Текст книги "Боксер Билли"

Эдгар Райс Берроуз
Боксер Билли

I
В ЧИКАГО

Билли Байрн – дитя улицы западной части Чикаго.

От Холстеда до Робей и от Большой авеню до самой Лэк–стрит едва ли найдется хулиган, которого бы он не знал по имени. И столь же блистательны были его познания по части полицейских и сыщиков, хотя они и давались ему нелегко.

Он получил первоначальное воспитание в переулке, на который выходили задворки продуктового склада Келли. Здесь обычно собиралась ватага подростков и взрослых парней в те часы, когда они не были «заняты»; а так как Брайдуэлл – единственное место, где они «работали» дня два в неделю, то свободного времени у них бывало хоть отбавляй. Общество было разнообразное; тут были и карманные воры, и мелкие жулики уже с некоторым прошлым, и те, которые еще только готовились стать на этот путь, все озлобленные и сварливые, готовые оскорбить первую встречную женщину или завести ссору с прохожим, который казался им не слишком сильным.

Настоящая «работа» бывала только по ночам. Днем они все сидели в вонючем переулке позади продуктового склада и дули пиво из старого оловянного ведра.

Скучный вопрос о труде, заключавшемся в том, чтобы относить пустое ведро в ближайшую пивную и приносить его обратно полным, безболезненно разрешался бессменным присутствием кучки мальчишек, которые с восхищением и завистью любовались на этих героев их детского воображения.

Билли Байрн с шести лет удостоился чести таскать пиво «благородной компании». Тут–то он и приобрел свои первоначальные познания жизни. Он был знаком лично с великим Эдди Вельч! Он своими собственными ушами слышал рассказ Эдди, как он угробил шпика в нескольких шагах от двадцать восьмого полицейского участка!

Период первоначального воспитания длился у Билли до десятилетнего возраста. К этому времени он уже полегоньку втянулся в работу; сперва он отвинчивал медные дверные ручки и краны в пустых помещениях и продавал их знакомому скупщику в грязной лавчонке на Линкольнстрит около Кинзи. Скупщик надоумил его на более крупные операции, и в двенадцать лет Билли попробовал свои силы на кражах из товарных вагонов, стоящих на запасных путях по Кинзи–стрит. С этого же времени он уже начал находить удовольствие запускать кулаком в челюсть своих товарищей. Все раннее детство его было сплошной дракой с уличными мальчишками, но первый серьезный бой произошел, когда ему было двенадцать лет. При дележке прибыли за проданный «товар» у него возникло недоразумение с другим участником этого дела.

Спор произошел в присутствии всей честной компании. Как обычно в западной части Чикаго, за словами быстро последовали удары. Вокруг дерущихся мальчишек образовалось кольцо зрителей.

Бой был упорен и длился долго. Мальчуганы обменивались тумаками, катались сцепившись в пыли и в грязи переулка, снова вскакивали на ноги и снова дрались. Приемы их борьбы особой чистотой не отличались – удары были неправильные и «нечестные». Они кусали, царапали, колотили друг друга, как попало, пускали в ход колени, локти, ноги, и Билли Байрн, вероятно, потерпел бы позорное поражение, если бы в критическую минуту под его руками не оказалось случайно кирпичного черепка; участь его противника была решена! Целую неделю, пока состояние раненого внушало опасения, Билли пришлось скрываться у одного из членов шайки, когда из больницы пришло сообщение, что раненому лучше, у Билли свалился камень с плеч. Он страшно боялся ареста и столкновения с полицией, которую с детства привык ненавидеть. Правда, с другой стороны он лишался известной славы и престижа; на него уже нельзя было указывать, как «на молодчагу, который укокошил Шихэна». Но счастье на свете никогда не бывает полным, и Билли с легким вздохом покинул свое временное убежище.

