Текст книги "Акулы из стали. Аврал (сборник)"

Эдуард Овечкин
Акулы из стали. Аврал (сборник)

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© Э. Овечкин, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

От автора

Захотел я, как автор, поблагодарить людей, помогавших мне с книгами, но, когда прикинул их список, то понял, что благодарность мне, пожалуй, придётся выпускать отдельным томом. Тем не менее, вкратце, я хочу поблагодарить:

Мою жену Людмилу за неоценимую помощь и терпение.

Моих детей Еву и Эрика за вдохновение.

Александра Михайловича Покровского за то, что он есть.

Вадима и Маргариту Арьковых за весь Таганрог.

Дмитрия и Галину Филатовых за самый гостеприимный дом, завёрнутый в бумагу.

Алексея и Марианну Болотовых за многолетнюю дружбу и доброту.

Константину Соколову за острый глаз и твердую руку.

Ольгу Крючкову за знание русского языка.

Рауфа Харисыча – за Хафизыча.

Всех моих сослуживцев и коллег за созданные и подаренные истории.

Марка Нопфлера за лучший в мире фон для написания чего бы то ни было.

Естественный отбор

Первое, чему я удивился, попав в дивизию атомных подводных лодок, – простецкие отношения между людьми. Не панибратские, не неуважительные, а именно простые. Дежурный по дивизии, когда увидел, что я пытаюсь замаршировать в его рубку строевым шагом, замахал на меня руками:

– Расслабься, сынок! Это тебе не парад!

Ну как тут расслабишься – целый капитан первого ранга же сидит и что-то в журнале пишет.

– Тащ капитан первого ранга! – начинаю торжественный доклад, как учили.

– Да всё я знаю, – перебивает меня дежурный, – прибыл для прохождения и так далее. Кто по специальности-то?

– Киповец, – говорю.

– Жалко, что не минёр, я б тебя к себе забрал. Мне минёр позарез нужен. Не хочешь быть минёром? Хуле там – одна труба и три клапана.

– Никак нет, – говорю, – я в механики хочу!

– Ну, смотри, я тебя предупреждал. Пошли, отведу тебя к механикам.

Поднимаемся на второй этаж штаба дивизии, там огроменный (мне тогда так показалось) коридор с кучей кабинетов.

– Маслопупые! – кричит капитан первого ранга. – Я вам лейтенанта привёл!

Откуда-то из кабинета выскакивают два офицера: один высокий, полный и бородатый капитан первого ранга (начальник электромеханической службы) и среднего роста худощавый капитан второго ранга (флагманский электрик).

– Лейтенант! Ну наконец-то! – кричит бородатый. – Я уж думал, что опять нас кинут. Иди к нам в горячие объятия, лейтенант!

Покидаю приветливого капраза и иду в кабинет к этим странным людям. Странные люди сидят и пьют чай на сваленных в кучу на столе схемах, бумагах и фрагментах скатерти.

– Садись, лейтенант, – они смахивают с табуретки ещё какие-то схемы на пол. – Чай будешь?

Конечно, я бы выпил чаю: непривычная жара и целый день на ногах то по штабам, то по автобусам.

– Спасибо, – говорю, – но нет.

– Стесняешься, небось, при таких-то шишках?

– Есть немного.

– А не надо! – говорит мне начальник электромеханической службы. – У нас тут всё по-простому. Если ты – гондон, то от нас быстро съебёшь, а если нормальный парень, то можешь с нами даже запросто и чай пить. Ты гондон?

– Да нет, вроде нормальный парень.

– Ну тогда садись и пей чай.

Сидим пьём чай.

– Какой у тебя средний балл? – спрашивают.

– Четыре и шесть, четыре и семь где-то.

– А ещё что есть?

– Курсы военных переводчиков закончил.

– Это тебе особенно в трюмах пригодится! – смеются. – В море-то ходить хочешь? Или на отстойник сейчас будешь проситься?

– Конечно, хочу, чего бы я сюда ехал тогда?

