Текст книги "Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века"

Когда улеглись революционные и антисемитские беспорядки 1905 года, возобновил работу и кирпичный завод. Иона Зайцев, сахарный магнат, вкладывал доходы от фабрики в поддержание еврейской хирургической больницы, передового медицинского учреждения, оказывавшего бесплатную помощь неимущим пациентам всех вероисповеданий и построенного на средства Зайцева в 1894 году в честь бракосочетания Николая II и Александры Федоровны. Он и другие видные евреи надеялись, что подобные полезные учреждения послужат доказательством заботы киевских евреев об общем благе и их лояльности режиму. Погром 1905 года стал катастрофическим шагом назад, но благотворительная больница продолжала работать. Можно сказать, что, работая заводским приказчиком, Мендель Бейлис тоже прилагал усилия, чтобы завоевать расположение русских людей и государства.

Через неделю после случившегося Андрея похоронили на кладбище Лукьяновки. Панихиду служил бывший духовник Андрея, который, произнося нараспев слова православного богослужения, вдруг заметил, что в открытую могилу летят клочки бумаги. Это были листовки, которые гласили, что Андрюшу Ющинского «замучили жиды», каждый год перед своей Пасхой (еврейская Пасха в том году выпала на 31 марта) убивающие христианских детей, чтобы смешать христианскую кровь с мацой и таким образом отпраздновать смерть Спасителя, которого они замучили, распяв на кресте.

Судебные доктора нашли, что Андрея Ющинского перед страданиями связали, раздели и голого кололи, причем кололи в главные жилы, чтобы побольше добыть крови! Жиды сделали пятьдесят уколов Ющинскому!

Русские люди! Если вам дороги ваши дети, бейте жидов! Бейте до тех пор, пока хоть один жид будет в России! Пожалейте ваших детей! Отмстите за невинных страдальцев! Пора! Пора!

Вскоре по подозрению в подстрекательстве к насилию и раздаче провокационных листовок полиция арестовала некоего Николая Павловича. Киевская охранка подтвердила, что двадцатидвухлетний Николай «известен отделению» как член черносотенной организации «Союз русского народа» и местного общества правой молодежи «Двуглавый орел». Тайная полиция не спускала глаз с любой сколько-нибудь значимой политической организации, пусть даже внешне преданной царскому режиму. Павлович, время от времени работавший механиком, был мелким преступником и типичным представителем «Черной сотни», в которую входил и криминальный элемент – люди, не брезговавшие насилием, грабежом и убийством. При этом «Черная сотня» была первым движением правого толка, объединившим все социальные классы России – крестьян, рабочих, духовенство, лавочников, дворян – для защиты царя от его врагов. Николай II благосклонно относился к «Черной сотне». В декабре 1905 года, когда год, принесший России столько потрясений, подошел к концу, он заявил: «Я верю, что с вашей помощью мне и русскому народу удастся победить врагов России».

Черносотенцы появились в хаосе революции 1905 года, поставившей под угрозу существование трехсотлетней династии Романовых. Революционное движение в России зародилось давно, но настоящей революции страна не видела до 1905 года. Правда, сказать, что до первой революции в государстве царили мир и спокойствие, нельзя: предыдущее поколение русских людей фактически изобрело политический терроризм в его современной форме. В 1881 году народовольцы убили Александра II, деда последнего императора; это было первое в истории убийство, совершенное террористом-смертником. При этом «царь-освободитель», отменивший крепостное право, был самым либеральным правителем за всю историю России. В первые годы ХХ века счет царских чиновников, убитых членами других радикальных организаций, преемниками народовольцев, – прежде всего эсерами, шел на тысячи. С осени 1905 года по осень 1906-го, рекордный по количеству жертв год, число убитых составило 3611. Вкус радикалов к кровопролитию скорее зачаровывал, чем отталкивал значительную часть либеральной общественности, видевшей во взрывах, убийствах и грабежах (или «экспроприациях») акты романтического и героического отчаяния. Сочувствие революционерам считалось, по словам одного из современников, признаком хорошего тона, показывающим, что человек занимает правильную позицию в истории. В 1905 году революционеры внезапно превратились в серьезную угрозу для одряхлевшего самодержавия, ослабленного войной с Японией.

