Текст книги "Поток алмазов. Мелодия смерти"

Глава IV

У Лэмбера была в Сити контора, где он вел дело, но никто не знал, что за дело. На двери висела маленькая медная дощечка, гласившая:

И. ЛЭМБЕР

(отделение парижской конторы)

Он принимал посетителей, писал и получал письма и вдруг неожиданно исчез; никто не знал куда, хотя приписка «отделение парижской конторы» давала некоторое разъяснение.

Одни говорили, что он агент; это довольно неопределенное звание; можно было думать, что угодно; другие принимали его за финансиста, хотя многие являвшиеся к нему с самыми сногсшибательными планами за необходимым капиталом всегда очень сильно разочаровывались, когда слышали, что у него нет денег на такие сомнительные и детские затеи.

Но так как в Сити многие содержали конторы без видимой необходимости, то и дело Лэмбера не служило объектом всестороннего расследования.

Было лишь известно, что он когда-то финансировал экспедицию в Центральную Африку, и если это верно, то это было достаточным основанием содержать на Флер-Лев № 11Е деловую контору.

Многие также в свое время финансировали подобные экспедиции и также пооткрывали подобные конторы, годами поджидали обратного поступления вложенного капитала. Это было обыкновенным явлением в торговом мире.

У Лэмбера, однако, было дело, и дело весьма доходное. Среди своих банкиров он был известен как маклер серебра, другой же знал его как компаньона типографского дела фирмы Флингенштейн и Боррис; он был участником пароходной линии, которая благодаря кругосветным путешествиям заслужила незавидную славу; он был, если только правда то, что говорят, заинтересован в ста и одном предприятии, маленьком и большом, законном и сомнительном.

Он был владельцем двух беговых лошадей; лошадей, которые доставляли ему удовольствие, выигрывая, когда он на них садился, и, проигрывая, если он этого не делал.

Два дня спустя после поспешного отъезда Амбера он сидел в своей конторе.

Было время завтрака, и он медленно натягивал на руки перчатки. На лице его светилась улыбка, и в глазах отражалось довольство.

Секретарь его стоял в ожидании у письменного стола и механически сортировал пачки с банкнотами.

Лэмбер медленными шагами направился к тяжелой двери своего личного кабинета и остановился в нерешительности.

– Может быть, все-таки лучше написать сегодня вечером, – сказал он.

Секретарь кивнул, положил бумаги на стол и открыл блокнот.

– А может быть, не стоит, – как бы спрашивая самого себя, сказал снова Лэмбер. – Все же лучше, если я сделаю это сегодня. «Милостивый государь, – начал он, и секретарь злобно зацарапал пером. – Милостивый государь! Настоящим подтверждаю получение вашего письма относительно алмазных россыпей в Грет-Форрест. Точка. Я понимаю ваше… гм… ваше недовольство…»

– Нетерпение, – вставил секретарь.

– «Нетерпение! – подхватил хозяин. – Но дело подвигается. Точка. Что касается вашего желания записаться на дальнейший выпуск акций, запятая, то имею честь вам сообщить, что мои инспектора… тора…»

– …тор, – поправил секретарь.

– «Инспектор, – продолжал Лэмбер, – предупрежден предоставить вам преимущество в том случае, конечно, если наши…»

– Его, – снова вставил секретарь.

– «Его советники это одобрят. С совершенным почтением…»

Лэмбер закурил сигару.

– Ну как? – шутливо спросил он.

– Очень хорошо, сударь, – ответил секретарь, потирая руки, – выгодное дело для инспектора.

– Для меня, – возразил Лэмбер не смущаясь.

– Я же сказал: для инспектора, – повторил бледный секретарь и обрадовался своей хитрости.

Лэмбер был сегодня в хорошем расположении духа, секретарь воспользовался этим и сказал:

– Как раз относительно этого письма сегодня многие справлялись.

Лэмбер, снова направлявшийся к двери, круто повернулся.

– Что вы, черт возьми, хотите этим сказать, Грен? – спросил он, и все его хорошее настроение исчезло.

Секретарь почувствовал, что совершил оплошность, – это была очень деликатная тема. До известной точки Лэмбер ему доверял; он мог признаваться, что ему были известны дела Лэмбера, но только до этой известной точки.

