Текст книги "Плохой хороший день (сборник)"

Плохой хороший день
Джулия Тот

© Джулия Тот, 2015

© Argyris Diamantis, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 
Всё не то, чем кажется и не наоборот.
 

Конфуций

Поэма старого рояля

 
«Не плачь, – я расскажу тебе историю мою» —
шептал тихонько старенький рояль кларнету,
который так старался утаить непонимания слезу:
за что его закрыли в темноту, где прячут люди
прошлое свое от света..
А прошлое чужое изо всех углов
смотрело на него печально:
ненужной лампой, стопкой книг в углу и..
пыльной крышкой старого рояля…
Рояль вздохнул, жалея новичка,
и желтым рядом клавиш улыбнулся:
он знал, как тяжело попасть сюда и осознать —
в былое не вернуться..
Он тихо начал свой рассказ,
перебирая клавиши фальшиво:
«Уж много лет, как нет им дела до меня —
зачем настраивать рояль, лишенный
жизни, сцены, света…
В дни молодые новизны моей
был уникален звуком я, – любимый всеми —
определен на службу в «оперу – балет»,
признание сыскал в капризами известном
музыкальном мире..
Не начинали без меня гастролей
известнейшие дивы, голоса, которым
поклонялись миллионы, —
боготворили звук мой и меня…
Объехал с ними мир я весь – такой чудесный,
такой волшебный музыкой моей,
не думая, что есть ему предел,.. —
когда, однажды, трещину во мне пробили,
остановив полет успешный,
и изменив весь жизненный удел…
Дня два директор – с грустью —
прощаясь на меня смотрел,
потом, собрав всю труппу вместе,
свое решение открыл, —
представив сцене нового героя —
замену мне, как всем – всегда, нашли в часы..
меня, тем временем, грузили, отправляя в школу,
чтобы детей там музыке учил..
Учителя судьба, порой, нещадна:
не только в час уроков, но и в перерыв —
малюсенькие дарования —
внезапно крышкой грохнув —
часто, пытались наиграть мотив,
по клавишам стуча так беспощадно,
напоминали мне – жизнь прошлая моя
теперь всего лишь миф, забытый всеми,
с финалом грустым сказка про меня…
А дни всё шли – текли недели…
Жалеть себя порядком я устал,
Когда – как каждый день —
Малюсенькие дарованья налетели и
радостно по клавишам моим стуча,
пытаясь оттолкнуть друг друга,
счастливо напевая, хохоча,
заставили забыть меня о прошлом,
понять, что счастлив должен быть и я, —
что мне доверили их страсть к искусству,
их души крошечные, – музыку любя, —
оберегать от фальши и безвкусных
мотивов, коими полна земля…
Так я сумел прижиться в школе
на годы многие: успехами детей
был счастлив, не коря судьбу,
по чьей капризной воле
был послан тем,
кому был нужен больше всех..
Все также дни бежали и текли недели:
изменчив мир – все знают, но —
не ожидая перемен, —
так наступил и день, в который
школу музыки закрыли,
меня сюда определив – на вечное бездейство,
и жизнь воспоминаниями – словно,
в мавзолей…» —
Рояль задумчиво умолк,
последней нотой в ненастроенном
мажоре улыбаясь —
в былые дни, ушедшее, своё, —
а по углам чужое прошлое шуршало —
забытой лампой, стопкой книг, – оно
уже наперебой мечтало
узнать историю кларнета, жизнь его…
Кларнет, забыв про слезы и обиды,
сверкая всем, что пережил,
приняв свой новый мир воспоминаний —
был счастлив искренне,
судьбу свою тихонько напевая…
ненужной лампе, стопке книг в углу и..
пыльной крышке старого рояля…
 

Синева

 
Синим сияют горы, тлеет черным обрыв,
Дорога выносит к морю, созданному для двоих..
Виной судьбы – ее ошибкой, —
сегодня эти двое – мы,
Пытаемся найти ответ на страхи наши
В белесой глубине волны..
Волна нас оставляет без ответа, и —
вынуждает доверять
Друг другу – в этот день…
Что завтра будет … будут синим горы сиять
И темным тлеть обрыв,
Дорога нас предаст – закрыв от моря,
Но, может быть, подарит счастье быть:
Друг другу дорогими, близкими, – любить..
И не забыть тот день, когда молчанье моря
Заставило друг другу доверять,
Не слыша слов – лишь теплотой руки и —
взглядом – понять…
Что день, когда дорога привела
к обрыву, и к морю
Будем мы хранить, и чтить —
как день наш первый вместе,
И каждый год – ту синеву благодарить…
 