В этот тяжелый год черносотенные организации по собственному почину занимались охраной порядка или функционировали как военизированные группы, поддерживавшие царский режим. Известно, что черносотенцы творили произвол, подстерегая на улицах людей – особенно евреев и студентов, – которых подозревали в непокорности властям, и заставляя их становиться на колени перед портретом царя. Скандальную славу им принесли жестокие погромы, устроенные по всей империи в 1905–1906 годах, в том числе в Киеве. Вопреки представлениям современников и потомков, историки полагают, что такие акции нельзя считать обдуманными и запланированными. При этом были убиты около трех тысяч евреев, тысячи получили увечья, мародеры набрасывались на людей посреди улицы, разоряли еврейские жилища и предприятия.

Сам Николай II никогда не призывал открыто к насилию в отношении евреев, но так писал матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне в октябре 1905 года:

В первые дни после манифеста нехорошие элементы сильно подняли головы, но затем наступила сильная реакция, и вся масса преданных людей воспряла. Результат случился понятный и обыкновенный у нас: народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как девять десятых из них – жиды, то вся злость обрушилась на тех – отсюда еврейские погромы.

Царь покровительствовал одному из самых одиозных подстрекателей-черносотенцев, «безумному монаху» Илиодору, который пропагандировал идеологию правых в чистом виде, построенную, по словам историка Джейкоба Лангера, на «представлении о евреях как народе, наделенном сверхчеловеческой силой и распространяющем зло в библейских масштабах». Илиодор, живший в Царицыне (нынешнем Волгограде), проповедовал перед многотысячными толпами. Он утверждал, что евреи пьют человеческую кровь, что для них убийство христианина – благочестивый поступок, что Антихрист родится среди евреев, что они прокляты Богом, что от них все зло на свете. «Безумный монах» обладал таким обаянием, что доводил некоторых слушавших его женщин до истерических рыданий.

Премьер-министр П. А. Столыпин в частных разговорах называл Илиодора «фанатиком» и распространителем «черносотенной пропаганды», расшатывавшим авторитет правительства. Но Илиодору удалось втереться в доверие к ближайшему окружению императора. Он заручился покровительством «святого старца» Григория Распутина, гипнотическое воздействие которого на царскую семью на тот момент достигло апогея. Церковь попыталась отослать Илиодора в отдаленную епархию, но царь воспрепятствовал высылке – по его словам, «из жалости» к приверженцам этого праведника.

История Илиодора иллюстрирует парадоксальные правила игры, установившиеся на закате царской России. Мишенью Илиодора оказалась не только «сатанинская шайка» во главе с евреями, но также богатые капиталисты и помещики; он даже призывал казнить премьер-министра. Николай же видел в нем не врага, подрывающего государственные устои, а одного из «массы преданных людей», защищающей его от «наглости» настоящих врагов, «девять десятых» которых якобы составляли евреи.

Илиодор погубил свою карьеру: он пошел против своего покровителя Распутина, пригрозив предать огласке разврат «святого старца», однако тот действовал искуснее Илиодора, которого в конце концов сослали и лишили сана. Воспользоваться убийством мальчика в своих целях предстояло уже не ему11
  Всего через несколько лет Илиодор шокировал своих единомышленников, отрекшись от реакционных антисемитских взглядов и написав откровенную автобиографию. Он переехал в Америку, где сыграл самого себя в немом фильме «Падение Романовых», судился за права на свою книгу, потом вернулся в Россию, а в 1923 году снова перебрался в Америку, став баптистским проповедником. Умер в Нью-Йорке в 1952 году.


[Закрыть].

Андрей лежал в открытом гробу: раны были запудрены, вокруг шеи – лента с кипарисовым крестом, в правом кармане брюк от школьной формы – десять копеечных монет. На похоронах собрались его школьные товарищи и учителя. На холодном ветру стояла тетка Наталья в последней стадии чахотки. Присутствовала и Вера Чеберяк с Женей и двумя дочерьми. Но родители Андрея отсутствовали: в это время его мать и отчим находились в местном полицейском участке под арестом.

