Текст книги "В сетях аферистки"

Эдгар Уоллес
В СЕТЯХ АФЕРИСТКИ

Глава 1

– Она сирота, – растроганно сказал присяжный поверенный Колинг, питавший слабость к сиротам. Он слыл строгим, сдержанным, рассудительным адвокатом, который обычно предлагал своим клиентам покончить дело миром, считая, что судебные процессы не приносят выгоды.

Если бы даже убитый мог воскреснуть, прийти в контору мистера Колинга и сказать ему: «Я имею полное право привлечь к ответственности мистера Бинкса: он застрелил меня. Как вы думаете, стоит ли мне возбудить иск о возмещении ущерба?», – поверенный ответил бы: «Я в этом не уверен. Ведь можно привести факт в пользу Бинкса: вы обогатились за его счет, так как, по-видимому, где-то в вашем теле застряла пуля, несомненно, являющаяся собственностью ответчика. Трудно сказать определенно, как на это посмотрит суд. Послушайтесь моего совета – уполномочьте меня на ведение переговоров о сделке».

Но когда речь заходила о сиротах, мистер Колинг становился мягким, как воск. Он получил простое и строгое воспитание. По воскресеньям родители заставляли его читать благочестивые книги о сиротах, о добросердечных шарманщиках и в особенности о набожных девочках, ставших затем миссионерами в Африке и умерших там на руках крещеных туземцев.

– Сирота… – повторил поверенный, громко вздыхая.

– Она осиротела уже десять лет назад, – цинично возразил Вильям Кэткарт.

Мистер Колинг был маленький и лысый. Он любил поспать после обеда. Мистер Кэткарт, наоборот, был высокий, имел пышную шевелюру и не любил спать днем. И ненавидел сирот: из-за них всегда происходили споры о родителях, тяжбы о пунктах завещаний, и что хуже всего – переписка с опекунским судом. Кэткарт с удовольствием отгородился бы от них колючей проволокой.

– Такой странной сиротки я никогда не видел, – настаивал он. – По закону она еще считается ребенком, но имеет уже текущий банковский счет в сто тысяч фунтов. Поверьте – я не пролью из-за нее ни слезинки.

– Но все же она сирота! – Колинг вытер глаза. Он старался смягчить черствое сердце партнера. – Миссис Тедзерби подарила ей деньги еще при жизни… Тут нет ничего особенного. Если бы я подарил бедняжке шиллинг, фунт или даже тысячу фунтов, в этом не было бы ничего противозаконного или странного.

– Смотря при каких обстоятельствах.

– Миссис Тедзерби была чрезвычайно ленива. И хотя тетки обычно мало симпатизируют племянницам, она любила Диану. Это видно из ее завещания. Она оставила ей все…

– Но так и нечего было оставлять, – перебил его довольный этим обстоятельством Кэткарт.

– Вы смертельно ненавидите сирот! Там ничего не осталось из-за того, что она уже давно сделала Диану хозяйкой всего состояния, потому что не хотела обременять себя заботами… Тетка очень ее любила.

– Но миссис Тедзерби не должна была так воспитывать Диану. Еще в шестнадцать у девушки был страстный роман с каким-то студентом…

– Студентом-теологом! – защищался поверенный. – Не забудьте этого, Кэткарт! Когда девушка дарит свое сердце будущему священнику, дело выступает совсем в ином свете. Вот если бы это был медик…

– Тем хуже для теолога!

– Но в конце концов миссис Тедзерби из-за этого обратилась к нам, – с упреком заметил Колинг. – Она пришла сюда за советом.

– Попросту хотела узнать, какое наказание получила бы, если б выследила и убила проклятого мистера Демпси. Ведь она говорила, что натравливала на него собак…

– Демпси умер, – хрипло сказал Колинг, – еще восемь месяцев назад, после смерти достопочтенной миссис Тедзерби, я говорил о нем с Дианой. Спросил, затянулась ли ее душевная рана? Девочка ответила, что и не думает о нем.

– Бессердечная чертовка!

