Текст книги "Бегущие во мраке"

3

Ресторан «У Макса», расположенный в двух кварталах от здания суда, имел репутацию отличного места, чтобы обсудить что-нибудь за чашечкой кофе. А учитывая, что его завсегдатаями в основном были журналисты и адвокаты, тут только и делали, что обсуждали и спорили. В ресторане стояли пять столиков – за каждый можно было усесться вчетвером – и барная стойка. Ходила шутка, что Макс красил свое заведение примерно с той же частотой, с какой случалось полное солнечное затмение. В это десятилетие стены были горчично-желтыми, на полу доживал свой век истрепанный красный линолеум. У Макса работали трое официантов, необъяснимо похожие друг на друга, хоть и не родственники, и две официантки – в коллекции каждой примерно по четыре тысячи способов познакомиться с клиентом. На кухне трудились двое поваров, черный и белый, в совершенстве овладевшие искусством превращать обычные гамбургеры и омлеты в настоящие произведения кулинарного искусства. Что же до самого Макса, то он ежедневно занимался тем, что совершал один из самых беспардонных грехов (причем это сходило ему с рук!): давал людям советы независимо от того, нуждались те в них или нет. Весь секрет в том, что он давал советы в такой форме, что злиться на него было невозможно в принципе.

По утрам здесь просто восхитительно пахло свежесваренным кофе и булочками с корицей, только что из духовки. Макс всегда считал, что булочки должны выпекаться прямо у него в ресторане и подаваться свежими.

– Когда будешь сегодня выступать, Джессика, начал Макс в своей манере, – не отступай только потому, что перед тобой священник. Я сам католик – с фамилией Кардини кем же мне еще быть? – но знаю: если у него на шее белый воротничок, это еще не значит, что он безгрешен. Папа, говорят, непогрешим, да и в это я с трудом верю, а уж простой священник… Поняла меня, подруга?

– Поняла, Макс.

Джессика старалась совместить два дела: вежливо выслушать советы Макса и доесть яичницу с беконом. Она решила заскочить к Максу, потому что предчувствовала, что день сегодня получится длинный, и вряд ли ей удастся лечь спать раньше полуночи.

Но ей нужно было торопиться.

– Точно поняла? – переспросил словоохотливый хозяин, вытирая руки о белоснежный фартук. (Кстати, еще одно достоинство заведения Макса – нигде не было ни пятнышка).

– Точно, Макс.

Внимание Джессика привлек один из официантов. Он подошел к прикрепленному к стене за стойкой телефону, затем помахал трубкой в сторону Макса.

– Меня? – спросил хозяин.

Официант отрицательно покачал головой и качнул трубкой в сторону Джессики:

– Мисс Дэннис.

Неприятности.

Это первое, о чем подумала Джессика. Никто не позвонил бы ей сюда, если бы все было в порядке. Похоже, предстоят большие неприятности.

Она решила сразу же и расплатиться, поэтому подхватила сумочку, пальто из верблюжьей шерсти, десятидолларовую купюру и подошла к стойке бара. Расплатившись и оставив сдачу на чай, девушка обошла стойку и взяла трубку.

– Да?

– Извини, что отвлекаю тебя, Джессика. Уверена, ты хотела бы немного передохнуть перед тем, как попасть сюда сегодня утром.

– Все в порядке, Сэм. Что стряслось?

– Детектив из отдела убийств по фамилии Рибикофф только что звонил и сказал, что к тебе, Уорду и Каллигану сегодня будет приставлена вооруженная охрана. Каждого из вас будет сопровождать офицер полиции.

Джессика рассмеялась.

– Интересно, это тетя Эллен ему подсказала?

– В смысле?

– Не бери в голову.

– В общем, выгляни в окно.

– Из окна ресторана?

– Ага.

Стекло запотело – воздух сегодня был достаточно влажным, – но улицу было видно довольно хорошо.

– Смотрю.

– Видишь высокого чернокожего мужчину в пальто? Ну, такой, с проседью.

Поначалу она его не заметила, но потом разглядела силуэт возле дальнего окна.

– Ах, да, вот он.

– Его зовут Флинн. Полицейский инспектор, работает у детектива Рибикоффа. Будет тебя защищать. Когда выйдешь из ресторана, подойди к нему и спроси какие-нибудь документы. Остаток дня он будет ходить за тобой как приклеенный.

– Но мне нужно поставить машину да и вообще много чего еще сделать.

– Теперь у тебя появился попутчик. – Сэм помолчала. – Детектив Рибикофф сказал, что, возможно, Дэвид Джерард попытается свести с тобой счеты.