– Ну хуй тебя знает! А почему хочешь-то?

– Ну… это… романтика там и всё такое.

Опять ржут:

– Рома-а-анти-и-ика-а-а!!!

– Да это вы в романтике просто ничего не понимаете! – набираюсь я смелости, видимо, от чая.

– О, наглый, это хорошо. На ТК-20 пойдёшь.

НЭМС берёт трубку телефона и звонит:

– Серёга! Метнись-ка мне быстрым оленёнком и вызови Хафизыча к телефону!.. Ну и что, что пенсионер? НЭМС сказал – оленёнком, значит – оленёнком. Попизди у меня ещё тут!

Дышит в трубку.

– Хафизыч! Ну, танцуй!.. Танцуешь там? Чо-чо. Лейтенанта тебе отрыл с боем. Что «спасибо!»? Не булькает твоё спасибо. Три литра мне должен теперь… Да ты ещё поплачь мне! Ага, «три» я тебе сказал, иниибёт! Счас пришлю его к тебе.

Подводит меня к окну:

– Вон, – говорит, – видишь «Акулы» стоят? Твоя третья слева. Иди.

Иду. На пирсе лысоватый человек татарской наружности орёт на матроса с автоматом:

– Да ты знаешь, как у нас ебут? За хвост – и об палку! Ещё раз, блядь, увижу, и дорогая не узнает, какой у парня был конец!

Поворачивается ко мне. На бирке написано «КБЧ-5». Он самый, значит.

– Ну, добро пожаловать на борт, лейтенант.

Спускаемся в центральный.

– Вот, – показывает механик на самый большой пульт в ЦП, – это твой «Молибден», у нас он называется «пианино». Единственное, что мне от тебя нужно, чтоб ты на нём хуярил, как Ван Клиберн на пианине! Всё остальное – пыль и суета. Пошли пульт ГЭУ покажу.

Спускаемся в восьмой. Механик со мной на прицепе врывается в какую-то каюту. В каюте в обнимку с перегаром спит тело.

– Вот, Эдуард, знакомься, это тело зовут Владимир, и он один из двух киповцев ГЭУ. Как бы твой коллега по нихуянеделанью.

– Чо это нихуянеделанью? – возмущенно бурчит тело.

– Вова, какой ты пример показываешь лейтенанту! Ну, ёб твою мать! Где ключи от пульта?

– Ныармальный. Нормальный я пример показываю лейтенанту, – бурчит Вова и вытаскивает из кармана связку ключей, – закроете там потом всё.

– А ты не прихуел ли, Владимир?!

– Хафизыч, ну пожалуйста, ну сам же вчера…

– Всё. Дохуя пиздишь, – и механик выводит меня из каюты.

Меня поселили в соседнюю с Вовой каюту. А с Вовой жил ещё Андрей Борисыч, старый и опытный командир первой трюмной группы. Шефствовали они надо мной, вроде как.

Помню, однажды поспорили с начхимом в отсеке, просто поспорили и перешли на повышенные тона. Так они оба выскочили из каюты с криком:

– Кто тут нашего лейтенанта обижает?!

А начхим Дима ровесник с Вовой был, Борисыч-то постарше.

– Ну, я!

– Головка от хуя! А в глаз? Это наш лейтенант, и тока мы имеем право на него орать!

Ну, шутили, в общем-то. У нас крайне доброжелательная обстановка была в экипаже.

А за механиком нашим вообще можно ходить с блокнотом и записывать. Или на камеру снимать, когда он злился. Злился он редко, правда, но изображал из себя татарина в этот момент. Ну, так-то он и так был татарином, но в моменты расстройств изображал монголо-татарина, который отбился от орды и как-то случайно попал в Мурманскую область.

– Лёня, – звал он интенданта в кают-компании и тыкал пальцем в суп, – что это тут наплёскано у меня в корыте?

– Это щи, – удивлялся Лёня такой кулинарной необразованности целого подполковника.

– Щи? Лёня, да про них даже нельзя сказать «хоть хуй полощи»! Мой мазутный в них даже не пополощется! Где мясо, Лёня?

