Текст книги "Акулы из стали. Аврал (сборник)"

Осенняя пуля

Лето. Ну а что лето? Лето – это, конечно, лучше, чем зима, но без «но» и тут не обходится. Безусловно, хорошо, что можно на пару месяцев снять шинель с шапкой, купаться в озёрах и даже, может быть, пару раз позагорать. Только есть несколько нюансов: животные, солнце и горячая вода.

Животные – это животные с крылышками, которые пьют кровь. В некоторых местах их ещё называют «комары». На Севере они не такие, как везде: их очень много, и они бесшумные. Они не зудят, как нормальные комары, а абсолютно беззвучны и хитры. И их тучи. В прямом смысле этого слова.

Тучи эти сгущаются в основном над людьми, а если людей несколько, то со стороны картина вообще уморительная. Несколько человечков, вооружившись ветками, пытаются стоять на одном месте, а над ними полчища этих кровопийц, молчаливых, я прошу помнить это. Сволочи, которые не знают о том, что именно люди являются вершиной пищевой цепи, и пытаются их есть.

Солнце. После долгой и тёмной зимы солнце – это просто какой-то натуральный восторг и ни с чем не сравнимое удовольствие. Но до июня примерно. Потом, когда ты регулярно занавешиваешь окно одеялом, потому что спать, когда тебе в два часа ночи светит эта бесспорно уважаемая звезда, несколько проблематично, ты начинаешь ловить себя на мысли, что Солнце – это, безусловно, хорошо: ультрафиолет и фотосинтез. Но, блядь, это же бестактность, право слово, светить людям в окна, когда они хотят спать! То есть наличие Солнца лучше, чем его отсутствие, но хуже, чем когда оно не совпадает с твоими биологическими часами.

И ещё летом у нас никогда не было горячей воды. С мая по сентябрь. Тут военным опять проще, чем их семьям. У военных есть подводные лодки, на которых есть горячая и холодная вода и даже сауна с бассейном. Проблемы с биологическими часами решаются тоже легко и изящно: включил лампочку – день, выключил – ночь. Правда, звёзд не видно, но тут уж фантазия на выручку приходила. Комаров на лодках тоже нет – спасает мощная система вентиляции. Даже если и залетит какой-то отчаянный комар в центральный пост и начинает кружить в поисках жертвы, то ты смотришь на него, как истинный царь зверей и насекомых! Одно нажатие кнопки «пуск» на системе приточной вентиляции за две секунды избавляет от всех комаров, а также от парочки подводников, зазевавшихся под рубочным люком. Поэтому я не сильно слукавлю, если заявлю, что самая любимая пора у всех жителей на Крайнем Севере – это ранняя осень. Я ещё раз подчёркиваю, что жить на Севере тяжело и малоинтересно, но если вы никогда не видели осени в Заполярье, то вы вообще никогда не видели красоты дикой природы, скажу я вам! Во-первых, она наступает очень быстро, буквально несколько дней и вот она – «очей очарованье». Во-вторых, столько оттенков красного, жёлтого, рыжего и оранжевого, причудливо и смело замешанного в одном месте я не видел больше нигде.

Но красота осени – это ещё не всё. Осенью начинается пора ДОБЫЧИ. В Заполярье растут грибы, да и не какие-то там сыроежки, лисички и опята, а строго подосиновики, подберёзовики, белые и мухоморы. Собирать их можно, прямо завернув за угол дома. И количество их обычно не поддаётся исчислению. «Косить грибы» – это у вас в средней полосе поговорка, а в Заполярье – просто описание процесса! Черники, брусники и морошки тоже, конечно, немерено, но я её не люблю ни собирать, ни есть, и поэтому и описывать не буду. А вот собирать грибы – это песня, доложу вам.