– Она ребенок, а в молодости такое быстро забывается…

В дверях появился письмоводитель.

– Мисс Диана Форд, – доложил он.

Владельцы нотариальной конторы Колинг и Кэткарт переглянулись.

– Просите!

– Вильям, будьте с ней повежливее, – попросил Колинг.

– Но будет ли она вежлива со мной? – Кэткарт беспокойно заерзал на стуле. – Бьюсь об заклад, она не слишком вежливая особа.

В дверях показалась красивая девушка. Щеки ее напоминали персики, и казалось, она внесла с собой аромат цветущих полей. Речь напоминала журчанье ручья среди лиственниц. Такова была Диана Форд.

Во время войны мистер Кэткарт служил в интендантстве армии, где приобрел своеобразный способ мышления. Он так определил для себя посетительницу:

Девушка. Стройна. Средний рост – одна штука.

Глаза: темно-синие, большие, более или менее невинные – две штуки.

Рот: красный, очень большой – одна штука.

Нос: прямой, правильный – одна штука.

Волосы: светло-золотистые. Целый комплект.

По такому описанию трудно было бы узнать Диану, как невозможно узнать человека по приметам, обозначенным в паспорте. В общем мистер Кэткарт констатировал, что девушка свежа и хороша собой.

Она импульсивно бросилась к Колингу и поцеловала его. Кэткарт невольно закрыл глаза, чтобы не видеть улыбки удовольствия на лице получившего предпочтение компаньона.

– С добрым утром, милый дядя! Здравствуйте, дядя Кэткарт!

– Здрасьте, – буркнул тот враждебно.

– Здрасьте, здрасьте!.. – передразнила она его. – Я пришла в таком прекрасном настроении и была так любезна с вами, что назвала дядей, а вы все равно сердитесь, – с упреком сказала девушка.

– Ладно, пусть будет «дядя», – пробормотал новоиспеченный родственник. – Было бы лучше, мисс Форд, если бы наша беседа протекала более официально.

– Слушаюсь, господин шеф, мистер Вильям Кэткарт, – Диана положила на стол шляпу. – Ах, дядя Колинг, я здесь больна! Я еду домой! Больше не могу жить в Австралии. Мне все надоело: город, люди, образ жизни… Умираю от скуки… Я еду домой!

– Домой?! – воскликнул пораженный поверенный. – Но, милая девочка, не хотите ли вы сказать, что отправляетесь обратно в Англию?

– Конечно! Мне очень хочется поехать туда! Я навещу своего кузена Гордона Сэльсбери.

– Он, должно быть, уже пожилой человек?

– Не знаю, – она равнодушно пожала плечами.

– Но он женат?

– Наверное. Он очень милый, а все милые люди женаты… о присутствующих, конечно, речь не идет.

Колинг был холостяком и мог от души посмеяться над шуткой. Кэткарт, женатый господин, кисло улыбнулся.

– Вы уже сообщили кузену о своем приезде? Он ничего не имеет против?

– Да… Он будет очень рад видеть меня.

– Всего двадцать лет от роду, – покачал головой Кэткарт. – По закону – еще ребенок. Прежде чем позволять ей отправиться в Англию, нужно было бы собрать сведения о мистере Сэльсбери, а, Колинг?

Последний умоляюще посмотрел на девушку. Никогда еще она не чувствовала себя такой осиротелой… как в эту минуту.

– Не будет ли лучше, если?.. – осторожно промолвил он.

Диана улыбнулась, ее глаза сияли, маленькие белые зубки блестели.

– Я уже осмотрела каюту, она очень красивая. Стены обиты шелком. Посредине удобная изящная постель из латуни… так что я могу выпасть из нее с двух сторон… У меня будет отдельная ванная комната.

Кэткарт почувствовал, что настало время употребить свой авторитет.

– Боюсь, что не дам согласия на вашу поездку, мисс, – спокойно заявил он.

– Почему? – она откинула голову назад и удивленно посмотрела на него.

