Текст книги "Тупик"

От непонятного страха все тело как натянутая струна, того и гляди душа выпрыгнет из горла. Вроде и не робкого десятка, и тысячи раз возвращалась отсюда домой в такое время. Только последние дни как-то все не по себе, мысли темные и тоскливые.

Шутка ли, нашли в ее крови антитела к ВИЧ. Вера Анатольевна только на заре своей карьеры в отделении делала уколы. Поэтому она надеялась, что ошибка произошла, поэтому старалась не поддаваться панике. И знала, что такое бывает, могли перепутать анализы. Человеческий фактор никто не отменял. Да что угодно могло произойти. Поэтому и инструкции такие, что необходимо подтвердить полученные результаты неоднократно.

«Слава богу: ступени закончились», – дверь резко рванула на себя, – подъезд позади. Ночной город, людей почти нет, гул редких машин, свет фар мечется от предмета к предмету, выхватывая причудливые очертания.

Наконец-то можно вдыхать прохладный воздух. Вроде и приятно идти неспешно одной, ни к кому не бежать, не быть необходимой для кого-то. Но недолго, не навсегда. На улице, конечно, надо постараться, чтобы почувствовать свое одиночество. Кругом масса людей, домов, окон, за которыми пульсирует чья-то жизнь. А вот в квартире, увы, если не шумит телевизор, и голова не забита рабочими моментами, бывает навалится тоска, непременные мысли о стакане воды, который никто не подаст, и о смысле существования.

Добралась до дома в два раза быстрее. Поднялась на лифте. Вставила ключ в замок, повернула, и с удивлением поняла, что дверь не заперта. По ногам тут же побежали мурашки, лоб покрылся испариной. Она не помнит случаев, когда забывала закрыть дверь на замок. В подъезде тихо, ночь. Пока стояла, думала на что решиться, ноги коснулось что-то живое. Вера Анатольевна взвизгнула. Краем глаза увидела убегающую соседскую кошку. «Тьфу, ты чёрт,» – звук собственного голоса привел ее в чувство, и она толкнула дверь вперед.

Свет горит, в комнатах бардак, на пол вывалено все содержимое большого шкафа с зеркальной дверью. Ящички на кухне все выдвинуты. «Господи, что искали то, соль?». Какое-то состояние нереальности происходящего, как во сне. Может, это один длинный, чудовищный сон, объединивший сразу несколько ночей? Такое чувство, что кто-то надругался прямо над ней самой, а не над вещами. Они и раскиданы и даже разрезаны.

Вон, ее рабочий белый халат валяется, истерзанный, пуговицы оторваны с мясом. Какое-то зверство. Страшно стало. Надо прежде всего проверить комнаты, балкон и запереться скорее. Хотя это нелогично, ведь кто-то вскрыл замок. Каждый сантиметр в квартире подвергся чужой злой воле. Зеркало в прихожей разбито, книги скинуты на пол, посуда на кухне частично уничтожена, косметика в ванной раскидана.

Вера Анатольевна беспомощно оглядывалась, а когда коснулась взглядом аквариума, захотелось кричать. Воду кто-то спустил. Рыбки лежали брюшком вверх и плавники безвольно распластались вокруг туловища. Какой ужас! Зачем их то было губить! «Не вор это был, маньяк какой то»: от этой мысли кинуло в жар. Схватила мобильный, набрала полицию. «Меня ограбили, только что зашла в дом, приезжайте скорее, я боюсь».

Вера Анатольевна тяжело присела на диван и боясь пошевелиться, стала дожидаться помощи. Дом ее был не старым, но в связи с активной застройкой вокруг него, оказался самым древним среди новостроек. Три года дому, но он уже для других домов почтенный возраст имеет. Новостройки не заселены и, возможно, не сданы. Они выше дома Веры Анатольевны. И она себя ощущала как на дне колодца. А теперь сидела под пристальным взглядом темных пустых окон, со всех сторон окружавших ее. Ощущала взгляд, пропитанный ненавистью.