Сопки, они же бесконечные, понимаете? То есть можно идти, идти, идти и идти и не увидеть двух одинаковых – они все будут разные по цвету, размеру и высоте. Ёпт, говоришь ты себе, когда уже очухиваешься и с двумя мешками грибов, а где это я? Ищешь самую высокую сопку, забираешься на неё и смотришь вокруг. Мать моя женщина, неизменно думаешь ты, вот это простор и безлюдье! А вон оттуда я, вроде бы, пришёл. Ходили, конечно, компаниями за грибами, но я больше любил в одиночку – компанией же скучно: приходится разговаривать, шутить и нет никакой возможности помечтать о бренности всего сущего! Ну и со старпомом нашим Сей Санычем никто ходить за грибами не решался.

Старпом у нас был маленький, худенький, но с такой бешеной энергией внутри, что мы даже не боялись в море, что у нас реакторы заглохнут – всегда верили, что старпома тогда подключим как-нибудь хитрой системой проводов и хоть до Луны доплывём. Он, когда выходил гулять в сопки со своим коккер-спаниелем, обратно возвращался, неся того на руках – бедное животное просто не могло идти уже.

– Ну что, ребята! – кричал старпом нам с Игорем. – Пошли за грибами, что ли, сбегаем?

А мы как раз и собирались за грибами, сидели с вёдрами на лавочке.

– Не, не, не, Сей Саныч! – дружно отвечали мы ему, глядя в грустные глаза спаниеля Чарли и задвигали вёдра под лавочку. – Мы так, в магазин за молоком, в общем-то, вышли!

– Трусы!

– Не, просто вы нас двоих обратно точно не принесёте!

Хотя… надо было рискнуть, скорее всего, и нас двоих принёс бы.

Поэтому осенью все всегда спешили. Заняться-то особо нечем было для души, а впереди ждала долгая и унылая зима, когда заняться ещё более нечем, и потому надо было срочно спешить ухватить эту осень за хвост! Поэтому, я думаю, этот случай и произошёл. Мы менялись с дежурства по дивизии с командиром ТК-13, он стоял дежурным, а я – его помощником. На дежурство по дивизии у нас было принято заступать при полном параде: всё-таки лицо соединения. Всегда свежайшие рубашки, только что выстиранные чехлы на фуражках и брюки, наглаженные так, что у мухи отрезалась бы жопа, если бы она присела на стрелку. Я как раз новые надел, потому и помню.

Ну и, значит, сдали мы уже дежурство и побежали с Владимиром Алексеевичем в оружейку (соседняя с рубкой дежурного комната) оружие сдавать. Сначала я пистолет разрядил, патроны сложил и убрал всё в пирамиду, а он следил, а потом, значит, наоборот. Я стою у дверей, он сидит за столом, мы оба торопимся, потому как сопки трещат от грибов. Да и вообще, по флотской традиции с дежурства надо сбежать как можно быстрее и дальше, на всякий случай. Он достаёт пистолет, передёргивает затвор, я открываю рот, он нажимает на курок.

В маленькой (примерно два на два метра) комнате, обитой железом, выстрел прозвучал оглушительно. Вонь пороха, сизый дым, в ушах звенит, и в новеньких моих клёшах дырка прямо над ботинком. Владимир Алексеевич бледный, как мел, кладёт пистолет на стол и смотрит на меня.

– Эдуард, – говорит он, – только не молчи.

– Да цел, вроде бы, – отвечаю, – ангелы не поют, света в конце тоннеля не вижу!

Тут в оружейку врывается новый дежурный с пистолетом наперевес и начальник штаба, который подписывал журналы.

– Что! Такое! – орут оба.

– Да вот, – говорит Владимир Алексеевич, – я Эдуарда чуть не убил.

– Давно пора уже! – это начальник штаба, шутник тот ещё. – Почему промазал?

– Да ну вас, тащ капитан первого ранга! Эдуард, разряди мой пистолет, я его уже трогать боюсь!

– Командира роты охраны сюда, срочно! – орёт начальник штаба новому помощнику. – Блядь, это же дырка теперь в пирамиде! И патрона не хватает! Ёпт!

– Простите, – говорю, – а моё здоровье и брюки простреленные никого тут не интересуют?

– Нет! Ты офицер военно-морского флота! И если у тебя не хлещет кровь из оторванных конечностей, значит с тобой всё в порядке!