– Да всё эта африканская история, – ответил секретарь.

Лэмбер стоял у двери с поникшей головой.

– Полагаю, что вы им сказали?..

– Я рассказал им обычную историю – что наш инспектор в настоящее время осматривает владение и что мы скоро от него получим известие. Один лишь – письмоводитель Букстедов – был нахальным, и я… – Он медлил.

– Да, ну и?..

– Он сказал, что мы, кажется, сами не знаем, где находятся алмазные россыпи.

Лэмбер принужденно улыбнулся.

– Смешно, – сказал он не очень искренне. – Как будто можно учредить общество алмазных россыпей, не зная, где они находятся, – абсурд, не так ли, Грен?

– Конечно, сэр, – подтвердил тот учтиво.

Лэмбер все еще стоял у двери.

– При проспекте ведь был приложен план, россыпь находится как раз на краю – Грет-Форрест – так, кажется, название?

Секретарь утвердительно кивнул головой.

– Служащий Букстедов, ха? – Лэмбер волновался.

Букстеды были лучшими и честнейшими адвокатами Лондона, и они его недолюбливали.

– Если Букстеды узнают… – он запнулся. – Я хочу сказать, если Букстеды полагают, что смогут у меня выманить возмещение своих…

И, не докончив фразы, он вышел.

Что может быть нелепее – учредить общество, которое посредством пространных объявлений сулит невероятные доходы; выманивать у спекулирующей публики деньги, а затем не быть в состоянии привести доказательства жизнеспособности этого предприятия. Если для эксплуатации алмазных россыпей что-нибудь требуется, то это прежде всего сама россыпь, но были основания предполагать, что таковой в распоряжении общества не имеется. Подозрительным было, например, то, что Лэмбер не мог указать места участка даже с точностью до ста миль; второе подозрение – и оно было особенно важно: Лэмбер не имел ни малейшего понятия о том, имеет ли он вообще права на этот участок, даже если бы он и знал, где он находится.

Но Лэмбер не принадлежал к тем энтузиастам, которые считают необходимым финансировать алмазные россыпи на солидных началах. Основой служил ему его оптимизм. Чтобы быть вполне откровенным, необходимо заметить, что алмазные россыпи Грет-Форрест были основаны Лэмбером в то время, когда его материальное положение было весьма и весьма плачевным; несмотря на его участие в многочисленных предприятиях, ему приходилось переживать времена финансового кризиса. Необходимо заметить, что он до тех пор не выпускал акций, пока он действительно знал, что существует сомнение в возможности отыскать россыпи.

Он умалчивал о том, что эти россыпи – воздушный замок, фантазия, ничем не доказанная, разве только планом, которым он также не обладал и никаким способом достать не мог. Он умолчал об этом также в витиеватых маленьких проспектах, которые распространялись им исключительно между такими лицами во всей Британии, которые с легкостью соглашались так удобно поместить свои капиталы. Лэмбер утверждал, что место россыпей определено и права на него приобретены. Проспект упоминал еще, но очень неопределенно, о существующих транспортных затруднениях, которые необходимо еще урегулировать, в самом конце следовал ученый и технический отчет находящегося на месте россыпей инженера о драгоценных камнях, «подземных сокровищах», с обычной в таких отчетах терминологией.

Бесполезно было бы доказывать, что у Лэмбера нет ни единого недостатка. На свете сравнительно мало очень дурных людей, но если проследить жизненный путь этого человека, то обязательно придешь к заключению, что доброго начала в этом человеке никогда не существовало.

Он сошел в вестибюль и вышел на улицу. В эту минуту на автомобиле подъехал Уайти.

– Ты мне нужен! – крикнул он.

Лэмбер сморщил лоб.

– У меня нет времени, – начал он.

– Идем обратно, – сказал Уайти и взял его под руку, – идем в контору; я тебе должен сообщить кое-что очень важное.

Толстяк нехотя пошел назад.

Секретарь Грен как раз обследовал личный ящик письменного стола своего хозяина, и когда на каменной лестнице послышались шаги, он с необыкновенной поспешностью и ловкостью запер ящик и сунул ключ в жилетный карман, чтобы не быть пойманным на месте преступления; и когда те входили, он был занят чтением заметок.