– Потому что вы – несовершеннолетняя. По законам нашей страны вы – ребенок, и мы с Колингом – ваши опекуны. Я вам в отцы гожусь…

– И в дедушки тоже! Но разве дело в возрасте? Он не играет роли, если сердце осталось по-прежнему юным.

– Совершенно верно, – подтвердил Колинг, сердце которого было именно таким.

– Все эти рассуждения ни к чему. Вы не должны ехать, – решительно заявил Кэткарт. – Я не хотел бы добиваться по этому поводу судебного решения.

– Обождите минутку, вы, гроза всех молодых существ! – Диана, недолго думая, убрала со стула несколько томов юридических книг и кипу актовых бумаг и уселась на освободившееся место. Она сделала серьезное лицо. – Мои познания в законах весьма поверхностны. Я провела свою молодость в полях Кэр-Кэр. Но несмотря на то, что я лишь необразованная сирота…

Мистер Колинг вздохнул.

– …но все же известно, что никакой юрист не может выступать перед судом, не имея полномочий от клиента.

Мистер Кэткарт пожал плечами.

– Если так, вся ответственность ляжет на вас.

– Но ведь опекунский суд тоже не может отвечать за мои поступки, – Диана подошла к адвокату. – Дядя Кэткарт! Я надеюсь, что мы расстанемся друзьями. Я каждый вечер молюсь за вас…

– Поступайте, как вам угодно. Я не могу посадить на молодые плечи умную старую голову. Будь по-вашему! Поживем – увидим!

…Колинг обедал с девушкой в ресторане.

– Что представляет собой этот Сэльсбери?

– Ах, это чудесный человек, – мечтательно ответила она, – он победил в университетских соревнованиях по гребле. Я влюблена в него всей душой.

Колинг с ужасом взглянул на нее.

– Он… тоже влюблен в вас? – спросил поверенный, едва переводя дыхание.

Диана улыбнулась, вынула из ридикюля зеркальце и напудрила лицо.

– Он волей-неволей влюбится в меня, – сказала она нежным голосом.

Глава 2

Мистер Гордон Сэльсбери считал себя эстетом и одним из тех немногих смертных, которые одарены умением видеть то, что недоступно другим.

Он жил в центральной части Лондона. Его профессия находилась в полном противоречии с его духовной организацией – он занимал пост генерального представителя одного из самых крупных страховых обществ и был прекрасно обеспечен. Часто, сидя у роскошного камина с серебряной решеткой, мистер Гордон размышлял о превратностях судьбы, уделившей ему такую пошлую деятельность. Тогда как другие в погоне за наслаждениями довольствовались жизненными благами, он был погружен в мир духовных интересов и чувствовал себя поставленным над окружающими с их мерзкой борьбой за существование, человеком, благодаря своей одаренности, подобным одинокой скале над туманными лощинами, среди покрытых снегом горных вершин. Больше всего удивляло мистера Сэльсбери то, что он мог спуститься с высот своей духовности на арену жизни, бороться с материалистами, побеждать их и даже вырывать из их крепко стиснутых кулаков немалые суммы грязных денег…

– Нет, Третнер, завтра после обеда меня не будет дома. Скажите мистеру Роберту, что он найдет меня в конторе.

Слуга почтительно поклонился и опять направился к телефону.

– Алло, сэр! Мистера Сэльсбери завтра не будет дома.

Роберт-Боб Сэльсбери был крайне раздосадован.

– Скажите ему, что он обещал сыграть партию в бридж со мной и моими приятелями. Попросите его, пожалуйста, к телефону!

Гордон неохотно поднялся со своего мягкого стула и незаметно для слуги зевнул.

– Алло… Да, да, знаю, – сказал он усталым голосом, – но я вспомнил, что уже условился встретиться с другом. Милый мой, постарайтесь скоротать время где-нибудь в другом месте… Да… Что ты вдруг рассказываешь мне о старом Мендельсоне?.. Ах, это нелепость!.. Я ничем не могу тебе помочь, ты должен подыскать другого партнера… Завтра после обеда у меня уйма работы… Я не говорю по телефону о коммерческих делах. До свидания!

