Текст книги "Трубка Шерлока Холмса"

– Вы правы, Холмс. Теперь я понимаю, куда вы клоните. И что же вы предполагаете? Что это не был несчастный случай? Значит, это могло быть убийство?

Холмс откинулся на спинку кресла и взглянул на меня со снисходительным видом:

– Продолжайте, мой дорогой Уотсон. Пожалуйста, изложите вашу теорию.

– Итак, – начал я, воодушевленный этой идеей, – нынешний лорд Дирсвуд, возможно, убил своего племянника, чтобы унаследовать титул и состояние. Потом он бросил тело в море, перевернув лодку, чтобы создалось впечатление, будто молодой человек утонул.

– Несомненно, он также привязал к телу камни, чтобы его никогда не нашли?

– Конечно, такое возможно.

Холмс издал смешок, который меня обескуражил:

– Интересная теория, мой дорогой друг. Однако вы не учли свидетельство мисс Рассел. Несмотря на мое предупреждение, вам не терпится строить догадки, и вы забыли о том, что она видела – или считает, что видела, – молодого лорда Дирсвуда живым всего три дня назад в Хартсдин-мэноре. А если так, то что же это за бесплотное привидение, которое с трудом удерживали двое взрослых мужчин?

– Значит, он мог выжить после попытки убийства и приплыть к берегу, а позже появиться в Хартсдин-мэноре, чтобы встретиться лицом к лицу с дядей? При подобных обстоятельствах у нового маркиза Дирсвуда вполне могла возникнуть необходимость скрутить его.

– В сговоре со слугами, конечно? Если ваша теория верна, почему же его дядя не сделал второй попытки убить племянника и не зарыл тело где-нибудь в усадьбе? Ведь его целью было уничтожить наследника и заполучить титул? И кроме того, с какой стати нынешний маркиз предложил мисс Рассел и мистеру Лоусону привести кого угодно и обыскать дом? Не кажется ли вам это странным при данных обстоятельствах?

– Я не совсем улавливаю вашу мысль.

– Тогда поставьте себя на место нынешнего лорда Дирсвуда. Вас недвусмысленно обвинили – хотя мисс Рассел и мистер Лоусон, вне всякого сомнения, выразились более деликатно – вас обвинили в том, что вы незаконно унаследовали титул и состояние Дирсвудов, поскольку настоящий наследник жив. Вы решительно отрицаете это обвинение. Какова была бы ваша реакция при данных обстоятельствах?

– Я бы, разумеется, направил к ним моего адвоката, а если бы они упорствовали в своей клевете, пригрозил судебным иском. Так поступил бы любой разумный человек.

– Вот именно. И тем не менее лорд Дирсвуд этого не сделал. Помните об этом, Уотсон, когда мы приступим к расследованию. Могу я предложить, чтобы вы также рассмотрели еще два факта, которые могут иметь отношение к делу?

– Что же это за факты, Холмс?

– Во-первых, дом в поместье Хартсдин-мэнор, если верить справочнику, был построен в царствование Елизаветы Первой, и, хотя его сильно перестроили в восемнадцатом веке, сохранилось крыло подлинного тюдоровского здания. Во-вторых, седьмой лорд Дирсвуд участвовал в заговоре Бабингона.

– Заговор Бабингтона? Вы имеете в виду заговор с целью убить королеву Елизавету и посадить на трон Марию Стюарт, королеву Шотландии? Но какое отношение это может иметь к делу, которым мы занимаемся?

Однако Холмс не ответил на мой вопрос. Он сказал только:

– Подумайте об этом, Уотсон, и вы не без пользы проведете время, оставшееся до завтра, когда я ожидаю увидеть вас здесь снова. Приезжайте заблаговременно, чтобы успеть на поезд до Гилфорда, отходящий в четыре семнадцать.

Я последовал совету Холмса и принялся ломать голову над этим делом, однако к той минуте, когда на следующий день мы с Холмсом отправились на вокзал Ватерлоо, я ни на шаг не продвинулся в разгадке тайны.

II

На станции в Гилдфорде нас встретил Фредерик Лоусон, который объяснил, что, так же как и мы, остановится на вилле «Уиндикот» на случай, если его профессиональные услуги потребуются в ходе нашего расследования.