– Вы можете идти позавтракать и возвращайтесь через полчаса, мне нужно поговорить с мистером Уайти, – сказал Лэмбер и, когда секретарь закрыл за собой дверь, обратился к своему спутнику. – Ну,– спросил он.

Уайти выбрал себе лучшее кресло и удобно в нем развалился, положив ногу на ногу. Благодаря своему умственному превосходству он имел привычку чувствовать себя хозяином положения.

– Когда ты наконец перестанешь смеяться, как осел, и объяснишь, почему ты меня заставил отложить завтрак? – проворчал недовольно Лэмбер.

Уайти опустил ноги и выпрямился.

– Новость, Лэмбер! – Его поднятая рука должна была подтвердить важность сообщения. – Новость и идея одновременно, – сказал он. – Я видел Сеттонов.

Лэмбер кивнул головой. Смелость Уайти была для него всегда большой неожиданностью, но толстяк умел это скрывать.

Уайти был, по-видимому, сильно разочарован, что его новость не произвела должного впечатления.

– Ты, как видно, считаешь счастливый случай самым обыкновенным явлением, – проворчал он. – Я был у Сеттонов, Лэмбер, посетил их после истории у «Уайстлеров».

– Ты славный малый! Ну и?..

– Ну, – раздраженно заметил тот, – я говорил с мальчиком, он держал себя очень заносчиво и надменно, Лэмбер; сперва он ни за что не хотел со мной разговаривать; а его сестра – фу! – она была со мной, как лед, – сказал он серьезно, – она была со мной очень холодна; с ней говорить хуже, чем сидеть в леднике. Брр! – Его знобило.

– Ну и что с мальчиком?

Уайти лукаво улыбнулся.

– Он вспыльчив, раздражителен, много мнит о себе, но рассудителен. Он понял, что такое «Уайстлеры». Легче поймать дикую кошку, чем склонить его снова на свою сторону. В нем проснулись итонский ученик и оксфордский студент – ба! Ты, конечно, знаешь этот тон: «Мне очень жаль, но лучше бы наше знакомство никогда не состоялось – я сделал большую ошибку!.. Но прошу вас, прекратим этот разговор, прощайте. Вот дверь!»

Уайти не умел подражать, он только передал суть разговора.

– Но от меня не так-то легко отделаться – я остался непоколебимым; он открыл дверь, чтобы меня выпустить, а я любовался его геранями; он позвонил лакею, а я ему сказал, что не просил его об этом; он фыркал, скрежетал зубами, бегал по комнате; он не постеснялся даже высказать, какого он обо мне и о тебе мнения.

– Какого же он обо мне мнения? – спросил Лэмбер.

– Лучше я этого не скажу, – ответил Уайти, – не думаю, чтобы ты пришел от этого в восторг. Ты думаешь, он считает тебя джентльменом? Нет! Но не обижайся на такие ребячества. Он заявил, что ты, очевидно, мот самого скверного сорта.

– Что же ты ему ответил? – спросил Лэмбер, сморщив лоб.

– Я отрицал это, – возразил притворно Уайти, – не самого скверного сорта, сказал я; все же разговор кончился обещанием зайти сегодня после обеда сюда.

Лэмбер задумался и стал ходить по комнате.

– А какая от этого польза? – спросил он.

– Но послушай, послушай. Целое утро я для тебя мучаюсь, а ты спрашиваешь, какая от этого польза.

Уайти медленно встал и взял шляпу.

– Стой, – крикнул Лэмбер, – останься, я хочу знать дальнейшее. Ну, что же он в состоянии сделать?

– Послушай, Лэмбер, – Уайти бросил всякое притязание на любезность и почтительность и повернулся к нему ворчливо. – Этот ребенок может раздобыть план. Наши алмазные россыпи должны стать осязательнее, чем до сих пор, а то дело может принять плохой оборот, ты это прекрасно сам знаешь.

– Ну а предположим, он его не захочет дать?