Вокруг царила суета зарождающегося рабочего дня. Официанты и официантки начинали передвигаться по залу с крейсерской скоростью, звоночек – «заказ готов» – на кухне раздавался все чаще и чаще, а сам Макс был настолько занят, что у него уже не было времени давать всем свои бесплатные советы.

– Ты здесь?

– Да-да, – сказала Джессика. – Просто пытаюсь все это осмыслить.

– Похоже, длинный денек намечается.

– Да уж.

– Не забудь, через пятнадцать минут у тебя встреча с Алом Де Уиттом.

– О, черт! – простонала Джессика. – Я и думать забыла про этого козла.

Ал Де Уитт был главным свидетелем по делу, которое вел один из помощников Джессики. Проблема заключалась в том, что ни ее помощник, ни сама Джессика не верили ни единому его слову.

Некоторые врали, чтобы смягчить себе приговор, другие лжесвидетельствовали, чтобы преувеличить важность своей роли. Ал Де Уитт принадлежал к последней категории.

– Пойду познакомлюсь с инспектором Флинном, – сказала Джессика. – Еще увидимся.

Глава вторая

1

Майкл Шоу вышел из машины, поспешно закутался в плащ и оглядел стоянку.

Перед ним стоял мотель, какие любят воспевать авторы песен в стиле кантри – ветхое одноэтажное здание с белеными стенами. Двадцать четыре номера, к двери каждого подъезжаешь прямо на машине. Цифры на дверях большей частью были приколочена криво. Половина дверных ручек вышли из строя. Стекла окон кое-где пошли трещинами, их заклеили скотчем.

Номера мотелей всегда были местом супружеских измен, потасовок, грабежей, торговли наркотиками; детской комнатой для грустных малышей, чьи мамы и папы решили провести время в одном из ближайших баров; притоном для беженцев, незаконных иммигрантов и опасных психопатов всех разновидностей. Каждую ночь в одном из таких мотелей разбивались сердца, а подчас и головы.

Шоу поглубже засунул руки в карманы плаща. В левом нащупал диктофон, включающийся по голосовой команде, габаритами вполовину меньше, чем обычный бульварный роман, каких множество продается на уличных лотках. Правый карман оттягивал пистолет 38-го калибра. В бытность свою репортером Майкл никогда с ним не расставался.

Шоу приблизился к двери с номером 24. На покосившейся ручке висел ярлычок «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Уборщица, грузная, бледная и уставшая, как раз выходила из соседнего номера, толкая тележку с бутылкой моющего средства и тряпкой.

С этой стороны мотеля комнат больше не было, поэтому Шоу пришлось подождать, пока уборщица зайдет за угол.

Ее обширное седалище с трудом помещалось в желтые синтетические брюки. Глядя на эти не подходящие по размеру дешевые штаны, Шоу подумал, какая же, наверное, у нее скучная жизнь, и ему стало ее жалко. Она будет жить, перебиваясь на нищенскую зарплату, и вряд ли на ее долю выпадет много радости.

Когда уборщица скрылась за углом, Шоу устремился к комнате с номером 24.

Занавески задернуты.

Он прислонился к двери и прислушался. Изнутри не доносилось не звука; тишину нарушил только визг тормозов, раздавшийся со стороны шоссе.

Левой рукой он взялся за ручку двери. Не заперто.

Он повернул ее вправо. И тогда он понял: что-то не так.

2

Пять часов назад, часа в четыре утра, на прикроватном столике зазвонил телефон. Первое, о чем спросонья подумал Шоу, что его перебросило назад во времени. Когда он работал репортером, телефон часто звонил в четыре утра. Но эти времена давно прошли. Должно быть, приснилось.

Но телефон не прекращал звонить.

Он поднял трубку:

– Майкл Шоу.

Молчание. Но Майкл почувствовал: его слышат.

– Алло? – Шоу терял терпение.

Молчание. А потом:

– Мне нужно с вами увидеться.

Женщина. Молодая. Пьяная.

Шоу дотянулся до кнопки диктофона, записывающего телефонные разговоры. Еще один пережиток прошлого. Одновременно он включил настольную лампу.

Его комната была оформлена в пепельно-сером и белом тонах; на окнах – такие же пепельно-серые занавески и белые жалюзи с вкраплениями угольного цвета. Антрацитного цвета ковры сочетались с лакированным черным шкафом. Майклу казалось, что его комната – воплощение стиля и комфорта. Если он притаскивал сюда телевизор, чтобы посмотреть футбол, ящик не слишком контрастировал с цветными стеклами витражей, помещенных в интерьер затейливым умом дизайнера.