До Литл-Брэмфилда, вблизи которого проживали мисс Рассел и ее отец, было пять миль, и дорога шла через вересковые пустоши. При угасающем свете они выглядели унылыми, и единственной растительностью здесь были вереск и утесник. Несколько чахлых деревьев вырисовывались на фоне темнеющего неба, как увечные часовые, охраняющие этот мрачный пейзаж.

Наша поездка подходила к концу, и оставалось проехать последние полмили, когда Фредерик Лоусон привлек наше внимание к правой стороне дороги. Так мы впервые увидели Хартсдин-мэнор.

Дом стоял на некотором расстоянии от дороги – прямоугольное здание строгих очертаний. Его серый каменный фасад в древнегреческом стиле не оживляли ни кустарники, ни вьющиеся растения. Перед домом простирались ухоженный сад с розарием и лужайка, гравиевая подъездная аллея вела от кованых железных ворот к простому портику с колоннами.

Через несколько секунд мы уже миновали его, но Холмса, по-видимому, удовлетворил первый беглый взгляд: он с довольным видом откинулся на подушки экипажа.

Вскоре мы прибыли на виллу «Уиндикот». Возле просторного дома из красного кирпича нас приветствовала мисс Рассел и проводила в уютную, хорошо обставленную гостиную, где в камине весело потрескивали поленья.

У огня сидел пожилой седовласый джентльмен, которого мисс Рассел представила как своего отца. Этот человек, поздоровавшийся с нами со старомодной учтивостью, выглядел хрупким, что свидетельствовало о слабом здоровье.

Ради него мы вели разговор общего характера, но, когда мистер Рассел удалился в свою комнату, принялись обсуждать тему первоочередной важности. Холмс подтвердил договоренность с мисс Рассел о вечерней поездке. Экипаж повезет нас той же дорогой, которой мы приехали, и, повернув на перекрестке, проедет мимо ворот Хартсдин-мэнора в половине одиннадцатого – в тот час, когда, четырьмя днями раньше, мисс Рассел явилась свидетельницей происшествия в саду.

Погода стояла по-прежнему ясная, а луна еще только-только пошла на ущерб. Таким образом, условия были сходными с теми, при которых она проезжала мимо Хартсдин-мэнора в тот вечер.

– Я предлагаю, – сказал Холмс, – чтобы после этого экипаж вернулся сюда без нас. Поскольку нам с доктором Уотсоном нужно вести дальнейшее расследование в непосредственной близости от Хартсдин-мэнора, мы проделаем обратный путь пешком. Это всего полмили, и нет никакой необходимости заставлять кучера бодрствовать. Могу я также попросить, чтобы для нас положили в экипаж два дорожных пледа?

– Что еще за расследование, Холмс? – спросил я, когда приблизилось время нашей поездки и мы отправились в свои комнаты, чтобы надеть пальто и быть наготове.

Но Холмс уклонился от ответа на мой вопрос.

– Запаситесь терпением, мой дорогой, – сказал он и, когда мы спускались по лестнице, добавил, поддразнивая меня: – Вспомните о заговоре Бабингтона!

Я все еще не мог понять, при чем тут заговор, и строил догадки, пока экипаж ехал по гилдфордской дороге. Как было условлено, он повернул на перекрестке, чтобы пуститься в обратный путь.

Ночь была холодная, в воздухе ощущался мороз, и обнаженные деревья замерли на фоне бледного неба, в котором висела большая белая луна. Она светила так ярко и находилась так близко, что я мог ясно различить на лунной поверхности загадочные темные континенты.

Хотя Холмс сидел справа – на том месте, которое до него занимала мисс Рассел, – я подался вперед, и таким образом для меня открывался хороший обзор из окна экипажа, когда мы приблизились к Хартсдин-мэнору.

На этот раз мое внимание было приковано не к дому, а к саду. Сквозь узоры кованых железных ворот я очень ясно видел лужайку. Траву выбелили лунный свет и иней, в который быстро превращалась обильная роса. Поблизости не было деревьев, которые могли бы отбрасывать тень, а те, что стояли по обе стороны подъездной аллеи, давно сбросили листву и потому не мешали обзору.

Любой появившийся на лужайке был бы сразу же замечен наблюдателем, проезжавшим мимо в экипаже. Холмс обратил на это внимание, когда мы поравнялись с воротами, и сказал:

– Я убежден, Уотсон, что мисс Рассел не ошиблась.