Мистер Гордон вернулся в свой кабинет. В прежние годы он был спортсменом и внес свою лепту в победу Кэмбриджа на университетских состязаниях. Два скрещенных весла над камином свидетельствовали о его прежних успехах. Теперь он однако неохотно вспоминал о тех днях, когда отдавал дань грубой силе. Когда-то Гордон был необычайно жизнерадостным и веселым студентом. Особенно он любил проказы вроде кражи полицейских касок и поездок на велосипеде по запрещенным дорожкам. Студенческий суд не раз налагал на него штрафы. Никто не поверил бы этому, если бы увидел его, спокойного и уравновешенного, в рабочем кабинете. Мистер Гордон был высок ростом и сложен, как Аполлон из Бельведера, отличался очень белой кожей и имел широкий лоб мыслителя. Короткие бакенбарды менее всего подходили к его лицу.

Мистера Сэльсбери можно было принять за ученого или композитора, известного танцора или киноартиста.

– Третнер!

– Да, сэр!

Слуга почтительно, с напряженным вниманием, ждал распоряжений. Гордон медленно поднял голову и посмотрел на него в упор.

– Сегодня я случайно заметил, что вы целовали горничную. Вы ведь женаты, и на вас лежат обязательства, от которых нельзя просто так отмахнуться. Элеонора очень податливая девушка и в таком возрасте, когда быстро влюбляются. Абсолютно недопустимо искалечить жизнь молодой девушке, вызвав в ней безответную страсть. Затем, я так же страдаю из-за этого; утром Элеонора не подала мне вовремя воды для бритья. Чтобы этого больше не повторилось, слышите?

– Слушаю, сэр!

Подобные новости быстро распространяются среди слуг и становятся главной темой пересудов. Слова мистера Гордона каким-то телепатическим путем передались в людскую.

Элеонора – высокая, миловидная девушка с бледным лицом, сверкающими глазами и черными бровями, подкрашивала губы перед зеркалом. Вдруг, прервав это важное занятие, она с негодованием сказала:

– Только потому что он такой холодный и надменный Антоний из Падуа, – он может думать, что у нас нет человеческих чувств. Бедная, холоднокровная рыба! Уж я найду повод заявить ему, что не терплю, когда обо мне так отзываются, вредят моей репутации. Ах, этот пройдоха, проныра, шпион!

– А кто же такой Антоний из Падуа? – спросил Третнер.

– Святой, искушаемый женщинами и вышедший победителем из испытания, – ответила Элеонора. Она втайне не преминула бы сыграть роль искусительницы.

– Но кто же искушал мистера Сэльсбери? – раздраженно спросил слуга.

– Никто. Только не подумайте, что это была я. Хотела бы я посмотреть, как он посмел бы прикоснуться ко мне… он бы меня попомнил.

– Настолько он никогда не может забыться, – заметил Третнер.

Элеонора задорно откинула голову назад.

– Ах, я знаю. – Она взглянула на полнотелую кухарку. – Спросите у нее.

– Боже мой, миссис Мэйджлесарк, он ведь не забылся настолько, чтобы вас?.. – спросил слуга вне себя от ужаса.

К счастью, миссис Мэйджлесарк была непонятливой.

– Да, я его тоже видела, – сказала она.

Но Элеонора прервала ее, так как сама хотела рассказать эту историю.

– Мы с кухаркой сидели в прошлое воскресенье на крыше автобуса и…

– В Найтбридже! – Толстуха не удержалась, чтобы не вмешаться.

– Не перебивайте, миссис! Мы беседовали и смеялись, как вдруг она сказала: «Взгляните, вот наш достопочтенный сэр».

– Неправда! Я сказала: «Смотри, лицо этого господина точь-в-точь, как у нашего хозяина», – поправила миссис Мэйджлесарк.

– Но это был действительно он, – продолжала Элеонора. – Подумайте только, рядом с ним сидела стройная высокая девушка в черном… он гладил ее руку!