– Мясо во втором блюде!

– Да? А косточки, может, в третьем? Лёня, ты видишь эти руки?

Лёня внимательно смотрел на вытянутые к нему ладони и утвердительно кивал головой.

– Эти руки, Лёня, носят твою тушку по глубинам северных морей. И если эти руки начнут дрожать от недостатка мяса в организме, то ты, Лёня, в этих северных морях и останешься на всю свою яркую, но недолгую жизнь! А посмотри на Эдуарда!

Лёня смотрел на меня.

– Он же цистерны главного балласта продувает своими пальцами! Он же, как Икар, тебя к солнцу выносит и кислороду, а тыбля что? Капусту ему в воде варишь, как козлу какому?

А ещё механик носил ключи на широкой зелёной резинке от ПДУ и надевал её на лоб, как самурайскую повязку, когда думал. Ключи при этом болтались над правым ухом.

– Эдик, ну что у тебя с холодилкой?

– Да не могу разобраться, что-то автоматика там не хочет автоматить. Горит один предохранитель всё время, а из-за чего, не могу вычислить.

И он надевал резинку на голову:

– Неси схемы!

Несу. Разворачиваем.

– Блять, так они по размеру больше, чем стойка управления от неё!

Смотрим в схемы, водим по ним пальцами и понимаем, что ни хуя не понимаем.

– А гвоздик пробовал вставлять? – спрашивает механик атомного подводного крейсера стратегического назначения.

– Какой гвоздик?

– Железный, Эдик, банальный железный гвоздик!

– Куда?

– Куда не ходят поезда! Пошли!

Лезем в трюм седьмого.

– Снимай крышки со стойки!

Снимаю крышки, механик вставляет гвоздь вместо предохранителя и прижимает его эбонитовым колпачком.

– Врубай и смотри, откуда дым пойдёт.

Врубаю, холодилка радостно работает и холодит, а из одного блока валит дым. Вырубаю холодилку, меняю блок, ставлю предохранитель, запускаю. Работает, сука.

– Учись, студент! Гвоздь дарю.

И механик снимает с головы резинку (думать-то больше не надо) и, напевая что-то себе под нос, уходит с чувством выполненного долга.

Потом уже я вспомнил слова НЭМСа про гондонов. И, действительно, ведь ни одного не было. Были люди умнее, тупее, веселее, серьёзнее, с пристрастием к алкоголю и ведущие здоровый образ жизни, спокойные и сумасшедшие, но гондонов не было. А если и появлялись, то быстро куда-то исчезали. Естественный отбор в исполнении подводных сил Северного флота, я считаю.

Немного о дружбе

Вам когда-нибудь хотелось выпить чая так, что ломило зубы аж до самой поясницы? Вот и мне – нет, хотя теоретически я такую возможность допускаю. У нас с вами чай – это не то, что в остальном мире: вода и листья заварки, а некая метафизическая сущность, которая в зависимости от настроения может служить другом, психотерапевтом, любовницей, никотином или транквилизатором, а также борщом, красной икрой или дорогим вином. Удивительно, что русским его продают без рецептов, правда?

Вот захотелось как-то Максиму выпить чаю так, чтобы зубы заломило по колено. Не то чтобы самому захотелось и на голом месте без малейшего повода, а просто он вышел от старпома после проверки документации своего отсека. Старпом же у нас был как Паганини, только наоборот: Паганини мог настроить скрипку так, что на ней любой козодой рвал бы консерватории, а старпом мог расстроить нервную систему так, что любой Иммануил крепко задумался бы о бесполезности своего существования.

Обнаружив у Максима пару незначительных для обычного человека ошибочек, старпом в мягких и тёплых выражениях выразил своё удивление, как можно перепутать темы для летнего и зимнего периодов обучения, получив хотя бы три класса церковно-приходской школы, а тут целый офицер с высшим образованием и так возмутительно безмозгл. Вот уж бывают чудеса на свете, да? Поинтересовался старпом у Максима и на прощание дал ему отеческий совет броситься с рубки головой об палубу, возможно, тогда в неё немного разума засосёт из Вселенной через щель в черепе.

