Текст книги "Тарзан и его звери"

Эдгар Райс Берроуз
Тарзан и его звери

I
ЛОВУШКА

– Все это дело покрыто какой-то тайной, – сказал д'Арно. – Я знаю из самых достоверных источников, что ни полиция, ни агенты генерального штаба не имеют ни малейшего представления о том, как ему удалось это сделать. Они знают только одно – то же самое, что и мы: Николай Роков бежал…

Джон Клейтон, лорд Грейсток, тот, который был прежде известен под именем Тарзана от обезьяньего племени, сидел молча в гостях у своего друга, лейтенанта Поля д'Арно, в Париже, и созерцал носок своего безукоризненно вычищенного ботинка.

Лорд был погружен в размышления: Николай Роков, его злейший враг, был приговорен к пожизненному заключению на основании свидетельских показаний Тарзана-обезьяны. И вот, оказывается, он бежал из французской военной тюрьмы.

Тарзан вспоминал о бесчисленных покушениях Рокова на его жизнь. Ну, теперь Роков покажет себя! Теперь он ни перед чем не остановится, лишь бы отомстить Тарзану за свое заточение!

Тарзан недавно привез жену и маленького сына в Лондон, так как в Африке, где они до этого жили, начинался дождливый период, чрезвычайно вредный для здоровья.

После этого он поспешил в Париж навестить своего старого друга д'Арно, и здесь известие о побеге Рокова отравило радость встречи. И он уже подумывал о немедленном возвращении в Лондон.

– Я не за себя боюсь, Поль! – сказал он после долгого молчания, – из всех столкновений с Роковым я всегда выходил победителем. Теперь мне приходится думать о других. Я знаю этого человека; я уверен, что он захочет нанести удар не мне лично, а моей жене или маленькому Джеку. Он прекрасно знает, что для меня этот удар будет больнее всего. Нет, Поль, я должен немедленно вернуться в Лондон. Я останусь со своими близкими, пока Роков не будет вновь арестован и обезврежен навсегда.

* * *

В то время, когда происходил в Париже этот разговор, два субъекта подозрительного вида беседовали друг с другом в невзрачном домишке на глухой окраине Лондона. Их мрачные, жестокие лица обличали в них иностранцев. Один из них был смуглый, бородатый мужчина; у другого было бледное, изможденное лицо, какое бывает после долгого заключения в тюрьме; лишь несколько дней назад он сбрил свою черную бороду. Говорил последний:

– Ты должен тоже непременно остричь бороду, Алексей, иначе он тебя сразу узнает. Мы расстанемся здесь, а когда встретимся вновь на палубе «Кинкэда», нужно надеяться, с нами будут еще два «почетных гостя». Они, конечно, и не подозревают о том приятном путешествии, которое мы для них придумали.

Через два часа я буду с одним из них в Дувре, а завтра вечером, если ты будешь следовать моим указаниям, ты приведешь с собой второго, при условии, конечно, если он вернется в Лондон так скоро, как я предполагаю. Я уверен, что наши усилия увенчаются успехом, и мы из этого извлечем большую выгоду. Благодаря глупости французских властей, скрывших на несколько дней факт моего побега, я имел возможность разработать каждую деталь нашего плана так тщательно, что ничто не может помешать его выполнению. Ну, а теперь до свидания, Алексей, желаю успеха.

Три часа спустя, почтальон поднимался по лестнице в парижской квартире Поля д'Арно.

– Телеграмма для лорда Грейстока, – сказал он лакею, вышедшему на звонок. – Он здесь?

Лакей ответил утвердительно и, расписавшись в получении телеграммы, отнес ее Тарзану, который был занят приготовлениями к отъезду в Лондон.

Тарзан вскрыл телеграмму. Лицо мгновенно покрылось смертельной бледностью.

– Прочтите, Поль! – сказал он, протягивая телеграмму д'Арно. – Уже началось!

Д'Арно прочел следующее:

«Джек украден при участии нового лакея. Возвращайся немедленно.

Джэн».

