Текст книги "Лес пропавших дев"

Глава восьмая

Я отбросила в сторону костюм, который надевала прошлым вечером, маскировка мне больше ни к чему. Теперь я буду носить женский ханбок, его нужно только вынуть из дорожного мешка. Шелковая юбка чхима и блузка чогори. Я натянула на себя одежду, быстро заплела косу и перевязала ее потуже красной лентой.

Как смириться с тем, что сделал отец? Горькую правду открыла мне Мэволь. Думать об этом не хотелось. Разочарование было мучительным.

Остаток утра я провела, читая свой дневник, стараясь не отвлекаться и сосредоточиться только на расследовании. Подробно записала все, что случилось со мной в последние дни, потом попыталась вспомнить всех, кто был хоть как-то связан с «лесным делом» и недавним делом о тринадцати пропавших девушках. Я больно щипала себя, стоило мне отвлечься и вспомнить о том, что рассказала сестра. «Сосредоточься!»

Окунув кисть для каллиграфии в чернила, я закатала рукав и написала первое имя, которое пришло мне в голову: «Сохён». Так звали девушку, погибшую пять лет назад в лесу.

Потом я написала следующее имя: «Ко Исыл». Сестра Хёнок, той девушки, которая погибла в лесу совсем недавно.

«Ссыльный Пэк». Жестокий человек, который преследовал Хёнок. Семье Хёнок, и не только им, вероятно, он одалживал деньги и рассчитывал получить с этого неплохой процент.

«Шаманка Ногён». Именно из-за нее семья Хёнок в долгах. Она уверила родителей девушки, что Хёнок ждет что-то страшное, если они не проведут специальный ритуал, за который придется немало заплатить. Ритуал должен был изменить судьбу их дочери, но в результате ее все равно настигла страшная смерть.

«Старейшина Мун».

Тут я остановилась, вспомнив, что он обещал помочь мне. Он должен был доложить обо всем судье. Он был голосом деревенских жителей, но не сумел найти достаточно доказательств, чтобы судья начал расследование. А может, все было не так? Может, он нашел массу улик, а судья просто не захотел помогать крестьянам искать их дочерей?

И, конечно, деспот. «Судья Хон». Я обвела его имя в кружок. Он обложил крестьян огромными налогами и пренебрегал долгом справедливого правителя.

«Поксун». Загадка, которую я так и не смогла пока разгадать. Вопросы так и остались без ответов. Где она? Откуда она знает отца? Она прислала мне обгоревший отцовский дневник, в который он записал четырнадцать имен. Имена вероятных жертв.

Я прикусила ручку бамбуковой кисти. Так быстро эту тайну мне не разгадать. Тринадцать девушек исчезли непонятно куда, у всех них были семьи: отцы, матери, сестры, братья, а еще подруги, соперницы и просто знакомые.

Я обмакнула кисть в чернила и задумалась. Потом не спеша вывела: «Отец». Что он нашел? Куда исчез? И почему?

И тут какой-то странный звук привлек мое внимание. Сначала я подумала, что мне почудилось, но чем сильнее я напрягала слух, тем яснее слышала барабанную дробь. Вероятно, начался кут, о котором рассказывала шаманка Ногён.

И тут я вспомнила, чему учил меня отец. «Собери как можно больше информации. Важен каждый слух, каждое заявление, каждое подозрение».

Я закрыла дневник, сунула его под мышку, схватила мешок с письменными принадлежностями и выскочила из хижины. Информация! Нужно собрать как можно больше информации. А где это лучше всего сделать, как не на общественном куте? Туда придет множество крестьян, и среди них наверняка будут родственники, друзья или соседи пропавших девушек.

Чем больше историй мне удастся записать, тем яснее станет, кто прав, а кто ошибается, и кого стоит подозревать. Как говорит отец…

Нет, сегодня я не стану о нем думать.

Я пошла к подножию горы Халла, откуда слышался шум. Место, где проводился ритуал, было отделено веревками, на которых болтались белые листочки бумаги с заклинаниями. Женщины стояли на коленях в несколько рядов, раскачиваясь взад и вперед, взывали к высокому безбрежному небу, молитвенно сложив перед собой руки. Все они стонали и плакали. Один из мужчин яростно бил в гонг, а Мэволь в барабан. Тело сестры колыхалось и дергалось в такт ритму, голова моталась из стороны в сторону. В центре молитвенного круга танцевала шаманка Ногён, ее ханбок развевался и пританцовывал вместе с ней, как и красно-белый веер, который она держала в руках.