Совет, конечно, дельный, подумал Максим, но вряд ли его оценила бы супруга Наталья, так как один ребёнок (девочка) у них уже имелся и второго (мальчика) они ожидали с недели на неделю буквально. Хорошо, конечно же, с двумя детьми на руках иметь умного мужа, но живого всё-таки лучше. «А поэтому не выпить ли мне чая вместо столь радикальных мер?» – подумал Максим и полез в сумку проверять, что ему собрала с собой жена на службу. Как назло, сегодня в сумке был только кофе, а кофе в таких ситуациях абсолютно непригоден – только чай. И чая-то этого вечно запасы были в любой каюте на пару недель автономного им питания, а тут – ну ни крошки ни в одном шкапчике!

– Эдик! – пришёл ко мне Максим с пустой кружкой наперевес. – А не поделишься ли ты со мной чайком?

– Максим! Ну ты же как брат мне, я даже почкой с тобой готов поделиться, но вот именно чая и нет! Хочешь кофе? Или почку?

– Нет, кофе у меня у самого есть, но он совершенно непригоден для лечения душевных ран! А про почку я запомнил, да.

– Ну пройдись по пароходу, Макс. Ну что, чая не найдёшь, что ли?

– Пройдусь, – вздохнул Максим и, баюкая кружку, растаял в полутёмных недрах.

Во время своих скитаний Максим нашёл много раз кофе, сигареты, сосиски, стакан шила, пельмени, банку борща, полбутылки армянского коньяка, бульонные кубики, шоколадку, пряники, печенье и совет всё-таки сброситься головой с рубки (это он к старпому за чаем зашёл), сёмги слабосолёной один, но довольно большой кусок и банку тушёнки. Кроме того, он помог командиру параллельного отсека загрузить насос, лейтенанту найти РЩН в тринадцатом отсеке и боцманам распределить флаги расцвечивания в необходимом порядке – вот такая вот чайная засуха случилась на корабле именно в период острой максимовой чайной жажды. И было это тем более странно, что экипаж ударными темпами готовился к сдаче первой задачи, и чаи в такие периоды обычно лились реками. Но и не такие странности приключаются в нашей объективной реальности, правда?

Мне готовиться было не в пример проще, чем Максиму: отсека у меня не было и матросов в подчинении тоже, а самый младший мичман в группе служил на пару лет дольше меня. То есть гипотетически я мог обучать их теории вероятности или основам софистики, но вот по установке холодильных провизионных камер или автоматике компрессора ЭКСА25 надо было ещё посмотреть, кто кого учил бы. Поэтому вся моя документальная подготовка заключалась в замазывании корректором старых дат и аккуратном рисовании новых. Как и положено боевому офицеру, к заполнению документации я проявлял максимальное пренебрежение и откладывал его до самого концевого выключателя. Но, как известно из основ философии, сколько веревочку ни вей, петля на ней всё равно завяжется. И я параллельно с Максимом ушёл на поиски, но не чая, а корректора, потому что мой подрезал, очевидно, такой же боевой офицер вроде меня. Поспрашивав для порядка там и сям, я отправился туда, где корректор точно был – к начхиму.

У нашего начхима вообще было всё, что можно себе вообразить для ведения документации и заполнения формуляров: ручки шариковые – минимум трёх цветов, чернильные – синяя и чёрная, карандаши простые разных твердостей, карандаши цветные (все заточенные, как пики янычар), точилка, линейки, транспортиры, циркуль, стирки, шило, веревочки и, само собой, корректор. Подонок, одним словом, а не офицер.

Начхима в каюте не оказалось, что несколько даже и кстати вышло – не надо было спрашивать разрешения, и я просто уселся в его каюте на его стул, разложил свою документацию на его столе и, закусив удила, начал мазать по ней налево и направо его корректором. Именно за этим и застал меня Максим.

