете обещания… Вы не знаете, что может с вами случиться, – голос капитана звучал громко и немного раздраженно. – И если все же вы когда-нибудь вспомните меня добрым словом… Хм… Доброе слово… Вот и вся моя награда… Наверное, достаточно…

Резкость и холодность его слов были совершенно противоположны его взгляду. В его ясных голубых глазах читалась грусть и глубокая нежность, но Лусия была слишком взволнована, растеряна, подавлена, чтобы понять, что это значит…

В дверях она столкнулась со старшим помощником.

– О, вы заняты, капитан? – спросил Фокс многозначительно, переводя взгляд с Лусии на капитана.

– Нет. Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра пришла попрощаться, – сухо ответил Дэвид. – Можете и вы сказать ей «до свидания».

Фокс выглядел несколько обескуражено.

– Что ж, прекрасная сеньорита, надеюсь, вы будете счастливы, – сказал старший помощник, почесывая затылок.

– Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра, правнучка Великого Командора, непременно будет счастлива… Мы искренне желаем вам счастья, сеньорита Вернадес.

Лусии стало в очередной раз грустно, больно, обидно…

И пока девушка предавалась печали и жалости, капитан рассматривал статую, которую однажды подарило ему море… Статуя удивительным образом напоминала ему ту, которая теперь истерично металась по каюте…

Немного успокившись, Лусия нашла в себе силы, чтобы помолиться и вознести слова благодарности к Богу и Деве Марии…

Спустя какое-то время, когда со сборами было покончено, Лусия снова разыскала капитана на шканцах.

– Вы что-то забыли? – отрешенно спросил Дэвид.

– Нет… да…

– ?

– Просто я не знаю, как сказать… Это все, что у меня есть. Это самое дорогое, что может быть у человека. И это я дарю вам в знак памяти, в знак нашей дружбы, – и Лусия достала родовое распятие. – Возьмите этот крест, сэр Дэвид. Это крест из ливанского кедра. Давным-давно в одном из походов мой прапрапрадед завоевал Константинополь…

– Я не могу принять такой дар.

– Нет, я хочу, возьмите. Пусть распятие хоть немного напоминает обо мне.

Тогда похолодевшие пальцы Дэвида Мирра приняли подарок девушки…

Капитан держал в руках распятие даже после того, как Лусия покинула корабль, и по-прежнему смотрел на туманное солнце.

– И это всё?! Всё?! Все-таки я не понимаю, – говорил возмущенно старший помощник, провожая глазами статную фигурку девушки. – Зачем вы это сделали, капитан? Зачем вы отпустили ее?!

– Ты не понимаешь… Нет, ты все прекрасно знаешь и понимаешь.

– О, да! Знаю, да, но не могу понять, черт возьми! Я бы никогда не сделал этого!

– Ты – это не я.

– Конечно же, кошку в пятки! Чтобы Дэвид Мирр не смог влюбить в себя какую-то девчонку! Так я и поверил…

– Тут другое.

– Неужели Οвидий не понравился ей?!

– Она предпочитает Сенеку.

– Да женщины готовы, что угодно читать, если умеют читать!.. Тьфу ты!.. Идейный ты все-таки человек, сэнт Дэвид!..

Капитан нахмурил брови.

– Тут другое, и довольно об этом… Лучше займись делом, квартирмейстер.

Но старший помощник, разгорячившись, никак не мог успокоиться.

– Ладно, хорошо, да, согласен… Таких не бывает, и ты ей не пара… Мать твою каракатица! Ты же мог сказать ей правду! Хотя бы правду! Просквози меня гарпун… Почему ты не сказал, что она обязана тебе жизнью?! Эти уроды искалечили ее, а ты… Ты воскресил ее, ты, Дэвид! Да она бы погибла без тебя!.. Да ты буквально достал ее со дна!.. Да ты… Эх, ты, сэнт Дэвид!..

