Текст книги "Жизнь Джузеппе Гарибальди, рассказанная им самим"

Глава 27
Зима. Изготовление каноэ

В южном полушарии зима, как известно, приходится на те месяцы, когда у нас бывает лето. Даже местные жители находили наступившую зиму холодной, нам же она казалась еще более суровой из-за того, что ни у кого из нас не было достаточно одежды и не было возможности приобрести ее.

Мы остались в Сен-Симоне для того, чтобы изготовить несколько каноэ (особый вид лодок, выдолбленных из целого ствола) и установить сообщение с противоположной частью озера. Но в течение тех нескольких месяцев, пока я находился в этом пункте, каноэ так и не удалось сделать, поэтому ничего из задуманного нами не было осуществлено. Вместо постройки лодок мы занялись лошадьми, ибо в Сен-Симоне, уже несколько месяцев оставленном землевладельцами, которые принадлежали к имперской партии, было множество молодых лошадей. Они послужили для того, чтобы сделать из моих моряков кавалеристов; а некоторые, хотя и с грехом пополам, стали даже объезжать лошадей.

Сен-Симон представлял собой огромное прекрасное имение, которое в то время было заброшено и разорено; оно принадлежало, помнится, графу Сен-Симону; он сам или его наследники находились в изгнании, потому что были противниками Республики.

Так как хозяева, принадлежавшие к лагерю наших противников, отсутствовали, то мы завладели этим имением. Впрочем все свелось к тому, что мы использовали для пропитания находившийся там скот и занялись выездкой молодых лошадей.

В это время (16 сентября 1840 г.) моя Анита родила своего первенца, Менотти, появление которого на свет живым было истинным чудом, ибо во время беременности этой храбрейшей женщине пришлось участвовать во многих боях и перенести множество лишений и тягот; из-за ее падения с коня ребенок родился с рубцом на голове.

Анита разрешилась от бремени в доме одного местного жителя, недалеко от деревушки под названием Мустарда. Семейство Коста, приютившее Аниту, проявило верх великодушия, окружив ее всеми возможными заботами. Я на всю жизнь сохраню признательность к этим добрым людям.

Моей прекрасной подруге очень повезло, что она оказалась в этом доме, ибо нехватка самых необходимых вещей, от которой страдала наша армия, достигла таких размеров, что я смог подарить моей дорогой роженице и младенцу один лишь платок.

Чтобы достать какую-то одежду для дорогих мне существ, я решили совершить поездку в Сеттембрину, где несколько моих друзей, и особенно Блинджини, человек прекрасной души, помогли бы мне достать кой-какие вещи.

Итак, я отправился в путь через поля, которые в этой части провинции, где вся почва наносная, залиты водой; целыми днями моя лошадь шла по брюхо в воде. Добравшись до Ранчо-Вельо (старое обработанное поле), я повстречал капитана Массимо, который командовал освобожденными рабами-копейщиками; он принял меня как настоящий, верный друг. С отрядом своих воинов Массимо был приставлен стеречь на этих превосходных пастбищах cavallados (запасных лошадей). Я приехал в это место вечером, под проливным дождем, и провел там ночь; на рассвете, хотя дождь лил еще сильнее, я снова отправился в путь, несмотря на возражения славного капитана, который просил, чтобы я остался, пока погода не улучшится. Однако цель моей поездки была слишком важной, чтобы откладывать ее; поэтому я снова рискнул двинуться дальше под дождем, через затопленные поля.

Проехав несколько миль, я услышал выстрелы в той стороне, откуда я отправился; это было подозрительно, но мне не оставалось ничего иного, как продолжать путь.

Приехав в Сеттембрину, я купил несколько кусков материи и отправился назад в Сен-Симон.

Проезжая обратно через Ранчо-Вельо, я узнал о причинах услышанной мною стрельбы и о том несчастье, которое случилось с капитаном Массимо и его храбрыми людьми тотчас же после моего отъезда из этого дома.

Моринг, тот самый, который застал меня врасплох у Камакуана, внезапно напал на отряд капитана Массимо; после отчаянного сопротивления этот храбрый офицер и почти все его люди были убиты.

Лучшие лошади были погружены на суда и отправлены в Порту-Алегри, остальные – перебиты. Неприятель осуществил сбою вылазку с помощью военных судов и пехоты; затем, посадив пехоту на суда, Моринг двинулся с кавалерией к Риу-Гранди-ду-Сул, наводя страх на небольшие силы республиканцев, рассеянных на этой территории, и обращая их в бегство. В числе их оказались и мои моряки, которым пришлось оставить свои позиции и искать убежища в лесу, поскольку противник численно явно превосходил их.