Этот бой заставил Билли призадуматься; он остро почувствовал все несовершенство своей борьбы и решил обязательно научиться владеть своими «кулачищами» «по–ученому». Тут следует отметить, что население западной части Чикаго рук вообще не имеет; оно снабжено природой «кулачищами» и «загребалами». Впрочем, некоторые особи имеют «лапы» и «плавники».

В течение нескольких лет Билли все не представлялось случая осуществить свою заветную мечту; но, когда сын соседа из безвестного возчика внезапно превратился в знаменитого во всем околотке боксера, Билли свел с ним более тесное знакомство. Этот молодой человек никогда не имел чести состоять членом шайки, так как был навеки опозорен тем, что имел постоянную службу. Билли с ним не дружил и ничего не знал о его упражнениях в боксе. Выступление его на этом новом поприще явилось для нашего героя полной неожиданностью.

В замкнутом кругу шайки никто не был лично знаком с новым светилом кроме Билли, который, благодаря соседству задних дворов, знал его довольно хорошо.

Всю следующую зиму Билли не отходил от своего нового героя и сопровождал его на все состязания.

Когда чемпион уехал в турне, Билли был уже «своим человеком» в мире борцов: он продолжал вертеться вокруг других атлетов, бегал у них на посылках, быстро освоился с приемами бокса и проник в сокровенные тонкости этого искусства.

Целью его честолюбия теперь было сделаться известным атлетом; впрочем, это не мешало ему по–прежнему якшаться со своей старой компанией, и его фигура постоянно мелькала у пивных на Большой авеню и на Лэк–стрит.

В течение этого периода Билли бросил «работать» на товарных вагонах Кинзи–стрит, частью оттого, что он считал себя способным на более великие дела, частью потому, что железнодорожное общество удвоило число сторожей на запасных путях. По временам Билли чувствовал неутолимую жажду приключений. Его натура прямо требовала сильных ощущений.

Это совпадало обыкновенно с периодами острых финансовых кризисов. Когда в кошельке было пусто, Билли удлинял свои ночные прогулки, с парой приятелей, «чистил» прохожих и делал налеты на пивные. Вот при одной из таких экспедиций и произошло то событие, которому было суждено изменить весь ход жизни Билли Байрна.

Старейшие шайки западной части Чикаго ревниво охраняют свои права на известную территорию. Новички и пришельцы из других районов не переходят безнаказанно границ запретных кварталов. Обширная область от Холстеда до Робей и от Лэк–стрит до Большой авеню составляла исконную вотчину шайки Келли, к которой Билли принадлежал почти от рождения. Купец Келли был владельцем того самого продуктового магазина, у заднего фасада которого шайка собиралась в течение многих лет, и, хотя сам он был почтенным торговцем, имя его перешло банде хулиганов, собиравшихся у его дверей.

Полиция и обыватели этой большой территории являлись естественными врагами и законной добычей шайки. Как в прежнее время короли охраняли от браконьеров дичь в своих огромных лесах, так и шайка считала для себя обязательным в некоторой мере охранять от внешних посягательств жизнь и имущество «своих обывателей». Более чем вероятно, впрочем, что они не рассуждали подобным образом, но результат получался такой.

Так, однажды, когда Билли Байрн возвращался один на рассвете после того, как он обчистил кассу старика Шнейдера, содержателя пивной, и запер хныкающего старика в его собственный ледник, он был глубоко возмущен при виде трех пришлых хулиганов с Двенадцатой улицы, напавших на полицейского Стенлей Ласки. Они били его его же собственной дубинкой и в то же время наносили ему удары в живот своими тяжелыми сапогами.

Ласки далеко не был другом Билли Байрна, но он родился и вырос в его квартале, служил в двадцать восьмом полицейском участке на Лэк–стрит и таким образом составлял неотъемлемую собственность шайки Келли. Избиение полицейского казалось Билли делом естественным и даже хорошим – при непременном условии однако, чтобы его совершали люди, имеющие на то право, люди его собственного района. Он не мог равнодушно видеть, что чужая шайка осмеливалась распоряжаться в его квартале. Это было просто нетерпимо! Какой–нибудь человек, менее искушенный жизнью, чем Билли Байрн, бросился бы, очертя голову, в драку и по всей вероятности был бы убит на месте, потому что пришельцы из Двенадцатой улицы были самыми настоящими головорезами.