Глава 7

Лусия сидела в огромной библиотеке дома Готорнов в Йоркшире. Она была в состоянии глубокой задумчивости и тихо листала новую книгу, которую дал ей сэр Роберт Льюис Готорн, граф Гертфордский. Состояние глубокой задумчивости было постоянной ее спутницей в течение всего последнего месяца. Она рассеянно листала страницы из книги Джона Локка и одновременно поглядывала в окно. Она видела бескрайние зеленые луга и леса графского поместья.

О чем же ей было мечтать?! К величайшему удивлению, Готорны оказались настолько великодушны, что не просто предоставили кров, поверили в то, что она, действительно, дочь дона Франсиско; поверили в то, что она, попав в руки салийских пиратов, чудесным образом спаслась и выбралась живой из Берберии. Какие у нее были доказательства своего происхождения, тех событий, в которые трудно было поверить? У нее не было ничего, кроме ее слов и бесконечных рассказов об обожаемом отце…

Но все же Готорны поверили ей. Готорны были очень щепетильны, как и все англичане, но безупречные манеры девушки, знание языков, ясный ум – вот были те доказательства, которые гораздо красноречивее сказали то, нежели не вполне удачный портрет Лусии. На портрете она выглядела еще совсем ребенком, с задранным носом и большущими, удивленно смотрящими на мир глазами. Этот портрет, висевший в библиотеке Готорнов, был выполнен два года назад, когда Лусии только исполнилось пятнадцать лет. Дон Франсиско хотел, чтобы сын его друга полюбил Лусию еще до того, как произойдет их встреча.

На портрете Лусия была похожа на отца, но в действительности только отдаленно можно было уловить черты их внешнего сходства. Мать же Лусии – Мария Поэльо – слыла в Испании необыкновенной красавицей и оказывала столь сильное влияние на окружающих, что, не обладая особым умом, сумела влюбить в себя самого короля!

Но это было давно, и не прошло и двух лет с момента ее смерти, как о Марии Поэльо все забыли. А ведь Лусия была так похожа на нее! Вот почему дон Франсиско был уверен, что сэр Роберт, увидев портрет Лусии, обязательно влюбиться в нее. В отличие от матери, знавшей себе цену, Лусия, казалось, не была уверена в том обаянии, какое могло бы заставить лучшего жениха Англии – сэра Роберта – отказаться от многих удовольствий света ради нее.

Роберт Льюис был другим, чем представляла себе Лусия. Он оказался гением рассудочности. На любое ее суждение он обычно отвечал так: «Это глупо», «Это чушь», «Это лишено здравого смысла». Его интересовала философия, а любимыми его изречениями были: «Истина – дочь Времени, а не Авторитета», «человек – это машина, состоящая из костей и мяса», «сердце человеческое – пружина, нервы – нити, суставы – колеса» и многие другие фразы и выражения, значения которых Лусия не понимала.

Естественно, после подобных разговоров на девушку находила глубокая задумчивость. Он, ее жених, твердит о разуме, о том, что любовь – реакция каких-то биологических ритмов; о том, что люди – это животные, которые действуют ради любви к себе, а не к другим; о том, что только государство и общественные законы делают человека человеком и направляют действия людей к общественному благу…

В состояние глубокой задумчивости ее ввергало и непонятное к ней отношение Роберта. За те два месяца, что она провела в доме Готорнов, он ни разу не обнял ее, не поцеловал, и в его глазах она не читала того, что могло бы хотя бы отдаленно напоминать любовь или хотя бы того, что было в глазах других мужчин, какие когда-либо знали ее. За несколько месяцев, проведенных в доме Готорнов, она встречалась с Робертом всего лишь несколько раз, и каждый раз, после общения с ним, ощущала себя «круглой дурой».

Лусия тяжело вздохнула. Вот и сейчас сэр Роберт Льюис спешил в Лондон, и, по обыкновению чмокнув ее в лоб, вручил книгу Джона Локка. Его сегодня ждут в Вестминстерском дворце, и к вечеру он не вернется. А завтра у них заседание в Палате, и сколько оно продлится, неизвестно. Поэтому самое раннее, когда он вернется, – это в субботу вечером.