Через несколько минут он постучал – это был условный знак кучеру остановиться. Мы вышли, а экипаж продолжил свой путь. Мы остались у обочины с дорожными пледами в руках.

Я ожидал, что Холмс вернется к входу в Хартсдин-мэнор, но вместо этого он пошел в обратную сторону и, найдя в густой живой изгороди щель, пролез в нее.

За изгородью стоял лес, который, по-видимому, образовывал часть границы с этой стороны имения; когда мы пересекли его, я увидел за деревьями массивную громаду дома. Вернее, это было, судя по крутым фронтонам и крыше неправильной формы, старое тюдоровских времен крыло, о котором говорил Холмс.

На опушке леса, откуда была отчетлива видна эта часть дома, Холмс остановился и уселся на поваленный ствол дерева.

– А теперь, дружище, мы должны подождать развития событий, – прошептал он.

Мой друг сказал это таким тоном, что я не стал спрашивать, какие события он имеет в виду, и молча уселся рядом с ним.

Это была долгая вахта на ужасном холоде – правда, пледы немного согревали нас.

Миновало одиннадцать часов, потом половина двенадцатого, о чем возвестил звук колокола, донесшийся с конюшни.

Время близилось к полуночи, когда обнаружились первые признаки жизни в затемненном крыле Хартсдин-мэнора.

В ту минуту, когда я уже начинал думать, что мы сторожим тут впустую, в одном из окон забрезжил желтый свет. Сначала он колебался, а потом замер, словно кто-то внес в комнату лампу и поставил ее. Вскоре после этого свет засиял и в соседнем окне, а за стеклом появилась фигура. Даже на таком расстоянии был хорошо виден массивный силуэт.

В следующую минуту по очереди погасли оба окна, как будто задернули тяжелые портьеры или закрыли ставни, и фасад снова погрузился в темноту.

– Пойдемте, Уотсон, – тихо произнес Холмс. – Я видел достаточно.

Вероятно, долгое ожидание закончилось.

Мы прошли полмили до виллы «Уиндикот» бодрым шагом, стараясь согреться. Холмс опережал меня на полшага, и его длинная черная тень двигалась впереди него в лунном свете.

Он молчал, и, зная это его рассеянное состояние, я не пытался нарушить ход его мыслей.

И только когда мы добрались до ворот виллы, он заговорил.

Взявшись рукой за щеколду, он повернулся ко мне. Лицо его было мрачным.

– Боюсь, что это дело закончится трагически, Уотсон. Я должен предостеречь мисс Рассел и мистера Лоусона. Но только не сегодня ночью. Я не хочу тревожить их на сон грядущий – особенно молодую леди.

* * *

Мисс Рассел и мистер Лоусон ждали нас в гостиной вместе с экономкой, миссис Хенти. В камине еще ярко горел огонь, и скоро нам подали горячий суп и пирог с дичью.

Холмс не стал распространяться о нашей вылазке – заметил только, что она прошло удовлетворительно. Затем он задал мисс Рассел вопрос, цель которого я не понял в то время.

– Скажите мне, – обратился он к ней, – не известно ли вам, путешествовал ли когда-нибудь молодой маркиз Дирсвуд за границей?

Она ответила с полной уверенностью:

– Нет, мистер Холмс, не путешествовал. Однажды он сказал мне, что никогда не выезжал из Англии. А почему вы спрашиваете?

– Из чистого любопытства, – пояснил Холмс и закрыл тему.

Верный своему решению, он не сказал ни слова о своих опасениях относительно трагического исхода дела. Он заговорил об этом только на следующее утро, за завтраком. Мы были вчетвером, так как старый мистер Рассел предпочитал завтракать в постели.

С серьезным выражением лица Холмс поведал мисс Рассел и мистеру Лоусону о тревоге, которую высказал мне прошлой ночью.

– Я не могу дать вам более подробного объяснения, – сказал он в заключение. – Однако, учитывая мои опасения, я не могу продолжать расследование без вашего разрешения. И даже в этом случае, если нынешний маркиз Дирсвуд не согласится, боюсь, что все факты могут никогда не обнаружиться.

Мисс Рассел слушала, склонив голову, а затем, подняв глаза, взглянула прямо в лицо Холмсу.