«Мои мысли пылятся на полках…»

 
Мои мысли пылятся на полках
Не встреченных мною людей..
Мои чувства потеряны временем и тем,
Кто уже не любим..
Так пусто все и грусть кусает душу,
Но запах марта, вдруг ворвавшись в дом,
Предаст несчатья и о радости напомнит,
Согреет эфимерно-нового лучем…
Забуду о холодном и ненужном,
Жалеть устав и мысли пыльные,
И чувства невпопад,
Все ставни распахнув, позволю марту
Все изменить и сызнова начать…
 

«Скользок глянец жизни, надоедлив, —…»

 
Скользок глянец жизни, надоедлив, —
И изгнано благополучие опять:
И снова – чашка кофе, стул пустой – напротив,
На третьем – кошка,
что мурлычит невпопад уютом да теплом
Несуществующе – домашним…
Ну почему так грустно-утомительно тепло,
Что призываем в жизнь и дни свои годами,-
В секунду утомляет и уже —
мы в мыслях чемоданы собираем
С намереньем покинуть наш приют очередной,
Где – может быть нас кто-то все же – любит…
Но не нужна любовь, что – без восторга,
И кофе, и улыбка поутру, – и тот,
присутствием умильным кто уже нас губит, —
кто не желает раствориться на ветру,
пропасть, оставить нас начать сначала,
мурлыкать с кошкой будущего лень,
растягивая дни, фантазией обмана
жить, как нам верится сейчас,
в секунду эту, в этот день…
Как сколькозок глянец жизни, надоедлив,
Как невозможно жизнь прожить все время —
с видом на закат,
как надоела кошка, что мурлычит мотив
один и тот же: дом мой, сад…
 

«Все люди говорят на разных языках…»

 
Все люди говорят на разных языках:
У одного душа поет, а у кого-то – плачет…
Не разбирая: кто в ней прав, кто – виноват,
Все знаем глупость: жизнь потом покажет..
Но жизнь, порой, – забывчива и вот:
На пьедестал возвышена бездарность —
Что плачем заставляла небосвод
Благоволить, жалеть и славить…
Поющий же, сменив мелодию на грусть,
Продолжил скромную тропинку, но – без злости
На жизнь, чужие славу иль любовь, —
Не обвиняя плачущих в подвохах,
А просто – говоря на языке своем,
Прощая песенкой судьбы – нелепых,
Тихонько улыбаясь и в улыбке той,
Скрывая счастье – от содеянных ошибок…
 

«Что может быть прекраснее…»

 
Что может быть прекраснее
любимых глаз напротив..
Что бьет больнее – грусть увидеть в них,
И так нечаянно – понять, что – всё…
Любовь сменяя,
усталость бренная лишь тлеет на двоих..
И верите уже, что завтра – все начав сначала —
ах, понедельник, – обещаний полон он, —
сумеете простить любовь и холод,
боль от потери новой и разлук..
 

Больничное…

 
Наполнен болью коридор больничный,
В руке мусоля камешек морской,
Молюсь Богам мне не известным
О тех, кто мне совсем чужой..
Наполнен страхом коридор больничный:
Он тихо бродит от лица к лицу,
От жизни к жизни, их уничтожая, и
Превращая в безнадежности слезу…
Надежды место здесь пустует,
Улыбка – неуместный атрибут,
Все, кто сегодня здесь – о жизни «до» тоскуют,
Не зная, возвратятся ли в нее…
Наполнен болью коридор больничный…
В руке мусоля камешек морской,
Молюсь за всех людей, мне близких:
Чтобы никто из них не оказался в нем…
 

«Красно-банальным – розы в саду —…»