Лусия попыталась мысленно представить себе Роберта Льюиса в церкви. Надо признать, Роберт был очень красив: серые глаза, брови вразлет, широкие скулы, прямой нос, узкие губы. Однако, когда он улыбался или, во всяком случае, делал вид, что улыбается, улыбался только его рот с безупречно ровными белыми зубами, а глаза при этом оставались совершенно холодными. И ее еще уверяли, что лучшего жениха ей не сыскать во всей Англии! И многие красавицы готовы душу свою продать, только лишь бы заполучить Роберта Готорна! Да, Лусии очень повезло, что он выбрал именно ее.

После подобных разговоров Лусия чувствовала себя еще хуже. Правильно ли она поступает? Достойна ли она его? Нужна ли ему жена – «круглая дура», да к тому же испанка? И как не впасть ото всего этого в состояние глубокой задумчивости?!

Она пыталась прочесть Джона Локка, честно пыталась, но ничего не поняла. А Роберт будет ее спрашивать, понравилась ли книга, что особенно запомнилось и т. п.

Ей было очень тяжело. До их помолвки оставались считанные дни, а он не особенно жалует ее вниманием и, может быть, хорошо, что не жалует. Будет ли Роберт внимательным, заботливым мужем?! Вряд ли. У Лусии была великолепно развита интуиция. Внутреннее чутье подсказывало ей, что сэр Роберт Льюис Готорн не изменится никогда. Любит ли он ее? О любви он не говорил ничего, предпочитая ограничиваться выражениями поощрения или выказывая расположение обращениями «дорогая», «милая», «несравненная». Если он не любит ее, то почему сам так спешно назначил день помолвки?!

Надо признать, что Роберт Льюис Готорн во всем искал для себя выгоду. Даже в том, что он выбрал Лусию, тоже был расчет: невеста из Испании – немаловажный козырь в его политической игре; Лусия помогла ему привлечь к своей персоне больше внимания и отчасти служила гарантом для его переизбрания в Парламенте.

Да, Роберт – завидный жених, красивый, состоятельный, умный, но в нем не было той теплоты, которую Лусия отчаянно пыталась в нем отыскать. И оттого ей было очень грустно.

Как-то, рассматривая библиотеку Готорнов, она натолкнулась на сочинения античных мыслителей. Аристотель, Платон, Пифагор, Гораций, Геродот, Цицерон… И тут Лусия вспомнила Овидия, вспомнила Дэвида. Признаться, где-то очень глубоко, втайне она вспоминала Дэвида и невольно сравнивала его с Робертом… Боже мой, как он смотрел на нее! Если бы Роберт хоть немножко так смотрел на нее!.. Дэвид Мирр любил сочинения Овидия. В его библиотеке было много античных авторов… Лусия снова просмотрела золотые и серебряные корешки книг. Вергилий, Плутарх, Софокл, Ориген… Овидия не было.

И все-таки ее воображение нарисовало образ Пигмалиона. «Где он сейчас? Что же потом было с ним?» – думала Лусия и решилась спросить об этом Роберта Льюиса. Увы, она совершила непростительную ошибку.

Сначала Роберт даже не понял, о чем его спрашивают, а потом, удивленно приподняв бровь, как это он обычно делал в случае, если, по его мнению, девушка говорила ерунду, воскликнул:

– Бог ты мой, что же вас интересует?!

В его восклицании столько было упрека, недоразумения, неприятия, будто бы Лусия спрашивала о чем-то неприличном. Девушка покраснела.

– Если вы хотите знать мое мнение, – продолжил Роберт Льюис, – то я не вижу ничего привлекательного в том, чтобы влюбиться в собственное творение и страдать из-за этого. Такая пошлость! И что вообще это за сюжет?! Боги оживляют Галатею и отдают ее на растерзание этому животному… Между прочим, Томас Гоббс любит повторять, что люди от природы подвержены «животным страстям», так это в большей степени относится к Овидию и его героям… К тому же, это дикое прошлое…

«Почему же Дэвид рассказал ей не так историю Пигмалиона?! Или есть другая какая-то история, которую не знает даже Роберт? Дэвид говорил, что во многом похож на Пигмалиона. Так в чем же именно? В тех самых «животных страстях» или в чем-то еще?» – думала Лусия, но, вспомнив глаза и руки Дэвида, еще больше покраснела.