– Взываем к вам, о духи предков! – пела она. – Услышьте нас!

Стоял такой гвалт, что трудно было собраться с мыслями, поэтому я не сразу заметила, что у многих коленопреклоненных женщин из-под платьев выпирали беременные животы. И тут я поняла, что шаманка Ногён молится о том, чтобы у них родились сыновья. Если у них родятся девочки, им не избежать проклятия. Такую молитву вряд ли произносят в прибрежных районах острова Чеджу: тем, кто живет у моря, выжить легче, если рождается девочка, ведь она станет хэнё [19]19
    Профессиональная ныряльщица, зарабатывающая на жизнь добычей моллюсков и других деликатесов с морского дна.


[Закрыть], а удел выросших мальчиков – лишь присматривать за детьми или выпивать дни напролет. Но деревня Новон находилась не на берегу моря. Сюда часто привозили политических ссыльных, и крестьяне перенимали их обычаи. Им ближе было конфуцианство, ставившее на первое место сыновей. Рождение дочери влекло за собой трудности и несчастья, особенно в Новоне. Слишком многие здесь потеряли дочерей из-за чудовища, что скрывалось за маской.

– Аферистка! – пробурчала я себе под нос. Потом открыла дневник и достала из мешка кисть для каллиграфии и тушечницу.

Я аккуратно обвела имя шаманки Ногён. Она явно была в выигрыше. Чудовище похищало девушек, а испуганные крестьяне щедро платили шаманке, чтобы она провела магический обряд и спасла их детей.

Я внимательно вглядывалась в толпу, чтобы не упустить из виду ни одной детали, и тут мне бросился в глаза один молодой человек, явно выбивавшийся из общей картины. Ноги почти не держали его, он сильно шатался, полы его грязного пальто развевались в разные стороны, а в руке он держал белую керамическую бутылку, вероятно, полную вина. Это был ученый Ю. Он явно ничем не мог мне помочь, но оторвать от него взгляд было непросто. Он периодически останавливался, чтобы подслушать чей-нибудь разговор.

Шатаясь, он прошел мимо меня. Я поймала его за рукав.

– Что вы здесь делаете?

– А, доброе утро.

Его глаза сверкнули проницательным огнем. Слишком ясный взгляд для беспробудного пьяницы.

– Что я здесь делаю? Люблю большие сборища, сплетни – это ведь так интересно. – Он поднял бутылку. – Я же должен поддерживать репутацию главного сплетника в Новоне.

Глотнув отвратительного пойла, он пошел дальше, проталкиваясь в толпе крестьян. Еще несколько мгновений я наблюдала за ним. Какое неуважение к тем, кто скорбит по своим дочерям! Он тратит впустую и свою жизнь, и мое время. Я отвернулась и решила больше не думать о пьянчужке.

Ритуал закончился, но женщины не поднялись с колен: они все раскачивались взад-вперед, прижав руки к груди. «Кто из них уже потерял своих дочерей? – записала я в дневнике. – Сестер? Племянниц?»

Шаманка Ногён куда-то исчезла, а Мэволь бегала взад-вперед, собирая музыкальные инструменты. Ненадолго она остановилась. Наши взгляды встретились, и я вдруг представила маленькую Мэволь одну, посреди густого леса.

«Раз, два, три… – я отвела взгляд, но девчачий голос продолжал нашептывать мне на ухо, – девяносто восемь, девяносто девять…»

– Что ты здесь делаешь?

Голос взрослой Мэволь вернул меня к реальности. Пока я предавалась мыслям, она подошла ко мне и стояла теперь почти вплотную. Ее бледное, почти прозрачное лицо испускало какое-то таинственное свечение, а щеки были усыпаны множеством блеклых веснушек, так звезды устилают небо. Я и позабыла, что она веснушчатая.

Я откашлялась.

– Хочу послушать, что говорят люди. Найти новые улики.

– Помочь тебе?

Она глядела на меня как ни в чем не бывало, будто утреннего разговора вовсе и не было, будто наша честность не оставила на ней отпечатка.