 
Красно-банальным – розы в саду —
Конец весны, всё – в ожиданье лета..
Зеленость листьев, снова – птицы поутру,
Всё оживает..только я не вижу света…
Я вижу только пыль, что накрывает всё,
Жар солнца – через месяц, что испепеляет,
Из года в год – рассвет – закат – рассвет,
Людей, которых в жизнь свою впускаю…
Они приходят, затмевая солнце,
Уходят – словно мрак ночной,
Одни – бесследно исчезая сном рассветным,
Другие – наследив изрядно в нем…
Рассвет – закат – рассвет —
прощение – разлука, —
Все, как всегда: после восторга – грязь..
Ах, люди, люди, как же вы забыли,
Всё, для чего все созданы мы были,
И для чего нам стоит жить и стоит умирать…
Конец весны, всё – в ожиданье лета, —
В надежде, что быть может, в этот раз оно
Подарит нам тепло – не только солнечного света,
но и – сердец друзей, и искренности глаз…
 

Ночное

 
Тихо, звездами шурша, ночь спускалась не спеша,
по невидимым ступенькам облаков…
роняя тени пережитого за день:
на людей, их тропы-грезы
стройно-тоненькой березой,
строчку Млечного пути
в мир пыталась довести…
Кто-то плакал в нем, молился,
кто – то – спал счастливым сном,
кто – то – только что родился, —
все играло чередом своим земным —
мыслей ночи не читая, звездных букв не разбирая
в строчке Млечного пути не пытаясь
смысл найти…
Ночь тихонечко всплакнула,
уронив слезой звезду,
Подарив мечту землянам и весеннюю росу,
И обратно повернула:
«Не нужна я никому», – тихо, звездами шурша,
прошептала, не спеша пряча их, и —
пропадая – к тем, другим, —
где – возможно – прочитают строчку,
что подарит им…
 

Хлюпая лужами

 
Хлюпая лужами, плачущий город
куда-то спешит миллионом зонтов,
пряча под ними боль расставаний,
надежду любви, обиды, испуг…
Город, пытаясь безликостью серой
добро и зло замкнуть в единый круг,
закручивает ветром неудачи, счастье —
нам сил не оставляя думать ни о чем:
лишь выбежать из слез его желаем,
и снова оказаться в солнечном тепле,
порой, и вовсе забывая, зачем мы оказались
в городе, в дожде…
Зачем бежим – цветным зонтом маяча,
не позволяя ветру отобрать его,
по лужам шлепая, и под фонтаны брызг
внезапно попадая – так, словно веря:
он способен защитить всех нас и от всего…
Но, потеряв защитника цветного,
что ветер, наизнанку вывернув, сломал,
мы перестанем вдруг винить во всем
судьбу слепую:
«Во всем рыдающий и слабый город виноват…»
 

Неправильный рассвет

 
День начался неправильным рассветом:
без пурпура, романтики и грез,
себя украсив парой облаков
да серым блеклым светом,
он просто наступил, как сотни, тысячи и-
миллионы – до него…
Он спрятаться пытался в нашей жизни
среди других – таких же будних дней,
ничем не отличимых друг от друга,
но потерпел фиаско: жить судьбой своей
он начал с неудачного рассвета,
продолжил, нам друг друга подарив,
открыл все то, что мы уже любить забыли —
орущих птиц,
деревья, бьющиеся на ветру,
дожди…
Напомнил серый день,
сколь серость может быть прекрасной,
если вдыхать и поглощать ее вдвоем,
что кофе аромат иной,
когда не одинокой чашкой, —
сплетеньем рук накрыт холодным утром стол…
Начавшийся неправильным рассветом,
обычный день вернул нам нас..самих,
в ладонях принеся забытое простое:
и серый мир прекрасен, коль не одиноки мы…
Тот день, что начался неправильным рассветом…
 

Паутина

 
Ненужной пылью по углам ложилось
всё то, что в жизни не сбылось,
и, заполняя старый неуютный дом все больше,
рассказы паутинами плело..
Несбывшееся, – жалуясь, стонало:
о брошенных мечтах и тех, кто в этом виноват,
закрытых ставен полумраком защищая
ранимой паутины тонкий стан…
Весенний ветер бойкий, налетев на старость дома
в секунду пыльный мир его сломал:
сорвал он ставни и позволил солнцу
ворваться в пыльный мир утрат…
Поднявшись капельками,
пыль зазолотилась в свете,
что в склеп мечты так неожиданно проник,
и все несбывшееся – вдруг преобразившись,
растаяло…
Метаморфозу наблюдая старец, что в склепе жил,
никак не мог понять: зачем он столько лет,
за ставнями скрывая,
копил несбывшегося паутины вязь,
зачем не открывал дорогу свету мира,
и не пытался что-то изменить,
лишь по углам копил погасшие удачи,
любовь, надежды, – превратившиеся в пыль…
Он улыбнулся:
«Пусть и стар, он все начнет сначала,
не будет больше пыли по углам, —
ведь все теперь сбываться будет,
а что и нет…» – он улыбнулся снова:
«Пусть будет так: оно не нужно нам»…
 