Опытный глаз Билли сразу это учел, а потому он осторожно стал прокрадываться вперед, держась все время в тени, пока не очутился совсем близко за спиной негодяев. Он подобрал с мостовой небольшой, но острый гранитный булыжник, надежный булыжник, который крепче всего на свете, крепче даже, чем черепа людей, живущих на Двенадцатой улице.

Билли был ближе всего от того человека, который размахивал полицейской дубиной над головой полисмена. Он поднял свой камень и быстро долбанул им по затылку ничего не подозревающего хулигана. Удар оказался удачен: перед Билли осталось всего два противника.

Раньше, чем товарищи убитого успели понять, что случилось, Билли схватил упавшую дубинку и нанес ею страшный удар по глазам одного из них. Тогда последний противник вытащил револьвер и в упор выстрелил в Билли. Пуля пробила навылет левое плечо. Более высоко развитый организм или нервный человек несомненно свалился бы на месте, но Билли, не обладавший высоко развитым организмом, не знал, что такое нервы, а потому единственным результатом раны было только то, что он обезумел от ярости. До этой минуты он был только возмущен – возмущен наглостью этих пришельцев с Двенадцатой улицы, вздумавших хозяйничать во владениях Келли… Теперь же он был взбешен и в этом состоянии проявил чудеса ловкости и силы.

От длинного ряда своих анонимных, но дюжих предков Билли унаследовал физическое сложение, которому позавидовал бы премированный бык. С самого раннего детства он дрался, ежедневно и всегда «нечестно», и знал все трюки уличной драки. В течение последнего года к природным данным Билли присоединилось еще знание научных приемов борьбы. Результат получился потрясающий – для негодяя с Двенадцатой улицы.

Бандит не успел снова взвести курок; его револьвер оказался выбитым у него из рук и полетел через улицу, а сам он тяжело грохнулся на гранитную мостовую.

Полисмен Ласки, оставленный своими противниками, мигом оправился. Это пришлось как нельзя более кстати, потому что хулиган, которого Билли оглушил ударом дубинки по глазам, тоже пришел в себя. Ласки быстро уложил его вновь рукояткой револьвера, которого он не успел вытащить при первом нападении, и повернулся, чтобы прийти на помощь Билли.

Но в помощи нуждался не Билли, а джентльмен с Двенадцатой улицы. Ласки с большим трудом оттащил рассвирепевшего Билли от его жертвы.

– Оставь что–нибудь для допроса, – умолял полисмен.

Подъехала карета скорой помощи, и Билли улетучился, но Ласки успел разглядеть его, и когда случайно они после этого встречались на улице, то приветливо кивали друг другу.

* * *

Два года прошло с этих пор до того события, которое явилось переломом в жизни Билли. В течение этого периода жизнь его протекала так же, как и раньше.

Он собирал посильную дань с беззаботных зевак и запоздалых прохожих. Он участвовал в ограблении полдюжины пивных и совершил ночью смелое нападение на двух высокопоставленных лиц.

Днем он все еще вертелся около боксерской школы Ларри Хилмора и оказывал здесь разные услуги. Хилмор несколько раз советовал ему бросить пить и остепениться, так как усматривал в молодом гиганте все задатки «заправского» атлета–профессионала. Но Билли не мог отрешиться от прежней жизни и только изредка выступал в небольших матчах с третьестепенными борцами. Однако три года, проведенные около школы Хилмора, не прошли для него даром. Он приобрел недюжинные познания в искусстве самозащиты.