Моя бедная Анита, спустя двенадцать дней после родов, также вынуждена была бежать в бурную непогоду, держа ребенка на седле. Вернувшись в Сен-Симон, я не застал там ни моих людей, ни семьи; мне удалось разыскать их на опушке леса, где они все еще находились, не зная в точности о местонахождении неприятеля.

Мы возвратились в Сен-Симон, где оставались еще некоторое время. Затем мы перенесли наш лагерь на левый берег реки Капивари. Эта река образуется из стоков многих озер, которыми изобилует северная часть провинции Риу-Гранди – от берега океана до восточного склона гор ду-Эспиньясу. Название этой реки произошло от capivara, особого вида земноводных животных, которые широко распространены в реках Южной Америки.

По Капивари и Санградор-ду-Абреу (т. е. по каналу, который служит для сообщения между болотом и озером или рекой), где мы раздобыли и привели в порядок два каноэ, мы совершили несколько поездок на западный берег озера Патус, перевозя людей и корреспонденцию.

Глава 28
Мучительное отступление к Серре

Между тем положение республиканской армии ухудшалось с каждым днем, нужды ее росли, а удовлетворить их становилось все труднее. После двух сражений – при Такуари и Риу-Гранди-ду-Норти – численность пехоты сократилась настолько, что от батальонов остались жалкие остатки. Крайняя нужда порождала недовольство, а последнее вело к дезертирству. Население, как это обычно бывает во время продолжительной войны, стало уставать, а переход территории из рук в руки и постоянная смена требований со стороны воюющих сторон вселили в него равнодушие. При таком положении дел имперцы предложили условия перемирия. Хотя эти условия были выгодны для республиканцев (учитывая положение, в котором они оказались), последние не приняли их. Наиболее стойкая часть армии гордо отвергла предложение неприятеля. Однако этот отказ усилил недовольство среди наиболее усталой и склонной к уступкам части войск. Наконец было решено снять осаду столицы и начать отступление.

Дивизии Канабарро, в которую входили также моряки, приказано было выступить первой и очистить проходы через Серру, занятые неприятельским генералом Лабатту, французом, состоявшим на службе у империи. Бенто Гонсалвис с остальной частью армии должен был двигаться следом, прикрывая отступление.

В это время меня постигла невосполнимая утрата – гибель Россетти. Он остался с гарнизоном Сеттембрины, который должен был выступить последним. Наши люди подверглись внезапному нападению знаменитого Моринга, ставшего подлинным кошмаром для республиканцев. В этой схватке с неприятелем погиб, храбро сражаясь, замечательный итальянец. Когда раненый Россетти упал с коня, ему предложили сдаться. Он ответил ударами сабли и дорого продал свою жизнь, которая была так нужна Италии.

Нет на земле угла, где бы ни белели кости достойных итальянцев? Италия же не помнит о них. Она занята покупкой островов, чтобы устроить на них исправительные тюрьмы. Она вымаливает милость сильных мира сего, чтобы восстановить свои силы, чтобы «опоясаться чужим мечом»[29]29
  «Опоясаться чужим мечом…» намек Гарибальди на защиту войсками Наполеона III светской власти папы.


[Закрыть], аплодируя своим правителям, которые проституируют ее! Она заигрывает сегодня с гидрой папства, угождает ей, льстит и, преклонив колени, умоляет, чтобы та продолжала держать ее детей в состоянии невежества и отупения, называя – о позор! – акт самоубийства – гарантиями!

И в то же время она забывает о тех, кто прославил ее в Новом Свете и во всех углах земли! О, она почувствует их отсутствие в тот день, когда пожелает попрать этих воронов, которые терзали ее!

Отступление, начатое нами в зимнее время, через горные кряжи почти под непрекращающимся дождем, было самым трудным и ужасным, в каком мне приходилось когда-либо участвовать.

Несколько коров, которых вели на веревке, – вот весь имевшийся у нас провиант, ибо на тех тропах, ставших непроходимыми из-за дождей, по которым мы должны были двигаться, не встречалось никаких животных.