Скорее бы приехала полиция. Прошел час, два. Вера Анатольевна потеряла счет времени. Звонок, тут же распахивается дверь. «Оперуполномоченный Геннадий Ляшко, добрый вечер», – несмотря на поздний час энергичный молодой человек быстрым шагом зашел в квартиру.

Вера Анатольевна вздрогнула, она так долго и терпеливо ждала, что уже и не верила в приезд полиции.

– Вас что одного прислали? – вместо приветствия спросила она.

– А вам что меня мало одного? Заявление писать будете? – поинтересовался оперуполномоченный. На лице ни капли заинтересованности, только скука и нескрываемое желание поскорее уехать обратно в участок.

– А что есть варианты? – удивилась Вера Анатольевна. – Вы что не видите, в каком состоянии моя квартира?

– Варианты есть всегда. Скажем, к примеру, это ваш муж или сожитель обозлился на что-то и устроил тут бардак, – голос оперуполномоченного стал тихим и почти нежным. – А может у вас было дурное настроение, и вы решили слегка встряхнуться, – вкрадчиво продолжил он.

– Вы что издеваетесь?, – взвилась Вера Анатольевна, – посмотрите на аквариум, рыбы мертвые! Вызывайте подмогу, я напишу заявление!

– Ну, что же, не хотите спать сама и соседей будить желаете, ваше право, – скучающим тоном произнес мужчина. Достал телефон из кармана брюк.

– Алло, Евгений Петрович, у нас тут ограбление, давай группу и криминалистов захвати, пусть пальчики поищут.

И эта бесконечная ночь продолжилась, затем плавно перетекла в утро. А к обеду было написано столько бумаг, опрошено столько людей, что голова у Веры Анатольевны, а заодно и у ее соседей шла кругом. Выяснилось, что никто ничего не видел, никто ничего не знает. Никто никого не подозревает. Кроме того обнаружена пропажа большой суммы денег, всех мало-мальских ценных украшений. Составлены многочисленные списки, описания, предоставлены документы, сертификаты. И даже была приглашена собака, но из-за ее загруженности другими делами, пса решено не вызывать.

Вера Анатольевна сидела на диване с очумелым видом, смутно уже догадываясь о том, что не было смысла затевать всю эту ловлю блох. Но тут ей пришло в голову обратить внимание сотрудников полиции на необычную, как ей казалось, жестокость вора. И дело тут не в рыбках. А в бессмысленно созданном хаосе.

Ну не нашел вор миллиарды, зачем зеркало то разбивать, разбрасывать помады, выдавливать кремы из тюбиков, выковыривать тени и сухую пудру? Вера Анатольевна любила краситься. Накладывала макияж со знанием дела. И тон, и румяна. Каждое утро рисовала лицо. Тело не украсишь, так хоть лицо можно корректировать и перекрашивать на свое усмотрение. И серьги носила, и прическу делала, и цепочки одевала. Где теперь все это, в каком ломбарде…

– Геннадий, я хотела бы вам что-то сказать, – Вера Анатольевна с трудом покинула глубины своего дивана, подошла к оперуполномоченному. Тот недовольно к ней обернулся.

– Слушаю? Вы что-нибудь вспомнили, интересное для расследования?

– Понимаете, Геннадий, – непривычно было Вере Анатольевне говорить просящим голосом, но что делать, ей было жутко оставаться наедине со своими мыслями, – Я понимаю, у вас, наверное, свои соображения, но я бы хотела обратить ваше внимание на то, с какой злостью орудовали в моей квартире и на то, что замок не взломан.

Неужели бы преступник хотел, чтобы его поймали, ведь он так много времени потерял, зачем-то выдавливая кремы из тюбиков и разбивая посуду в кухне?

– У вас были запасные ключи от квартиры? – спросил Геннадий и потер воспаленные от недосыпа глаза.

– Да, одни у племянника, а другие вот на комоде в прихожей как лежали, так и лежат.

– Племянника давно видели? – вдруг заинтересовавшись, спросил оперуполномоченный.

– Но, я же вам уже говорила, я вчера весь вечер провела у него. Вы же записали! – повысив голос, раздраженно ответила Вера Анатольевна.

– Мы опросим вашего родственника, не волнуйтесь, – тоже повысив голос, произнес Геннадий.