– Дима! – крикнул он радостным голосом, открывая дверь в каюту. – Э…. Эдик? – добавил, войдя в неё.

– Максим?

– У тебя же всё ещё нет чая?

– Всё ещё нет, да.

– А где Дима?

– А откуда я знаю?

– А у него есть чай?

– А мне откуда знать?

– Ну ты же тут сидишь…

Логично. Вообще логично было предположить, зная нашего начхима, что в его крохотной каютке найдётся практически всё, за исключением разве что папы с мамой. Я посмотрел вокруг и обнаружил в глубине секретера пузатенький заварочный чайник белого фаянса с золотыми якорями на боках. При взвешивании на руке и болтании чайник булькал и что-то переливал внутри себя.

– Ты знаешь, Макс, а вот есть!

Видели бы вы, как расцвёл лицом Максим от этой, казалось бы, столь незначительной новости.

– Плесните волшебства в хрустальный мрак бокала!

– Сильвупле.

– А чайник есть у него?

– Это же начхим, Макс. Конечно же, есть.

– Ну тогда я прямо здесь и попью, чтоб не расплескать.

– Не имею поводов возражать, мон женераль.

Свободного пространства в маленькой двухместной каюте начхима было ровно один метр от шкафа до секретера и один – от двери до дивана.

– Я уж как-нибудь, я уж где-нибудь…. – кряхтел Максим, пролезая по моей спине на диван.

– Да, конечно-конечно. Ни в чём себя не стесняйте.

Упав на диван и вытянув ноги мне под стул, Максим долил в кружку кипятка, понюхал и блаженно прищурился.

– Оооо! Как же он вкусно пахнет! Прям вот выпить кружку и умереть!

– А дети?

– Ну, не физически прямо умереть, а в ментальном смысле и не надолго. Максим отхлебнул, сощурив глаза, ведь когда щуришь глаза, чай не такой горячий становится – одно из его загадочных свойств.

– Мать моя женщина! Вот это начхим! Вот это да! Вот гу-у-усь же, а! Ну ты посмотри!

– Максим, у тебя всё в порядке? Сколько пальцев на руке я показываю? Какое сегодня число?

– Это не чай, а нектар богов какой-то! Я такого вкусного в жизни не пил! Просто умереть не встать!

– Дай отхлебнуть-то.

– Ну уж нет – тебе душевных ран не наносили, пей свой кофе!

– Жмот.

– Нет.

– Да.

– Да. Ну и что?

– Ну и всё. И не мешай мне работать. Хлебай тут потише!

Дверь в каюту распахнулась – наш начхим Дима застыл на пороге с занесённой ногой и на секунду удивлённым взглядом.

– Ребята.

– Дмитрий. А что это вы не стучитесь?

– Вы чё, бакланы, вообще опухли? Так-то это моя каюта.

– А, точно, ну заходи тогда – чувствуй себя как дома!

– Куда заходить-то? Вы своими тушами всё пространство свободное заняли, или мне на верхнюю коечку сразу прыгать, чтоб вам не мешать тут чаи гонять?

– Это Макс гоняет – я работаю, видишь же!

– Моим корректором?

– Не, я свой принёс к тебе в каюту. Ну, конечно, твоим, можно же?

– Ладно, я пойду, не буду вам мешать! – Максим вскочил и по моей спине пошёл на выход. – Дима, спасибо за чай! Он просто охуенен!

– Какой чай? – спросил Дима, когда Максим скрылся за поворотом.

– Ну твой.

– Какой мой?

– Ну который у тебя в заварнике был.

– В каком заварнике?

– Дима, блядь, ну вот в этом вот белом заварнике твоём!

– А где ты его взял?

– Кого?

– Заварник этот!

– Дима, я всего ничего тут корректора у тебя взял, за что ты мне мозг выносишь?

– Откуда у тебя мозг, ты же трюмный! Где ты заварник этот нашёл? Я его месяца два как потерял! Заварил, помню чаю себе, а он раз – и пропал, а тут на тебе!