И вот, значит, они втроём – два командира тяжёлых атомных крейсеров стратегического назначения и начальник штаба дивизии этих же крейсеров, все капитаны первого ранга с орденами и медалями – начинают решать проблему, что же теперь делать с этой дыркой в пирамиде и недостающим патроном от ПМ! Это же просто пиздец какой-то! Дивизию же могут расформировать, не иначе.

Командир роты охраны прибежал быстро, ещё и вонь выветриться не успела.

– Ну что тут у вас, шутинг опять устроили?

– Все смехуёчки вам, тащ майор?

– Никак нет, тащ капитан первого ранга! Я полон сочувствия же и проникнут трагизмом ситуации!

– Вот. Правильный ответ! Останешься майором, значит! Давай, думай, что делать-то будем?

– С чем? Все живы-здоровы, да и хуй с ним!

– Да? А патрон, а дырка?

– В нём дырка? – показывает на меня пальцем. – Не-е-е. Если бы в нём была дырка от ПМ, он бы не стоял тут так вальяжно с наглой рожей!

– Да нет! Вот же – в пирамиде!

– Залепим пластилином и закрасим! Хуй кто узнает!

– А патрон?

– Да есть у меня патроны. Принесу я вам сейчас патрон!

– А номер серийный на нём не тот?

И тут командир роты охраны заулыбался:

– Вот вы, подводники, чесслово, как дети! Да кто их сверять когда будет, номера эти? Здесь две тыщщи патронов в пирамиде! Какой долбоёб на них номера сличать будет?

– Точно?

– Точнее ваших ракет, блядь! Тока тут один нюанс есть.

Все удивлённо посмотрели на майора морской пехоты, потому что, когда майор морской пехоты произносит слово «нюанс», это должно настораживать людей в здравом рассудке.

– Надо, чтоб все об этом молчали, потому как, если узнают особисты, то нам всем пиздец будет, в прямом смысле этого слова!

И все начали дружно смотреть на меня.

– Тронут, – говорю, – до глубины души вашим пристальным вниманием, товарищи офицеры, но чем оно вызвано, стесняюсь спросить?

– Чтоб молчал! – строго насупил брови начальник штаба.

– Я и без дополнительных угроз это понял, между прочим!

Потом мы курили с начальником роты охраны на крылечке, и ветерок приятно холодил через новую дырку в новых брюках мою чуть обожжённую ногу.

– Испугался? – спросил меня он.

– Да не, не успел даже сообразить.

– Всегда так и бывает. Три дырки во мне. И тож ни разу не успевал испугаться, гыгыгы. Тока эта, слышь, ты правда не рассказывай никому, ладно, даже корешам своим.

– Ой, да понял я, что вы канючите! Буду нем, как могила!

Лет двадцать молчал. Так-то!

Кувалда и субординация

Если вы думаете, что для того, чтобы быть моряком, достаточно красоты, ума, юмора и смелости, то вы в корне ошибаетесь, скажу я вам! Потому как нужно иметь ещё наглость и умелые руки в обязательном порядке. Вот об этом сегодня и будет рассказ, полный эротизма и душевных переживаний.

В каждом отсеке подводной лодки находится аварийный щит: прямоугольный кусок железа аварийного (красного) цвета, на котором расположены кувалда, топор, зубило, клинья, чопики и прочее.

С наших щитов одно время начали пропадать кувалды. По слухам, пиздили их автомобилисты себе в машины и матросы себе на дембель. На кой хер кувалда в машине, а уж тем более на дембеле – даже и не спрашивайте меня, я просто разведу в ответ руками, олицетворяя собой полнейшее недоумение. Но факт был налицо – кувалды пропадали. А щит в отсеке должен быть укомплектован постоянно, потому как аварийная ситуация, она же такая же внезапная, как смена настроения у женщины. Не, ну загнул я, конечно, для красного словца – не совсем такая внезапная, но примерно. И что только не делали: обматывали инструмент цепью, закрывали щиты крышками с замками, вешали угрожающие надписи – ничего не помогало. Круговорот автомобилистов и дембелей в природе бесконечен на текущий исторический момент, а вот кувалды, наоборот – конечны. Командир седьмого отсека, он же командир трюмной группы за номером один, он же самый опытный трюмный боец в дивизии (не считая Антоныча, естественно), он же Борисыч – устал бороться с ворами кувалд и получать ебуки от старпома за разукомплектованный аварийный щит и придумал изящное и неординарное решение вопроса. Он склеил себе кувалду из картона.