Когда Тарзан взбежал на ступеньки своего лондонского дома, он был встречен в дверях женой; Джэн Клейтон мужественно переносила несчастье: ни одна слеза не показалась из ее глаз, и только маленькие руки сжимались от негодования.

Она торопливо рассказала все, что знала о похищении мальчика.

Няня вывезла ребенка в коляске на утреннюю прогулку и катала его перед домом, по солнечной стороне. Закрытый таксомотор подъехал к углу дома. Няня не обратила на это особого внимания; она заметила только, что из автомобиля никто не вышел и что мотор продолжал работать, как будто шофер поджидал седока из дома, перед которым остановился.

Почти немедленно вслед за этим новый лакей Грейстоков. Карл, выбежал к няне, крича ей, что барыня требует ее немедленно к себе и что маленького Джека она может оставить на его попечении до своего возвращения. Это не возбудило в няне никакого подозрения; она направилась к дому и уже дошла до крыльца, но ей пришло в голову предупредить лакея, чтобы он не поворачивал коляски, иначе солнце будет бить ребенку в глаза. Она обернулась, чтобы крикнуть ему об этом, и с изумлением увидела, что Карл быстро катит коляску к углу дома. В ту же минуту открылась дверца таксомотора, и в ней на мгновение мелькнуло чье-то смуглое лицо. Почувствовав, что ребенку угрожает опасность, няня с криком бросилась к автомобилю, но Карл успел вскочить в него с ребенком и захлопнуть за собой дверцу. В ту же минуту шофер двинул рычаг, чтобы дать ход. В моторе что-то было неисправно: шоферу пришлось повернуть рычаг в обратную сторону и дать машине задний ход. Благодаря этому, няня успела добежать до автомобиля и вскочить на подножку.

С громкими криками о помощи няня всеми силами старалась выхватить ребенка из рук похитителей, но напрасно… Автомобиль помчался вперед, увозя ее с собой. Вися на подножке, она цеплялась за дверцу и с отчаянием продолжала звать на помощь, все еще не теряя надежды спасти маленького Джека. Только когда таксомотор отъехал уже далеко от дома Грейстока, Карлу удалось сильным ударом кулака сбросить ее на мостовую.

Крики няни привлекли внимание прохожих. Леди Грейсток, услышав крики няни, также выскочила из дома. Она увидела самоотверженную борьбу няни со злоумышленниками и сама бросилась догонять мотор, но он мчался так быстро, что сейчас же скрылся из глаз.

Вот все, что леди Грейсток могла рассказать мужу. Она не понимала, кому могло понадобиться похитить ее маленького Джека, и ей это стало ясно только тогда, когда Тарзан сообщил о том, что Роков бежал из тюрьмы.

В то время, как Тарзан с женой обсуждали, что им предпринять для спасения ребенка, раздался звонок телефона в кабинете. Тарзан быстро подошел к аппарату.

– Лорд Грейсток? – спросил мужской голос.

– Да.

– Вашего сына похитили, – говорил торопливо незнакомый голос, – и только я могу помочь вам вернуть его. Я хорошо осведомлен о планах похитителей, так как должен признаться, сам принимал участие в деле. Я должен был, знаете ли, получить свою долю награды, но вижу, что меня собираются оставить в дураках. Но я не дам себя провести; я покажу им свои когти! Послушайте, лорд, я хочу помочь вам вернуть вашего сына, но только с условием, что вы не будете преследовать меня за соучастие в похищении. Идет?

– Если вы в самом деле укажете мне, где находится мой сын, – отвечал Тарзан, – вам нечего опасаться. Больше того, я вас щедро награжу, если при вашей помощи верну мальчика.

– Хорошо, – ответил голос, – я назначу вам место встречи, но имейте в виду, что вы должны прийти один. Достаточно того, что я доверяюсь вашему слову; доверять другим я не могу.

– Когда же и где мы встретимся? – спросил нетерпеливо Тарзан.

Таинственный голос назвал харчевню в Дуврском порту, представлявшую излюбленное место сборища моряков.