* * *

В ту ночь, с которой начались настоящие приключения Билли Байрна, этот уважаемый джентльмен шатался около пивной, что на углу Лэк–стрит и Робей.

Темные личности, которые обычно собирались здесь и находились под просвещенным покровительством самого содержателя притона, начинали уже стекаться. Билли знал всех наперечет и кивком головы раскланивался со знакомыми, когда они проходили мимо.

Почему–то на лицах некоторых из них при виде него выразилось сильное изумление. Билли не понимал, что это могло значить, и решил спросить об этом первого попавшегося человека, на лице которого он опять прочтет это удивление.

В это время Билли заметил огромную фигуру, облеченную в мундир, направлявшуюся прямо к нему. Это был Ласки.

При виде Билли, Ласки тоже изумленно вытаращил глаза и, проходя мимо, шепнул ему что–то, продолжая смотреть прямо перед собой, как будто он вовсе и не заметил его.

Немного погодя, Билли завернул за угол и, небрежно раскачиваясь, пошел, как бы прогуливаясь, по направлению к Валнут–стрит, но свернул в первый же переулок направо.

Здесь, прижавшись в тени телефонного столба, ожидал его Ласки.

– Хотел бы я знать, чего ты здесь шляешься? – спросил его полисмен. – Разве ты не знаешь, что Шихэн засыпался?

За два дня до того старик Шнейдер, доведенный до отчаяния постоянными набегами на его кассу, вздумал оказать сопротивление и был убит наповал. Подозрение пало на Шихэна, и он был арестован.

Билли в эту ночь не был с Шихэном. Да он и вообще не водился с ним. С той памятной драки, когда они были еще мальчишками, у них навсегда осталось друг к другу недружелюбное отношение. При словах Ласки Билли сразу понял, в чем дело.

– Шихэн говорит, что это моя работа? – быстро спросил он. – Вот именно.

– Да ведь в ту ночь я и близко не подходил к дому Шнейдера, – запротестовал Билли.

– В полиции думают иначе, – сказал Ласки. – Там рады случаю утопить тебя. Ты всегда был таким ловкачом, что к тебе нельзя было прицепиться. Приказ тебя схватить уже дан, и, будь я на твоем месте, я дал бы драла без проволочек. Мне нечего тебе объяснять, почему я предупредил тебя, но это все, что я могу для тебя сделать. Послушай совета, беги как можно скорее! Все сыщики поставлены на ноги и всем известны твои приметы. Не ответив ни слова, Билли повернулся и быстро пошел по направлению к Линкольн–стрит, а Ласки вернулся на свой пост на Робей–стрит. Затем Билли свернул на север к Кинзи и пробрался на железнодорожный участок.

Час спустя он уже уезжал из города, уютно устроившись в товарном поезде. Через три недели он был в Сан-Франциско.

Денег у него не было; но те же приемы, которые так часто пополняли его пустой кошелек дома, должны были прийти ему на помощь и здесь.

Очутившись в незнакомом городе, Билли не знал, в какой части ему обосноваться. Случайно он набрел на улицу с целым рядом грязных пивных, посетителями которых были по преимуществу матросы. Билли обрадовался: что могло быть лучше для его цели, чем пьяный матрос?

Он вошел в один из кабаков. Шла игра. Он встал к столу, наблюдая за игроками. На самом деле он во все глаза разглядывал посетителей, выискивая человека, который платил бы, не стесняясь, за выпивку. Билли хотел установить по этому нехитрому признаку, кто из посетителей обладает толстым бумажником.

Вскоре его труды были вознаграждены, и он нашел то, что ему было нужно.

Неподалеку от него, за небольшим столиком сидел мужчина с двумя другими. Он вынул хорошо набитый бумажник и заплатил малому. При этом он взглянул вверх, и его глаза встретились с пристальным взглядом Билли.

С пьяной улыбкой поманил он Билли к себе и попросил его присесть к их компании. Билли почувствовал, что судьба ему улыбнулась, и, не теряя времени, ухватился за благоприятный случай. Через минуту он уже сидел за столиком с тремя матросами и заказывал себе рыбную закуску.