– Но не просто так… на улице? – недоверчиво спросил Третнер.

– Конечно, нет. Они сидели в авто. Сверху было хорошо видно, что там происходило.

– Она была красива? – заинтересовался Третнер.

– Право, не знаю. Многие назвали бы ее красавицей. Я… Скажите, миссис, она была хороша?

Миссис Мэйджлесарк – пожилая, а потому снисходительная к женской красоте, сказала, что дама мистера Гордона была красива.

– Гм… Он держал ее руку и гладил? – задумался Третнер. – Это ведь была не миссис Ван Ойн?

– Кто это?

– Американка, по имени Элойз. Очень красива и хорошо одевается. Обычно ходит в черном платье и в шляпе с райской птицей. Хозяин дважды приглашал ее к чаю.

– Да, да! Она была в шляпе с перьями райской птицы, – разом пропели горничная и кухарка.

– Если так, это была она. Но ничего предосудительного тут нет… она образованная и начитанная дама. Когда была здесь в последний раз, беседовала с нашим достопочтенным сэром о сущности личности «я». Я лишь урывками слыхал их беседу, но и то немногое, что мне удалось подслушать, было непостижимо.

Слова Третнера произвели на Элеонору огромное впечатление.

– Вот как? Удивительно! А я считала вас таким умным, – заметила она.

Мистер Сэльсбери мог говорить на любую тему. В беседах и философских дискуссиях с миссис Элойз Ван Ойн он показал себя блестящим аналитиком, подвергая исследованию все – начиная с кофейного деревца и кончая высшей метафизикой. Обычно вел разговор и задавал тему Гордон, но миссис Элойз не пропускала ни слова, и он верил, что собеседница понимает логическую цепочку его рассуждений.

В полдень они сидели в многолюдной гостиной отеля «Кобург».

– Я давно собирался сказать вам нечто очень важное, дорогая миссис Элойз. – Звучный голос Гордона стал таинственным и низким. – Просто не верится, что мы знакомы всего один месяц. Но мы уже встречались давным-давно, в отдаленные времена, тысячу лет тому назад – в храме Атланты, где суровые длиннобородые жрецы в белых плащах произносили магические заклинания. Вы были тогда знатной дамой, а я всего лишь презренным гладиатором. Я более чем уверен, что гладиаторская борьба на аренах Рима и цирковые игры позднейших императоров не были новостью, а происходили еще в древности. Не могли ли остатки погибшей Атлантиды способствовать расцвету культуры этрусков?

Элойз глядела на него как зачарованная.

– Какая блестящая идея – сопоставить две этих культуры! – Восхищенный взгляд однако мало соответствовал ее истинным мыслям.

– Самое лучшее в нашей дружбе то, что она не имеет ничего общего с грубым материальным миром, – сказал Гордон.

– Что вы хотите этим сказать?

Она наклонилась к нему и тем самым невольно напомнила ему Третнера… Неприятное сопоставление!

– Я думаю… – он снял крошку пирожного с брюк, – мы никогда не оскверним наш союз чувственной любовью.

– Ого! – Элойз Ван Ойн откинулась на спинку стула. – Совершенно верно, сэр! – она произнесла эти слова сладким, приятным голосом и с таким удовлетворенным видом, что обманула бы кого угодно, даже человека, душа которого была созвучна ее душе.

– Полная гармония симпатий и родство душ могут преодолеть все чувственные впечатления, даже если они необычайно сильны.

Миссис Ван Ойн посмотрела на него с нежной улыбкой. Она всегда поступала так, когда не вполне понимала смысл речей собеседника, в особенности, когда он парил в высотах духовности.

– Душа – самое возвышенное и красивое что есть на свете, – заметила Элойз, якобы погруженная в размышления. – Большинство людей слишком бесчувственны, чтобы понять это. К сожалению, никто не поймет наших отношений. Ведь обычно человек не может раскрыть свою душу и показать свое внутреннее «я». Мы вынуждены инстинктивно сторониться людей, всецело погрязших в мире материального благополучия.