Майкл сел на кровати. Он спал в пижаме, так было всегда. Но при этом надевал только штаны, и так тоже было всегда. Волосы на груди у Майкла росли достаточно, густо, но на обезьяну он похож не был.

– Хорошо, – сказал Шоу, окончательно просыпаясь. – Что я могу для вас сделать?

– Я хочу вам кое о чем рассказать.

– А по телефону нельзя?

Она прошипела, едва скрывая раздражение:

– Это очень важно.

– А я и не говорю, что это не важно.

Определенно пьяна.

– Это не подождет до утра?

– Сейчас уже утро.

Он вздохнул.

– Вы хотите встретиться прямо сейчас?

– Не сейчас. – В ее голосе появился страх. – В девять тридцать.

– Сегодня утром? – уточнил он.

– Да.

– Где?

– Знаете мотель «Бездельник»?

– Неподалеку от Ривз Индастриал Парк?

– Да. Номер 24.

– Хорошо.

– Обязательно приходите.

– Да. Обязательно приду.

– Обещаете? – Прямо как ребенок.

– Обещаю.

– Буду ждать. – Теперь она, кажется, снова разозлилась и повесила трубку.

Шоу выключил лампу и записывающее устройство и снова забрался в постель, укрывшись теплым одеялом. У него еще оставался час до того ненавистного момента, когда зазвонит будильник.

Но заснуть не получалось. Шоу все думал об этой женщине, которая ни с того ни с сего позвонила ему среди ночи. У него в голове до сих пор звучал ее напуганный голос: «Я хочу вам кое о чем рассказать». Да, близко к сердцу принял он этот ночной звонок.

Майкл улыбнулся в темноту. Забавно было снова влезть в шкуру настоящего репортера, даже если это связано с недосыпанием.

3

Комната была небольшой. От ковра пахло плесенью. В воздухе витал застаревший запах сигаретного дыма. Когда-то Шоу курил, но сейчас малейший контакт с табачным дымом был для него крайне болезненным.

Владелец мотеля совершил большую ошибку, когда застелил стоящую здесь двуспальную кропать коричневым покрывалом. На него не раз проливали кофе, его нещадно прожигали сигаретами – случайно или нарочно. Шоу также заметил несколько пятен, подозрительно бурых, но не стал делать выводов об их природе. Над спинкой кровати и висела довольно мерзкая картина, на которой был изображена сцена на катке. Головы людей казались непропорциональными их телам.

Шоу встал на колени и заглянул под кровать. Пыль, несколько смятых сигаретных пачек, упаковка от презервативов – чего и следовало ожидать.

В комнате был еще небольшой столик из темного прессованного дерева. Он, как и стоящий рядом телевизор, крепился к полу цепью. За ширмой-гармошкой располагался туалет.

На Шоу пахнуло спертым воздухом, словно из гробницы.

Он огляделся. На стальных крючках висели три поношенные блузки. Юбка повешена на гвоздь. На полу – черные туфли на высоких каблуках, которые явно давно не чистили. Шоу непроизвольно ударил одним свободным металлическим крючком о другой – словно колокольчик зазвенел.

Он снова вернулся к кровати и посмотрел на закрытую дверь в ванную комнату, справа от себя.

Там.

Если она здесь, то только в ванной.

Шоу напомнил себе, что в свое время не боялся практически ничего. Видимо, причиной тому были несколько лет службы в спецназе во время войны во Вьетнаме, которые плавно перетекли в несколько тяжелых лет работы репортером, ведущим журналистские расследования.

Но сейчас он был старше, бросил пить, встретил женщину, о которой давно мечтал, и думал о женитьбе. Он был уже не озлобленным алкоголиком с такими серьезными личными проблемами, что все остальное казалось полной ерундой, а преуспевающим сорокасемилетним телеведущим, привыкшим к спокойной и комфортной жизни. Вспоминать случаи из своего бурного репортерского прошлого – это одно, а увидеть собственными глазами труп – совсем другое.

Шоу глубоко вдохнул и подкрался к ванной. Толкнул дверь. Включил свет. У него над головой с монотонным жужжанием заработал вентилятор, словно проснулся, проспав несколько лет.

Кровь на белой поверхности ванны и кафеля успела побуреть. Но тела не было. Открыв небольшой шкафчик для полотенец, Майкл обнаружил, что внутри пять полочек. Тело здесь не спрячешь, это точно. Тогда куда же она, черт возьми, подевалась?