Многочисленные реки Серры, невероятно вздувшиеся от дождей, уносили людей, животных и вещи. Мы шли под дождем голодные, мы располагались на бивуак голодные и под дождем. У тех, кто оказывался между двумя разлившимися потоками вместе со скотом, было мясо, другие же оставались без пищи. Особенно плохо пришлось пехоте: у нее не было даже конского мяса, которое, из-за отсутствия другого, употребляли в пищу кавалеристы.

Во время похода происходили ужасающие сцены. По обычаю этих стран армию сопровождало много женщин, приносивших большую пользу, ибо благодаря отличному умению ездить верхом им поручали вести запасных лошадей. С женщинами, разумеется, были дети разного возраста. Мало кому из малышей удалось выбраться из леса! Лишь нескольких могли взять с собой кавалеристы, у которых осталось совсем мало лошадей. Многие матери погибли или отстали, умирая от голода, усталости и стужи.

В низменной части этой провинции, где климат почти тропический, в больших лесах встречаются деревья со съедобными и питательными плодами (такие, как guayaba, arassa и другие); в лесах же высокогорной Серры, через которые мы шли, не было таких деревьев; нам оставалось только рвать листву taquara[30]30
  Taquara – громадный тростник.


[Закрыть]; она оказалась недостаточно питательной для животных и не могла спасти двух мулов, которые везли мои жалкие пожитки (имея жену и ребенка, мне пришлось обзавестись палаткой и кой-какими вещами).

Аниту приводила в ужас мысль потерять нашего Менотти; каким-то чудом удалось его спасти!

На самых опасных местах дороги и при переправе через реки я привязывал завернутого в платок трехмесячного сына к шее, стараясь согреть его теплом своего тела и дыханием.

Из дюжины принадлежавших мне животных, с которыми я вошел в лес (это были частью верховые, а частью вьючные лошади и мулы), у меня остались две лошади и два мула. Остальных, обессилевших, пришлось бросить.

К довершению несчастья, наши проводники сбились с piccada (проложенной в лесу тропы); это и явилось одной из причин того, что мы с таким трудом преодолели этот страшный лес las Antas[31]31
  Анта – это животное, как говорят, имеющее сходство с ослом; мясо этого чрезвычайно смирного животного очень вкусно, а кожа идет на изготовление очень прочных и элегантных вещей. Я видел только его кожу и никогда его самого.


[Закрыть].

Мы шли все дальше, а конца тропы не было видно; поэтому оставшись в лесу с двумя измученными мулами, я послал Аниту вперед вместе с ребенком и моим помощником для того, чтобы, меняя двух лошадей, которые у нас оставались, она отыскала выход из леса и раздобыла бы какую-нибудь пищу для себя и ребенка.

Имея двух лошадей, на которых она ехала попеременно, бесстрашная Анита смогла спасти то, что было мне дороже всего в жизни. Анита выбралась из леса и, к счастью, натолкнулась на нескольких моих солдат, гревшихся у огня, который не всегда удавалось развести как из-за непрерывного проливного дождя, так и потому, что мы были обессилены.

Мои товарищи, сумевшие высушить кой-какие лохмотья, закутали ребенка, которого все любили, согрели его и возвратили к жизни, тогда как бедная мать уже мало надеялась на то, что это слабое существо выживет.

Эти славные ребята с нежной заботливостью постарались найти пищу, которая подкрепила силы моей дорогой подруги и позволила ей накормить ребенка.

Напрасно я старался спасти моих мулов. Оставшись с этими измученными животными, я нарвал, насколько позволили мне силы, листьев тростника, чтобы накормить их; но из этого не вышло проку. Мулов пришлось бросить, и я вынужден был пробираться через лес пешком и голодный.

Только через девять дней после вступления в лес наша колонна достигла его конца; лошади уцелели лишь у нескольких офицеров.

Генерал Лабатту, который двигался впереди, бросил в том же лесу las Antas несколько пушек, но у нас не было возможности везти их с собой, и они остались похороненными в этих дебрях, кто знает, на сколько времени.

Казалось, только этому лесу досталось в удел ненастье, ибо, когда мы вышли на плоскогорье Сима-да-Серра, нас встретила прекрасная погода. Мы раздобыли там, что было очень кстати, несколько быков; это обеспечило нам пищу и несколько сгладило в памяти перенесенные нами тяготы.

Затем мы вступили в департамент Вакария, где пробыли несколько дней, поджидая подхода Бенто Гонсалвиса, поредевший корпус которого оказался в совершенно расстроенном виде. Неутомимый Моринг, узнав о нашем отступлении, бросился преследовать арьергард этого корпуса, всячески стараясь затруднить его движение, в чем ему помогали горцы, относившиеся с неизменной враждебностью к республиканцам.