– Но я же уже сказала, он не причем!

– Мы все выясним. Может, ему срочно понадобились деньги, появилась подозрительные друзья, кому-то задолжал, ведь вам он не расскажет. Вы для него на другой волне, из другого поколения.

«Ну, зачем она полезла со своими доводами, теперь к мальчишке прицепятся!»: подумала в отчаянии Вера Анатольевна. У нее и мысли не возникло, что племянник может быть замешан в чем-то криминальном. Она хорошо его знала и сумела бы заметить изменения в его поведении. А для этих полицейских все вокруг враги. Будут трепать нервы и ему и мне. Ведь все равно ничего они не найдут, такие преступления практически не раскрываются. И у нее ничего не застраховано. Может, забрать заявление надо было, как исподволь советовал вначале Геннадий. Зачем им лишнее нераскрытое преступление.

А теперь вот машина запущена, и назад пути нет. Проделана большая и по ее мнению бессмысленная работа по опросу возможных свидетелей. Ранним утром были взяты показания понятых из числа ее соседей. Но трудно вообразить себе какого-то тайного врага, который за что-то отомстил бы Вере Анатольевне. Жизнь она вела неприметную, тихую. Никому дорогу не переходила. Да и о чем тут говорить. Она, что в нефтяном бизнесе работает или владеет заводами-пароходами?

Конечно, характер у нее не сахар. Но что, отомстили за ее злой язык? Смешно, если бы не было так грустно. Одно понятно, надо менять замок и разгребать весь бардак, устроенный неизвестным. Или неизвестными. От этой мысли ей стало дурно.

Только в три часа дня полицейские ушли. А Вера Анатольевна с удивлением поняла, что ни разу за последние часы не вспомнила о своих анализах. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Впереди уборка, такая, что ей и не снилось. А там уже дополнительные результаты ее анализов будут готовы. Дневной свет рассеял унылые мысли и, несмотря на бессонную ночь, Вера Анатольевна взялась за дело. Прежде всего она вызвала слесаря из домоуправления, выдала ему денег на новый замок и за труды.

Затем нашла на кухне черные крепкие пакеты для мусора и начала складывать туда то, что безнадежно испорчено и восстановлению, увы, не подлежит.

Стараясь не пораниться об осколки, Вера Анатольевна, убиралась в кухне. Наклонившись за веником, она чуть не потеряла сознание. В глазах потемнело, появился звон в ушах. Трясущейся рукой она ухватилась за ручку на дверце холодильника. «Что со мной? Да это от голода! Она же не ела с утра и не пила, хотя нет, чашек пять кофе-то она выпила вместе со всей полицейской братией. Иначе бы она просто не пережила бы эту ужасную ночь».

Медленно, ощупывая руками стул, Вера Анатольевна села за стол. Придя в себя, она подошла к холодильнику, достала яйца, сыр, масло. Приготовила себе яичницу, нарезала бутерброды с сыром, сварила кофе. Эх, жизнь налаживается.

Уничтожила еду с огромным аппетитом и не менее огромной скоростью. Закурив сигарету, почувствовала, как ее тянет в сон. Она знала, если поддаться сейчас требованию организма, то к позднему вечеру, когда она проснется, у нее будет жутко болеть голова, а всю ночь потом ей не удастся заснуть. Поэтому Вера Анатольевна, чтобы взбодриться, решила принять прохладный душ. Конечно, контрастный душ был бы предпочтительнее, но на такой подвиг пойти она не могла.

Подняла с пола скомканное полотенце, домашний халат и отправилась в ванную. Она и не заметила, что тут тоже разбито зеркало. Из его глубин на нее смотрела незнакомая женщина. Трещины искажали изображение так, что нельзя было узнать в этом зеркале себя. Возникло неприятное ощущение присутствия незнакомого человека. Тем более, что несколько часов назад здесь в ванной был чужак, трогал ее вещи, рассматривал интимные ее принадлежности.

Ужасно. Пытаясь не думать об этом и избегая смотреть в зеркало, Вера Анатольевна принимала душ. Непрошенные мысли полезли в голову. Что же все-таки случилось? Кто влез в ее квартиру? И главная: какой ее ждет завтра результат анализов?