Как же изменилась Мэволь! Предлагает мне помощь! Прежняя Мэволь никогда бы этого не сделала.

– Как? – спросила я.

– С кем хочешь поговорить? – поинтересовалась сестра.

– С сестрой Хёнок я уже разговаривала, хорошо бы поговорить с родственницей кого-нибудь из пропавших девушек.

Мэволь оглядела толпу и указала на женщину с вытянутым овальным лицом.

– Поговори с ней, это мать Миджи, девушки из первой группы пропавших.

– Группы?

Но ничего спросить я не успела, потому что почувствовала, что за мной наблюдают. Я обернулась и увидела, что на меня смотрит не один человек, а целая толпа женщин.

Мэволь почесала нос, взглянула на меня, потом вытащила из кармана тряпку и начала протирать одну из музыкальных тарелок. Она пятилась и пятилась, словно специально хотела оставить меня одну.

– Мин Хвани, – шептались между собою женщины, – это Мин Хвани?

– Она так похожа на детектива Мина, – сказала одна из них. – Наверное, это его старшая дочь.

– Ккотним сказала, что старшая вернулась, – добавил еще кто-то. – Это, наверное, она.

Похоже, служанка, которая убиралась в доме отца, успела разболтать всей деревне, что я приехала. Оставалось только надеяться, что эта весть еще не дошла до судьи Хона.

– Меня зовут Мин Хвани, – громко сказала я, но женщины продолжали перешептываться, будто не слыша моих слов. – Отец приехал на Чеджу, чтобы найти ваших дочерей, – снова заговорила я, – а теперь он сам пропал. Пожалуйста, помогите найти его.

Я взглянула на женщину с вытянутым лицом, мать Миджи, но она быстро схватила за руку девочку, что стояла рядом с ней, – видимо, это была ее младшая дочь, сказала: «Пойдем домой, скорей», и стремительно бросилась прочь. Девочке пришлось бежать, чтобы не отстать от матери.

Толпа медленно расходилась, люди с подозрением оглядывались на меня. Похоже, никто не собирался разговаривать со мной. И тут ко мне подошла костлявая хромая старуха. Подошла и остановилась, заложив руки за спину. Ее тонкие седые волосы были собраны в пучок на макушке, лишь несколько прядей выбилось и упало на смуглое лицо, а бледно-карие глаза переливались каким-то загадочным медовым сиянием. Она словно смотрела мне прямо в душу.

– Не сердись на них, – сказала старуха громким, скрипучим голосом, – не расстраивайся, что люди не хотят разговаривать. Они столько лет боялись за своих детей, что разучились говорить. Когда-то наша деревенька была гостеприимной и веселой, а теперь все в страхе тыкают друг в друга пальцами. Все друг друга подозревают. Так что они не решаются ничего рассказывать прилюдно.

– И вы тоже не станете разговаривать со мной? – тихо спросила я.

– Стану, – возразила старуха, – я слишком долго прожила на свете, чтобы кого-то бояться.

– Тогда скажите, кого вы подозреваете?

Она поджала губы и подошла ближе.

– Иногда я думаю, что вот он, – старуха указала глазами в одну сторону, где стояла группа людей. Потом повернулась в другую сторону: – А иногда мне кажется, что это кто-то из них. Но ответа мне не найти.

Она замолчала и уставилась в пустоту, как будто смотрела в прошлое, а не в настоящее. Возможно, она увидела кого-то, кто был здесь пять лет назад.

– А вы… из вашей семьи кто-нибудь пропал? – робко поинтересовалась я.

– От меня остались только кожа да кости, – еле слышно прошептала она, – потому что я все время думаю о внучке и ее подругах. Снова и снова я спрашиваю себя: как могли исчезнуть сразу пять девушек?

У меня скрутило желудок.

– Сразу пять?

– Все они были подругами, выросли вместе, их хижины стояли рядом. Одним утром внучка, ей было тогда не больше двенадцати, прибежала домой и схватила соломенный плащ. Я спросила, зачем он ей, а она ответила, что собирается на гору, собирать птичьи яйца. Назад она не вернулась.

Она говорила, а вокруг нас смыкался круг женщин, их глаза светились нетерпением, а лица казались изможденными и усталыми.