Все это дало генералу Лабатту время, необходимое для того, чтобы отступить и присоединиться к основным силам имперской армии. Однако к тому времени у него почти не осталось солдат из-за постоянного дезертирства, вызванного усиленными маршами и теми же тяготами и лишениями, которые перенесли мы. Кроме того, с этим французским генералом случилось одно из тех происшествий, о котором нельзя не упомянуть из-за его необычности.

Лабатту, проходивший во время отступления через два леса, называвшихся Португез и Кастельяно, наткнулся в них на туземные племена под названием бугре, которые принадлежат к самым диким племенам Бразилии. Узнав о движении имперских войск, эти племена напали на них в нескольких местах из засад и причинили им большой урон; в то же время эти дикари дали знать генералу Канабарро, что они – друзья республиканцев. И в самом деле, когда мы проходили через их леса, нам не было причинено никакого вреда.

Однако мы видели их foge – глубокие, тщательно прикрытые дерном ямы, в которые проваливается неосторожный путник; тогда дикари нападают на него. Впрочем, ради нас все эти ямы были открыты, а на огромных баррикадах из бревен, возведенных по сторонам тропы, из-за которых дикари поражают проходящих стрелами и копьями, никого не было.

В те же самые дни мы встретили вышедшую из леса женщину, которая была похищена в молодости дикарями из одного дома в Вакарии. Воспользовавшись тем, что мы оказались поблизости, она решила спастись. Эта несчастная была в самом жалком состоянии.

Так как нам не приходилось уже ни бежать от неприятеля, ни преследовать его в этих гористых местах, мы продвигались очень медленно, ибо у нас почти совсем не было лошадей; пришлось прямо в пути объездить несколько степных, которых удалось поймать на этом плоскогорье.

Чтобы пополнить кавалерию, освобожденные рабы из отряда копейщиков, которые шли теперь в пешем строю, стали объезжать лошадей. Это было прекрасное зрелище! Почти каждый день многие из этих молодых и крепких негров, умелых наездников, вскакивали на диких скакунов, которые приходили в неистовство: они брыкались, стараясь изо всех сил сбросить с себя седока и отшвырнуть его так, чтобы он летел вверх тормашками; но человек, восхищая своей ловкостью, силой, смелостью, сидит на коне, как клещ, стегает, понукает и в конце концов укрощает гордого сына степей, который, почувствовав превосходство сидящего на нем наездника, летит вперед как стрела, покрывая в какое-нибудь мгновение огромное расстояние, и возвращается так же стремительно, взмыленный и тяжело дышащий.

В этой части Америки дикую лошадь настигают в степи, ловят с помощью лассо, седлают, взнуздывают и без всяких других приготовлений объезжают в открытом поле. Обычно это повторяется много раз в неделю, так что через несколько дней лошадь уже привыкает брать удила. За несколько месяцев даже самые непокорные лошади становятся вполне послушными. Однако солдатам трудно бывает хорошо объездить лошадей во время похода, когда за ними нет нужного ухода, а главное они не получают отдыха, необходимого для того, чтобы быть в хорошем состоянии.

Пройдя леса Португез и Кастельяно, мы спустились в провинцию Мисьонес, держа путь на Крус-Альта – центр небольшой провинции того же названия, скромный аккуратный городок, очень красиво расположенный на плоскогорье; впрочем, вся эта часть государства Риу-Гранди весьма красива. Из Крус-Альта мы двинулись к Сан-Габриель, где расположилась главная квартира и были выстроены помещения для войск.

Я также построил себе там хижину, в которой прожил некоторое время с семьей.

Однако шесть лет жизни, полной трудностей и лишений, вдали от моих старых друзей, вдали от родителей, о судьбе которых я ничего не знал, так как будучи оторван от мира и от всех морских портов я не имел возможности получить от них известия, – шесть лет такой жизни, говорю я, породили во мне желание перебраться в такое место, где я мог бы разузнать что-нибудь о моих родителях, любовь к которым, хотя временами и приглушалась среди моих приключений, неизменно жила в моем сердце.

Кроме того, я должен был позаботиться о таких вещах, в которых я сам до сих пор не нуждался, но которые стали необходимыми для моей жены и ребенка.