– Вы должны прийти около десяти часов вечера. Не стоит приходить раньше: ваш сын будет в безопасности. Когда мы встретимся, я провожу вас тайком к тому месту, где он припрятан. Но предупреждаю вас еще раз: вы должны явиться один и отнюдь не пытаться вмешивать сюда полицию; я хорошо знаю вас в лицо и буду следить за каждым вашим шагом. Если кто-либо будет вас сопровождать или я замечу поблизости переодетых агентов полиции, я к вам не подойду, и ваша единственная надежда вернуть сына будет потеряна.

Не дожидаясь ответа, незнакомец повесил трубку.

Тарзан передал содержание разговора своей жене. Она просила позволить ей сопровождать его, но он наотрез отказался, боясь, что незнакомец, увидев лишнего человека, приведет свою угрозу в исполнение и не подойдет к нему.

Нежно простившись с женой, Тарзан поспешил в Дувр; Джэн осталась дома ожидать результатов его поездки. Никто из них не знал и не предчувствовал того, что им предстояло пережить раньше, чем они снова увидят друг друга…

* * *

Прошло минут десять после отъезда Тарзана. Джэн Клейтон не могла найти себе места; тревожно шагала она взад и вперед по мягким коврам кабинета. Ее материнское сердце то мучительно сжималось, то разрывалось на части от волнения. Она старалась уверить себя, что все окончится благополучно, но ее угнетало какое-то тяжелое предчувствие…

Чем больше думала она обо всем случившемся, тем с большим ужасом убеждалась, что разговор по телефону был каким-то ловким маневром со стороны похитителей, быть может, для того, чтобы подольше удержать родителей в бездеятельности, пока преступники успеют увезти мальчика из Англии. А, может быть, это была ловушка, задуманная коварным Роковым для пленения Тарзана?

Оглушенная этой мыслью, она в ужасе остановилась.

– Да, это несомненно так! Боже праведный, как мы были слепы! – Джэн бросила взгляд на большие часы, стоявшие в углу кабинета.

Было слишком поздно. Поезд, на котором должен был уехать Тарзан, уже отошел. Но через час шел другой, которым она могла добраться до Дувра еще до назначенного незнакомцем часа.

Вызвав прислугу и шофера, она отдала необходимые распоряжения. Десять минут спустя, автомобиль уносил ее по шумным и людным улицам Лондона к вокзалу.

* * *

В три четверти десятого Тарзан подходил к грязной харчевне на Дуврской набережной. Когда он вошел в эту зловонную трущобу, какая-то фигура, закутанная в плащ, проскользнула мимо него к выходу.

– Следуйте за мной, лорд! – шепнул ему властно незнакомец. Тарзан молча повернулся и пошел за ним. Выйдя из харчевни, незнакомец повел Тарзана по мрачным неосвещенным улицам по направлению к пристани, утопавшей во мгле среди высоко нагроможденных тюков, ящиков и бочек. Здесь он внезапно остановился.

– Где мой мальчик? – спросил Тарзан, не понимая, куда его ведет незнакомец.

– Вон на том пароходе. Его огни видны отсюда! – отвечал тот мрачно.

Тарзан силился различить в темноте черты своего спутника; он казался ему совершенно незнакомым. Если бы лорд Грейсток знал, что его проводником был не кто иной, как Алексей Павлов, он догадался бы сразу, что его ожидает предательский удар и что грозная опасность нависла над его жизнью.

– Вашего сына сейчас никто не стережет! – продолжал Павлов, – похитители уверены, что теперь никто уже не сумеет его найти. На борту «Кинкэда» теперь нет никого, если не считать двух человек команды, которых я снабдил достаточным количеством джина, чтобы мы могли считать их неопасными на несколько часов. Мы можем без всякого риска пробраться на пароход, взять ребенка и вернуться с ним на берег.

Тарзан кивнул головой в знак согласия.

Спутник его направился к небольшой шлюпке, стоявшей у пристани. Они вошли в нее, и Павлов торопливыми взмахами весел направил лодку к пароходу. Казалось бы, густой черный дым, вырывавшийся из трубы парохода, должен был навести Тарзана на подозрения, на мысль о ловушке, но он ничего не замечал… Он весь был поглощен мыслью об опасности, угрожавшей его маленькому Джеку.