«Ветер африканской рыжей пылью…»

The art of losing isn’t hard to master…

«One Art» Elisabeth Bishop

 
Ветер африканской рыжей пылью
счастье мне однажды принесет…,
а, когда в него почти поверю, —
снова потемнеет небосвод
и размытыми дождливыми лучами
счастья рыжие частички украдет,
разнеся их по одной по миру,
так, что воедино не собрать,
и, – картинку мной придуманного счастья
станет не на чем и нечем рисовать..
Я вздохну тихонько, прокляну погоду,
непогодой обозвав ее в сердцах,
и продолжу жизнь, как мне былОсь
до ветра с африканской пылью,
только – с недоверием в глазах…
 

Ты говорил…

 
Ты говорил: я слишком несерьезна,
и утомляю вечной слов игрой,
и что нельзя так долго любоваться
на птицей недовитое гнездо…
Ты говорил: не тем я верю,
что не научена людей я выбирать,
при этом забывая – в листе негожих – о себе,
что первым был, кому я стала доверять…
Ты говорил, что в жизни все иначе,
не так, как верю я и как живу,
и – забывал опять,
что нарекла тебя я жизни этой частью,
той самой, для которой – верилось – дышу..
Но было ни к чему тебе мое дыхание,
слова мои и брошенные гнезда птиц:
тебе неважно было чем живу, кому я верю —
ты не хотел о кружевами сложном —
хотел обычным жить и —
о простом ты – просто говорить…
 

«Не подрезай мне крылья: я хочу летать…»

 
Не подрезай мне крылья: я хочу летать…,
и, пусть о глупостях – по – твоему – мечтать…
Летать – не значит улететь, предав..
Полёт – ведь лишь свобода глупости свершать
и радостно от счастья уставать…
Не подрезай мне крылья: их ведь не вернуть.., —
как не вернуть потом того, что между нами было:
пойми, тебе я стану не нужна —
летать не смеющая,
в чувстве спящая, которое остыло…
 

«На проводах – на бесконечном нотном стане…»

 
На проводах – на бесконечном нотном стане,
в час предвечерия, на фоне синих гор
уселся голубь и воркует новости —
всему и всем, что видимо вокруг..
Ему и невдомек, что языка его не понимает
ни самолет, что, словно падая, парит,
след бело-облачный роняя,
ни – кипарисы, что стремятся вверх,
ни – я, кто приютившись в уголке балкона,
боюсь и чашечку от блюдца приподнять —
спугнуть о дне мирском воркующую птицу,
и – новостей секретных не узнать…
 

«Опять, от мира спрятаться пытаясь…»

 
Опять, от мира спрятаться пытаясь,
Свою ракушку с грохотом захлопнув, пропаду..
От лицемерия и от любви, что лжива,
В гостиницу убогую уйду:
Там незнакомы все и вежливо – поддельны,
Меняя лица-маски каждый день,
Не вынуждают ни вымучивать улыбку,
Ни принимать за человека тень..
Мы здесь безлики и меняемся местами,
Всего на день-на два мы делим кров,
Не спрашивая прошлого уроки,
Не осуждая, не роняя слез
О жизнях непонятно – неизвестных,
Чужих и чуждых… лишь подняв вина бокал,
Быть может улыбнемся мы друг другу,
И вечеру, что нас сюда позвал, —
От мира убежать заставив,
Ракушки с грохотом захлопнуть и пропасть
В гостиницах – похожестью убогих,
Спасая от ненужных, лживо – милых фраз…
 

«В гостинице, пустой гостями…»