Но погодите ухмыляться – вы просто не видели той кувалды! Борисыч был не только борцом и здоровым кабаном, он же ещё был умным и обладал уникальным даром систематического подхода к решению любых (я подчёркиваю слово «любых») вопросов. Он начертил лекала, сделал выкройки из картона, пропитал его чем-то, потом загрунтовал и покрасил. Дня два он, как Микеланджело, бился над своей кувалдой, беспощадно уничтожая промежуточные образцы. Но в итоге то, что у него получилось, иначе как произведением искусства назвать было нельзя.

Никто не мог отличить кувалду Борисыча от настоящей ровно до того момента, пока не брал её в руки!

Борисыч любовно, как родную дочь, поместил кувалду на аварийный щит и повесил над ним трогательное объявление следующего содержания: «Уёбки! Кувалда – из картона!!! Не надо пытаться её оторвать и спиздить! Если увижу на ней хоть одну вмятину – всю смену положу!»

Как бы несколько условно, но на берегу вахта на лодке тоже делится на несколько смен, только смены длятся сутками, а не часами. Объявление провисело неделю, а потом Борисыч его снял – все его уже прочитали и прониклись до глубин своих душ такой трогательной просьбой. Даже командир со старпомом прочитали его (а спуск в их каюты был аккурат напротив аварийного щита седьмого отсека).

– Да ладно? – удивился командир, разглядывая кувалду. – Правда, из картона, что ли?

И потянулся руками, чтобы её потрогать.

– Тащ командир, – не выдержал Борисыч, – ну вот написано же русским по белому: «Руками не трогать!»

– Да я аккуратно. Чо ты орёшь-то, как раненный в жопу бизон?

– Это я не ору, тащ командир, а ласково прошу!

– Да, Сан Сеич, – вступился за кувалду старпом, – хоть мы в сменах и не состоим, но опасность-то и над нами висит, я чувствую жопой сейчас!

– Хорошо, Сей Саныч, пойдёмте.

Вышли.

– Не, Борисыч, правда из картона, что ли? – крикнул командир уже снизу.

А потом к нам на борт прибыл штаб дивизии с какой-то там очередной проверкой. Флагманских специалистов распределили по отсекам, чтоб они проверили, на месте ли бардак после прошлой проверки, или эти ленивые скоты всё-таки что-то устранили. В седьмой отсек пришёл временно исполняющий обязанности помощника НЭМС дивизии Сергей – однокашник и друг Борисыча. Ну, послонялся он по отсеку, попил чаю и от нечего делать взялся помогать трюмным разбирать какую-то загогулину на проходной палубе. Загогулина попалась какая-то норовистая и разбираться категорически отказывалась, как её ни уговаривали гаечными ключами и обсценной лексикой.

– Да, блядь, что вы как минёры безмозглые! – не выдержал пассивного наблюдения Сергей. – Вон кувалдой ёбните разок!

И схватил кувалду с аварийного щита.

Сразу даже было непонятно, чему он удивился больше – дружному «аххххх!» и округлившимся от ужаса глазам чумазых трюмных чертей или своей неожиданной богатырской силушке, которой он смял рукоять кувалды, не прилагая видимых усилий.

– А… – сказал Сергей, с удивлением разглядывая свои ладони.

– Чо тут за шум, а драки до сих пор нет? – заскочил в отсек Борисыч. – Чо стоите непуганной шоблой-ёблой, всю работу переделали?

И тут Борисыч увидел останки своей любимой. Кувалды, в смысле.

– Кто?

Трюмные молча пятились назад.

– Ктообляа?!

Они поупирались спинами в переборки и клапана системы ВВД и только когда поняли, что тянуть время становится опасно для жизни, дрожащими пальцами показали на флагманского специалиста дивизии.