Шоу вернулся в комнату и решил начать все сначала, гадая, куда подевалось тело. Он снова заглянул под кровать, хоть и был на сто процентов уверен, что трупа там нет. Но для большей уверенности необходимо было проверить все. Глупо, конечно, но Майкл понимал, что, если тело где-то в номере, он обязан его найти.

Когда дело дошло до повторной, в общем-то бессмысленной, проверки туалета, раздался женский крик. Надо сказать, крик был просто шикарный, хрестоматийный. Старшина Хичкок отвалил бы неплохие деньги, чтобы использовать его в своей картине. Впрочем, эту мысль Майкл додумывал, когда выскакивал из номера, сжимая пистолет 38-го калибра.

Он оглянулся. Никого. Машины вроде стояли, как и раньше. Никакого движения вокруг, только внутренний голос подсказывал. Майклу, что впереди его ждет зрелище не для слабонервных.

Снова послышался крик. На этот раз Майклу удалось определить направление – кричали из-за угла, куда направилась уборщица с тележкой. Шоу бросился бежать.

Завернув за угол, он оказался на заднем дворе, где увидел три ржавых мусорных бака. Уборщица застыла напротив центрального из них, закрыв лицо руками. Она продолжала кричать и плакать.

Шоу положил пистолет обратно в карман и направился к ней. Пройдя полдороги, он почувствовал сладковатый запах гниющего мусора. Контора, вывозившая мусор, похоже, забыла о том, что в мотеле тоже живут люди и мусор нужно хоть иногда вывозить.

Когда Шоу подошел к уборщице, та отняла руки от лица и посмотрела на него.

– В чем дело? – Майкл старался выглядеть спокойным.

Она кивнула в сторону бака:

– Там… Кошмар!

Шоу собрался с мыслями, приблизился к баку и приоткрыл крышку. Запах гниющего мусора стало практически невозможно выносить. Даже дождь не мог его заглушить. Но обнаженное тело молодой женщины заставило его забыть о запахе да и вообще обо всех раздражающих факторах.

Кто бы ее ни убил, он явно подошел к делу со вкусом. На женщине живого места не было. С трудом представлялось, каким еще способом можно изуродовать человека. Ей даже отрубили или отрезали три пальца на руке. Несчастная лежала поверх мешков с мусором на недорогом черном плаще. Наверное, убийца завернул ее в плащ и донес до помойки, перед тем замучив в ванной.

И тут Шоу заметил пропитанный кровью и чуть смятый газетный лист, лежащий у жертвы на животе. Похоже, убийца скомкал его и в спешке швырнул в бак. Даже с такого расстояния Майкл узнал женщину на фотографии в газете. Это была Джессика.

Две местные газеты вчера поместили ее фото на первых полосах в материалах, посвященных предстоящей казни Роя Джерарда. Женщина, лежащая теперь перед ним, хотела рассказать ему что-то о Джессике. Он был в этом уверен.

Уведя уборщицу от мусорных баков, он пошел к управляющему мотелем и позвонил в полицию.

Дэвид Джерард в последние дни зря времени не терял. На прошлой неделе он убил двоих в Калифорнии. Сейчас он вернулся на родину, туда, где жила Джессика.

Глава третья

1

Джессика всегда предпочитала маленькие переговорные большим. Интерьер офиса окружного прокурора отражал вкусы троих ее предшественников. Жена первого из них была дизайнером, так что в отличие от многих других случаев злоупотребления служебным положением на этот раз результат был положительным. Выделенные средства позволили ей приложить руку к четырем помещениям огромного и шумного офиса, в том числе к переговорной.

Сейчас, когда Джессика прогуливалась перед огромными, во всю стену, окнами, из которых открывался неплохой вид на город, у нее была возможность по достоинству оценить отделку столика кофейного цвета, правильную расстановку обтянутых черной кожей кресел и то, как грамотно был подобран матово-синий тон стен.

Только один элемент нарушал безупречную гармонию помещения. Звали его Ал Де Уитт: длинные черные волосы, черная куртка, которая поскрипывала при малейшем движении, множество колец на пальцах и татуировки на руках. Довершала картину омерзительная серебряная сережка в левом ухе. Но эта серьга была единственным, что связывало его с настоящим. Без нее он запросто мог бы отправиться год этак в пятьдесят восьмой и смотреться там чрезвычайно органично. Впрочем, юные неформалы пятьдесят восьмого вряд ли приняли бы его, ведь Алу было пятьдесят семь лет, а в волосах не пробивалась седина только потому, что он регулярно их подкрашивал. Вздувшиеся вены на старческих руках искажали рисунок татуировок.