 
В гостинице, пустой гостями…
Одиночество… море… балкон…
Ниоткуда – ни голоса тихого,
Лишь прибоя – то – грохот, то – стон..
Словно в открытой бездне
Черным пугающих волн
На потерявшейся крошечной лодке
Жизнью калечит шторм…
Кажется, в этом мире нет никого:
Только море и я,
И незачем возвращаться…
И некуда – не видна
Земля, что спасти могла бы —
Лишь острые зубы скал
В хищном своем ожидании
Всех тех, кто от жизни устал…
И страшно, что не вернуться
В одиночество, на балкон,
Когда гальки четки от ног бегущих,
Да чей-то болтовни веселый звон
Вернут меня в мое сегодня,
Напомнят полюбить его
Таким как есть: пусть – одиноким,
Но, тихо шепчущим: «твое»…
 

Как сорняки, порой, красивы…

«Почему-то никого, кроме меня, не волнует обратная сторона вещей.

Вот, к примеру, – тень. Хотелось бы понять, в каких отношениях она с тем,

кто ее отбрасывает, и вообще – что она такое…»

Сальдвадор Дали

 
Порой бывают сорняки отчаянно красивы,
Нежны цветами белыми, обманчивы листвой,
Шуршащей искренне и тихо,
Покачиваясь беззащитно, умоляют взять с собой..
Вы, пожалев их, принесете в дом уютный,
Уже любя, – поселите под теплый солнца луч,
Забыв, что красота и беззащитность их —
Возможно, – лживы, и что —
Не стоит доверять им сразу вашей жизни суть..
На завтрак принимая искры
Воды, заботы и добра,
Вам нежно улыбаясь лепестково – белым,
Они, все то же будут думать «про себя»:
«Нас превратить в ромашки не позволим,
Не зря на свет мы появились все в цветах», —
И счастливо в дары наивность вашу принимая,
Шипы колючие лениво-медленно
Из листьев создавая,
Их будут тихо – незаметно выпускать..
Вы будете любить сорняк несчастный,
Не замечая, что в его листве
Уже живут, шипами разрастаясь —
Те ложь и злость, что скрыты были в красоте,
Пока однажды, гладя томное растение,
Увидев иглы острые в склоненных
Тихой скромностью цветах,
Разочарованны очередным обманом,
Подумаете : «Снова – крах,
За что?! Ведь так любили вы
Обманщика, колючего душею,
Надеялись так изменить его,
Поверить в то, что нежность лепестков —
Правдива, и пытались сделать лучше —
Любовью и заботой», но……:
Всегда судьбою наказуем тот, кто лжет себе,
Кто сорняки любя, цветов не замечает:
С ветрами времени себя теряет,
Поддавшись новолживой красоте…
 

«Черной шторой, увешанной звездами…»

 
Черной шторой, увешанной звездами,
Застрявшей на старом, сломанном карнизе,
Ночь, отгораживала, воровала прошлое, —
Ей так хотелось, чтобы о былом мы позабыли…
Но, глупые, удачи мы не понимали,
И каждый день пытались заглянуть за полотно,
Истертое руками подобных нам: всех тех,
Кто прошлое хотел вернуть свое,
Или, – не в силах умертвить плохое, —
Пытался, починив карниз,
Еще раз миру показать,
немного штору отодвинув, —
То, почему не смог счастливым быть…
А ночь была неумолима, на отдых уходя,
Нам оставляла новый день,
И в нем – возможно – счастье,
Утрату черной шторы, прошлого себя…
Но, глупые, удачи снова мы не понимая,
Все продолжаем жить от ночи к ночи,
Прошлое коря, иль – восхваляя,
За свое сегодня, за то, что наше,
Или будет – все, чем живем
В обычном мире и в обычном свете дня…
 