– Вопрос не в том, захочет он его дать или нет; план не у него, а у его сестры. Ты должен помнить, что он сын своего отца. Где-нибудь в нем бурлит кровь искателя приключений; такого рода наследственность не вымирает. Посмотри на меня, мой отец был…

– Оставь это, – сказал невинно Лэмбер. – Куда ты метишь? Какое тебе дело до того, какая кровь течет в его жилах? Нам вот что важно: какой-то полоумный наместник нашел при его умирающем отце план, который он переслал сестре Сеттона.

Он вскочил, положил руки в карманы и высоко вытянул голову – привычка, выдававшая его волнение.

Несмотря на то что Уайти был у Лэмбера на посылках, то есть человеком на все руки, и материально от него зависел, все же легко можно было заметить, что Лэмбер его побаивался, и бывали моменты, когда он чувствовал превосходство Уайти, но не мог обходиться без него. Как раз такой момент наступил сейчас. Уайти распоряжался и направлял ход событий по-своему. Он пользовался невероятными выражениями. Чтобы пояснить свое мнение, Уайти строил предложения против всяких правил грамматики. Иногда это был просто неприкрытый разбойничий жаргон, подхваченный им в других странах, – в нем жил бродяга и космополит.

– Ты все равно что красный платок для быка, Лэмбер, – продолжал он злобно. – Люди тебя сторонятся; алмазную историю необходимо немедленно же урегулировать. Люди будут весьма недовольны, если узнают, что россыпи – миф; и они потребуют тогда разъяснения о деле с серебром и о типографии, они соединятся – сознаешь ты это? Ты был глупцом, когда выдумал эту алмазную историю. Это было единственное честное предприятие, которое ты когда-либо предпринимал, но ты его нечестно повел с самого начала. Если бы это было иначе, то Сеттон возвратился бы живым; но нет, тебе потребовался странный компас, так что россыпи-то он мог найти и сделать план, но лишь ты один мог их затем разыскать! О, ты чересчур умный дурак, но ты слишком натянул струну. Теперь слушай, – продолжал Уайти, – молодой Сеттон придет сегодня сюда, и ты должен быть с ним любезным; ты должен быть честным; ты должен пойти ему навстречу; должен вскочить со своего места и сказать: «Ах, это вы, Сеттон, дорогой друг, я вам открою все карты».

– Ты что, с ума сошел? – закричал на него Лэмбер. – Чтобы я…

– Открыл ему все карты, – повторил Уайти, медленно отчеканивая каждое слово, – твои собственные карты, Лэмбер; ты должен ему сказать: «Сын мой, давай объяснимся; дело в том…» и т. д. и т. п.

Что это было за «и т. д.», Уайти в последующие пять минут горячо и шумно разъяснил ему.

По истечении этих пяти минут появился Грен, и разговор внезапно оборвался.

– В три часа, – сказал внизу на лестнице Уайти. – Открывая карты, поступай умело, и ты вывернешься из этой грязной истории.

Лэмбер что-то промычал в ответ, и они расстались.

Это был совершенно другой Уайти, когда он явился в назначенный час. Это был любезный, почтительный, тихий человек, который ввел в контору И. Лэмбера молодого человека.

Фрэнсис Сеттон был красивым юношей, хотя кислая физиономия, которую он считал нужным строить, его уродовала.

Он был подавлен, так как чувствовал, что его хотят перехитрить и обмануть.

Ему было доказано, что если Лэмбер нуждался в его обществе, приглашал его к обеду, не раз брал с собой к «Уайстлерам», то не потому, что финансисту доставляет это удовольствие, и не потому, что Лэмбер знавал когда-то его отца, – а потому, что Лэмберу от него кое-что нужно.

Излишни комментарии, каким образом ему это было объяснено. Возможно, что самая милая, славная и нежная женщина, которая при всем своем очаровании все же только человек, сумела в известный момент чисто по-человечески с достаточной убедительностью вразумить своего сумасбродного брата.

Он вошел в кабинет Лэмбера с недовольным лицом. Лэмбер сидел за письменным столом, на котором была разбросана масса конторских книг и писем. Перед ним лежала раскрытая толстая счетная книга, а по сторонам рассортированные письма. Его секретарь с открытой записной книгой сидел подле.