Римма

– Девочка, моя, не плачь, маме совсем не больно, – ласковый голос матери не мог успокоить Римму. Она собственными глазами видела, как мама выпила сразу несколько таблеток. А ведь каждый знает, если пьешь таблетки, значит, что-то болит. Кто же будет для удовольствия глотать горькие лекарства?

Римме всего три года и она уже точно знает, что самый дорогой ей человек – это мама. Когда мама лежала в больнице, Римма очень переживала, вдруг мама исчезнет и больше не вернется. Ведь когда пропала курочка, кролик и их пушистый щенок Матвей, бабушка сказала, что они уехали в больницу лечиться. Но они больше никогда не вернулись.

А Римма каждый день заглядывала в курятник, клетку для кроликов и будку во дворе. Однажды в будке кто-то заворочался и Римма закричала:

– Матвей, ты вернулся, ура!

Но потом рассмотрела обитателя будки, то оказался ёжик. Римма видела в своей книжке такой колючий комок, и мама назвала комок ёжиком. Ёжик зашипел, когда Римма хотела его погладить. Она испуганно отдернула руку и побежала жаловаться бабушке.

Пока мама была в больнице, самым дорогим человеком для нее становилась бабушка. У бабушки забот много. Свой дом, как конструктор «Лего», постоянно надо что-то в нем подправлять, усовершенствовать. Когда дед еще помогал, хоть рамы оконные красил, не допускал, чтобы они облезали. Говорил, что дерево краску любит. Дом выглядел опрятно. Теперь дед не помогает. Большую часть дня он лежит на диване.

Когда приходят гости, диван стараются отодвинуть подальше к стене, а вместе с ним и деда. Вся семья привыкла к такому его времяпровождению. По большей части относятся к нему как к предмету мебели. Но иногда у деда появляются деньги, то ли бабушка не успела вовремя забрать его пенсию, то ли объявился какой-нибудь забытый всеми его приятель-собутыльник. И тогда дед покидает свой диван и отправляется на приключение. Его приключение заканчивается всегда у калитки собственного забора, где он лежит не в силах дотянуться до крючка на двери.

Однажды в самый разгар своего загула, дед, проходя мимо Риммы по улице, даже не узнал родную внучку. Римма поздоровалась с ним и не услышала ответа, а в глазах не увидела узнавания. Ей было неприятно, тем более ей было тогда лет 13, и она шла с подругой. Что ж, теперь содержание дома в божеском виде полностью на бабушке. Она энергичная, всё горит в её руках. А тут еще огород, теплица, куры, утки. И всё хочется сделать идеально. На внучку времени почти нет. Пусть ее мать сама растит.

Она-то вот, когда была молодая, всё успевала, дочки ухоженные, накормлены-напоены, банты белые, школьные фартуки выглажены, туфельки вычищены. Белоручек растила. Сама всё и по дому и на огороде делала, да еще и работала на ответственной должности, в администрации колхоза. Сейчас колхоз развалился, а раньше одним из лучших в Союзе был.

Богатые поля, виноградники, теплицы. Земля жирная, кинешь зернышко, оно сразу возьмется. Край подсолнухов. Желтые моря с черными кружками из семечек.

Во времена перестройки виноградники повырубали. Колхоз разграбили. А бабуля ушла в торговлю. Выращивала овощи, фрукты, зелень, продавала. Растила цыплят, кроликов, забивала, отвозила на рынок. Яйца, молоко, сыр, всё, что давала своя земля. А девчонок своих жалела, не хотела раньше времени загружать, думала вырастут, замуж повыскакивают. Ещё хватит на их век стирок да глажек с готовкой.

Но видно зря она так думала. Надо было с детства к хозяйству им привыкать. Старшая дочка в городе живет в квартире, сына растит без мужа. А младшая с ней живет, тоже безмужняя. Какое у них хозяйство? Так, одно название. В городе квартиру пять минут убрать. Ну, а младшая дочка всё болезненней с возрастом становится. Сейчас вот гриппом ухитрилась где-то заразиться. То одно, то другое. А Римма на ней, на бабуле.