– Я помню, как это случилось, – сказала женщина с глубокими морщинами на лбу. – Твоя внучка пропала одной из первых.

– Да, – кивнула старуха, – мы обыскали окрестности, а потом решили рассказать обо всем старейшине. Он пытался нас успокоить, убеждал, что девочки скоро вернутся, может быть, уже завтра. Но они не вернулись. Тогда он сообщил об их пропаже судье Хону. Но тот даже не попытался помочь нам, от него никогда ничего не дождешься. Скверный человек!

– Терпеть не могу этого гнусного судью! – гневно выпалила только что подошедшая женщина. Ноздри ее раздувались от ярости. – Он сказал матери Миджи, что девочки просто убежали. Через год пропали еще три девушки. Потом еще одна, а через несколько месяцев еще три. Хёнок тринадцатая. В последний раз их видели возле леса, и почти все свидетели утверждали, что неподалеку от этого места бродил человек в белой маске. Очень странно, вам не кажется? А знаете, что из раза в раз повторяет судья? Что девочки просто сбежали и наверняка скоро вернутся. И почему он так говорит, как вы думаете? Не хочет отвечать за их гибель!

– Вы помните, как звали пропавших девушек? – спросила я и заглянула в тетрадь, куда переписала четырнадцать имен из дневника отца.

– Конечно, мне их никогда не забыть, – ответила сердитая женщина. Она подняла руку и начала загибать пальцы. – Миджа, Давон, Чиа, Юнхи, Поён. – Это была первая группа пропавших девушек. Потом женщина назвала и другие имена: – Чиюн, Хеджу, Каюн. – Потом помолчала, немного подумала и продолжила: – Ынву, а еще Бохуи, Кёнджа и Мари.

– И последней, тринадцатой, пропала Хёнок, – прошептала я, вычеркнув ее имя. Я вычеркнула и все остальные имена, все они были записаны у меня в тетради. Все, кроме одного. Одно я не вычеркнула.

– А есть в деревне девушка по имени Ынсук? – спросила я.

– Ынсук? – женщина пожевала губы в задумчивости. – Нет, никакой Ынсук не знаю.

Женщины вокруг меня начали переглядываться и шептаться.

– Ынсук? Ты знаешь кого-нибудь с таким именем?

– Нет, не знаю, а ты?

– А не так ли зовут старшую дочь Мунсана?

– Нет, ее зовут Ынджу…

– Я семьдесят лет живу в деревне, – сказала старуха, первая из заговоривших со мной женщин. – Никакой Ынсук здесь отродясь не было.

Я нервно потерла шею, в голове крутился один и тот же вопрос: «Откуда тогда взялось это имя в списке?»

– А кого-нибудь по имени Поксун вы знаете? – спросила я.

Женщины вокруг меня радостно закивали.

– Да, Поксун раньше жила в Новоне, – ответила та, которая больше всего сердилась на судью, – но пять лет назад она куда-то исчезла.

Мне стало немного не по себе от этих слов, даже мурашки побежали по коже. Я не сразу смогла задать следующий вопрос.

– А когда точно она исчезла, вы не помните?

– На девятнадцатый день двенадцатого лунного месяца, – ответила старуха.

Я записала дату в дневник. Не многие могли бы вспомнить дату основания государства Чосон, а эта женщина ясно помнила день, когда пропала Поксун. Не поднимая глаз от дневника, я вежливо спросила у нее:

– А как вы так точно запомнили эту дату?

– Она исчезла за два дня до того, как Сохён погибла в лесу, а вас с сестрой нашли рядом с ней без сознания. Мы все запомнили тот день.

Я по-прежнему не отрывала глаз от дневника и чувствовала себя так, будто меня раздели догола перед толпой зевак.

– Поксун? – послышался вдруг тихий голос. – Почему все хотят разузнать что-то о Поксун?

Женщины расступились, и я увидела тоненькую хрупкую старушку, чем-то напоминавшую маленькую птичку.

– Я работаю на постоялом дворе, – объяснила она, – а Ссыльный Пэк расспрашивал как-то всех торговцев и путников, не встречали ли они Поксун. Он всем показывал ее портрет, карандашный набросок.

Я как будто окаменела, услышав это имя.