Бросалась в глаза внушительная чековая книжка, и Лэмбер был действительно очень занят, когда Уайти доложил о приходе молодого человека.

– А, мистер Сеттон! – сказал он, весело улыбаясь и ответив на короткий поклон Сеттона. – Очень рад вас видеть у себя. Уайти, предложи удобное кресло мистеру Сеттону. Мне осталось закончить одно дело.

– Может быть, – облегченно заметил молодой человек, – мне после зайти?

– Только одну минуту, – извинился Лэмбер, – садитесь, пожалуйста. Грен, вы готовы?

– Да, сударь.

– «Милостивый государь, – диктовал Лэмбер, откинувшись на спинку кресла, – при сем препровождаем вам полугодовую ренту в сумме четырех тысяч шестисот двадцати пяти фунтов, семи шиллингов и четырех пенсов. Точка. Мы весьма сожалеем, что не можем вам представить акции нового выпуска; запись на новый выпуск в двадцать раз превысила наличность. С совершенным почтением…» и т. д. Написали?

– Да, сэр, – ответил неподвижный Грен.

«Возможно ли, чтобы это был тот аферист, которого так обстоятельно обрисовала моя сестра? – подумал молодой человек. – Неужели этот человек может опуститься до того, чтобы заманить меня в игорный притон с целью выиграть пару сот фунтов?»

– Пошлите Каутсу чек, на сколько? – спросил Лэмбер.

– На шесть тысяч, – ответил Грен наобум.

– И заплатите этот маленький счет Уэллсу – приблизительно четыреста… Эти маленькие счета на вино растут.

Последняя фраза была обращена к Сеттону, который участливо улыбнулся.

– Ну, теперь, кажется, все… – Лэмбер собрал бумаги. – О, здесь еще письмо от С.!

То, что он держал в руке, было в действительности счетом на вино, о котором он намекнул Грену.

– Напишите ему, что мне очень жаль, что я не могу с ним отправиться в Ковес, – я ненавижу чужие яхты. – Он с улыбкой обратился к молодому человеку: – К несчастью, я не могу себе больше, как в прежние годы, позволить собственной яхты…

Он откинулся на спинку кресла, когда за Греном закрылась дверь.

– Ну, господин Сеттон, мне бы хотелось поговорить с вами откровенно; вы не обидитесь, если Уайти будет присутствовать, не правда ли? Он в большинстве случаев мой доверенный.

– Я ни на чье присутствие не обижаюсь, – возразил молодой человек, хотя, очевидно, он себя чувствовал нехорошо, так как он точно не знал, какую цель преследовал Лэмбер.

– Мистер Сеттон, – начал Лэмбер медленно, – кажется, вы тогда были в школе, когда ваш отец отправился в Западную Африку?

– Я в это время держал экзамен в Оксфорд, – быстро ответил молодой человек.

Лэмбер кивнул головой.

– Вы ведь знаете, что я финансировал тогда эту злополучную экспедицию?

– Я слыхал, что вы были причастны к ней.

– Да, был, – сказал Лэмбер, – мне это, однако, стоило… но это к делу не относится. Ну вот, мистер Сеттон, буду с вами откровенен. У вас, наверное, такое впечатление, будто я искал вашего знакомства, преследуя какие-то иные цели. Не отрицайте. Это меня…

– Уязвило, – вставил молчавший Уайти.

– Да, больно уязвило. Я знаю человеческую натуру очень хорошо, мистер Сеттон, и, если кто обо мне плохого мнения, я это чувствую инстинктивно.

Необходимо заметить, что это ощущение исходило не столько из наблюдательности самого Лэмбера, сколько из информации, полученной им от Уайти.

– Мистер Сеттон, не буду отрицать, что я преследовал другие цели, ища вашего знакомства.

Лэмбер наклонился вперед, положил руки на колени и начал серьезно:

– Когда ваш отец…

– Бедный отец, – промычал Уайти.

– Когда ваш бедный отец умер, вам, или, вернее, вашей сестре, так как она была старшей, был послан план, карта, указывающая маршрут вашего отца. В прошлом году я случайно узнал о существовании этого плана и написал по этому поводу вашей сестре письмо.