С борта парохода свешивалась веревочная лестница; оба они быстро взобрались по ней на палубу. Здесь спутник Тарзана увлек его за собою к люку, отверстие которого зияло посреди палубы.

– Мальчик здесь, – таинственно сказал он, оглядываясь по сторонам. – Знаете что? Лучше бы вам одному спуститься вниз, а то, пожалуй, он испугается, закричит и разбудит матросов. Тогда все пропало. Я лучше останусь здесь… постерегу…

Тарзан был так углублен в мысль об освобождении сына, что не обратил внимания на странную тишину, царившую на палубе «Кинкэда»: кругом не видно было ни души, несмотря на то, что пароход был уже под парами. По густым клубам дыма, с искрами вылетавшим из трубы, можно было заключить, что пароход готов к отплытию. Но все это совершенно ускользнуло от внимания Тарзана…

Думая лишь о том, что через минуту он прижмет своего любимого сына к груди, он начал спускаться по крутой лестнице в трюм…

Но едва он очутился внизу, как тяжелая крышка люка предательски захлопнулась над ним.

И только тогда, в это роковое мгновение, он понял, что сделался жертвой злодейского умысла! Он не только не освободил сына, но и сам попал в западню своего заклятого врага. Но было уже поздно…

Он бросился к крышке люка, стараясь приподнять ее своими могучими плечами, но все его усилия были тщетны… Он зажег спичку и начал исследовать помещение. Маленькая каморка, куда он попал, была отделена перегородкой от главной части трюма; крыша над головой была единственным выходом из этой тюрьмы. Было очевидно, что помещение приготовлено специально для него. Если его ребенок и был на борту этого парохода, то, во всяком случае, где-то в другом месте…

* * *

Все свое детство и юность, со дня рождения до двадцатилетнего возраста, Тарзан провел в диких африканских джунглях, не подозревая даже, что он человек, так как ему не пришлось ни разу встретить ни одного человеческого существа. Он получил воспитание среди человекообразных обезьян. От них он усвоил все их нравы и привычки. Жизнь в диких первобытных лесах, среди тысячи опасностей, развила в нем сверхчеловеческую силу и ловкость, за что его прозвали впоследствии «человеком-обезьяной».

В самый впечатлительный период жизни он научился переживать радости и печали один, не делясь ни с кем – так же, как поступают свободные звери джунглей.

Поэтому и теперь он не выражал своего отчаяния ни слезами, ни безрассудным буйством, а терпеливо ждал дальнейших событий. В то же время он не оставался бездеятельным; голова его непрерывно работала над изысканием способов выбраться из темницы: он тщательно осмотрел помещение, ощупал толстые доски, из которых были сколочены стены, измерил расстояние от пола до крышки.

Внезапно до его слуха донеслись перебои вращающегося винта парохода; все задрожало от пущенной в ход машины. Пароход отчаливает. Куда его увозят и какая судьба ожидает его?

Едва он задал себе этот вопрос, как услышал звук, покрывший собою грохот машины. От этого звука кровь застыла у него в жилах. С палубы над его головой ясно донесся пронзительный женский крик, крик отчаяния и ужаса…

II
БРОШЕН НА НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

Когда Тарзан и его спутник скрылись в вечерней мгле, там, где они только что были, в темном узком переулке появилась фигура стройной женщины. Лицо ее было покрыто густой вуалью. Она шла очень быстро, почти бежала. У входа в харчевню она на минуту остановилась, огляделась по сторонам, а затем решительно вошла в грязный притон.

Десятка два подвыпивших матросов и подозрительных субъектов удивленно взглянули на нее – слишком необычно было видеть в этой грязной обстановке прилично одетую даму.

Торопливыми шагами дама подошла к стоявшей за прилавком буфетчице. Последняя оглядела странную гостью с ног до головы не то с завистью, не то с неприязнью.

– Скажите, пожалуйста, не заходил ли сюда сейчас высокий господин? – спросила дама. – Он должен был встретиться здесь с одним человеком и вместе с ним куда-то отправиться.