Не повезло девчонкам с мужьями. Старшая и замужем не была, а младшая через год развелась. Молодой муж пьяный часто ходил, руку на жену поднимал.

Невдомек бабушке, что дочки только таких мужчин и выискивают, что на их отца похожи. С другими мужчинами отношения завязывать не умеют. Непьющий мужчина для них, как инопланетянин. Что с ним делать? Какой повод найти, чтоб страдать?

А у бабули муж был красавец в молодости, она его холила, обстирывала, обглаживала, к уюту домашнему приучала, подлеца такого. Думала, что от идеальных жен не уходят. У нее же всё под присмотром, под контролем. Девочек в уважении к нему воспитывала. Как отец сказал, так и будет. В общем, хозяйка была с большой буквы. И действительно, муж не уходил. Хотя и гулял частенько. Ну, что ж такого, у всех гуляют, подумаешь! От тотального контроля бабули еще и выпивать начал. Только пьяный забывал он осуждающий её взгляд, стерильную чистоту их дома, сплетни соседей. Вроде и интересуется им жена: «Где был, что ел, о чём думаешь?». Но все вопросы звучали так навязчиво, он еще и подумать ни о чём не успел, а уже вопрос: «О чем мечтаешь?» Казалось, что любой ответ будет использован против него. И главное, если думы его и мечты отличались бы от нормальных, по мнению бабушки, пришлось бы еще выслушивать ее нравоучения. И это ему, взрослому мужчине!

А теперь лежит он, старик, спрятанный от посторонних на своем диване, не нужный ни бабушке, ни дочкам своим. А жизнь уже давно помахала из последнего вагона ему ручкой. И ведь никто ни в чём не виноват. Всё надеялся, что запрыгнет он в последний вагон.

Может, в городе проще было бы уйти из семьи, но здесь в колхозе не утаишься. Не дали бы житья. Да и бабуля боролась за него, как за знамя с надписью

«Я – мужняя! У моих дочерей отец есть!» Да, лучше бы его и не было. Это сейчас бабушка так думает.

И когда младшая дочка в синяках к ней прибежала, сама же ей подать на развод посоветовала, хоть так этот порочный круг надорвала. И время изменилось, теперь никого разводом не удивишь. Уже не считается дурным тоном развод через полгода после роскошной свадьбы. Еще толком родители не успели рассчитаться с долгами, взятыми на свадьбу своих инфантильных детей, а молодожены уже разъехались давно. Бабуля сама жизнь свою личную упустила, так пусть дочка не по ее стопам пойдет. Дочка пыталась еще пару раз найти мужа, но притягивала к себе она по-прежнему не тех. Потом плюнула и убедила себя, что нет для нее хороших мужчин.

Ну хоть у Риммы детство спокойнее, чем у них с сестрой было. На людях-то родители держали марку: всё тихо-ладно, красавец муж, жена-активистка, послушные дочки. Но дома маски сбрасывались, муж за рюмку, а жена за скалку.

– Ты где был, такой-сякой!? Какой пример детям показываешь? Опять по бабам шлялся, разгильдяй! – орала бабуля, – и всё равно ей, если честно, где он был, всё к нему давно перекипело, но она же должна реагировать, как положено хорошей жене в её понимании.

– Перестань, с мужиками в гараже был, ну что ты в самом-то деле прикопалась ко мне, дубина! – привычно огрызался дед.

– Дубина? Сам ты – дубина! Бесстыдник несчастный! – кричала бабушка.

И так каждый божий день. Ссоры и скандалы составляли для супругов насыщенную семейную жизнь. А что до девочек, которые так и не смогли привыкнуть к бесконечным выяснениям отношений? Так это родители их к жизни готовили. А вы что думали? Всё девочкам во благо. Римма вся в маму, здоровьем не блещет. Худенькая, высоконькая, хрупкая, с плохим зрением. Пока старшие не могут заняться Риммой, она прекрасно обходится и без них. У нее есть шкатулка, куда взрослые кладут пуговицы. И бывают там такие красивые экземпляры, с золотым или серебряным ободком, с перламутровыми разводами, мелкие с завитками, крупные скучные пуговицы от пальто, элегантные пуговички от женских блузок. И все эти сокровища Римма может перебирать часами, представляя вместо них человечков, которые кружат в вальсе.