– Я бы предпочла узнать истину, мистер Холмс, как бы ужасна она ни была, – спокойно сказала она. – Насколько позволит лорд Дирсвуд.

– Замечательная молодая леди, – заметил Холмс, когда мы снова отправились в Хартсдин-мэнор.

В кармане моего старого друга лежало рекомендательное письмо мисс Рассел, на котором также поставил свою подпись Фредерик Лоусон.

В устах Холмса это было редчайшей похвалой. Он не жаловал женщин, и только одна вызвала его искреннее восхищение[6]6
  Доктор Уотсон, несомненно, имеет в виду Ирен Адлер, которую Шерлок Холмс всегда называл та женщина. См. «Скандал в Богемии».


[Закрыть].

Оставшуюся часть пути мы проделали в молчании. Я был поглощен мыслями о том, о какой трагедии говорил Холмс и как он пришел к своему выводу, а мой друг погрузился в собственные раздумья.

По прибытии в Хартсдин-мэнор он, казалось, несколько приободрился и, выпрыгнув из экипажа, взбежал по ступеням и энергично позвонил в дверной колокольчик.

Дверь открыл дворецкий (как я предположил, Мейси), величественный и представительный. Когда мы вручили ему свои визитные карточки и письмо мисс Рассел, он проводил нас в холл и попросил подождать.

Я с любопытством осматривался.

Холл был большой и роскошно обставленный, но ни портреты на стенах, ни богатые восточные ковры на мраморном полу не могли смягчить холодную, мрачную атмосферу. Здесь было безрадостно, словно отсюда давным-давно изгнали человеческий смех.

Перед нами широкая резная лестница вела вверх, на галерею. Пока мы ждали, по ступеням вприпрыжку сбежал белый с темно-каштановыми пятнами спаниель и принялся с нетерпением обнюхивать наши ноги.

– Собака Гилберта Дирсвуда ищет своего хозяина, я полагаю, – заметил Холмс.

Его предположение оказалось верным. Осмотрев нас, собака с разочарованным видом ушла в дальний угол и, свернувшись на ковре, уснула.

В эту минуту вернулся дворецкий и, объявив, что лорд Дирсвуд примет нас, повел по коридору к двойным дверям.

Они вели в библиотеку, которая также была великолепно обставлена. Однако мое внимание привлекли не шкафы с книгами, стоявшие вдоль стен, и не кожаные золоченые кресла, а высокая фигура лорда Дирсвуда, который поднялся из-за письменного стола в дальнем конце комнаты.

Он был высокий и очень прямой, с суровой миной на аристократическом лице, одетый во все черное – только высокий крахмальный воротник был белым. Этот знатный господин смотрел на нас с пренебрежением, как скаковая лошадь чистых кровей могла бы рассматривать из-за ворот с пятью запорами существа менее породистые, чем она сама.

– Я вижу, – сказал он, постучав пальцем по распечатанному письму нашей клиентки, которое лежало перед ним на столе, – что мисс Рассел и ее поверенный не отказались от своего нелепого утверждения, будто мой племянник жив. Очень хорошо, мистер Холмс. Пусть истина будет подвергнута испытанию. Вы и ваш спутник, – он сделал легкий поклон в мою сторону, впервые дав понять, что заметил меня, – вольны обыскать дом от чердака до погреба, хотя могу вас заверить, что вы только напрасно потратите время. В доме никого нет, кроме меня и слуг.

С этими словами он повернулся к нам спиной и дернул за сонетку у камина.

Мы ждали в тишине появления дворецкого, и это были тягостные минуты. Я посочувствовал мисс Рассел и мистеру Лоусону, которые подверглись тяжелому испытанию, беседуя с этим человеком.

Холмс, который ничуть не утратил равновесия, наконец нарушил молчание.

– Насколько я понимаю, – сказал он, – мисс Рассел видела двоих мужчин в обществе лица, которое приняла за вашего племянника. Одним из них был дворецкий. Другого она не узнала. Могу ли я осведомиться, кто это был?

Едва он закончил говорить, как в дверь постучали и вошел дворецкий.

Даже не взглянув в сторону Холмса, лорд Дирсвуд обратился к дворецкому.