Ей так хотелось

 
Ей так всегда хотелось не того, что было,
Вернее же – того, чего не будет никогда:
то – синих глаз,
в ресниц жемужно-черном обрамлении,
то – голоса, звенящего сопрано,
то – о любви нежнейшим шепотом
немного лживым – фраз..
Она слыла особой странной в любой стране,
обычаях любых, —
лишь потому, что в дождь хотела – зноя,
в застывшем знойном мареве – воды…
На море глядя каждый день,
она вздыхала о городе —
неоном и серенами больном,
в него вернувшись, плакала по морю:
во сне качалась на волнах и слышала прибой…
Ей так всегда отчаянно хотелось того,
что не свершится никогда,
что на терпимые холсты переносила
иную жизнь, в которой и она,
и город, и прибой – такие,
какими виделись,
и дождь, в котором – босиком,
по лужам, просто так, —
сменяет птиц в горящем зноем
воздухе полет уставший,
и слезы в темно – синих,
в ресниц жемчужно – черном обрамлении, —
глазах.
Она смотрела на картины жизни —
той, где возможно все, что создала сама,
слезинкой грусти из зеленых глаз обида
скатилась по щеке так,
словно странной не была она —
была такой как все, кто бытием своим несчастны,
мечтают о другом, и не любя, что есть сейчас,
однажды, все же, – о реальном вспоминают,
и возвращаются, мечты оставив, чтобы на заказ
писать картины, сказки, притчи,
и не обманывать себя: творить, —
работой называя,
и жить – как есть, себя любя…
Ей больше не хотелось поменять местами
жизнь на картинах – на реальность, и, —
наоборот,
и мастерская снова стала мастерской —
не больше,
и счастливо картинам подмигнув,
захлопнув дверь, она – как все —
после работы, – уставшая, отправилась домой,
вернув себе обычного уюта радость,
зеленых глаз сияние вернув…
 

«Порой… – не часто, но – бывает…»

 
Порой… – не часто, но – бывает:
Не в силах совладать с собой,
Обычный ветер в бурю превращая,
За несколько секунд до оснований разрушаем
Всё, что годами значило покой…
Через минуты – из обломков
Вновь жизнь пытаясь склеить – как была,
Мы снова в разочаровании устанем:
Видны следы от клея, и от шва…
Цвета меняя, – делая теплее,
Оттенки пробуем… но, – тщетно все, увы:
Останутся на жизни хрустале прозрачном
Обид, ненужно – высказанных слов
Неровные и липкие черты…
 

«Серебристые листья оливы…»

 
Серебристые листья оливы
Ветер трогает так осторожно,
Словно, боясь обжечься,
Словно, – боясь уколоться…
Ветру ведь так знакомы
Лживость красы и ласки
Бархатных лепестков,
Шуршаний листвы напрасных..
Ветер все еще помнит
Розы любовь с шипами,
Нежность вьюна объятий,
Что вырваться не давали..
Ветер так осторожно
Трогает листья оливы, —
зная, как это просто —
В рабы попасть любви чужой,
Неудержимой…
 

В Венеции

 
В Венеции, на перекрестке трёх каналов,
в отеле с радостным названьем «Арлекино»,
на этаже последнем – комната с балконом,
куда нас доброта судьбы капризно поселила…
Всего на пару дней венецианцам,
что реставрируют уставший, старый,
деревянный мост,
холодным утром будет открываться
престранный вид балкона наверху:
на крошечном, единственном
балконе «Арлекино»,
не торопясь на мост Риальто или
Гранд канал, – он и она,
на столике лишь – кофе, сигареты, —
так завороженно рассматривают даль…
Венецианцы – те, что реставрируют уставший
столетиями – деревянный старый мост,
с недоумением рассматривают пару:
нет ничего в дали – с балкона —
только крыши, только чайки,
да трех каналов шумный перехлест…
Но двое на балконе неизменно не торопясь
на мост Риальто или Гранд канал, – всё также —
кутаясь от марта в пледы,
почти не разговаривая, —
смотрят вдаль…
Венецианцы, шумные работой,
меж делом пробуют найти ответ:
чем так любуются он и она с балкона —
ведь ничего в дали венецианской нет…
Но, неожиданно увидев женщины улыбку,
ту, что и спутнику передала, —
венецианцы закричали: «BRAVO!» —
так им была близка разгадка того,
что видели в дали он и она…
В Венеции, на перескрестке трёх каналов,
в отеле с радостным названьем «Арлекино»,
на этаже последнем – комната с балконом,
с которого мы слушали – лениво
просыпающийся город,
шум ставен, открывающих венецианский день,
канала всплеск, когда почтовый катер
развозит ожидаемую кем-то весть,
колокола и гондольеров крики —
словно официальное начало дня,
веселые парящих чаек блики.. —
мы город слушали —
у каждого ведь музыка своя…
В Венеции – на перекрестке трёх каналов…