Текст книги "Акулы из стали. 5 в 1"

А ещё милиционеры. Питерские милиционеры очень любили проверять у меня документы, когда я гулял по городу в гражданской форме одежды.

– Здравствуйте, а можно посмотреть ваш паспорт?

– Нельзя. Нет у меня паспорта.

– Как это нет паспорта?

– Вот есть военный билет.

– А где здесь прописка?

– Какая прописка? Это же военный билет, бля!

– Так вы служите?

– Нет. Учусь. Вот же написано: «ВВМИОЛУ им. Дзержинского».

– Коллега, что ли, наш?

– Тамбовский волк вам коллега, а я – военный моряк!

– А почему училище имени Дзержинского?

– Да ебу я? У Дзержинского своего и спросите!

– Ну, спасибо тогда вам и до свидания!

– И вам не болеть.

Конечно, лично я потом влюбился в Питер так же крепко и безответно, как и в Севастополь. Ну как можно не влюбиться в город с Государственным Русским музеем внутри? Вы понимаете? Я – решительно нет. Когда я первый раз увидел Айвазовского, я часа два сидел перед «Девятым валом» и не мог оторвать жопу от скамейки или хотя бы закрыть рот от этой неземной красоты. Японские туристы фотографировали меня больше, чем Айвазовского. Потом тётенька мне рассказала, которая зал этот охраняла. Я-то не видел ничего вокруг. И как-то боль эта острая от потери Севастополя, родного своего училища постепенно загладилась. Хотя до сих пор, когда меня спрашивают, отвечаю, что окончил Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище. Хотя на самом деле оканчивал-то я уже Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени Дзержинского, о чём и написано в моём дипломе. Но руководство этого училища пошло нам навстречу и разрешило значки о высшем образовании подписать «СВВМИУ», за что им ещё раз спасибо.

Память – она такая, знаете, как грампластинка. Вроде и играет ещё, а некоторые места уже так затёрты, что их и не слышно. Только шум. И ощущения.

Рассуждения о воинской чести невозможны без упоминания о противоположном поле. Девушки и женщины, естественно, покушались на воинскую честь постоянно. Как, впрочем, и военные на их честь соответственно. Борьба полов, ага. Опишу один случай, не сказать, что характерный, но довольно показательный для понимания всей глубины этой борьбы.

Два друга моих, назовём их Вася и ещё один, познакомились с двумя принцессами прямо на Невском проспекте. Слово за слово, накупили водки, колбасы, сыра и помидоров и привели их в учебный класс для более детального обсуждения влияния Гогена на поздний постимпрессионизм. Ну, как привели – через четырёхметровый железный забор с пиками перетащили. Сила искусства же, вы меня понимаете.

Побеседовав о разных течениях в европейской живописи и выпив изрядно водки, решили перейти к физическим упражнениям на свежем воздухе (форточка открыта была). Поставил Вася, значит, свою принцессу в позу пьющего оленя к столу, снял с неё, что там было снизу, и с удивлением для себя обнаружил на крестце у своего без трёх секунд полового партнёра татуировку в виде волчьей головы с оскаленной пастью. Вася был парнем отчаянным, чтоб вы понимали. Вдуть бабочке или там цветку какому-нибудь было ему абсолютно не слабо, хотя тогда это и не было ещё повсеместным трендом. Но волку? А вдруг он голодный и укусит за вот это самое место? Так подумал Вася и решил сначала покормить волка, а потом уже отстаивать свою военно-морскую честь (в половом разрезе этого вопроса). Взял Вася со стола батон докторской колбасы классического советского размера и со всего маху хлопнул его принцессе на попу. Не знаю уж, о чём там фантазировала принцесса в это время, но предпочла, ойкнув, потерять сознание на всякий случай. Что там было с волком, поел ли он, не знаю, но у людей в этот вечер ничего не получилось. Принцессу сбрызнули минералкой, привели в чувство и отпустили обеих на свободу, распространять слухи о гигантских размерах у моряков. Так что чисто технически будем считать, что честь свою моряки отстояли.