– Приведите сюда мистера Баркера, Мейси, – приказал он, добавив, когда дворецкий вышел из комнаты: – Человек, о котором вы говорите, мистер Холмс, мой секретарь Баркер, который служит у меня всего несколько месяцев. Вне всякого сомнения, именно поэтому мисс Рассел не узнала его. Мне бы не хотелось давать мисс Рассел повод считать, будто я утаил от нее какие-либо обстоятельства, касающиеся моего дома.

Он снова погрузился в молчание, которое продолжалось до тех пор, пока не вернулся дворецкий в сопровождении высокого смуглого человека с необычайно широкими плечами.

– Мой секретарь Баркер, – представил его лорд Дирсвуд, и этот человек нам поклонился. – А теперь, – продолжил его светлость, – если вы соблаговолите проследовать за моим дворецким, он покажет вам любые комнаты, которые вы захотите осмотреть.

Он смотрел на нас с тем же холодным презрением, с которым ранее приветствовал. Холмс поблагодарил его, и мы повернулись, чтобы вслед за дворецким выйти из комнаты. Не знаю, как Холмс, но что касается меня, то я чувствовал, как глаза лорда Дирсвуда буравят мне спину, пока мы преодолевали расстояние от письменного стола до двойных дверей в дальнем конце библиотеки. Впереди шел Мейси, хранивший такое же обескураживающее молчание, как его хозяин.

Дворецкий нарушил его, только когда Холмс обратился прямо к нему (в это время мы поднимались по лестнице):

– Мы хотим осмотреть только спальни.

– Очень хорошо, сэр.

Мы добрались до галереи, от которой в обе стороны расходились длинные коридоры с дверьми, ведущими в двадцать спален. Мы осмотрели их все, причем, за исключением спальни лорда Дирсвуда, ими явно не пользовались: мебель была зачехлена.

В комнате прежнего маркиза Дирсвуда все было также в чехлах. С кровати на четырех столбиках сняли белье, так что остался один матрас; полог, окутанный белой тканью, походил на саван.

Когда мы вошли в комнату, Холмс взглянул на натертые половицы вокруг ковра, и выразительно приподняв бровь, показал мне на них глазами. Намек был совершенно ясен. На тонком слое пыли, собравшейся на полу с тех пор, как комнату в последний раз убирали, виднелись только наши следы. Было очевидно, что здесь уже какое-то время не живут.

Закрыв дверь последней комнаты в конце коридора, дворецкий объявил:

– Теперь вы видели все спальни, джентльмены. Хотите вернуться вниз?

– А как насчет другого крыла? – осведомился Холмс.

Как мне показалось, дворецкий впервые проявил признаки беспокойства.

– В той части дома живут только слуги и мистер Баркер, сэр.

– И тем не менее я бы хотел ее увидеть.

– Очень хорошо, сэр.

Мы последовали за ним вниз по лестнице и попали в другой коридор. Судя по более низкому потолку с тяжелыми балками, мы очутились в старой части дома – это было все, что осталось от подлинного помещичьего дома эпохи Тюдоров. Именно перед этим старинным крылом мы с Холмсом томились в ожидании вчера.

Коридор причудливо извивался, несколько раз сворачивая за угол, и время от времени попадались плоские ступени, которые вели то вверх, то вниз. Из-за этого трудно было понять планировку комнат и их взаимное расположение.

Помещения здесь были меньше и темнее, чем в главной части дома, и некоторые явно выглядели нежилыми. Мы бегло осмотрели спальню Мейси, а также комнаты кухарки, горничных и камердинера лорда Дирсвуда.

Дольше всего Холмс задержался в комнате, отведенной Баркеру, секретарю его светлости. Правда, в то время я не понимал, почему именно она вызвала его интерес.

В ней не было решительно ничего примечательного. Низкий, как и в других покоях, потолок, стены обшиты старыми дубовым панелями. Единственное окно с деревянными ставнями выходило на лес, на опушке которого мы с Холмсом сидели накануне на поваленном дереве.

Мебель была самая простая: кровать, ночной столик, на котором стояла керосиновая лампа, напротив – старомодный шкаф из почерневшего от времени дуба, занимавший почти всю стену. Кресло и квадратный половик довершали обстановку.

И тем не менее Холмс провел в этой комнате несколько долгих минут, то открывая дверцу шкафа, чтобы заглянуть внутрь, то осматривая ставни. Наконец он повернулся к двери.