В семье Андрея имелись все предпосылки, необходимые для будничной домашней трагедии: внебрачный ребенок, гневливый отчим, слухи о диких скандалах и жестокости. Разговоры с друзьями, соседями, родственниками Андрея могли лишь усилить подозрения следователей. Один из учителей Андрея был уверен, что дома у мальчика не все благополучно, отмечая его «заморенность» и «худобу», равно как и то, что «он был скрытен, ни с кем не сходился, держался особняком… в коридоре один ходил». Одноклассники знали, что Андрей часто приходил в школу голодным. Многие свидетели рассказывали, что мать била Андрея. Женя Чеберяк утверждал, что била «немножко, и до крови его никогда не била», но пожилой сосед утверждал, что мать «с ним скверно обращалась», и мальчик спасался от матери у тетки. Это подтвердил и один из школьных товарищей Андрея.

«Так как детей у меня нет, я очень полюбила незаконного сына моей родной сестры… Андрюшу… которого я решила воспитать и вывести в люди», – рассказала на допросе Наталья, которая через несколько месяцев сама умерла от чахотки. Обладая редким предпринимательским талантом, эта женщина организовала у себя дома собственную мастерскую, занимавшуюся изготовлением декоративных коробок для магазина на Крещатике. Мастерская приносила скромные доходы, но позволяла Наталье оплачивать обучение племянника.

Наталья фактически заменила Андрею мать, которую мальчик с раннего детства называл исключительно Сашкой. Не поделившись своими подозрениями с полицией, Наталья озвучила их в присутствии местного трактирщика Добжанского, который хорошо знал Андрея – когда у мальчика появлялось несколько свободных копеек, он заходил в пивную, чтобы позавтракать одним яйцом. Под присягой Добжанский показал, что, когда нашли труп Андрея, Наталья в полном отчаянии заявила: «Убили мальчика никто как свои».

На данном этапе вести следствие предстояло сыщику Евгению Мищуку, начальнику Киевского сыскного отделения, который работал в правоохранительных органах около двадцати лет и компетентность которого вызывала сомнения, а методы заслуживали порицания. Мищук отличался легковерием, опрометчивостью, неуклюжестью в политических делах – качествами, делавшими его уязвимым для врагов. Ему суждено было пасть первой жертвой заговора тех, кто стремился посадить на скамью подсудимых именно еврея. Мищук искренне полагал, что в преступление замешаны родственники, решительно отвергая «ритуальную» версию, – и с неумолимым рвением стремился доказать свою правоту.

Двадцать четвертого марта, через четыре дня после того, как нашли тело Андрея, Мищук арестовал Луку Приходько и его жену Александру, которая была на пятом месяце беременности, а также брата Александры Федора Нежинского, обвинив их в убийстве мальчика.

Заключив под стражу мужа и жену, Мищук начал активный поиск вещественных доказательств. 25 и 26 марта полиция обыскала дом Приходько, действуя не более искусно, чем в пещере. «Все разбили и разгромили», – позднее показала на допросе бабушка Андрея. Она пыталась остановить полицейских, но напрасно: «Я, конечно, кричала, плакала, говорила – что вы делаете? <…> Говорили, что прикладом убьют». Они отковыряли от стен семь кусков штукатурки с темными пятнами и забрали некоторую одежду Александры и Луки, тоже запачканную чем-то, напоминающим по цвету кровь. Александру допрашивали двенадцать дней из тех тринадцати, что она провела под арестом, с девяти утра до часу или двух ночи. Мищук докладывал, что, «будучи допрошена по этому поводу, Александра Приходько сначала заявила, что это не кровь, а затем стала говорить, что таковая могла попасть на платье при кровотечении из носа». Луку и Александру отпустили 5 апреля. Пятна на стенах и одежде оказались от овощного сока. Следов крови в квартире обнаружено не было. Вернувшись домой, они, по словам Луки, увидели, что все «вскопано, все переворочено, все сломано». «Это было время, когда я не знал, жить мне или умереть», – сказал он на суде.

Через некоторое время после визита соседа-черносотенца, сообщившего ему о подозрении, что Андрея убили евреи, Бейлис узнал, что следователи подозревают семью Андрея. Бейлису было известно, что Мищук и другие сыщики отвергли «ритуальную» версию, а родные Андрея оставались главной мишенью следствия еще не одну неделю после их ареста и освобождения. К тому же он, вероятно, вскоре услышал и о новой подозреваемой – его соседке Вере Чеберяк. Это имя было ему знакомо. Ее дом находился в нескольких десятках метров от его дома, и Бейлис был о ней наслышан.