Незнакомец, у которого был в высшей степени неприятный взгляд, оказался необычайно тароватым на угощение. Не успел Билли опрокинуть один стакан, как немедленно приказали подать ему другой, и, когда он на минуту вышел из–за стола, то при возвращении снова нашел полный стакан, который его новый приятель приготовил ему в его отсутствие.

Этот последний стакан и сыграл решающую роль в жизни Билли.

II
НА «ПОЛУМЕСЯЦЕ»

Когда Билли открыл глаза, он в первую минуту не мог сообразить, что с ним случилось. Затем он с мучительным сожалением вспомнил о пьяненьком матросе и о его тугом бумажнике.

Он был глубоко огорчен, что законная добыча ускользнула от него. Как это случилось? «Здорово крепкое пиво в проклятом Фриско»[1]1
  Фриско – народное название города Сан–Франциско.


[Закрыть], – подумал Билли.

Голова трещала отчаянно, все тело ныло. Билли чувствовал такое головокружение, что ему казалось, будто комната подымается и опускается самым реальным образом. Каждый раз, как комната падала, Билли делалось тошно.

Он закрыл глаза. Противное ощущение не прекращалось.

Билли застонал. Никогда во всю свою жизнь не чувствовал он себя так подло. Бог ты мой, как болела его бедная голова! Убедившись, что с закрытыми глазами не легче, Билли снова открыл их. Он осмотрел комнату, в которой лежал. Это было небольшое помещение, загроможденное тремя ярусами деревянных нар, идущих вдоль стен. В середине комнаты стоял стол, над которым свешивалась с потолка лампа.

Лампа привлекла внимание Билли: она так и качалась взад и вперед.

Это не могло быть галлюцинацией. Очевидно, комната действительно раскачивалась. Билли не мог объяснить себе этого явления.

Он снова на минуту закрыл глаза, а затем открыл и опять посмотрел на лампу: она продолжала раскачиваться.

Осторожно сполз он со своей нары на пол. На ногах держаться было неимоверно трудно. Верно, все еще последствия выпивки… Наконец он доплелся до стола и ухватился за него одной рукой, а другую протянул к лампе.

Теперь уже не было сомнения! Лампа действительно раскачивалась взад и вперед, как язык колокола! Где же он? Билли обвел глазами комнату, ища окна.

На одной стене, около низкого потолка, он увидел несколько небольших круглых отверстий, покрытых стеклом. Рискуя переломать ноги, он подполз на четвереньках к одному из них.

Когда он приподнялся и взглянул в окошечко, то в ужасе отшатнулся. Насколько хватал глаз, перед ним было только волнующее безбрежное водное пространство. Тогда наконец он понял, что с ним случилось.

– А я–то еще собирался объегорить этого типа! – пробормотал он в беспомощном смущении. – В дураках–то остался я: смотри–ка, что он со мной выкинул!

В эту минуту наверху послышался шум и в открытом люке показался свет. Билли увидел ноги в огромных сапожищах, спускающиеся сверху по лестнице. Когда вновь пришедший достиг пола и обернулся к нему, Билли узнал незнакомца, который так усердно угощал его накануне.

– Ну–с, голубчик, как поживаешь? – спросил, не знакомец.

– Ловко же ты это сварганил, – только и ответил Билли.

– Что ты хочешь сказать? – спросил другой, на хмурившись.

– Поди к черту! – огрызнулся Билли. – Сам отлично знаешь, что я хочу сказать.

– Послушай, – властно проговорил незнакомец, – не забывайся! Я штурман на этом судне, и, если ты не хочешь иметь неприятностей, то должен говорить со мной почтительно. Меня зовут мистер Уард, и ты должен называть меня «сэр». Понял?