Ну и, помимо женщин, есть еще и непосредственно служба. Флот. На флоте честь свою приходилось отстаивать перманентно вообще. Вплоть до государственного уровня. А ещё наши экипажные чести нам предлагалось отстаивать на строевых смотрах. Подводники ходить строевым шагом считали моветоном и унизительным занятием для своего атомного самолюбия. Где-то примерно в области измены Родине. Если офицеры шли вместе в количестве более двух, то обязательно не в ногу. А если экипаж шёл строем, то это было больше похоже на пьяную многоножку чёрного цвета.

– Товарищи подводники! – вещал на построении дивизии дивизийный замполит. – Через неделю торжественный смотр строя и песни! Вы должны отстоять честь нашей дивизии и своих экипажей, я считаю, а не позориться, как всегда! Поэтому предлагаю командирам частей усилить занятия по строевой подготовке и разучиванию строевых песен!

– Прошу разрешения! – это наш командир не выдержал. Склонил голову к плечу, а значит, зол как чёрт.

– Да, Александр Сергеевич!

– У меня через неделю выход в море для сдачи задачи и заступление в боевое дежурство. Прошу разрешения попрать нашу строевую честь в пользу боевой!

– Александр Сергеевич!!! Это неправильный подход к воспитанию сплочённости экипажа!!! Красив в строю – силён в бою!!!

Командир с удивлением смотрит на свой экипаж – ну и так же сплошные красавцы, куда уж?

– Товарищ капитан первого ранга! Нам поставлены сжатые сроки. Кроме того, я считаю необходимым дать людям отдохнуть, и я готов потерпеть их уродство в строю!

Замполит шушукается с командиром дивизии, тот машет на нас рукой, и до нас доносятся только обрывки их разговора: «…ну… мать…», «…в жопу… бля», «…год не вынимая…». После чего слово берёт командир дивизии.

– Экипаж ТК-20 освобождён от строевых занятий. Пусть позорятся перед штабом флотилии, я разрешаю. Но остальные!!! Чтоб каждый день!!! Лично буду проверять!!! Контролировать!!! И не дай бох, хоть одна падла!!!

И наша строевая честь, показав язык боевой, уходила в гости к соседнему экипажу, и те впоследствии с фурором позорили их обеих.

А ещё честь страны. Ну а как же? Скопились, например, у страны баллистические ракеты с истёкшими сроками их хранения. Надо бы их вроде как срочно утилизировать, а денег у страны нет – все у Пугачёвой на Рождественских концертах. И приходит кому-то в голову гениальная мысль: «А давайте их утилизируем путём отстрела с атомной подводной лодки в Баренцевом море, и пусть они там себе на дне валяются!» Американцы, конечно, тут же начинают смеяться натуральным образом, хватаясь за свои животики: «Ну как, факин шит, можно стрелять баллистическими ракетами с истёкшими сроками хранения? Это ж физически невозможно!»

«Ах вы смеяться вздумали! Над Расеей! Экипаж ТК-20! Немедленно приготовиться к выполнению боевой задачи по защите Чести нашей Родины!»

А у нас командир БЧ-2 (ракетной) был удивительно добрым человеком. Почти всегда улыбался, когда разговаривал.

– Сей Саныч, – улыбался он командиру в центральном, изучив документы, – да у этих ракет срок хранения в два раза превышен от положенного! В два! Да хуй его знает, что там вообще с этими ракетами… Может, уже и трещины в корпусе пошли!! Жопа, короче, полная в разрезе осевой плоскости!

Командир задумчиво крутил в руках шариковую ручку:

– Выбора-то нет, понимаешь. Будем надеяться на механиков, если что. Может, вытащат. Вытащите?

– Вытащим, Сан Сеич, куда же мы денемся!

И мы дважды в течение года, занимая стартовый коридор на глубине сорока пяти метров, стреляли полным боекомплектом, под изумлённые взоры американских военных наблюдателей. А Расея потому что, и нечего над ней смеяться.