Последние полчаса Джессика провела в безуспешных попытках доказать, что Ал, ее главный свидетель в деле о поджоге, не сказал ни слова правды, когда рассказывал о том, что он якобы видел. За эту неделю она встречалась с ним уже в третий раз и надеялась, что в последний.

– Кажется, вы говорили, будто вышли из театра в девять вечера, – уточнила она, продолжая мерить шагами пространство вдоль окна.

– Ну, где-то около того.

– Около того?

Ал пожал плечами и одарил ее милой улыбочкой. Самое удивительное, что он был действительно мил.

– Так все-таки, мистер Де Уитт, в девять или «около того»?

– Можете называть меня Ал.

– Я предпочту обращаться к вам формально, если вы не против.

Де Уитт посмотрел на нее, ухмыляясь:

– Хлопотно вам со мной, да?

Он откровенно издевался. До начала слушаний оставалось девять дней, а он все продолжал играть в свои идиотские игры.

– Ну что вы, мистер Де Уитт, мне с вами не хлопотно. Вы меня просто достали. Я из кожи вон лезу, чтобы доказать, что шестидесятичетырехлетняя уборщица, веселая старушка, сгорела заживо, когда мистер Рэймонд собственными руками поджог свою прачечную. Так уж сложилось, что вы единственный, кто видел, как мистер Рэймонд заходил туда незадолго до начала пожара.

Его глаза были такими же черными, как и волосы. Проникновение со взломом, угон, хранение наркотиков с целью распространения, обвинения в неподобающем отношении к жене – все это составляло жизненный путь Алана Дугласа Де Уитта. Он дважды сидел в тюрьме и скорее всего будет сидеть еще. Ал понимал, что он единственный свидетель, и считал, что роль главного козыря в руках обвинения дает ему право делать окружному прокурору намеки сексуального характера.

– Думаете, вы слишком хороши для меня, да?

Джессика стояла перед выбором. Она могла повести себя дипломатично, но Ал так ей надоел, что Джессика сказала правду, насколько могла сдержанно:

– Меня от вас тошнит, мистер Де Уитт. Вы избивали женщин, продавали детям наркотики и даже не можете проявить сознательность и оказать содействие окружному прокурору в очень серьезном деле. И вы еще думаете, что я могу находить вас привлекательным?

Ал снова ухмыльнулся:

– А почему нет? Многие находят меня привлекательным, крошка, уж поверь. У меня есть много талантов, если ты понимаешь, о чем я.

Джессика вздохнула. Когда она впервые попала в офис окружного прокурора семь лет назад, старый адвокат Ларс Филипс, который только что разговаривал со своим главным свидетелем по делу об ограблении при отягчающих обстоятельствах, сказал ей: «Будь готова ко всему, Джессика. Иногда твой лучший свидетель становится твоим злейшим врагом. Особенно когда защита раскалывает его как орех».

Она посмотрела на сидящего за столом Де Уитта. Тот продолжал ухмыляться и откровенно раздевал ее взглядом. Джессика словно услышала шепот Ларса: «Познакомься с мистером Де Уиттом, своим лучшим свидетелем. И злейшим врагом».

– Такой парень, как я, многому может научить такую женщину, как вы, – продолжал мистер Ал Де Уитт, ухмыляясь. – Очень многому.

2

– Сэм, представляешь, он снова шлепнул меня по заднице!

– Кто?

– Де Уитт, кто же еще? – Джессика отвлеклась от заключения, которое только что пришло из пожарной части. – Козел!

– А мне он, кстати, сказал, что не страдает расовыми предрассудками.

Саманта Дэвис, стройная привлекательная афроамериканка тридцати трех лет, была правой рукой Джессики. А та, в свою очередь, хлопотала за сына Саманты Дэниэла, ныне старшеклассника: помогала в получении стипендии. С его довольно приличным средним баллом и успехами на спортивном поприще он вполне мог рассчитывать на помощь государства. Как правило, у таких учеников не возникало проблем со стипендией, но сокращение финансирования образования спутало все планы семейства Дэвис.

– Знаешь, что самое ужасное? – спросила Саманта, смеясь.

– Что?

– Де Уитт и в самом деле довольно мил.

– Я знаю. Ужас, правда?