В старом крыле были и другие комнаты, например бельевая без окон, примыкавшая к комнате Баркера. По другую сторону от нее находилась спальня экономки. Однако Холмс только сунул туда голову, ограничившись одним небрежным взглядом.

Осмотр был закончен, и мы, вернувшись на верхнюю площадку главной лестницы, спустились в холл. Мейси, явно стремившийся выпроводить нас из дома, направился к входной двери.

Он почти добрался до нее, когда Холмс вдруг заявил:

– Я хотел бы снова взглянуть на одну комнату. Уверен, лорд Дирсвуд не стал бы возражать, ведь он дал нам разрешение осмотреть дом.

По-видимому, дворецкий растерялся, и пока он не двигался с места, пребывая в замешательстве, Холмс начал снова подниматься по лестнице, небрежно бросив через плечо:

– Нет никакой необходимости сопровождать нас, Мейси. Мы с доктором Уотсоном знаем дорогу.

Когда мы добрались до верхней площадки, Холмс посмотрел вниз через перила.

Теперь в холле никого не было: дворецкий исчез из виду.

– Несомненно, пошел сообщить лорду Дирсвуду о наших намерениях, – заметил Холмс. – Пойдемте, Уотсон, охота почти закончена, но у нас осталось мало времени, чтобы отыскать нору.

– Какую нору, Холмс?

– Конечно же, ту, в которой спряталась наша лиса.

– Кажется, вы вполне уверены.

– Так и есть, мой друг.

– Откуда же такая уверенность?

– Она проистекает из наших наблюдений, сделанных в прошлую ночь, и увиденного сегодня утром.

– Но нам же не показали ничего, кроме множества пустых комнат.

– О, мы видели гораздо больше, включая пальцы на правой руке секретаря его светлости. Разве вы не заметили, что они испачканы, причем не чернилами, как можно было бы предположить, а?..

Он прервал свою речь, так как спаниель, которого мы видели раньше, поднялся с ковра, на котором спал, и подошел к подножию лестницы, махая хвостом с таким же нетерпеливым видом, как и прежде.

– Четвероногий ассистент![7]7
  В канонических рассказах о Шерлоке Холмсе несколько раз упоминаются собаки, и есть два примера, когда эти животные помогали ему в расследованиях. См. «Знак четырех» и «Пропавший регбист». В «Человеке на четвереньках» Шерлок Холмс говорит, что серьезно подумывает написать небольшую монографию об использовании собак в сыскной работе, поскольку их повадки и нрав отражают поведение и характер владельцев.


[Закрыть] – объявил Холмс и щелкнул пальцами над перилами, подзывая собаку.

Она с готовностью повиновалась и вприпрыжку понеслась к нам по ступенькам. Пес следовал за нами по пятам, когда Холмс направился по коридору в тюдоровское крыло дома, в котором мы только что побывали. А мне-то казалось, что мы уже тщательно его осмотрели.

Остановившись у двери в комнату Баркера, Холмс постучал, словно ожидая, что, пока нас здесь не было, там кто-то появился.

Его предположение оправдалось, поскольку мы получили разрешение войти и, открыв дверь, увидели Баркера. Положив книгу, он поднялся с кресла у окна, и на лице его при нашем неожиданном появлении с собакой проступил испуг.

Было ясно, что пес никогда прежде не бывал в этой комнате: он остановился на пороге, чувствуя себя неуверенно в незнакомой обстановке.

Баркер шагнул к нам, словно собираясь возразить против нашего присутствия, но тут Холмс обратился к собаке со словами:

– Вперед, Хэндел! Ищи своего хозяина!

Повинуясь команде, спаниель подбежал к большому дубовому шкафу и принялся рьяно обнюхивать его закрытые дверцы, стуча хвостом по половику.

В этот самый момент в открытых дверях у нас за спиной появился лорд Дирсвуд. Мы узнали о его присутствии по сбивчивым извинениям Баркера:

– Простите, милорд. Я понятия не имел, что мистер Холмс и доктор Уотсон вернутся…

Лорд Дирсвуд вошел в комнату и, игнорируя попытки Баркера объясниться, обратился прямо к Холмсу. Теперь лицо его не было надменным и выражало грусть.