Буфетчица отвечала утвердительно. Но она не могла указать направления, по которому ушли эти двое. Один из матросов, стоявший неподалеку, вмешался в разговор: он вспомнил, что у входа в харчевню он только что столкнулся с двумя мужчинами, направлявшимися к гавани.

– Проведите меня туда, я вам хорошо заплачу, – с оживлением воскликнула женщина, суя моряку в руку золотую монету.

Тот не заставил себя долго упрашивать и, выйдя из харчевни, повел женщину в гавань.

Добравшись до набережной, они увидели на некотором расстоянии от берега небольшую шлюпку: она быстро удалялась по направлению к ближайшему пароходу.

– Вот они! – воскликнул матрос.

– Десять фунтов стерлингов, если вы сейчас же найдете лодку и доставите меня на пароход! – сказала женщина, вглядываясь в две мужские фигуры на шлюпке.

– В таком случае надо поторопиться, – отвечал расторопный моряк, – пароход уже три часа под парами и каждую минуту может отчалить.

Он поспешно направился к пристани. Женщина не отставала от него. У причала была привязана шлюпка, тихо колыхавшаяся в волнах. Сесть в нее и отчалить было делом одной минуты; моряк взялся за весла, и они бесшумно поплыли к пароходу.

Через несколько минут моряк подтянул лодку у борту парохода и потребовал обещанной платы; женщина, не считая, сунула ему в руку пачку кредитных билетов, и беглый взгляд, брошенный матросом на деньги, убедил его, что его труд щедро вознагражден. Он вежливо помог женщине взобраться по веревочной лестнице на палубу, а сам остался около парохода, надеясь, что щедрая дама пожелает вернуться на берег.

Но в этот момент раздался шум машины, пущенной в ход, и грохот цепей; на «Кинкэде» подымали якорь. Минуту спустя вода забурлила под ударами винта, и матрос увидел, что пароход медленно поворачивается к выходу из гавани.

Едва он взялся за весла, чтобы плыть к берегу, как с палубы парохода донесся отчаянный женский крик; он услышал неясный шум борьбы, а затем все стихло.

– Черт возьми! – проворчал матрос с негодованием. – Работу перебили, не сумел я воспользоваться случаем!..

Взобравшись на пароход, Джэн Клейтон нашла палубу совершенно пустой. С минуту стояла она озадаченная. Где же ей искать сына и мужа? Она заметила большую каюту, наполовину возвышавшуюся над палубой, и смело бросилась туда; сердце ее тревожно билось, когда она спускалась по узкой крутой лестнице. Она очутилась в длинном узком коридоре, по обе стороны которого находились каюты, по-видимому, принадлежащие команде парохода. Она пробежала по всему коридору, останавливаясь у каждой двери и стараясь уловить какой-нибудь звук.

Зловещее молчание царило повсюду… У Джэн начинала кружиться голова и ее испуганному воображению казалось, что биение ее сердца наполняет громовым грохотом все судно.

Она принялась осторожно приоткрывать одну дверь за другой; все каюты были пусты. Мысли начинали путаться в голове бедной Джэн. Где же ей еще искать? Охваченная все возраставшей тревогой за сына и мужа, она даже не почувствовала, как начал подрагивать весь корпус судна, и не обратила внимания на шум машины, пущенной в ход.

Еще одна каюта оставалась необследованной. Она приоткрыла дверь, но навстречу ей выскочил какой-то смуглый мужчина; грубо схватив ее за руку, он втащил ее в каюту. Перепуганная неожиданным насилием, Джэн Клейтон пронзительно вскрикнула, но в ту же минуту человек крепко зажал ей рот рукой.

– Когда мы отъедем от берега, дорогая моя, – сказал он, – можете кричать, сколько вашей душе будет угодно, а пока…

Леди Грейсток обернулась, чтобы взглянуть на бородатое лицо, близко наклонившееся к ней, и сейчас же с ужасом отпрянула: она узнала ненавистные черты человека, подлость которого ей не раз пришлось испытать на себе.

– Николай Роков! Мсье Тюран! – прошептала она, содрогаясь.