– Дима, он прямо вот здесь вот в секретере стоял в уголке!

– Да ладно?

– Шоколадно!

– Вот это чудеса, да. А я с ног сбился, искал его. А что ты из него Максиму налил?

– Ну… я думал, что чай.

Осторожно пододвинув чайник к краешку стола, мы приоткрыли его крышечку и заглянули внутрь, соблюдая все меры предосторожности. Из чайника на нас смотрела бело-чёрно-зелёная Плесень. И я не зря написал это слово с большой буквы – ещё пару дней и ей уже пора было бы читать стихи Агнии Барто и включать мультики на видеомагнитофоне. Плесень заполняла всё видимое пространство чайника, и только на дне его что-то булькало.

– Дима, она сейчас скажет тебе «папа», мне кажется. Вон у неё, смотри, глаза и рот уже выросли.

– Это-то ладно, с этим я разберусь, а вот что мы Максиму скажем?

– Вот нет чуткости в вас, химиках, ни на комариный хуй, честное слово. Ну зачем ему эта лишняя и ничего не несущая в себе информация? Вот для чего она ему?

– Тоже верно – пусть эта тайна умрёт вместе с нами!

– Дима! – из-за угла вынырнул Максим, допивая чай. – Чуть не забыл, а что за сорт чая-то? Такой, сука, вкусный!

– Французский, – и Дима звонко захлопнул крышку заварника.

– Сорта «дор блю»! – добавил я и накрыл Димину ладонь своей.

– Угостили знакомые, но уже кончился! – добавил Дима и зачем-то горестно вздохнул.

Ну химик, а не актёр, понятное дело.

– Ох, жаль, уж больно хорош! Надо будет сорт запомнить и поискать в магазинах!

– Ага, обязательно поищи.

– Спасибо ещё раз, Дима!

– Да мне-то не за что – Эд же тебя угощал.

– Не, ну как это? Чай твой – значит, ты и угощал, а я так – сидел просто рядом.

– Не, ну наливал-то ты!

– Не, ну и что, что я? Чайник-то твой, и каюта твоя, а значит, и заслуга твоя полностью!

– Эх, – и Максим обнял нас за плечи, радостно улыбаясь, – ребята! Не ссорьтесь! Обоим вам спасибо – прям вот на душе полегчало, какие у меня друзья! Прям расцеловать вас хочется, может даже в щёки!

И Максим, посвистывая, ушёл.

– Вот сейчас немного стыдно стало, да? – спросил Дима.

– Мне-то чего стыдно? Он плесень в чайниках выращивает, а мне должно быть стыдно? Вот уж фигушки!

– Что-о-о-о? – доктор даже не сразу въехал, когда я пришёл к нему спрашивать, сколько Максиму жить осталось. – Плесневыми грибками и бактериями актиномицеты убить подводника? Невозможно! Всё переварит и добавки попросит! Главное в этом деле – ему об этом не рассказывать, чтоб зёрна сомнений не проросли в его нутре, разорвав его изнутри в клочья! Чего смотришь, как сыч?

– Андрюха, ну я серьёзно!

– Ну а я что, в клетчатой кепке тут сижу и с красным шариком на носу? Ступай займись делом, не очень юный натуралист.

Но мы всё-таки с Димой решили не пускать этого дела на самотёк и тщательно продезинфицировали Максима изнутри этим же вечером. Это же друг, а не корабельная документация: тут тянуть нельзя. По морскому закону служебные дела делаются в первую очередь, а личные – немедленно. Да и дружба, знаете ли, обязывает.

Ведь что главное в настоящей мужской дружбе? Главное заключается не в том, чтобы не налить другу чай из заварника с плесенью, а в том, чтобы тщательно это скрыть, предварительно продезинфицировав друга изнутри. Желательно спиртом, в крайнем случае – коньяком. Бактерии и грибы, конечно, тоже могут убить, но черви сомнений убивают быстрее – доктор зря не стал бы говорить, ведь на нём не было ни клетчатой кепки, ни красного носа.