– Я вижу, мистер Холмс, что вас невозможно обмануть. Мне следовало учесть это, зная вашу репутацию.

Слегка поклонившись, Холмс ответил:

– Мое расследование привело меня сюда, лорд Дирсвуд, но без вашего разрешения я не пойду дальше дверцы этого шкафа. Хотя меня наняла мисс Рассел, которая, должен добавить, беспокоится только о вашем племяннике, она согласна отказаться от дальнейшего расследования, коль скоро вы того пожелаете. Если хотите, чтобы мы с доктором Уотсоном удалились, мы сделаем это немедленно.

Несколько минут лорд Дирсвуд молча размышлял над этим предложением. Затем, по-видимому, он принял какое-то решение и, повернувшись к Баркеру, спросил:

– Все в порядке? – Получив утвердительный ответ, его светлость продолжил: – Тогда проводите их в Парадол-чэмбер.

Баркер подошел к шкафу и открыл его двойные дверцы.

Как я уже говорил, шкаф был большой, разделенный внутри на два отделения. В одном висела на крюках одежда. Второе было полностью занято полками, на которых лежали рубашки и нижнее белье.

Сунув руку в шкаф, Баркер привел в действие потайную пружину, и задняя стенка с полками повернулась, как открывшаяся дверь.

Сделав приглашающий жест рукой, лорд Дирсвуд безмолвно предложил нам войти. Мы последовали за его светлостью.

Помещение, в котором мы оказались, размерами не уступало покинутой нами комнате. Однако здешняя обстановка так разительно отличалась от убранства спальни Баркера, что мы как будто попали в другой мир. Вместо простого половика на полу лежал толстый ковер, роскошные портьеры скрывали ставни на окне, перед которым стояли маленький столик для чтения и кресло. Здесь были книжные шкафы, на стенах висели картины, а в камине пылал огонь.

Единственное, что не вписывалось в этот прекрасный интерьер, – высокий железный экран перед камином, частая металлическая решетка на окне, невидимая снаружи, и, что хуже всего, пара кожаных ремней, прикрепленных к кровати, стоявшей у стены справа от двери.

На постели, застеленной льняными простынями, под стеганым вышитым одеялом лежал молодой человек. Он спал так крепко, словно был одурманен наркотиками. Его голова покоилась на подушках с вышитой монограммой.

Несмотря на молодость, это было трагическое лицо, на котором оставили свой след перенесенные страдания. Спящему было от силы лет двадцать пять, но он казался гораздо старше.

– Мой племянник, маркиз Дирсвуд, – объявил его светлость.

Он стоял в ногах кровати, глядя на неподвижную фигуру, и лицо его, такое же измученное, как у молодого человека, выражало страдание.

– Если вы видели достаточно, джентльмены, – продолжал он (мы с Холмсом не произнесли ни слова), – я предлагаю перейти в библиотеку, где дам вам полный отчет о том, как мой племянник дошел до такого прискорбного состояния. Я знаю, что могу вам довериться и все сказанное останется между нами. Ваша репутация в этом отношении также известна.

Холмс снова поклонился, и мы вслед за лордом Хиндсдейлом (таков был его настоящий титул) вышли из комнаты и, спустившись по лестнице, вернулись в библиотеку. По приглашению его светлости мы уселись у камина.

III

Беседу начал Холмс, на чем настоял лорд Хиндсдейл.

– Прежде чем приступить к своему рассказу, – объявил его светлость, – я бы хотел выслушать ваш, мистер Холмс. Возможно, это избавит меня от необходимости излагать отдельные обстоятельства, которые могут быть вам уже известны. Кроме того, мне любопытно узнать, с помощью каких методов вы так далеко продвинулись к истине.

– Я знаю лишь то, что вывел из собственных наблюдений и небольшого исследования, которое предпринял, после того как мисс Рассел и ее поверенный обратились ко мне с просьбой заняться этим делом, – ответил Холмс. – Нет нужды повторять ее рассказ о том, что она видела в поместье, – вы уже знаете все это от нее. Однако мне бы хотелось пояснить, что ее беспокойство продиктовано не праздным любопытством или желанием раздуть скандал. Она питала и питает искреннюю привязанность к вашему племяннику и прибегла к моей помощи ради него.