«ВЕНДЕТТА СЫНОВ ИАКОВА»

Вскоре после похорон Андрея Ющинского в город пришла весна. К Пасхе «холодная и пасмурная погода сменилась чудными весенними теплыми днями», словно, как ликующе писала газета «Киевлянин», сама природа радовалась празднику.

Для евреев, живших в Российской империи, пасхальная неделя всегда таила в себе опасность. Некоторые самые страшные погромы приходились именно на праздничные дни. В тот год, после убийства Андрея, погром казался почти неминуемым. Девятого апреля, накануне Пасхи, в газете «Земщина» появилась статья «Ритуальное убийство». Ссылаясь на якобы преданные огласке результаты вскрытия, автор статьи утверждал: «Совокупность имеющихся данных с полной несомненностью устанавливает, что мы имеем дело с ритуальным убийством, совершенным еврейской сектой хасидов».

Речь шла уже не о листовках, разбросанных провокатором на похоронах, а о статье в газете, контролируемой Н. Е. Марковым, одним из самых видных черносотенцев, депутатом Государственной думы, будущим председателем Союза русского народа. Статью «Ритуальное убийство» перепечатали многие газеты, в том числе почти столь же праворадикальные, но имевшие куда более обширную аудиторию «Московские ведомости». Эта газета в заметке, сопровождавшей статью, писала, что по Киеву ползет «тревожный слух»: не исключено, что следствие закроют, а преступники останутся безнаказанными. Автор заметки сетовал: «Наша юдофильская печать старается… свалить вину… на кого угодно другого, только не на лиц еврейского племени и веры». И призывал к действию, заявляя: «Не может скрываться пособничество [евреев] употреблению человеческой крови в ритуальных кушаньях… Кровь несчастных Ющинских вопиет к Небу».

Затянувшееся расследование подогревало ярость черносотенцев. Прошел почти месяц с момента обнаружения тела, когда Василий Фененко, следователь по особо важным делам Киевского окружного суда, объявил, что полиция зашла в тупик. Следователи ни на шаг не приблизились к установлению личности убийцы (или убийц) Андрея. Четырнадцатого апреля 1911 года Фененко разослал по местным киевским газетам обращение к гражданам:

По этому делу ни обстановка убийства, ни мотивы его до настоящего времени не выяснены, а… розыски затрудняются недостаточностью имеющегося по делу матерьяла. В виду этого судебный следователь просит всех лиц, располагающих какими-либо сведениями по этому делу, сообщить ему таковые или словесно, или письменно с указанием своего адреса.

Фененко был уполномочен пересмотреть ход расследования. Внешней причиной для его назначения стал необычный характер убийства. Однако, по некоторым признакам, выбор пал именно на Фененко отчасти потому, что от него ожидали беспрекословного исполнения указаний сверху. Но если начальники из Киевской судебной палаты назначили Фененко именно по этой причине, они просчитались. Фененко был не тем человеком, который послушно исполняет приказы наперекор здравому смыслу и против совести. Фененко, всю жизнь проживший холостяком вместе с воспитавшей его няней, в свои тридцать шесть был вступившим в зрелый возраст уважаемым человеком. Все свидетельствует о его честности, компетентности и неподкупности. Может быть, он порой держался излишне самоуверенно, но действительно хотел справедливости. Порядочность Фененко считал своим главным достоинством. Однако в ходе следствия стало ясно, что это качество ценится не всегда.

К середине апреля Фененко оказался в крайне затруднительном положении. Черносотенцы ругали следователей за некомпетентность и непочтение к памяти Андрея. В определенном смысле их негодование было обоснованным. Мищук начал вести дело неудачно. Полиция жестоко обошлась с родными Андрея. В глазах киевских праворадикалов полицейские были виноваты и в других оскорбительных для русского народа действиях. Николай Павлович, по их мнению, на похоронах мальчика всего лишь пытался предостеречь народ от опасности, исходящей от евреев. Правда, некоторых его товарищей-«орлят» – членов местной праворадикальной организации «Двуглавый орел» – тоже задержали, полиция провела обыск в их штаб-квартире. Обращение Фененко к гражданам с просьбой о помощи следствию доказывало в лучшем случае его некомпетентность, а в худшем (чему верили особенно охотно) – причастность к мировому еврейскому заговору. Мотивы преступления и происхождение злоумышленников для правых радикалов были не менее очевидны, чем почти полсотни ран на теле Андрея.