– Си-и-и-ирьй-ожа-а-а-а! – ласково сказал Борисыч и взял его за лацканы пиджака сардельками, которые были у него заместо пальцев. – Дру-у-у-ух мой бывший, ну что же ты так опрометчиво сгубил свою йу-у-уную-у-у-у жизнь, касатик?

– Андрюха! Да я это! Нечаянно! Я ж того! Андрюха! Я ж не знал-то этого вот всего!!!

– Нечаянно, Сирожа? А теперь ты чаянно возьмёшь ножницы, картон и две баночки с красочкой и сделаешь мне такую же кувалдочку взамен убиенной тобой! И тогда, Сирожэчка, ты, может быть, уйдёшь отсюдова с целыми членами своего организьма!

Через какое-то время командир дивизии собрал офицеров штаба и командиров отсека в центральный на доклад. Не хватало только помощника НЭМС из седьмого отсека.

– Ну, где его носит? – торопился командир дивизии.

– Да сожрали, небось, крокодилы в трюме седьмого, да Борисыч? – начал искрить юмором НЭМС. – Там же у вас это, как его, террариум, тока с крокодилами. Да?

– Никак нет, товарищ капитан первого ранга! В моём трюме в белых тапочках ходить можно и не запачкаетесь! – парировал Борисыч.

Тут в центральный наконец впрыгнул долгожданный офицер с перепачканными чёрной и красной краской руками.

– Ты где вляпался-то? – удивился НЭМС.

– Да его, небось, командир седьмого приборку там шуршать заставил в седьмом, да? – предположил командир дивизии. – Годкуешь, небось, Павлов?

– Никак нет, тащ контр-адмирал! Я свято чту воинскую субординацию и проявляю уважения ко всем вышестоящим офицерам, даже временно исполняющим обязанности! – доложил Борисыч, выпятив грудь и важно надувая губы.

– Орёл, да. Ну что, товарищи офицеры, начнём доклад?

А ещё Борисыч однажды делал санки для того, чтобы взять их на охоту за добычей. Но об этом – в другой истории.

Любишь кататься? Люби и с санками… заниматься!

А как у вас обстоят дела с ловкостью рук? Ну, не в том смысле, можете ли вы украсть часы или незаметно вытащить бумажник. А в том, умеете ли вы что-нибудь делать руками? Что-нибудь этакое. Я ужас как уважаю рукастых людей, вообще любых. Строгаешь красивые табуретки, чинишь автомобили, жонглируешь булавами с огнём или рисуешь картину – велкам ко мне в список уважаемых личностей! Сам-то я не то чтобы жопорукий: стандартный набор – забить гвоздь-отремонтировать кран-переустановить виндоус – освоен мной на 146 и даже больше процентов. Но что-нибудь особенное – это не ко мне.

А Борисыч вот мог. Несмотря на свое интеллигентное происхождение из Питера – рукастый был воин. Хотя, думаю, что-то он скрывал про свои корни. Ну разве может у питерского интеллигента потеряться на три года ящик сгущёнки на антресолях? А у Борисыча и такой случай был. А тут приспичило ему пойти на охоту.

Времена тогда тяжёлые были, и за мясо у нас считались американские куриные окорочка. И то, в основном, по праздникам. И водился в экипаже один заядлый охотник – комсомолец по имени Олег. Сам он был из местных, то есть родился и вырос в Западной Лице, оттуда поступил в училище и туда же вернулся служить. А чем ещё вот вы бы занимались в «городе» с населением десять тысяч человек и одним ДОФом в радиусе ста километров? Не, ну понятно, что водку бы пили. Ну, а в остальное время? Вот поэтому у нас много было рыбаков, охотников и прочих собирателей золотого корня.

Олег как раз купил себе новый карабин, не то «Сайгу», не то «Тигра», точно уже не помню, и собирался выходить на полевые его испытания. Ну и Борисыч напросился пойти с ним, помогать там чистить ружьё, подавать боеприпасы и за это войти в долю на убитую добычу. «Конечно, – сказал Олег, – вдвоём-то веселее животных убивать!»