Еще в шкатулке лежит волчок, Римма пытается неуклюжимыми пальчиками раскрутить его. Когда ей это удается, она весело хохочет. Вообще, она смешливая девочка, хоть и бывает иногда слишком обидчивой. Бабушка, зная такую ее черту, говорила, что Римме тяжело будет в жизни с таким характером.

Римма была участливым ребенком, всех жалела, всем помогала. И профессию выбрала, где ее качества нужны. Конечно, со временем Римма огрубела, и от усталости может быть черствой с пациентом, но это редкость.

Ещё в детстве Римма хотела быть мальчиком. Ей казалось, что отец бы больше любил ее, бросил бы пить. Она думала, мальчишкам жить гораздо легче. Можно быть чумазым, драчливым, крикливым, и никто не скажет тебе: «Фи, какая неопрятная и невоспитанная, ты же девочка!» Мальчишку за проступок, конечно, и побить могут. Но хотя бы нотаций длительных читать не будут. Они для Риммы были хуже всего.

И как назло, у отца ее уже в другой семье, с другой женщиной сын родился. Римма страшно к мальчику ревновала. И завидовала. У мальца папа есть, а у нее – нет. И отец тогда повзрослел, стал серьезнее, пьянки ушли в прошлое.

Ну почему Римма родилась девочкой? На крестинах Римме дали подержать малыша за крохотную ручку. От волнения Римма сжала ее чересчур крепко, малыш заплакал. Испуганно она оглянулась, никто не заметил? Больше она к нему в тот день не подходила. Боялась показать свою ревность к нему и зависть. Какой он маленький, чистенький, как папа качает его в своих большущих руках. Ну почему такая несправедливость? Одним – всё, а другим – ничего! Раз-два в год отец навещает её, на день рождения да после нового года.

Конечно, сам праздник ему и в голову бы не пришло провести с ней, с родной дочкой. А вот теперь у него еще сын родился, вообще про Римму забудет. Ну ничего, она ещё отомстит и папочке и его малышу. Покажет им, что они ей без надобности. Тем сильнее было ее удивление, когда мама велела на крестины собираться.

– Не дуйся, дочка, он – твой маленький братик. Папа сам тебя пригласил. Как увидишь малыша, так сразу полюбишь его! Я и сама бы с какой радостью подержала бы его на руках! Малютки такие нежные. Так и хочется их тискать, одевать в маленькую одежку. Ты уже вон какая вымахала. Теперь только внуков ждать мне, чтобы понянчить.

– Не думаю, что мне понравится держать орущее дитя. Тем более у меня двоюродный брат есть, зачем мне еще один?

– Это не чужой тебе ребенок, а единокровный брат. Нужно держаться своей родни. Ты ведь хочешь отца чаще видеть? Будешь помогать с малышом, так оно и будет. Ты у меня уже взрослая, иди, расскажешь потом про крестины.

Римма неловко повязала голову платком и отправилась в церковь. На улице ранняя осень, еще тепло, но дороги от дождей размыло, туфли вмиг облепились грязной каемкой по бокам, на подошвы налипли пласты жирной скользкой земли. Идти надо было аккуратно, того и гляди в лужу скатишься.

Римма держалась за забор, чтобы не упасть. Спешила. Еще издалека увидела у церкви группку людей, в которой узнала и отца и его жену с торжественным свертком в руках. Вроде и мельком взглянула на них, но потеряла равновесие и угодила ногой в глубокую лужу. Намочила ногу по колено, белые колготки на ноге стали цвета ржавчины, как будто на одну ногу Римма одела гольф. В туфле неприятно захлюпало и зачавкало. На секунду Римма остановилась, не зная, что делать дальше. Решимости повернуться и идти домой переодеваться не было. А тут еще отец помахал ей рукой, и Римма продолжила свой путь к церкви. «Сколько народу пришло, чтобы посмотреть окунание мальчишки в воду, а меня небось, когда крестили, и смотреть никто не пришел!»: с обидой подумала Римма.