– Значит, пока он ее не нашел… – пробормотала я скорее про себя, чем вслух. Потом проговорила чуть громче: – Не могли бы вы объяснить, где именно мне искать Поксун?

– Ее родной город где-то далеко, на востоке, – сказала незнакомка, похожая на птицу. – Но я слышала, как один путешественник, побывавший там несколько лет назад, рассказывал, что так и не смог ее найти. Она будто растворилась в воздухе.

«Прямо как отец», – подумала я.

Старушка хмыкнула и смахнула с лица прядь седых волос.

– Только один человек может тебе ответить. – Она пристально взглянула мне в глаза. – Спроси у того, кто искал ее как обезумевший. Если осмелишься, конечно. Или… – Она повернулась в сторону ученого Ю. Он стоял неподалеку и, похоже, внимательно прислушивался к нашему разговору, хотя делал вид, что его интересует только вино в бутылке да холмы вдали. – Или можешь расспросить главного сплетника нашей деревни. Он наверняка много чего знает о жителях Новона – поведает тебе и о погибших и пропавших без вести.

* * *

– Ну, что ты решила? Расспросишь Ссыльного Пэка? – спросила Мэволь, когда мы возвращались обратно к хижине шаманки. – Старуха права, только он сможет сказать тебе, куда пропала Поксун.

Но у меня в голове крутилось второе имя, которое назвала старуха: ученый Ю. Я попыталась поговорить с ним перед тем, как все разошлись, но он был слишком пьян и не смог ответить ни на один вопрос. И теперь я сомневалась, стоит ли мне вообще расспрашивать его о чем-то: скорее всего, все его знания были такими же неверными и неустойчивыми, как и его способность держать равновесие.

– Что ты знаешь об ученом Ю?

Мэволь пожала плечами.

– Пьяница и игрок. Очень крикливый пьяница, если ты не заметила. Он постоянно ошивается на постоялом дворе. К нему приставлен солдат, который должен каждый день наведываться в его хижину, проверять, не сбежал ли Ю с острова. Видимо, он несколько раз уже пытался.

– А за что его сослали на остров? – спросила я.

Мэволь отмахнулась от меня.

– Откуда я знаю! Его отец, врач, отравил кого-то важного. В наказание всю его семью выслали сюда.

– А где сейчас его родители, его семья?

– Они поселились в другой деревне. Так сказал мне солдат.

Почему ученый Ю не поселился в той деревне, где живут его родные? И почему его так интересуют сплетни в Новоне? Вряд ли тут дело в простом любопытстве.

Мне хотелось не спеша поразмыслить над этим, но Мэволь нетерпеливо окликнула меня:

– Так ты пойдешь поговорить со Ссыльным Пэком?

Я отрицательно мотнула головой.

– Сомневаюсь, что он скажет мне что-то…

– Надо обыскать его дом. – Мэволь говорила очень быстро, вероятно, она уже давно обдумывала эту мысль. – Как еще нам узнать правду?

Я с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Что за дикая мысль. Хотя, возможно, сестра права. Ссыльный Пэк никогда не согласится поговорить со мной, но в его доме мы наверняка найдем что-то, что раскроет нам правду. От одной только мысли, что мне придется лезть в дом возможного убийцы, у меня задрожали коленки. Я нервно хихикнула.

– Неудивительно, что тебе в голову пришел такой план, – рассмеялась я, чтобы скрыть испуг. – Ты ведь только и делала, что обыскивала мою комнату. Всегда находила для себя что-то интересное.

– Я не шучу. Разговаривать с нами он не станет. Он порезал лицо своей дочери, когда ей было только двенадцать, и никто до сих пор не знает почему, – воскликнула Мэволь. Я в ужасе содрогнулась. – У него слишком много секретов. Придется упрашивать его, чтобы он хоть что-то нам рассказал, но у тебя ведь нет на это времени, так?

– Лучше я попробую еще раз поговорить с ученым Ю, он же такой сплетник…

– Он обычный пьяница, – перебила меня Мэволь, – правды от него не узнаешь.

Я глубоко вздохнула несколько раз, чтобы успокоиться.

– Ты права, я и не сомневалась, что ты все верно придумала. Но тебе со мной нельзя, я пойду туда одна.

Сестра ускорила шаг.