Роберт Льюис расценил ее молчание по-своему.

– Дорогая Лусия, вы очень впечатлительны и еще слишком слабы после того, что с вами случилось. Вам надо больше отдыхать, – сказал он. – Пойдемте, вам больше надо бывать на свежем воздухе, иначе вы превратитесь в тень самой себя. Мне же хотелось бы, чтобы ко дню нашей помолвки вы хорошо выглядели…

Лусия снова попыталась прочесть хотя бы несколько строк из Джона Локка, но тут ее внимание привлек всадник на лошади, белой, с черными яблоками. Это был сэр Эдвард – отец Роберта Льюиса. Как только Господь устраивает, что у родителей рождаются дети с совершенно иными представлениями о жизни, с совершенно иным характером, пристрастиями, увлечениями?!

Сэр Эдвард очень напоминал Лусии ее отца. Такое же жизнелюбие, которым светились его серые глаза, такая же душевная теплота. Несмотря на возраст (сэру Эдварду Готорну было за семьдесят), он выглядел довольно молодо и в свободное время любил ездить верхом, занимался фехтованием и с удовольствием обучал Лусию тому, что, как казалось девушке, умел в совершенстве.

С сэром Эдвардом она была гораздо чаще, чем с Робертом. Благодаря сэру Эдварду, она могла расслабиться, стать просто «девочкой», «дочкой», и забыть обо всем. Она от души смеялась, когда сэр Эдвард рассказывал ей анекдоты, хотя, конечно же, английский юмор – довольно тонкая вещь и все же… Она с удовольствием занималась верховой ездой и получала уроки фехтования. Лусия оказалась способной ученицей и за считанные недели научилась не просто держать шпагу, но даже несколько раз оставляла сэра Эдварда без оружия. Хотя, возможно, он и поддавался ей.

Теперь сэр Эдвард дружелюбно приветствовал ее своей фетровой шляпой темно-синего цвета. Лусия, оставив Джона Локка до приезда Роберта Льюиса, побежала в холл – встречать будущего свекра…

* * *

Всё было хорошо или, во всяком случае, довольно мило до недавнего времени. Внезапно спокойствие дома Готорнов было нарушено. Стали происходить очень странные вещи.

Суеверные слуги шептали о каком-то зловещем роке, тяготеющем над домом Готорнов вот уже добрую сотню лет. А экономка, симпатичная миссис Хатсон, говорила даже, что над домом висит проклятие: около ста лет тому назад в этом доме было совершено убийство, и теперь злой дух бродит по дому, желая возместить чужой кровью призрачное существование.

Слуги присовокупляли к словам экономки обилие всяких немыслимых подробностей: будто бы это злой дух – прадед Роберта Льюиса, который не успокоится до тех пор, пока не истребит всех обитателей дома. Лусия слышала, что рассказывали об этом. У прадеда Роберта Льюиса – графа Хилари[22]22
  Хилари – мужское имя, означающее «радостный», «веселый» (англ.).


[Закрыть] Готорна (вот уж поистине насмешка судьбы!) – был скверный характер. Его боялись все: крестьяне, слуги, домочадцы. Его не устраивала погода (когда было солнечно, он желал, чтобы шел дождь, когда был пасмурный день, его раздражало ненастье), смех в доме, слезы, разговоры, игры детей… Все было не так, как хотел он… В итоге от него ушла жена, забрав с собой детей и оставив ему семейные драгоценности, которыми он так гордился… Хилари Готорн остался в одиночестве; лысея, страдая от подагры, но так и не простив жену, не усмирив свой жуткий нрав. Он много раз переделывал, переписывал завещание, а на смертном одре поклялся, что ни одна женщина не станет больше хозяйкой замка… Так и случилось. Ни дед, ни отец Роберта Льюиса не были счастливы в семейной жизни. Их жены рано покидали белый свет, оставив детей на воспитание кормилицам и нянькам. И вот Роберт Льюис, которому было уже далеко за сорок, решил связать себя семейными узами… Разве теперь мог допустить дух Хилари Готорна появление молодой хозяйки в замке?!