Билли почесал затылок и прищурил глаза. Во всю жизнь никто никогда не говорил с ним таким тоном – во всяком случае с тех пор, как он вырос. Голова у него ужасно болела, и ему было тошно, страшно тошно.

Он был так поражен своим физическим расстройством, что плохо вникал в то, что ему сказал штурман, а потому прошло достаточно много времени, пока истинные размеры оскорбления, нанесенного его достоинству, проникли в его затуманенный мозг.

Штурман решил, что его строгий окрик подействовал на новичка и смирил его. Он для этого–то и спустился. Он по опыту знал, что лучше всего сразу же дать хорошую встряску и что этим можно избегнуть многих неприятных столкновений в будущем. Он знал также, что самый удобный момент для укрощения строптивых натур – время, когда жертва страдает от последствий виски, в который было подмешано сонное средство. Умственная деятельность и мужество в таких случаях обычно находятся в самом подавленном состоянии. Самый храбрый человек, когда его так тошнит, делается покорным, как собака.

Но штурман не знал Билли Байрна из шайки Келли. Его мозг был, правда, отуманен водкой, и потребовалось немало времени, пока он начал соображать как следует, но храбрость осталась при нем.

Билли был хулиган, шпана, забулдыга. Когда он дрался, то его приемы заставили бы покраснеть самого сатану. Он чаще ударял сзади, чем спереди. Он не принимал в расчет ни слабости, ни роста противника; он не находил ничего дурного напасть гурьбой на одного. Он оскорблял девушек и женщин. Он шлялся по пивным и скандалил в тавернах.

В глазах честного человека он был, конечно, грязным, грубым хулиганом. Однако, Билли Байрн не был подлецом по натуре. Он был таким, каким его сделали воспитание и среда. Он не знал иных правил, он не знал иного кодекса. Как ни была убога этика людей его среды, он крепко ее держался. Он никогда не выдал ни одного своего товарища и не дал раненому другу попасть в руки шпиков.

Никогда также не допускал он, чтобы с ним говорили так, как осмелился говорить с ним штурман. Хотя он и не реагировал на оскорбление так быстро, как он сделал бы это в трезвом виде, он все же оскорбления не забыл. Долгое молчание Билли ввело штурмана в заблуждение, и он захотел еще больше утвердить свой авторитет. Забыв всякую осторожность, он подошел к Билли вплотную и прошипел:

– Что тебе нужно, так это здоровую трепку! Это помогло бы тебе очухаться, грязный бродяга, и вбить тебе в голову, что, когда входит начальство, ты…

Но как должен был отнестись Билли к входящему начальству, так и осталось неизвестным; зато Билли показал, как он поступает с начальством, размахивающимся, чтобы ударить его по лицу…

Билли Брайн не напрасно боролся с атлетами и занимался боксом. Кулак штурмана свистнул по пустому воздуху. Вялое тело с осоловелыми глазами, казавшееся за минуту до того неспособным ни на что, мгновенно преобразилось. Перед штурманом стоял упругий детина, ловкий как кошка, со стальными мускулами, который нанес ему такой удар в ребра, что даже борец Смок почувствовал бы к нему почтение.

С воплем боли штурман отлетел в дальний угол каюты и скатился под нару. Билли Байрн бросился за ним, как тигр, и, вытащив его на середину комнаты, начал его бить как попало. Неистовые крики штурмана раздались по всему кораблю.

Когда капитан с шестью матросами сбежали вниз по трапу, они увидели Билли сидящим верхом на поверженном теле штурмана. Его стальные пальцы сжимали горло противника, и он изо всей силы колотил его головой об пол. Еще мгновение – и убийство было бы совершено.

– Стой! – заорал капитан и размахнулся тяжелой дубиной, которая обычно была при нем. Сильный удар пришелся Билли по затылку.

Когда Билли очнулся, он оказался в темной вонючей дыре, в цепях, прикованным к стене.