– Конечно, я пойду с тобой. Без моей помощи у тебя ничего не получится.

Я попыталась догнать ее.

– Почему ты помогаешь мне?

Я ведь хотела найти отца, которого она ненавидела.

– Если я не помогу тебе, тебя убьют, а потом ты станешь являться мне и преследовать меня. Так что лучше пойдем вместе, и не спорь. – Сестра остановилась, ее фигурка в белом ханбоке резко выделялась на фоне серого безбрежного неба. – А потом ты наконец уедешь с Чеджу. В целости и сохранности.

Глава девятая

Шел дождь. Начался он неторопливо, мелкими каплями, и вдруг полил сплошной стеной. Но мы с Мэволь не мокли, мы спрятались под ветвями огромного раскидистого дерева, чьи корни расползались в разные стороны, будто паучьи лапки. В нескольких шагах от нас сквозь пелену дождя и тумана виднелась хижина, Мэволь все-таки притащила меня к дому Ссыльного Пэка.

– Все три бревна на земле, – прошептала она.

Я взглянула на чоннан – ворота с двумя каменными столбами. Три бревна из ворот лежали на земле, что означало: «Я дома».

Мы сидели и ждали, молчание давило на меня. «Раз, два, три… – образ маленькой девочки, брошенной в лесу отцом, не выходил у меня из головы, – девяносто восемь, девяносто девять…»

– Ты помнишь, как… – начала Мэволь, но вдруг умолкла.

Я вздрогнула от неожиданности.

– Что помню?

– Я младшая, но отец всегда просил меня последить за тобой, – сказала сестра. – С тобой вечно что-то случалось. Ты или падала откуда-то и сильно расшибалась, или терялась. Поэтому я сейчас и пошла с тобой. Чтобы ты не погибла.

Вот упертая. С того момента, как мы добрались до хижины Ссыльного Пэка, Мэволь уже трижды напомнила мне, что помогает не потому, что переживает из-за отца и хочет распутать преступление, а потому что боится, что я погибну, превращусь в злое привидение и начну ей являться в этом образе. Чем больше она это повторяла, тем сильнее мне казалось, что сестра что-то скрывает. Каким был ее основной мотив, оставалось загадкой.

– Я знаю, – ответила я, решив подыграть ей. – Не волнуйся, если я умру, обещаю, я не стану тебя преследовать. Мне много кого хотелось бы напугать, но не тебя.

Например, тетю.

Я снова обернулась к чоннану. В глубине души я надеялась, что Ссыльный Пэк останется дома и нам не придется рисковать, но, с другой стороны, с нетерпением ждала, когда же он выйдет и вставит одно или все три бревна между каменными столбами. Если мы не проберемся в его хижину, мы так и не узнаем, где искать Поксун.

На его месте я хранила бы свои темные секретики под замком. Я лично поступила именно так: сокровенное письмо спрятала на дне ящика, заполненного стопкой чистой бумаги ханджи. Посмертное письмо для тети с извинениями, в котором я написала, как следует распорядиться моим наследством. Я написала письмо в минуту отчаяния, когда отец не приехал даже к празднику Чхусок – с наступлением этого важного осеннего торжества люди во всем королевстве спешат домой, чтобы провести время в семейном кругу.

Мне хотелось выплеснуть горе, которое давило на меня, но я прекрасно понимала, что на самом деле неспособна наложить на себя руки. Даже если сбудется мой самый страшный кошмар, я не сомневалась, что поступлю так, как обычно: послушаюсь взрослых. Выйду замуж, рожу ребенка. Отец мечтал об этом.

«Вернешься домой, Хвани-я, – подумала я, – и сожжешь то письмо».

Дождь просочился сквозь густые ветви дерева и закапал мне на лоб и на глаза. Сморгнув дождевые капли, я еще пристальней вгляделась в дом Ссыльного Пэка. Что за тайны скрываются за его стенами? Может быть, мы найдем что-нибудь под одним из столов или в пыльной тетради, втиснутой в щель в стене?

– А зачем ты ищешь эту Поксун? – спросила Мэволь, вырвав меня из мира фантазий. Она выискивала в траве маленькие белые цветочки и отрывала им головки.

– Она прислала мне дневник отца.

Сестра резко подняла голову.