Как и любое благое начинание, это происходило зимой. Мы стояли на рубке, курили и смотрели на белые клубы тумана, которые стелились по воде залива. Братишка Гольфстрим, он же, как и подводники, не любил зиму и всячески с нею боролся. Залив, например, никогда у нас не замерзал, а когда морозы были особенно крепки, он дымился. Доходило до того, что иногда, стоя на рубке, можно было на секунду отключить мозг и представить, что стоишь ты не на атомной подводной лодке, а на огромном дирижабле, который своим чёрным пузом плывёт по белой плотной шапке облаков и везёт тебя куда-нибудь в место, где все твои мечты наконец-то обретут форму, цвет, вкус и запах. Но это если не смотреть в сторону берега. Гольфстрим, конечно, старался и посылал свою туманную армию и на берег, но всё, что ему удавалось, это на несколько метров от берега делать из плотной снежной шапки ноздреватую пемзу.

– Слушай, – возбуждённо спрашивал Борисыч Олега, – а сколько патронов у нас? Хватит?

– Да штук пять у меня есть, хватит, конечно.

– А чего так мало-то? А вдруг там добычи будет – во!

– Они же денег стоят, Борисыч. Хватит нам и пяти, я тебе говорю!

– Не, не, не. Пять – это вообще ни о чём! Штук десять-пятнадцать точно надо брать, чувствую!

– Зачем, Борисыч?

– Да ты ничего не понимаешь своим мозгом замполитским! Вот смотри: пару рябчиков, олень и гусь какой-нибудь! Вот тебе и все патроны! А если ещё олень?

– Здесь не водятся рябчики, Борисыч.

– Хорошо, три оленя!

Олег захихикал:

– Эдик, успокой его!

– Как? Нашёл тут фенозепам себе! Это же Борисыч, его и паровым катком не остановишь!

– Борисыч, ну смотри, – нашёл аргумент Олег, – если мы столько наубиваем всех, то мы это даже как тащить-то будем? Нам же не одну сотню километров шпилить!

– Да, блядь, что за детский сад, Олег! Надо же иметь специальные санки для этого! Как ты вообще таким неподготовленным к процессу подходишь! Никакого системного подхода и планирования!

– Да всю жизнь так подхожу! Нет у меня санок, отстань!

Борисыч на секунду задумался.

– Будут у нас санки, Олег. Будут. Звери сами в них прыгать будут! – орал он, уже спускаясь в рубочный люк.

– Как на дирижабле, да? – сказал Олег мне и показал в сторону залива.

– Ну. Как раз пять минут назад об этом подумал.

У нас обычно помощником дежурного по кораблю стоял кто-то из старшин команд. Практически все они были у нас старшими мичманами, не одну пятилетку отсидевшими «на железе», и доверием пользовались в достаточном количестве, чтобы поручать им охрану ПЛ с двух до шести ночи. Но в исключительных случаях помощниками ставили и офицеров.

– Завтра помощником со мной заступаешь! – довёл до меня Борисыч.

– А что за на?

– Важное дело! Я со старпомом договорился!

«О-о-о-о, – думаю я себе, – хоть высплюсь от души».

– Но стоять будешь ты все сутки! У меня важное дело! – обломал Борисыч мою сладкую мечту на взлёте.

– Борисыч, да что за на?

– Годковщина, брат, не взыщи уж!

Заступили. Сел я, унылый, в центральном посту, и тут началось. Матросы-трюмные потащили наверх… всё. Я с удивлением смотрел, как трое этих муравьишек прут доски, пластик, железо, тряпки, кувалды, зубила, пилы и ещё всякое по мелочи. Потом в центральный ввалился упакованный в водолазное бельё, ватник, шапку и перчатки Борисыч.

– Если что, я на пирсе! Служи по уставу, завоюешь честь и славу! Меня не беспокоить!

– А если атомная война?

– Похуй! Сам воюй, взрослый уже!