– Ваш покорный слуга и поклонник! – отвечал Роков, отвешивая низкий поклон.

– Мой сын? Где мой сын? – застонала она, не замечая его насмешливого тона. – Умоляю вас, отдайте мне сына, Роков, ведь вы же человек, в вас должна оставаться хоть капля жалости. Скажите мне, ради бога, скажите, где он? Если в вашей груди бьется сердце, не мучьте меня больше, отведите меня к моему ребенку.

– Вы должны беспрекословно повиноваться моим приказаниям, и тогда с ним ничего дурного не случится, – желчно проговорил Роков. – Вам не мешало бы помнить, сударыня, что вас никто не приглашал на судно и что бы ни случилось, извольте пенять на себя.

Он повернулся к ней спиной и быстро вышел из каюты, заперев за собою дверь на ключ.

После этого Джэн не пришлось видеть его в течение нескольких дней.

Дело в том, что Роков был плохим мореплавателем и не выносил морской качки, а между тем в первый же день поднялась такая большая волна, что он свалился на койку в сильнейшем приступе морской болезни.

Единственным посетителем леди Грейсток был в эти дни грязный швед, повар с «Кинкэда», который приносил ей пишу. Звали его Свэн Андерсен.

Это был тощий верзила, с длинными рыжими усами, с желтым, болезненным цветом лица, с черными ногтями на грязных заскорузлых пальцах. Один вид его отбивал всякий аппетит у несчастной женщины, когда он приносил ей в каюту пищу.

Его маленькие бесцветные глаза как-то странно бегали в узких щелках; во всей его наружности, в жестах, в кошачьей походке сквозила скрытность и какое-то смутное коварство. Засаленная веревка служила ему поясом; на поясе висел отвратительно-грязный передник, а за поясом всегда был длинный нож, еще усиливающий то отталкивающее впечатление, которое внушал этот субъект. Хотя нож являлся несомненной принадлежностью его профессии, но Джэн не могла отделаться от мысли, что это оружие, при малейшем поводе с ее стороны, могло быть пущено в ход совсем не для кулинарных целей.

Повар обращался с леди Грейсток с угрюмой молчаливостью; она же, напротив, постоянно встречала его приветливой улыбкой и не забывала благодарить за принесенную пищу, хотя большей частью ей приходилось выплескивать содержимое котелка в иллюминатор каюты.

В первые дни своего заточения – ужасные дни тревоги и одиночества – два вопроса неотступно сверлили ей мозг: жив ли ее муж и где ее ребенок? Что-то подсказывало ей в глубине души, что сын ее находится тут же на пароходе и что он жив. Но сохранили ли злодеи жизнь Тарзану? Самые мрачные предчувствия терзали ее…

Леди Грейсток знала о том, какую непримиримую, животную ненависть питал Роков к ее мужу и с каким вожделением он думал о мести. И ей казалось ясным, что злодей заманил Тарзана на пароход не иначе, как затем, чтобы удовлетворить свою жажду мести и навсегда покончить со своим врагом.

Тарзан в это время лежал в грязном трюме, не подозревая, что его жена находится так близко от него. Тот же долговязый швед, который навещал Джэн, приносил пищу и ему; Тарзан несколько раз пытался втянуть его в разговор, но все усилия оставались бесплодными. Как узнать у него, действительно ли Джэн находится на борту парохода? Но этот бестолковый верзила на все расспросы отвечал, варварски коверкая английский язык, неизменной фразой:

«Я тумай, ветер скоро туть сильно». И Тарзану пришлось волей-неволей отказаться от дальнейших попыток завязать с ним беседу.

Так прошло несколько недель. Несчастным пленникам они показались месяцами. В каком направлении шел пароход, куда их везли и что их ожидало? Все эти вопросы оставались без ответа…

За все время плавания «Кинкэд» остановился только один раз, очевидно, чтобы погрузить уголь; затем он сейчас же продолжил свой путь, и несчастным, тоскующим заключенным казалось, что этому плаванию не будет конца.