Ее рассказ навел меня на мысль заглянуть в хранящиеся у меня газетные статьи о смерти вашего племянника от несчастного случая прошлым летом в Шотландии. Но, как я уже объяснил своему коллеге, доктору Уотсону, некоторые особенности этой трагедии заинтриговали меня.

Мое любопытство еще больше подогрел рассказ мисс Рассел о том, как она познакомилась с молодым маркизом. Это случилось, когда он упал и ударился головой, перебираясь через изгородь.

А затем история вашей семьи, лорд Хиндсдейл, частично помогла мне решить загадку воскрешения вашего племянника из мертвых. Я имею в виду арест одного из ваших предков за его участие в заговоре Бабинтона в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году. – Повернувшись ко мне, он добавил с улыбкой: – Боюсь, Уотсон, что совсем сбил вас с толку, упомянув его. Однако все объясняется очень просто. Цель заговора Бабингтона состояла в том, чтобы заменить на троне протестантку Елизавету Тюдор католичкой Марией Стюарт, шотландской королевой.

Следовательно, – продолжил Холмс свой рассказ, – в то время Дирсвуды были сторонниками католицизма. Так вот, во времена правления Елизаветы Первой католические семьи часто устраивали в своих домах потайную комнату, где мог бы укрыться их священник, если бы дом стали обыскивать. Хотя мне ни в одной книге не попалось упоминания о существовании подобного тайника в Хартсдин-мэноре, я все же решил проверить свое предположение. Если существовала потайная комната священника, то она должна была находиться в старинной части дома.

Итак, мы с доктором Уотсоном вчера ночью вели наблюдение за тюдоровским крылом, где увидели человека, в котором я позже опознал Баркера. Он закрывал ставнями два освещенных окна на верхнем этаже. Однако, осмотрев сегодня утром комнату Баркера, я заметил, что в ней только одно окно.

Справа от спальни Баркера находится бельевая, вовсе не имеющая окон, так что свет не мог исходить оттуда. И я предположил, что между спальней Баркера и бельевой должна располагаться еще одна комната, скрытая от случайного наблюдателя благодаря кривизне коридора. Далее я заключил, что в эту комнату попадают через спальню Баркера. Это предположение подтвердила собака вашего племянника: когда я велел ей искать хозяина, она сразу же подбежала к большому шкафу у стены.

Меня заинтересовало присутствие Баркера в вашем доме. Поскольку мисс Рассел не узнала его, увидев в саду, он должен был поступить к вам на службу уже после ее последнего визита сюда летом. Вы подтвердили это предположение, сказав, что он стал вашим секретарем недавно. Однако я заметил, что его пальцы испачканы йодоформом[8]8
  Йодоформ – соединение йода, используемое в качестве антисептика. – Перев.


[Закрыть]. Только врач или сестра милосердия имеют с ним дело.

Приняв в расчет все эти факты, я пришел к выводу, что ваш племянник жив, но его прячут в потайной комнате. К нему приставлен врач или брат милосердия, и ему разрешается выходить только ночью. Напрашивались лишь два объяснения.

Первое – какая-то болезнь, уродующая лицо, например проказа[9]9
  Герой рассказ «Воин с бледным лицом» Годфри Эмсуорт считался погибшим во время Бурской войны. На самом деле его скрывал в своем поместье отец, опасавшийся, что у сына проказа. Холмс, открывший тайну несчастного, пригласил к нему известного дерматолога, сэра Джеймса Сондерса, который диагностировал у Эмсуорта ихтиоз (псевдопроказу) – болезнь хоть и неприятную, но не заразную, а возможно, даже излечимую.


[Закрыть]. Однако я исключил такую возможность, поскольку, согласно утверждению мисс Рассел, ваш племянник никогда не путешествовал за границей.

Поэтому оставалась вторая гипотеза, оказавшаяся, как это ни прискорбно, правильной: ваш племянник страдает какой-то формой умственного расстройства, которая делает невозможным его появление на публике. То, что его мать умерла в швейцарской клинике, якобы от чахотки, подтвердило мои подозрения.

Мне бы хотелось снова заверить вас, лорд Хиндсдейл, что я не жду от вас никаких объяснений, но если вы удостоите доверия доктора Уотсона и меня, то ни одно слово о том, что мы услышали или увидели здесь сегодня, никогда не выйдет за эти стены.