– Насколько я понимаю, мистер Лэмбер, – ответил Сеттон, – вы после смерти отца даже не попытались нас разыскать; хотя вы и не были ни в какой мере ответственны за его судьбу, все же моя сестра полагает, что ваш долг был поинтересоваться, как обстоит дело с обеспечением оставшихся благодаря этой экспедиции сирот.

Этот стройный юноша с резко выраженным женственным лицом теперь разговаривал с такой уверенностью, будто ему уже давно знакомы все обстоятельства дела, о котором он говорил. И все же он до того утра, когда ему сестра не дала обстоятельное объяснение характера этого человека, не знал никаких подробностей, повлекших за собой смерть отца.

Пока он говорил, Лэмбер меланхолично покачивал головой, как бы отрицая возводимое на него обвинение.

– Нет, нет, нет, – сказал он, когда тот кончил, – вы не правы, мистер Сеттон, я тогда был болен; я знал, что вы все живете в хороших условиях.

– Гм! – кашлянул Уайти, и Лэмбер понял, что сделал ошибку.

– В самом деле, – сказал искренне Лэмбер. Он поскорее хотел покончить с этим делом, так как стал терять присутствие духа. – Я бы хотел наконец с этим покончить. Ваша сестра тогда нам отказала в плане, ну хорошо, мы с ней не спорим, мы не хотим также обращаться в судебные инстанции, мы говорим: «Хорошо, мы отказываемся от этого дела, хотя для меня это довольно серьезный вопрос, так как я учредил…»

– Так как ты намеревался учредить, – поправил его Уайти.

– Я хотел сказать, что на основании этого плана я хотел учредить общество; и все-таки я говорю, если молодая леди так думает, то мне очень жаль – я не могу ей быть дольше в тягость; но вот мне пришла мысль в голову! – Он драматически остановился. – Мне приходит в голову мысль – алмазные россыпи, на поиски которых отправился ваш отец, еще не открыты; даже с вашим планом, которому я, между прочим, не придаю никакого значения.

– Практически он имеет ценность только для владельца, – перебил его Уайти.

– Для другого он ценности не имеет, – согласился Лэмбер. – Даже с планом в руке мои россыпи не найдут, если отправятся их разыскивать. Для этого требуется…

– Пытливый ум, – заметил Уайти.

– Да, пытливый ум, который должен быть врожденным, лежать в крови у того, кто отправится на розыски. Мистер Сеттон, – Лэмбер тяжело поднялся, – если я говорил, что искал вашего знакомства с определенной целью, я говорил правду. Я хотел узнать, не достойны ли вы продолжать начатое вашим отцом дело? Мистер Сеттон, вы достойны! – он произнес это драматически, с ударением, и молодой человек покраснел от удовольствия.

Он был бы не человеком, если бы не поддался на эти слова. Ни душой, ни телом он не был похож на Сеттона-исследователя, на человека, участвовавшего во многих экспедициях, но он унаследовал от отца жажду знания, которая лежит в основе каждого такого предприятия.

В эту минуту все предостережения его сестры улетучились и были забыты. Картина, которую она обрисовала ему, исчезла из его памяти, и то, что он сейчас видел в Лэмбере, было: благодетель, заступник, деловой человек. Он видел теперь все яснее (так он говорил сам себе), без предрассудков (это он мог бы сказать сестре): это дело нужно обстоятельно взвесить и обдумать. Все прошлое, в котором он не знал лишений лишь благодаря почти материнской заботливости и самопожертвованию сестры, теперь было забыто.

– Я… я право не знаю, что мне сказать на это, – заикаясь, произнес он, – само собой понятно, я с удовольствием стал бы продолжать начатое отцом дело, с большим удовольствием, меня всегда влекло к такого рода рискованным предприятиям.

Возможности, которые ему открывались, захватили дух. Когда затем Лэмбер протянул ему руку, он с горячностью схватил ее и с благодарностью пожал – он, который явился сюда с твердым намерением прекратить знакомство.

– Он как масло, – заметил после его ухода Уайти, – держи его подальше от льда, и ты в нем можешь быть вполне уверен… Лед – это и есть затруднение.

Лэмбер с сомнением покачал головой.