Вот и бабушка со стороны отца приперлась, вырядилась как на свадьбу. Стоит, мучается в узких туфлях на каблуках, бедняга. Неужели она думает, что такие неудобства делают ее красивее. Волосы взбила в высокую прическу, и под косынкой кажется, что на голове огромная шишка. Дед рядом с ней стоит, глупо улыбается, с Риммой здоровается. «Хорошо, хоть имя моё помнит»: думает Римма.

И все вокруг суетятся в предвкушении обильного праздничного стола. А пока нужно пережить церковную церемонию. Молодых мамочек отправляют к батюшке, который произносит для них очищающие молитвы. «После родов женщины считаются „нечистыми“, и поэтому без благословения батюшки зайти в церковь не могут. Как у вампиров, наверное, без молитвы у мамочек задымиться и сгорит все тело. Даже в церкви лучше быть мужского пола, чем женского.»: хмуро размышляет Римма.

Про нее все забыли. И она почувствовала себя обделенной. Сегодня крестили много детей. Храм наполнился разноголосым плачем. Юные крестные матери сами со слезами на глазах были не в силах унять младенцев. Чужой плач был заразен. И скоро в церкви возникла уже эпидемия из тонких голосов и визга.

Римма с одной мокрой ногой в сырой туфле слушала эту какофонию звуков и боролась с желанием заткнуть уши руками. Скорее бы все это закончилось. Эти умиления, когда малыш писает после окунания в серебряную купель. Эта масса белых одежек с кружевами, куда пытаются засунуть влажного кричащего малыша. Эта духота в церкви.

«Придти бы домой, снять эти ненавистные туфли, уткнуться маме в живот и разрыдаться, высказать ей свои претензии. Ведь к отцу теперь, вообще, не подступиться! Вон он стоит, сияет, рядом с молодой женой, как будто первенца крестит! А ведь это она первенец, она, Римма!».

Но вот молитвы ее были услышаны, ребенка окружили, начали одевать, пеленать, кудахтать над ним, лишь бы дитятко поскорее успокоилось и заснуло.

Римме всучили полотенце с пеленками, велели сложить всё в пакет и, вообще, помогать взрослым, «а то, чего она пришла, углы подпирать?».

Отец к ней даже не подошёл, зато подошла его новая жена, молодая, вроде улыбчивая и приятная. Но Римма запретила себе думать про нее хорошо. Ей казалось это предательством по отношению к матери.

– Спасибо, что пришла, мы тебе очень рады.

– Я к отцу пришла, – буркнула Римма и отвернулась.

Молодая женщина растерянно пожала плечами и поспешила к своему сыну, который от усталости уже спал и даже не реагировал на то, что его одевают.

Выйдя на улицу, Римма тут же замёрзла, но уйти ей было неловко. И она поплелась за толпой на другой конец деревни. Люди шли, рассказывали смешные истории, веселились, фотографировались. У всех было приподнятое настроение.

Небо синее, солнце светит, листья разноцветные, красивые. Это вам не город, воздух чистый, машин мало. Люди в деревню приезжают, первое время мучаются, дышать не могут, голова кружится с непривычки. Привыкли дышать в мегаполисах выхлопными газами.

Вопреки своим обидам и мокрой ноге Римме передалось всеобщее веселье, и она с любопытством смотрела, как раздевали малыша в отцовском доме, какой он краснокожий, лысый и беззащитный. Его голосок был похож на кошачье мяуканье по весне, когда животные затевают свои брачные игрища.

Поход на крестины закончился для Риммы сильным жаром под вечер. И ближайшую неделю она провела в постели, отпаиваемая чаем с малиной. Линейку в школе на первое сентября пришлось пропустить. Жаль. Римме хотелось увидеть подружек, посмотреть, как все изменились. И себя показать. Впоследнее время Римма похорошела, и свое отражение в зеркале ей было приятно и ново. Прыщиков на лбу стало гораздо меньше. Волосы выгорели за лето, и Римма почти блондинка. Еще она научилась тоненько подводить глаза. Посмотрела, как мама проводит аккуратную линию на верхнем веке, сама потренировалась, и теперь каждое утро клянчит у матери жидкую подводку для глаз. Ладно, Римма скоро поправится и с новыми силами и надеждами пойдет в школу.