Однажды к Джэн Клейтон явился Роков; это был первый его визит с тех пор, как он запер ее в маленькой каюте. Он был весь желтый, осунувшийся после долгой морской болезни.

Войдя в каюту, он запер за собой дверь и немедленно приступил к делу: он предложил леди Грейсток выписать на его имя чек на довольно крупную сумму; он заявил ей, что она, наверное, не откажет ему в этой пустяковой просьбе, взамен чего гарантировал ей неприкосновенность и свободу и обещал доставить ее в Лондон.

Джэн серьезно его слушала.

– Я согласна, мсье Роков, – сказала она. – Я выплачу вам сумму вдвое больше этой, но при единственном условии, если вы высадите меня с мужем и сыном в какой-нибудь цивилизованной стране, – до тех пор вы не получите от меня ни гроша. Ни о каких других условиях я и слышать не хочу.

– Вы дадите мне чек сейчас же! – сказал Роков угрожающим тоном, – иначе ни вам, ни вашему мужу, ни ребенку больше не придется увидеть землю.

– Поступайте, как вам угодно, я чека не подпишу! – твердо сказала леди Грейсток. – Какая у меня гарантия, что вы, получив чек, не поступите с нами так, как вам заблагорассудится?

– Итак, вы отказываетесь исполнить мое требование? – желчно проговорил Роков, поворачиваясь к двери. – Ладно, пусть будет по-вашему; но помните, что жизнь вашего сына в моих руках, и если вы услышите его предсмертные стоны, знайте, что ваше упрямство и скупость – причина его смерти.

– Нет, нет, только не это! – воскликнула несчастная мать. – Вы не будете, вы не можете быть до такой степени жестоким!

– Не я жесток, а вы, сударыня! – возразил Роков спокойно. – Пустячной суммой денег вы можете спасти своему ребенку жизнь.

Разговор, как и следовало ожидать, окончился тем, что Джэн Клейтон выписала чек на требуемую сумму и передала его Николаю Рокову. Последний, получив то, чего добивался, немедленно покинул каюту с торжествующей улыбкой.

На другой день после этого разговора Тарзан услыхал над своей головой чьи-то шаги, а затем скрип открываемой крышки.

Он взглянул вверх и увидел просунувшуюся в светлое отверстие люка гнусную физиономию Павлова.

– Ну, вылезайте! – скомандовал тот. – Имейте в виду, что при малейшей попытке напасть на меня или на кого-либо другого из находящихся здесь, вы будете пристрелены, как бешеная собака.

Тарзан-обезьяна, не говоря ни слова, по звериному легко выпрыгнул на палубу. Он быстро оглянулся вокруг, щуря глаза от яркого дневного света. На почтительном расстоянии от него толпилось около десятка матросов, вооруженных винтовками и револьверами. Перед ним стоял Павлов.

Тарзан продолжал оглядываться, ища глазами Рокова; он не сомневался, что его враг должен быть на пароходе; но, к его удивлению, Рокова не было видно нигде.

– Лорд Грейсток! – торжественно обратился к нему Павлов. – В течение последних двух лет вы изволили беспрерывно совать нос в дела мистера Рокова, которые вас совершенно не касались. Вполне естественно, что ему пришлось принять меры для ограждения себя от вашего непрошенного вмешательства, и вам остается обвинять себя самого в тех несчастьях, которые обрушились на вас и на вашу семью. С другой стороны, вы не можете не понять, что такая экспедиция обошлась Рокову в немалую сумму денег, а так как вы являетесь единственным ее виновником, то он, естественно, ожидает от вас покрытия всех расходов по экспедиции. Я заявляю вам, лорд Грейсток, что только при условии выполнения справедливого требования мистера Рокова, вы можете оградить свою жену и ребенка от весьма неприятных последствий, а также сохранить свою жизнь и даже получить свободу.

– Сколько? – деловым тоном спросил Тарзан. И прибавил:

– Я прошу сказать, какую я могу получить гарантию, что вы выполните ваши обещания. У меня очень мало оснований доверять таким подлецам, как вы и мистер Роков.

Павлова всего передернуло при этих словах.