На пирсе Борисыч начал Творить. Он пилил, строгал, забивал, гнул, сверлил, закручивал, подгонял, вставлял, отрезал, наращивал, развальцовывал и даже резал. Потом он смотрел, что у него получилось, спихивал это в залив и начинал заново. Залюбуешься просто, доложу я вам! Огонь, вода и чужая работа: ну вы меня понимаете.

– Эди-и-ик, – жалобно пропищал Борисыч в «Лиственницу» через пару часов. – Вынеси чаю-то хоть!

На улице уже начало смеркаться. На пирсах и вдоль приливной черты берега включили прожектора, и плотный белый туман стал ещё загадочнее: мало того, что он клубился и как будто жил, он ещё начал блестеть. «Мать моя женщина, красота-то какая!» – подумал я, поднявшись на рубку с горячим чаем в кружке типа «привет губам». Ну, точно сейчас приплывём куда-нибудь, если чудовища не сожрут, потому как в таком тумане ну явно они должны водиться!

– Эбля! – заорал Борисыч с пирса. – Чо ты там, как хуй на свадьбе?! Неси чай, пока не остыл!

Если вы не видели, как выглядят суровые подводники, когда вокруг мороз и влажность, то вы не поймёте того умильного выражения лица, которое было на мне, когда я подавал Борисычу чай. Так-то он выглядел сурово, я уже писал: борец, с гориллообразной фигурой, сломаными ушами и отсутствием волос на затылке и боках головы, а ещё у него была фикса железная. Но тут белый пушистый иней на бровях, в носу и на щетине делал из него такого няшечку (хотя слово такое нам тогда было неизвестно).

– Чо ты лыбишься? Кружки нормальной не было? – спросила меня няшечка.

– Нормальная кружка! Должен же я тебе отомстить как-то!

– Плюнул туда ещё, небось?

– А как же!

– Ну. Как тебе?

Борисыч спрашивал про санки, модель номер четыре которых стояла у его ног. Санки были, конечно, что надо санки! Не то что олень, я и сам бы лёг на них умирать! К загнутым носам широких алюминиевых полозьев шла хитрая система ремней и стяжек на грудь и плечи, само тело санок крепилось на полозья металлическими стоечками и было собрано из плотно подогнанных досок и обшито пластиком (чтоб кровь легче отмывать, сказал Борисыч). А ещё имелся низенький бортик с системой крепления туши.

– Да ты опасен, чёрт! – только и смог я выдавить из себя. – Я теперь опасаюсь, что живу с тобой в соседнем подъезде! А чо они такого размера-то? Слона завалить планируешь?

– А какого размера олени?

– Ну, вот такого, – развёл я руки в стороны.

– Не, ты чё! Они же здоровые, как лоси!

– Борисыч! Это лоси здоровые, как лоси! А олени, они размером с оленей!

– Ты ничего не понимаешь! Двух положим или трёх влёгкую! Тебе тоже, может, кусок оленятины подгоню, если будешь себя хорошо вести и слушаться старших!

– Всегда же так делаю!

– Ну, тогда считай, что мясо в кармане у тебя!

Ушли они на охоту на три дня и вернулись с тем же количеством патронов, что и уходили.

– Блядь, одного паука встретили за все эти тыщщу километров! – горевал потом Борисыч. – Похихикал он с нас, стрельнул сигаретку и убежал!

– Он-то вас и сдал оленям, бля буду! – резюмировал Антоныч. – Надо было валить! Хоть бы санки зря не таскали с собой!

– Ай, ну вас! – отмахивался Борисыч. – Вам лишь бы поржать!

Но зато Олег сказал, что Борисыч вёл себя на охоте достойно: не ныл, не просился домой и не пил сверх нормы. Не то что старпом по БУ, который через пару-тройку сотен километров сел на снег и попросил: «Олег, пожалуйста, только давай не будем никого убивать!».

А на санках потом матросы с сопок катались и Борисыча благодарили: хоть какое-то развлечение в короткую воcьмимесячную зиму без солнца, женщин и перспектив. Ну, конечно, самые достойные из них, которым саночки выдавались в качестве поощрения за какой-нибудь локальный повод. И не иначе.