Она глубоко вздохнула, будто испытала уже много горя в жизни, и ее нежная душа была изранена грубым вторжением из внешнего мира. Элойз по некоторым признакам пыталась понять, раскрыл ли Гордон свое «я» и зазвучала ли в его душе чарующая музыка любви. Она боялась пробуждения его души, ибо до сих пор трудно было вернуть его из царства безмерной духовности в мир грубой действительности.

– Гордон, вы уже не раз говорили о вашей двоюродной сестре в Австралии, – быстро сказала Элойз, стараясь придать беседе более земной характер. – Она, несомненно, очень интересная особа. Расскажите мне о ней побольше. Я охотно слушаю ваши рассказы о родных. Они мне очень симпатичны; все, что так или иначе связано с вами, привлекает меня. – Она дотронулась до его колена.

Никакая другая женщина не посмела бы этого сделать… Он тотчас позвал бы полицию. Но Элойз! Он дружески прикрыл ее руку своей.

– Я мало о ней знаю. Мне известно только, что у нее был ужасный роман с неким Демпси. Теперь, по-видимому, она живет нормально. Я всегда отчасти интересовался ее судьбой, писал ей письма, давал хорошие советы и посылал полезные книги. Я придерживаюсь того мнения, что молодая девушка скорее послушается совета мужчины, чем женщины. Когда, собственно, мы говорили о ней? Ах, да, вспомнил: во время последней встречи в моем доме… Мы беседовали о сути собственного «я».

– А какой у нее цвет лица – светлый или смуглый? – этим вопросом Элойз быстро и остроумно оградила себя от метафизики.

– К сожалению, не знаю. Незадолго до смерти моя тетя писала, что Диана забыла Демпси, но все же хотела бы иметь его фотокарточку… Демпси уже тоже успел умереть. Вам не приходило на ум, как странны взаимоотношения между жизнью и смертью?

– Бедная девушка! Я отдала бы многое, лишь бы хоть раз увидеть ее.

Гордон покачал головой и любезно улыбнулся.

– Не думаю, что это когда-нибудь произойдет.

Глава 3

Чейнэл Гарден – одна из тех незаметных улиц, которые нельзя отыскать без помощи жителей близлежащего района. Лишь полисмены знали, где она находится.

Мистер Гордон проживал там в угловом доме с садом, из-за чего, по-видимому, она и называлась «Гарден», так как других садов на улице не было. Да и он, собственно, не заслуживал такого названия, ибо был совсем невелик, Дом – последний по левой стороне, считая с Брок-стрит – был из красного кирпича. Окна большого рабочего кабинета Гордона пестрели разноцветным стеклом и походили на церковные.

В это святилище никто не смел заходить без особого приглашения хозяина. Тяжелая дубовая дверь была обита толстой материей, чтобы ни один звук не проникал внутрь в то время, как мистер Гордон изучал «Экономист» и «Страховое обозрение». С утра он читал «Таймс», но вечер посвящал социологическим наукам. Ницше был его любимым автором, и перед сном он брался за «Генеалогию морали».

Гордон вышел из авто, заплатил по таксе и дал шоферу десять процентов чаевых, что было им уже заранее высчитано с величайшей точностью (иногда, правда, он несколько ошибался, большей частью, в свою пользу). Он медленно поднялся по лестнице и открыл дверь. Это было частью ежедневного ритуала. Третнер взял его шляпу, палку и перчатки.

Гордон по обыкновению спросил:

– Есть для меня письма?

– Да, сэр, – как обычно ответил Третнер. – И… – он поперхнулся.

Но мистер Сэльсбери уже заметил четыре больших чемодана, занимавших почти всю прихожую.

– Что это означает? – спросил он пораженный.

– Сегодня после полудня приехала молодая барышня, сэр! – У слуги перехватило дыхание.

– Приехала… молодая барышня? – Какая барышня?

– Мисс Диана Форд, сэр!