– Вы не в таких условиях, чтобы позволить себе бросать людям оскорбления, – сказал он, повышая голос. – Я отказываюсь дать вам иную гарантию, кроме моего слова, но зато у вас может быть полная гарантия, что мы сумеем быстро расправиться с вами, если вы сейчас же не подпишете требуемого чека. Если вы не совсем еще потеряли рассудок, вы можете понять, каким большим удовольствием было бы для нас отдать приказание этим молодцам пристрелить вас. И если мы сохраняем вам жизнь, то только потому, что придумали для вас другое наказание, и ваша смерть не входит в наши планы.

– Ответьте мне только на один вопрос, – сказал Тарзан угрюмо. – Находится ли мой сын на этом пароходе или нет?

– Его здесь нет! – ответил Павлов. – Ваш сын в полной безопасности в другом месте. Если вы сейчас же беспрекословно исполните наши справедливые требования, мы его не тронем. Если же ваше упрямство заставит нас разделаться с вами, нам придется прикончить и ребенка, потому что нам тогда незачем его держать. Вы видите, что вы можете спасти вашего сына от смерти, только сохранив свою жизнь, а сохранить свою жизнь вы можете не иначе, как подписав чек немедленно.

– Хорошо, я согласен, – сказал Тарзан после минуты раздумья.

Он слишком хорошо представил себе, что негодяи не остановятся перед исполнением своей угрозы. Было ясно, что, согласившись на их требования, он, быть может, сохранит жизнь ребенку.

Но в то же время он ни минуты не сомневался, что как только он подпишет чек, они убьют его.

Сознание его было ясным, мысли уверенны и спокойны. Он твердо решил умереть с достоинством и бороться до последней минуты. Он постарается задать им перед смертью – такой урок, какого они никогда не забудут, и уже наметил первой жертвой стоявшего перед ним Павлова. Он еще несколько раз огляделся кругом, сожалея, что не было на палубе Рокова.

Тарзан медленно вынул из кармана чековую книжку и автоматическое перо.

– Сколько? – спросил он спокойно.

Павлов назвал громадную сумму. Тарзан едва удержался от улыбки: алчность этих субъектов переходила всякие границы. Сумма была значительно больше того, что было у него на текущем счету, и он знал, что такой чек не будет оплачен банком. Он сделал вид, что колеблется, и начал торговаться, но Павлов неумолимо стоял на своем. Тарзану пришлось, в конце концов, выписать чек на всю сумму.

Когда он повернулся, чтобы передать Павлову бумажку, не имевшую ровно никакой цены, он случайно взглянул за борт «Кинкэда». К величайшему изумлению он увидел, что пароход находился недалеко от какого-то берега. Почти к самой воде подходили густые тропические джунгли, а позади виднелись гористые склоны, покрытые лесом.

Павлов заметил, с каким напряженным интересом вглядывался Тарзан в расстилавшуюся перед ним местность.

– Здесь вам придется высадиться! – сказал он.

Тарзан с недоверием посмотрел на Павлова. Он не мог себе представить, что его враги оставляют ему жизнь. Но зачем бы стали они его обманывать? Его мускулы, напрягшиеся для последней борьбы, постепенно разжимались.

Он думал, что видит перед собою берег Африки, и знал, что, если его здесь высадят, он сравнительно легко сумеет добраться до цивилизованных стран.

Павлов взял написанный чек.

– А теперь извольте скинуть одежду, – сказал он лорду Грейстоку, – она вам здесь не понадобится.

Тарзан медлил. Павлов молча кивнул в сторону вооруженных матросов. Тогда Тарзан начал медленно раздеваться.

Вслед за этим была спущена на воду шлюпка, и Тарзан, под сильной охраной, был отвезен на берег. Полчаса спустя, матросы вернулись на пароход. И пароход тотчас же двинулся в путь.

Тарзан стоял на узкой полосе отмели, собираясь прочесть записку, переданную ему на берегу одним из матросов. Вдруг до него донеслись какие-то крики с удалявшегося парохода; он невольно поднял голову и увидел на палубе человека, криками старавшегося обратить на себя его внимание.