Мама была права, когда говорила, что своим появлением на крестинах она покажет, что хочет и может приглядывать за малышом. Конечно, цель у нее была эгоистическая – побольше бывать с отцом.

Так и случилось, Римму частенько звали погулять, посидеть с мальчиком. И она всегда соглашалась. А скоро и привыкла к тому, что у нее есть младший брат. Ревность и зависть к нему никуда не исчезли, но были уже не острыми, а просто существовали, как существует горизонт на заднем плане картины.

Однажды, когда Римме было лет 15, а брату 5, ее попросили сходить с малышом на речку, уж больно жаркие стояли деньки. Мальчика снарядили как для длительного похода. Уложили ему в большой туристский рюкзак всё, что только может понадобиться. Крем от комаров, крем от загара, несколько смен трусиков и маечек, бутылку с водой, с соком, яблоки, вареные яйца, помидоры, огурцы, хлеб, печенье, надувной круг, мяч, детскую пластмассовую посудку, одеяльце, полотенце, салфетки. И всё это должна нести Римма! А она накануне легла за полночь, ездила с девчонками в город кино смотреть.

И вот теперь по жаре нужно тащить огромный рюкзак и развлекать парнишку. Но она настолько привыкла быть безотказной для отца, что ей и в голову не пришло сослаться на усталость и остаться дома.

Стараясь идти в тени деревьев, брат и сестра двинулись в путь. Дорогой Римма молчала, от жары не хотелось говорить и тратить на это свою энергию. Чего не скажешь о брате. Он же не умолкал, пересказывал грандиозные события в своём детском саду, не менее грандиозные – в своём дворе, в семье, на работе у мамы, у папы. Кем он собирается стать, когда вырастет. Какой мультик его самый любимый и какое варенье сейчас делает бабуля.

От непрекращающегося потока речи, горлышко его пересыхало, и они то и дело останавливались и выуживали из рюкзака бутылку воды, чтобы мальчик попили снова продолжил болтать.

Римма с трудом выдавливала из себя односложные реплики: «Да что ты говоришь! Не может быть! Вот здорово!»

До речки было недалеко, но под ярким солнцем расстояние будто удваивалось. Малец-то в панамке, а Римма без головного убора, и у нее на волосах будто стоит кипящая кастрюля. От вида синеватой воды в речке силы прибавились, и последние шаги они преодолели почти бегом. Ворвались с разбега, не раздеваясь, вода теплая, бережок пологий с желтым речным песком. Не зря они пришли сюда, купаться – это лучшее занятие летним знойным днем. Начали брызгаться друг на друга, хохотали, падали. Речка в этих местах мелкая, чистая, народу никого, день будний.

«Ну вот и славно!»: в тенечке Римма расстелила одеяло, разложила еду и велела брату вылезти из воды и перекусить. Аппетит после купания отменный, съели почти все, в ход даже пошли вареные яйца, которые дома никто из них и есть бы не стал.

Римма так устала от дороги, недосыпа, что решила прилечь. С берега она наблюдала за братом, как он плещется и пытается плавать. «Уморительно!»: какой-то момент веки ее отяжелели. И так приятно было закрыть глаза, уставшие от навязчивого солнечного света. Не то, чтобы Римма не понимала: ей нельзя заснуть, надо смотреть за братом. Просто в голове ее пробежала мысль, неоформленная, тусклая, мрачная, с трудом осознаваемая: «А ведь течение может сбить мальчика с ног, или он зайдет глубоко, и никто не будет виноват в несчастном случае, а она утешит отца и останется его единственным ребенком».

Римма погружалась в сон медленно, раскачиваясь на всё больше истончающихся веревках сознания. Усталость вчерашнего дня навалилась не нее. От обильной еды и пекла тело ее отяжелело, все мысли растаяли как масло.