– И ты только сейчас решила рассказать мне об этом? Почему она послала тебе его дневник?

– Откуда мне знать.

– Может быть, она пыталась таким образом что-то сообщить… Или просто отец попросил ее переслать тебе дневник.

Я устало вздохнула.

– Зачем отцу посылать мне сгоревший дневник? – терпеливо поинтересовалась я у Мэволь.

– А может, он посылал тебе дневник в хорошем состоянии, просто что-то случилось с ним в дороге?

Мэволь было не остановить. У нее сразу же возникло множество предположений, что могло случиться с дневником, и она шепотом перечисляла каждое из них. Я решила не слушать ее, не слушать дождь, который барабанил по листьям над нашими головами, решила просто следить за домом. Наступил полдень, мы просидели под деревом несколько часов, от голода у меня дрожали руки, но тут дверь открылась, и из дома вышел человек.

Его лицо скрывали поля большой соломенной конической шляпы, а плечи прятались под соломенным плащом. Высокий, широкоплечий, он определенно напоминал того, кто недавно размахивал мечом перед моим носом и чуть не убил меня. Он с легкостью поднял с земли длинное толстое бревно и вставил его между двумя каменными столбами. Это означало: «Я скоро вернусь».

Сердце заколотилось от страха. Я оглянулась на Мэволь – она задремала, прислонившись к дереву и скрестив руки на груди.

– Щен, Щен, – окликнула я ее. Это было детское прозвище, я прозвала ее так, потому что она часто скулила, как маленький щенок. – Просыпайся!

В тот же миг Мэволь открыла глаза.

– У меня просто глаза устали, – объяснила она.

– Он только что ушел. – От волнения я вся покрылась мурашками. – Пора.

Дождь хлестал по соломенным плащам, которые мы накинули на голову, пока бежали к хижине. Я очень боялась, что кто-нибудь из слуг может оказаться внутри, поэтому остановилась перед чоннаном и громко крикнула:

– Есть кто-нибудь дома?

Дождь бешено барабанил по соломенной крыше, заливал пустой двор.

– Эй, кто-нибудь?

– Да нет там никого.

Мэволь приподняла блестевшее мокрое бревно на чоннане и пропустила меня вперед, потом пролезла сама и опустила бревно на место. Мы заглянули в чулан и спрятали промокшие насквозь плащи за большим керамическим горшком, потом отжали воду с юбок.

– Не забывай, – прошептала я, – осмотрим дом очень быстро, надолго здесь оставаться нельзя.

Через минуту, предварительно сбросив у входа обувь, мы пробрались в главную часть дома. Я открыла дверь и вошла в первую же комнату, совсем небольшую, где лежали сложенные стопкой одеяла. Комната служанки. Но где же она? Не хотелось бы столкнуться с ней в какой-нибудь из комнат. Прикусив нижнюю губу, я поспешила дальше и открыла следующую дверь.

Мэволь заглянула туда вслед за мной.

– Это, наверное, спальня Кахи́.

– Кто такая Кахи?

Сестра, будто не расслышав моего вопроса, зашла внутрь. Я тоже нырнула в комнату и осторожно закрыла за нами дверь.

Белые обои чуть отслаивались от стен в некоторых местах. На полу циновка для сна и одеяло, скрученное так, будто человеку, который спал под ним, снился кошмар. Небольшой облезлый шкафчик мне по пояс. Я открыла его и насчитала десять ящиков, все они оказались пустыми – лишь в одном лежало пинё [20]20
    Корейская традиционная шпилька для волос.


[Закрыть] из латуни, украшенное ярко-красными стеклянными камушками.

– Кто такая Кахи? – снова спросила я.

– Дочь Ссыльного Пэка.

Я медленно кивнула, вспомнив, что сестра рассказала мне. Дочь с изуродованным лицом.

– Я много чего о ней знаю. – Мэволь вынула пинё из шкафчика. – Наверное, это шпилька ее матери.

– Умершей матери?

Мэволь кивнула.

– Кахи раньше часто приходила к шаманке. Ее мучили кошмары, она рассказала нам о своей несчастной матери, местной крестьянке, которую она никогда не знала. Ее мать умерла в родах, говорят, у нее просто не осталось сил. Ссыльный Пэк постоянно заставлял ее работать, на кухне, в горах и на их участке земли. И еще он бил ее. Поэтому Кахи просила нас передать послание ее умершей матери в мир духов.