Поэтому я решил переехать в Монтевидео, хотя бы на время. Я испросил разрешения у президента, давшего свое согласие на поездку; вместе с тем, мне было разрешено обзавестись небольшим стадом рогатого скота, чтобы иметь возможность покрыть дорожные расходы.

Глава 29
Монтевидео

И вот я стал truppiere, т. е. гуртовщиком. На одной эстансии, называвшейся Корраль-де-Педрас, я, с разрешения министра финансов, с огромным трудом собрал за двадцать дней около девятисот голов рогатого скота и с еще большим трудом погнал их в Монтевидео; однако мне не удалось довести их до этого города, туда я добрался, имея лишь около трехсот бычьих шкур.

В пути мне пришлось столкнуться с непреодолимыми препятствиями, самым серьезным из которых оказалась переправа через Риу-Негру, где я чуть было не потерял все мое состояние. Из-за моей неопытности в этом деле и из-за недобросовестности некоторых поденщиков, нанятых мною, чтобы гнать скот, через Риу-Негру удалось переправить лишь около пятисот животных, но и они, вследствие продолжительного пути, недостатка корма и усталости, вызванной переправами через реки, не смогли бы дойти до Монтевидео.

Вследствие этого было решено зарезать животных, снять с них шкуры, а мясо оставить на поживу воронам; так и пришлось сделать, поскольку не было другого способа что-нибудь спасти.

Замечу, что когда какое-либо из этих животных обнаруживало признаки усталости, я продавал его и бывал рад получить за него одно скудо.

Наконец, преодолев невероятные трудности, стужу и неудачи, я спустя пятьдесят дней прибыл в Монтевидео, имея при себе небольшое количество шкур – все, что осталось от стада в девятьсот голов скота. За эти шкуры мне удалось выручить несколько сот скудо, которых едва хватило на то, чтобы приобрести кое-какую одежду для семьи и двух моих товарищей.

В Монтевидео я нашел приют в доме моего друга Наполеоне Кастеллини; я многим обязан ему и его жене за доброе расположение ко мне. Я прожил у них некоторое время.

У меня была на руках семья, а наши средства истощались; приходилось поэтому позаботиться о том, чтобы обеспечить независимое существование трех людей. Чужой хлеб всегда казался мне горьким; и все же слишком часто в моей жизни, полной превратностей, я принужден был прибегать к услугам друга, которого, к счастью, я всегда мог найти.

Я испробовал два занятия, которые, правда, были мало прибыльными, но все же позволяли прокормиться: я стал торговым посредником и давал уроки математики в заведении уважаемого педагога синьора Паоло Семидеи.

Такой образ жизни я вел до моего поступления на службу в Восточную флотилию (т. е. флотилию Монтевидео).

Риу-Грандийский вопрос находился тогда на пути к урегулированию, и Анцани[32]32
  Анцани, Франческо (1809–1848) – сподвижник Гарибальди. Сражался за свободу в Греции, Португалии и Испании. В 1838 г. эмигрировал в Южную Америку, где встретился с Гарибальди и стал одним из наиболее близких его друзей.


[Закрыть], оставленный мною командовать теми немногими силами, которые были подчинены мне в этой республике, уехал оттуда, сообщив в письме, что делать в этой стране больше нечего.

Республика Монтевидео не замедлила обратиться ко мне с предложением принять командование 18-пушечным корветом «Коститусьоне». Я принял это предложение. Восточной флотилией командовал американец полковник Коу, а флотилией, подчиненной Буэнос-Айресу, – англичанин, генерал Браун. Между кораблями двух флотилий произошло несколько сражений, но они не дали серьезных результатов.

В то время военным министром республики был назначен некто Видаль, оставивший о себе недобрую, позорную память.

Одно из первых и притом пагубных намерений этого человека состояло в том, чтобы ликвидировать флотилию, которая, по его словам, была бесполезна и слишком обременительна для республики; ту флотилию, которая во столько обошлась республике и которая, будь ее экипаж воодушевлен (что тогда было возможно) и подчинен умелому командованию, могла бы стать хозяином на реке Ла-Плата, – а без этого Монтевидео никогда бы не смог избавиться от подчинения Буэнос-Айресу и, что еще хуже, его тогдашнему тирану. Вместо этого, монтевидеоская флотилия была полностью ликвидирована вследствие злостного умысла названного министра, ее суда проданы за бесценок, а снаряжение – расхищено.

Чтобы довести уничтожение флотилии до конца, меня послали в экспедицию, которая не могла окончиться иначе, как гибелью отданных под мое командование судов.