Гордон наморщил лоб. Он где-то слышал это имя в связи с какими-то обстоятельствами. Форд… Форд… знакомая фамилия.

– Ага! Мисс Диана Форд из Австралии!

Его двоюродная сестра! Мистер Гордон снисходительно кивнул головой. Все Сэльсбери всегда были вежливыми людьми, и чувство гостеприимства в нем еще не заглохло.

– Передайте мисс Форд, что я вернулся и буду рад видеть ее в моем рабочем кабинете.

Лицо Третнера передернулось.

– Она уже там! Я предупредил ее, что никто не смеет заходить туда без вашего разрешения, но он не послушалась.

Гордон был недоволен. Хозяину всегда неприятно, когда его лишают возможности проявить свое гостеприимство и воспринимают его как право, а не как милость. Но мистер Сэльсбери не подал вида и только улыбнулся.

– Вот как? Мисс Форд приехала из Австралии и нельзя ожидать, чтобы она сразу освоилась с нашими правилами. Я сам пойду к ней.

Он постучал в дверь кабинета. Послышался голос: «Войдите!»

– Очень рад видеть тебя, дорогая кузина!

Он поискал ее взглядом, но не мог найти, пока из-за кресла у камина не высунулась белая ручка.

– Подойди поближе, Гордон!

Диана подскочила и бросилась ему навстречу.

Она была в шелковых чулках, так как сняла для удобства ботинки, и выглядела еще меньше, чем всегда. Гордон считал ее красивой и относился к ней так, как мог бы относиться к милому котенку. Появление Дианы забавляло его.

– Итак, моя милая барышня, – сказал он покровительственным тоном, – значит – мы приехали, не правда ли? Как ты себя чувствовала на пароходе?

– Ты уже женат? – спросила она, затаив дыхание.

– Нет! Я старый, убежденный холостяк.

– Ого! – Диана облегченно вздохнула. – В поездке я все время беспокоилась об этом… Ты еще не поцеловал меня, братец?

Гордон был далек от мысли поцеловать ее. Это казалось ему столь же невозможным, как если бы ему предложили стукнуть девушку по голове книгой, которую он держал в руках. Но все Сэльсбери были хорошо воспитаны и вежливы: он превозмог себя и мельком коснулся губами ее щеки.

– Садись, милая Диана… Я прикажу подать тебе чаю. Мне жаль, что тебе пришлось меня дожидаться. Где ты остановилась?

Она удивленно посмотрела на него.

– Здесь, – невозмутимо ответила девушка.

Гордон не понял ее.

– Я спрашиваю, в каком отеле ты остановилась… где будешь ночевать?

– Я тебе, милый Гордон, уже сказала… Здесь, – ответила Диана, улыбаясь.

Мистер Сэльсбери не терял присутствия духа даже в самые критические моменты. Однажды на борту гибнувшего на канале парохода Гордон вел со своим коллегой из Кэмбриджа дискуссию об электронной теории. Дважды он защищался от нападения грабителей и не раз произносил речи на общественных собраниях без предварительной подготовки.

– Ты хочешь сказать, милая, что намерена погостить у меня некоторое время? Я был бы рад этому, но, к сожалению, не могу предоставить тебе убежища, так как я холостяк, и в доме нет женщины, за исключением прислуги.

Он произнес это весьма любезным тоном: его мотив был очень логичным и поведение – более чем корректным.

– В доме нужна женщина… Я приехала как раз кстати, – невозмутимо сказала Диана.

Гордон подавил вздох. Положение было довольно затруднительным. Другие мужчины потеряли бы голову или терпение. Некоторые стали бы грубить.

– Конечно, я буду рад, если проведешь у меня несколько дней, – натянуто улыбнулся он. – Позвони, чтобы доставили твой багаж…

Диана не ответила: она без стеснения стала обувать ботинки.

– Я только что восхищалась твоими веслами. Ты ведь тогда участвовал в больших состязаниях Кэмбриджа и взял приз… Ах, как великолепно!

– Да… гм… да, – Гордон не особенно гордился своими прежними спортивными успехами. – Гм… Не позвонить ли мне по телефону?