Его продержали здесь целую неделю. Капитан навещал его ежедневно, чтобы постараться убедить новобранца в ошибочности его образа действий. Идея о спасительности дисциплины запечатлевалась в мозгу Билли посредством тяжелой дубинки.

К концу недели явилась необходимость перетащить арестанта наверх, чтобы он не был съеден крысами. Зверские побои и голод сделали свое дело. Билли представлял собой инертную массу сырого окровавленного мяса.

– Ну, – заметил шкипер, когда он полюбовался делом своих рук при дневном свете, – я думаю, что этот малый будет теперь знать свое место, когда с ним заговорит начальник и джентльмен.

Что Билли остался в живых, являлось чудом. Он лежал спокойно и не думал ни о чем, за исключением полусознательных мыслей о мщении, пока наконец природа безо всякой помощи восстановила то, что так грубо разрушил капитан.

Десять дней после того, как его вынесли наверх, Билли уже ковылял по палубе «Полумесяца» и исполнял кое–какую легкую работу. От других матросов он узнал, что он был не единственным членом экипажа, завлеченным на корабль против воли.

Только шесть головорезов, явно принадлежавших к уголовному элементу, добровольно нанялись на судно, не то потому, что они не могли найти места на приличном корабле, не то желая как можно скорее удрать за пределы Соединенных Штатов. Остальные все, подобно. Билли, были захвачены обманом и силой.

Вряд ли когда–либо судьба подбирала более грубую и преступную команду. Билли чувствовал себя с ними отлично. От своего первоначального намерения страшно отомстить штурману и шкиперу он отказался под влиянием разумных советов своих новых товарищей.

Штурман со своей стороны, ничем не выказывал, что он помнит о нападении Билли на него. Он мстил ему только тем, что при всякой возможности назначал ему самые опасные и неприятные работы, но это лишь ускорило морское воспитание Билли и поддерживало его физическое здоровье.

Все следы алкоголя давно исчезли из здорового организма молодого человека, и лицо его изменилось под, влиянием вынужденной воздержанности. когда–то красное, отекшее, угреватое, оно стало чистым и загорелым. Тусклые, потухшие глаза, придававшие ему прежде скотское выражение, сделались теперь блестящими. Черты лица были у него всегда правильны и красивы, но теперь они облагородились под влиянием морского воздуха, здоровой жизни и опасных занятий. Шайка Келли с трудом признала бы в нем своего старого товарища, если бы он предстал перед ними теперь в переулке у продуктового склада.

Билли начал замечать, что вместе с новой жизнью у него изменился и характер. Он несколько раз ловил себя на том, что он весело пел во время работы – он, который так боялся честного труда! Ведь всю жизнь его любимым изречением было: «Мир обязан давать мне средства к пропитанию; мне нужно только собирать их».

К удивлению своему он должен был признать, что он работает с увлечением, что он гордится, когда ему удается заткнуть за пояс других, работающих вместе с ним. Благодаря этому, жизнь его на борту «Полумесяца» сделалась довольно сносной. Хотя капитан и относился к Билли несколько подозрительно со времени эпизода в каюте, но таким матросом пренебрегать было нельзя, и, в виду его исключительной работоспособности, ему даже спускались некоторые провинности по дисциплине, с которой Билли никак не мог свыкнуться.

Эти соображения спасали жизнь Билли и не раз останавливали руку капитана, который при обыкновенных условиях давно убил бы его за дерзкие выходки. Косоглазый Уард, испробовавший уже раз мускулы Билли, совершенно не жаждал вторичного столкновения с ним.

Весь экипаж состоял из грабителей и бежавших от виселицы убийц. Но шкиперу Симсу всегда приходилось иметь дело с матросами подобного состава; он держал их в ежовых рукавицах и, вместо всяких рассуждений, пускал в ход свой железный кулак и короткую тяжелую дубинку, с которой никогда не расставался. Все они, за исключением Билли, уже служили прежде матросами, а потому судовая дисциплина была им до известной степени знакома.