Потом нас объявили лучшим на флоте экипажем по ракетной подготовке и в качестве благодарности за сэкономленные стране триллиарды разрешили нарисовать на рубке звезду с количеством ракетных пусков. Так и ездили мы потом с цифрой «51» на рубке. Командира тогда во второй раз представили к званию Героя РФ, но звезда до него опять не дошла, осев где-то в вышестоящих штабах.

– А что это у вас за цифра? – спрашивали у нас непричастные люди, тыча в звезду на рубке.

– А это внутренний телефон командира, – отвечали мы.

Обидно нам было тогда очень за командира нашего, он же честь страны своей отстоял всё-таки. В очередной раз.

Вот, в общем-то, и всё, что я имел вам сказать по поводу воинской чести на текущий момент.

Романтика

Не все неокрепшие умы знают, что такое Романтика. Некоторые, например, думают, что Романтика – это такая штука, которая поджидает их готовенькая к своему дальнейшему использованию. Идёшь ты по парку, а она сидит на скамеечке и подмигивает тебе: «Эй, морячок, не желаешь ли мной воспользоваться?»

На самом деле всё обстоит несколько иначе.

Как юноша представляет себе морскую романтику? Да очень просто. Он стоит на капитанском мостике парусника, который качается на спине Гольфстрима, в белом кителе, фуражке и с трубкой в зубах, выпуская уголком рта сизые облачка дыма. Прищурив глазёнки от ласково дующего ему в лицо муссона, всматривается в горизонт, устало игнорируя мечущихся по берегу женщин, срывающих с себя бюстгальтеры от вожделения.

Скажу вам, что жизнь приготовила для этого юноши несколько сюрпризов. И почти все малоприятные. Сначала, чтоб стать профессиональным моряком, ему надо научиться. И вот будущий морской волк из какого-нибудь Дна попадает в жаркий южный город на берегу моря. То есть, следите за моей мыслью, пожалуйста: ему семнадцать лет, а тут южный климат, море и полуголые женщины. Везде. Никто же из вас не станет спорить, что юношеская романтика связана исключительно с доминирующим желанием вдуть понравившейся девушке? А на свободу его выпускают учителя хорошо, если пару раз в месяц. Да и то какая там свобода? Денег у него нет, берлоги, куда можно привести самку для спаривания, тоже, поэтому слово «свобода» тут можно применить только в качестве издёвки. Что остаётся будущему морскому волку?

Правильно – дискотеки, которые проводятся два раза в неделю в его альма-матери. На дискотеки ходят в основном приличные девушки, которые требуют к себе применения знаний романтики: внимания, ухаживаний и долгих предварительных ласк и без всего того, чего так жаждет пассионарный организм молодого морского волка. Но бывают и половозрелые самки человека, которые желают именно того же, что и молодой морской волк. И первые два года своего обучения волк занят только охотой на эти экземпляры. Он наизусть знает все доступные помещения и все уютные заросли кустарников в ближайших окрестностях, прямо как юный натуралист. Что же здесь романтичного, возможно, спросите вы? Кто не любил, тот не поймёт, дерзко на это отвечу вам я.

Начиная с третьего года обучения личная жизнь молодого морского волка начинает потихоньку налаживаться. Его уже отпускают на свободу с ночёвками практически каждую неделю. Если у него богатые родители или есть друг из местных, то жильём он обеспечен, и тут-то и приходит самая пора начинать обучаться романтике. Некоторые, конечно, к этому времени уже успевают жениться (слабаки) или снимают жильё на пять-шесть человек, но их мы рассматривать не будем. Лично у меня был друг Слава, который жил с мамой в двухкомнатной квартире. Мама часто работала по ночам или ночевала у подруг и родственников, поэтому у нас со Славой был составлен график привода девушек домой.

