Текст книги "Первый класс элементарной школы под душем"

Эдмондо де Амичис
Первый класс элементарной школы под душем

– Пойдите посмотреть, – сказали мне: – и вы вынесете оттуда такое впечатление, точно сами побывали под свежим душем. – Это смелое сравнение побудило меня окончательно решиться.

Одна городская школа в Турине, может быть самая лучшая в Италии, и одна в Милане, сколько мне известно, единственные в настоящее время школы в Италии, где устроены души для учеников. В начале несколько матерей противилось этому нововведению: одни – бедняжки – стыдились выставлять на показ свою нищету и недостаток детского белья, другие протестовали из боязни тысячи болезней. Но первые примирились, потому что школьное Попечительство снабдило наиболее бедных рубашками, а вторые тоже замолчали, когда увидели с какою массою предосторожностей поливались надежды родины, так что теперь весьма редко встречаются матери, которые прибегают к свидетельствам врача, чтобы освободить своих детей от городского обливания.

Я отправился посмотреть на «первый класс», который шел брать душ, разделившись на две партии, человек по пятнадцать ребят в каждой, в возрасте от шести до семи лет.

Когда я пришел, они были уже в раздевальне и сидели на двух рядах укрепленных стульев по пятнадцать человек с каждой стороны большой перегородки; по бокам каждого стула были стенки, с вешалкой наверху, на которой висела чистая простыня. Они раздевались, соответственно предписанию, прилично, внимательно следя за тем, чтобы не снять рубашку прежде, чем одеть костюм; этот гиперболический галлицизм означал некоторое подобие серого передничка, который покрывал бедра и завязывался сзади на пояснице. Как только, какой-нибудь ротозей собирался нарушить порядок действий, голос помощника, швейцара, учительницы или начальницы тотчас же призывал его к целомудренному исполнению правил. Раздеванье шло медленно, отчасти из за неопытности ручонок, отчасти из за нетерпения, блестевшего в глазах всех детей. Но приятное впечатление получалось не столько от веселых рожиц, сколько от крошечных предметов туалета, падавших один на другой: курточек и рубашонок, как у марионеток, капельных штанишек, крошечных подтяжек и всевозможных других предметов, сделанных из обносков и остатков; все это были изобретения и спешная работа бедных матерей, у которых недостает времени и материала. По мере того, как платье падало, казалось, что тельца делались еще меньше; в этом возрасте дети еще представляют из себя нечто в платье, но все это только перья: когда они падают, то не остается больше ничего. Только головы казались сразу выросшими на худеньких шейках, похожих на стебельки, слишком тонкие для поддержания бутонов; и несоответствие всех этих темных и белокурых головок с туловищем и конечностями было как бы образом непосильного для их физических сил умственного труда, к которому неразумное общество принуждает детей. В конце концов первые пятнадцать были готовы, завернуты в простыни и выстроены в ряд; начальник эскадрона, белокурый малыш скомандовал голубиным голоском:

– Правый фланг, вперед! – и дети двинулись вереницею по направлению к «комнате, где идет дождь» Это прелестное выражение украдено у одного ребенка.

Невозможно представить себе более оригинальной и милой картинки, чем это шествие маленьких карикатур на римских сенаторов, более резкий контраст, чем между этими смеющимися личиками и величием белых мантий со шлейфом или более веселый маскарад, служащий пародией на процессии привидений из романтичных баллад. Но словами этого невозможно описать. Только художник с чуткою душою мог бы передать кистью всю прелесть этих пятнадцати шествующих простынешь, слегка надутых воздухом, из которых выглядывают пятнадцать остриженных или кудрявых головок и под которыми, кажется, никак не может скрываться человеческое тело. Это такая сценка, которая вызывает всегда улыбку даже на лицах тех, кто привык видеть ее, и в этой улыбке блестит чувство любви и нежной симпатии к детям.

Вот они в комнате с душем выстроены вдоль стен в трех шагах расстояния один от другого; каждый стоит под краном, из которого должен политься на него теплый дождь. Начальник отряда командует: – Кладите простыни. – Приказание исполнено. – Шаг вперед. Грудь под душ…

Но кто мог бы обратить в первый момент внимание на веселую сторону зрелища? Душа взволнована при виде этой чистой и священной наготы детства, в которой более, чем в чем-нибудь другом выражается слабость и потребность в покровительстве и любви; взгляд. останавливается с состраданием на бедных худеньких телах, говорящих о недостаточном или нездоровом питании и о преждевременном домашнем труде; мысль обращается с грустью к причинам наследственных несовершенств и физических недостатков, к хрупкости этих маленьких существ, к тяжелой нищете, которая запускает их, к грубой злости, которая бьет их, и контраст между видимым предпочтением и несправедливостью природы и судьбы заставляет сердце сжиматься еще сильнее при этом непривычном зрелище, чем при виде разницы в платье, к которой наш глаз уже привык…

Но ум не может сосредоточиться на этих мыслях при виде веселости, выражающейся у всех на один лад. Под мелким дождиком, обрызгивающим выпяченные вперед груди, согнутые спины и поднятые кверху руки, звучат возгласы, сдержанный смех, пыхтенье, звонкие голоса, которые кажутся журчанием фонтанов и водопадиков из других скрытых где-то вод и в которых выражается радость обновленной крови, тела, дышащего всеми порами, и чуть ли не предчувствуется действие благотворной силы, которая проясняет ум, рассеивает дурное настроение, смягчает упрямс

...

конец ознакомительного фрагмента