– Какое послание?

– Она умоляла мать не посылать ей больше снов… снов, в которых она убивает своего отца.

Я нахмурилась, взяла пинё у Мэволь и положила обратно в ящик.

– А какие у Кахи отношения с отцом?

– Он порезал ей лицо, когда ей было всего двенадцать, я же тебе рассказывала. Крестьяне как-то спросили его, почему он так жесток с дочерью, а он ответил: «Мы с вами по-разному понимаем, что значит любить близких. Я очень люблю дочку, я бы отдал за нее жизнь. Убил бы за нее».

Я содрогнулась.

– Жуть какая-то.

Мэволь пожала худенькими плечиками.

– Отец может быть и защитником, и злейшим врагом.

Слова сестры задели меня. Я отошла на несколько шагов, огляделась еще раз и резко спросила:

– А сколько лет Кахи?

– Девятнадцать.

Мне захотелось уйти из этой комнаты, воздух которой словно пропитался едким замечанием сестры.

– Пойдем дальше.

Мы обыскали еще несколько комнат, потом раздвинули двери, которые вели в ту половину дома, где жил Ссыльный Пэк. От страха мне почудилось, будто волосы на моих руках шевелятся. Комнату освещали голубоватые вспышки молний за окном. На полу валялся грязный носовой платок, а в углу я заметила наполовину полный ночной горшок. Мне стало не по себе. Не спросясь, я забралась в дом к совершенно незнакомому человеку, который к тому же мог оказаться убийцей.

Однако секретов своих он далеко не прятал. Мы довольно быстро обнаружили один из них. На одном из низких столиков лежал свиток бумаги ханджи. Я развернула его. Мэволь присела на корточки рядом со мной, я почувствовала ее дыхание – аромат сладкой хурмы. Моя сушеная хурма! Теперь ясно, куда она делась, а я уж решила, что она просто выпала из мешка. Подавив вспыхнувшее раздражение, я постаралась сосредоточиться на свитке и поняла, что держу в руках два свитка, свернутых в один. На одном была нарисована подробная карта Чеджу с названиями деревень. Некоторые названия были перечеркнуты. Второй свиток оказался женским портретом.

– Наверное, это Поксун! – выпалила Мэволь.

– Тише! – шикнула я. – Похоже, Ссыльный Пэк обыскал весь Чеджу, только тут не искал. – Я ткнула пальцем в Согвипхо. – Отсюда и начнем поиски Поксун.

Я свернула свиток и положила его обратно точно на то место, где он лежал, и в том же положении: чуть под углом, рядом с красным лакированным футляром. Ссыльный Пэк даже не заметит, что кто-то был в его комнате.

В этот момент Мэволь схватила лакированный футляр и попыталась открыть блестящий латунный замок.

– Что ты делаешь? – зашептала я. – Положи на место!

– Там что-то внутри.

– Посмотри, что ты наделала! Теперь на футляре твои отпечатки, видно, что кто-то трогал его. Отдай быстро.

И я попыталась вырвать у сестры вещицу из рук.

– Перестань! Я хочу посмотреть, что внутри!

Сестра не отдавала футляр, а я пыталась отобрать его, и в конце концов я победила, но не рассчитала свои силы и хлопнула вещицей о стол. Раздался оглушительный треск. Мы замерли в ужасе. Наступила тишина.

Но ничего не случилось. Я постепенно успокоилась, обернулась к Мэволь и свирепо прошипела:

– Чтобы такого больше не было…

– Абоджи? – послышался вдруг из-за двери женский голос, говорила явно уроженка Чеджу. – Я думала, ты ушел.

Футляр выскользнул из моих пальцев. Мы в ужасе застыли, как будто перед нами стоял убийца с острым ножом. Ни мы, ни молодая женщина, замершая у двери, не произнесли ни слова. Ее лицо уродовали шрамы, они сбегали вниз по щекам, векам, даже с уголков губ.

– Что вы здесь делаете? – спросила Кахи на колоритном диалекте Чеджу. Она не испугалась, хоть мы и без спросу залезли к ней в дом, просто в удивлении глядела на нас. – Что вы делаете в комнате отца?