– Кому? – невинно спросила она.

– Даме, которая тебя сопровождала…

– Ах, не будь таким старомодным! Я приехала одна… Совершенно одна. Я даже не развлекалась, как все пассажиры, которые коротали время, играя на палубе в разные игры. Только скучала среди них. Интеллектуальная барышня не может иметь ничего общего с людьми, увлекающимися метанием диска и другими примитивными вещами.

Гордон уселся на стул. Он был одним из тех мужчин, которые не теряют самообладания и быстро становятся хозяевами положения. Большие познания и мужественность дают им такое превосходство, что они находят выход из самого отчаянного положения. В нем взяли верх родственные чувства, и он принял отеческий вид.

– Я говорю с тобой теперь как отец, как дядя или как благоразумный кузен. Ты молодая девушка, и кто-нибудь должен обратить твое внимание на то, что для тебя недопустимо остаться в качестве гостьи в доме холостяка.

Диана заложила руки за спину и невозмутимо смотрела ему в глаза.

– А я должна тебе заявить, что не только допустимо, но я твердо решила остаться в этом доме. Ведь я, наконец, не виновата в том, что ты холостяк. С правовой точки зрения ты должен был быть женатым! Просто неестественно жить одному в таком большом доме! Я останусь здесь и по возможности буду вести твое хозяйство. Ты должен мне сказать, что тебе подавать к завтраку. Я люблю мелоны и маисовые пирожки с маленькими ломтиками жареной ветчины. И прожаренные почки по-французски… Ты любишь вафли? Я обожаю. В Австралии у нас был японский повар, который умел их превосходно готовить. Другое чудесное блюдо к завтраку – печеные томаты с измельченной печенью…

– Диана, – серьезно сказал Гордон, – не огорчай меня. Ты ни под каким видом не можешь оставаться здесь. Милая моя девочка, я должен считаться с твоей хорошей репутацией. Пройдут годы, и ты поймешь, как наивен был твой поступок… то есть, твое необдуманное предложение. Я позвоню в отель «Лэридж» и закажу для тебя хорошенькую комнатку.

Он хотел подняться, но Диана положила ему руки на плечи и не позволила этого сделать. Она оказалась на удивление сильной.

– Не будем спорить, дорогой Гордон. У тебя есть только один способ удалить меня из этого дома – позвать полисмена, чтобы он вышвырнул меня за порог. Но ни один полисмен не справится со мной. В моем ридикюле лежит револьвер… никто не посмеет прикоснуться ко мне, так как я немедленно буду стрелять.

Хозяин испуганно посмотрел на нее: девушка встретила его взгляд со спокойной уверенностью. Она вбила себе в голову мысль жить у него в доме; Гордон понял это. Подумав немного, он пришел к заключению, что Диана осуществляет один из принципов Ницше, который в своих философских трудах говорит о «сверхчеловеке», о людях сильной воли.

– Тогда мне остается лишь одно, – сказал Гордон серьезно и подчеркнуто. – Я уйду из этого дома: оставлю тебя здесь и сниму для себя комнату в ближайшем отеле.

– Ты этого не сделаешь! Если же ты несмотря ни на что уйдешь отсюда, я помещу во всех газетах объявление:

«Внимание! Мистер Гордон Сэльсбери ушел в пятницу из дому и до сих пор не вернулся… Он высокого роста, хорошо сложен, цвет лица – свежий. Наружность – приятная, безупречная. Знающих что-либо о нем просят сообщить…»

Гордон закусил губу. Окружающая жизнь была мрачна, сера, но ничто не было ему так ненавистно, как обычная пресса.

– Подождем несколько дней: быть может, ты образумишься и хорошо все обдумаешь, – сказал он охрипшим голосом. – Я убежден, ты придешь к заключению, что совершила ошибку.

Диана села за письменный стол, взяла перо и вырвала листок из блокнота.

– Ладно, значит мы договорились. А теперь скажи мне, что ты любишь есть на завтрак?..