– Наверное, все дело в его зубах, – предположила Саманта. – У него зубы как у ребенка. Это всегда смотрится мило.

– Да, правда. Особенно, когда он улыбается. Такому трудно отказать.

– Может, мы на него запали?

– Как ты можешь говорить подобные гадости! – Джессика попыталась изобразить праведный гнев, и у нее почти получилось.

Саманта наклонилась поближе к подруге и прошептала:

– А этот детектив Флинн будет целый день сидеть у нас в приемной?

Джессика кивнула:

– Он не отойдет от меня ни на шаг, пока не казнят Роя Джерарда.

– А ты заметила, что он черный?

– Заметила.

– А ты заметила, что он еще и симпатичный? – промурлыкала Саманта.

– Заметила.

– А обручального кольца у него на пальце ты случайно не заметила?

– Нет, случайно не заметила.

– Шикарно! – Саманта рассмеялась и продефилировала обратно к своему столу в приемной, соблазнительно покачивая бедрами. Джессика осталась наедине с бумагами, которых на столе у окружного прокурора, как всегда, лежало предостаточно.

Всех, кто поступал на работу в офис окружного прокурора, не предупреждали только о двух вещах: цинизме и бесконечном оформлении документации.

Ну, цинизм объяснялся достаточно просто. Так же, как и полицейские, сотрудники прокуратуры видели граждан с худшей стороны: наркотики, грабежи, сексуальные преступления, убийства, ложь. Лгали не только обвиняемые, но и свидетели обвинения. У каждого были свои причины, чтобы давать показания, и прежде всего стремление облегчить свою участь. Джессика давно выбросила розовые очки, в которых окончила юридический факультет. Сложно было оставаться в них, когда вокруг тебя сутенеры, мошенники, сексуальные маньяки, торговцы наркотиками и убийцы.

Что же касается бумажной волокиты, то в каждом деле ее хватало. Горы пояснительных записок, прошений и писем. Только от офицера, производившего арест, можно было получить пояснительную записку, список личных вещей задержанного, доклад с места происшествия, его собственное мнение о задержанном, изложенное в письменном виде, информацию о происходящем на месте происшествия, расшифровку переговоров по рации, результаты баллистической экспертизы, химического анализа, отчет о жалобах, отчет об аресте… Обе стороны в судебной системе – обвинение и защита – вынуждены были внимательно изучать все материалы следствия.

Сейчас на столе у Джессики лежало семнадцать папок с делами, которые она, как главный юрист в округе, должна была просмотреть за выходные.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Доброе утро, Джессика, это Уильям Корнелл.

Он мог и не представляться. Уильям Корнелл был самым известным политическим обозревателем во всем штате. Сильно располневший мужчина, с кудрявыми седыми волосами в стиле римских сенаторов, привыкший ходить в дорогих темных костюмах. На его счету было пять жен, двое уничтоженных губернаторов, один сенатор, по крайней мере пять членов палаты представителей, а также бесчисленные мэры и судьи. Он не говорил, а гавкал, произнося слова в грубой театральной манере. Несмотря на то, что он владел тремя самолетами, двумя особняками, домиком в Вэйл и проводил примерно один месяц в году в своей парижской квартире, простые американцы любили его в течение вот уже тридцати лет главным образом потому, что он утолял их неутолимую жажду скандалов и сенсаций. Больше всего на свете Уильям Корнелл радовался, когда один из троих его частных детективов пронюхивал что-нибудь компрометирующее какую-либо важную персону, потому что это давало Корнеллу возможность заняться любимым делом – скармливать эту персону по кусочкам своей восторженной аудитории.

– Да, я узнала ваш голос.

– Хотел спросить, что вы делаете сегодня в обед?

– Боюсь, что я буду обедать в офисе. Слишком много работы.

– Понятно. – В его голосе зазвучали нотки разочарования.

Уильям Корнелл был известным распутником. По нему этого не было заметно: в отличие от Ала Де Уитта он никогда не переступал границу, опасаясь обвинений в сексуальном домогательстве. Но при всем том ему удавалось подбивать клинья огромному числу женщин, с которыми телеведущему приходилось встречаться по работе. Теперь настал черед Джессики. Самое удивительное, что множество женщин, и привлекательных, отвечали Корнеллу взаимностью. Генри Киссинджер был прав: власть – тоже афродизиак.

– Думаю, мы увидимся только вечером, в студии, – умело симулировала сожаление Джессика. – Дел по горло. Спасибо за приглашение. – Я польщена.

Она с облегчением повесила трубку и вернулась к работе.