Свыкнувшись с работой и даже найдя в ней некоторое удовольствие, Билли был скорее доволен своей жизнью на корабле. Люди были все из той среды, которую он хорошо знал; им были так же, как и ему, незнакомы честь, добродетель, благопристойность, доброта. Билли чувствовал себя, как дома; он даже не скучал по своей старой шайке. Среди матросов у него завелись друзья и враги. Он с детства был задирой и любил начинать ссоры. Благодаря знанию приемов борьбы, огромной силе и бесконечным плутовским ухищрениям, он выходил победителем из каждого столкновения. Вскоре матросы признали его первенство и стали избегать заводить с ним драку.

Эти бои, часто кровавые, не оставляли никакой ненависти в сердцах побежденных. Они неизменно входили в программу дня и служили единственным развлечением для сброда, составляющего экипаж шкипера Симса.

Был только один человек на борту «Полумесяца», которого Билли по–настоящему ненавидел. Это был пассажир Дивайн. Билли ненавидел его не потому, чтобы он сказал или сделал ему что–нибудь дурное – пассажир никогда слова не сказал ему, – а просто за его приличную одежду, которая ясно доказывала его принадлежность к презренному классу джентльменов.

Билли не выносил опрятных, самодовольных купцов на Большой авеню. Он внутренне корчился при виде блестящих автомобилей, нагло шнырявших мимо него с нарядно одетыми мужчинами и женщинами. Чистый, крахмальный воротник был для него то же, что красная тряпка для быка.

Опрятность, богатство, приличие неразрывно связывались в уме Билли с трусостью и физической слабостью, а физическую слабость он ненавидел. Его представление о мужском достоинстве и силе сводилось к тому, чтобы выказывать как можно больше грубости. Так, оказать помощь женщине показалось бы Билли просто неприлично, – зато подставить ей ногу, чтобы она шлепнулась во весь рост, было и остроумно, и элегантно.

Поэтому всеми силами своей могучей натуры он ненавидел щеголеватого, вежливого хлыща, который ежедневно расхаживал после обеда на палубе, покуривая ароматную сигару.

Внутренне Билли удивлялся, чего этот «пижон» сунулся на борт такого корабля, как «Полумесяц». Его поражало, как такой заморыш отваживается разгуливать среди настоящих людей.

Презрение, которое чувствовал Билли к Дивайну, заставляло его отводить пассажиру больше внимания, чем он сам в этом сознавался. Он заметил, что лицо Дивайна было красиво, но в карих глазах его было неприятное выражение хитрости. И уже независимо от первоначальных довольно смешных причин, заставивших Билли возненавидеть Дивайна, он инстинктивно почувствовал к нему отвращение, как к человеку, которому нельзя доверять.

На море жизнь однообразна. Интерес, который вызывал в Билли неприятный пассажир, овладел им всецело. В свободные часы он неизменно шатался в той части корабля, где он мог встретить предмет своей ненависти, все надеясь, что пижон даст ему какой–нибудь повод «запустить ему в морду».

С этой целью он однажды вечером бродил по палубе и случайно подслушал часть разговора, который велся тихим голосом между пассажиром и шкипером Симсом. Из этого обрывка разговора он понял, что замышляется какое–то грязное дело и что Дивайн и шкипер Симе – оба заинтересованы в нем. Он узнал, что «Полумесяц» направляется собственно пассажиром Дивайном, что финансировал это предприятие некий Клинкер в Сан-Франциско, которому Дивайн многим обязан, и что дело касалось какого–то Хардинга и еще какой–то особы по имени Барбара. Он узнал также, что в случае успеха все участники должны были получить много денег. Заинтересованный Билли принялся расспрашивать Костлявого Сойера и Красного Сандерса, но оба матроса знали еще меньше его. Наконец «Полумесяц» прибыл в Гонолулу и встал на якорь в нескольких сотнях футов от нарядной белой яхты.