Однажды приезжаю домой в субботу, сменившись с наряда, а Слава сидит за роскошно (два апельсина, шоколадка и бутылка «Массандры») накрытым столом и вырезает что-то из банки из-под растворимого кофе. Слава был до ужаса добрым, обаятельным и смешным парнем. Один только недостаток присутствовал в его организме – скромность. Поэтому с девушками у него были проблемы, в которых мы всем взводом пытались ему помочь. И вот наблюдаю я, как Слава старательно вырубает из этой бедной баночки вензеля, загогулины и прочие отверстия, стелет ей на дно кусочек хлеба, втыкает в него огарочек свечи и торжественно водружает это на стол.

– Слава, а ты для чего это уебище на стол поставил?

– Ну как, романтично же! Может, даст.

Вздыхаю от непроходимой неумелости ухаживания за дамами. Выбрасываю его конструкцию в окно. Беру стакан, оборачиваю его какой-то льняной тряпочкой, завязываю бечёвкой по спирали, ставлю на дно свечку и говорю:

– Учитесь, Вячеслав – крестьянский сын! Стиль «эль прованс» называется! Теперь – точно даст.

И уезжаю на дискотеку в училище, так как у Славы внеплановая вероятная встреча, а дружба у нас намного крепче и важнее желания кому-нибудь понравиться, а то и вдуть. Потому что уже к третьему году обучения «суровое братство морское» – не просто фраза.

А потом молодого морского волка переводят в Санкт-Петербург. Он уже поднаторел в общении с особями противоположного пола, натренировался в создании романтической обстановки из говна и палок и умеет бороться с природной застенчивостью. Прямо сойдя с поезда и добравшись до канала Грибоедова, он знакомится с чудесной девушкой Машей и уговаривает её на свидание на завтра, честно и открыто козыряя тем, что не замуж же он её зовёт, в конце концов, так почему бы и нет, если да? Но злобный Кобзон коварно рушит его планы, затаскивая административным ресурсом на свой концерт. Начало девяностых, чтоб вы понимали, – даже ещё пейджеров не изобрели. Но если вы думаете, что молодые морские волки сдаются перед таким мелочным препятствием в достижении своего желания, как многомиллионный незнакомый город, то вы не знаете ни одного из них.

Две недели. Две недели он дежурил на двух соседних станциях метро в часы пик, хищным взглядом всматриваясь в серый людской поток, текущий как река Стикс, пытаясь захлестнуть его Мечту. Он познакомился со всеми нарядами милиции на этих станциях (так как наружность его была далека от той, которую принято надевать на славян), с продавцами шавермы (по той же причине), с продавщицами цветов (он покорил их матёрые сердца своей историей) и со всем асоциальными элементами окрестных районов. Милиционеры даже договорились со своим начальством и предлагали ему на полном серьёзе составить ориентировку на девушку и объявить её в розыск (только для своих услуга). Продавцы шавермы предлагали разослать всю свою многочисленную родню по всем заводам, предприятиям и конторам, чтоб помочь брату в поисках. А бомжи просто шарились по району и смотрели, даже не беря за это плату сигаретами.

И вот она появилась. С грустным лицом этот лучик среди туч поднимался на эскалаторе! Молодой морской волк выставил заранее условленным жестом за спину руку, в которую продавщица цветов метнула заранее отработанным многочисленными тренировками движением букет цветов, а Ашот – шаверму. Шаверма была перепасована наряду милиции, который уже приготовился аплодировать, а Ашоту был показан жест «ну тыбля дурак, что ли?». И она, увидев молодого морского волка с букетом цветов, заулыбалась, и все вокруг поняли, что всё у них получится, и дружно вытерли навернувшиеся на глаза слёзы умиления.

А потом волк вырос, возмужал, и его посылают на флот. Близко к Гольфстриму, да, но отнюдь не на парусники. Молодой морской волк готовится отправиться за своей Романтикой, радостно повизгивая и потирая лапки. В это время с ним происходит удивительная метаморфоза: из молодого морского волка он превращается… в ещё более молодого морского волка. Это сложно объяснить, но так оно и есть. Родина в данном случае проявляет к нему некоторое милосердие и посылает его на флот летом, когда он, глядя на окрестности, думает себе: «Да не так уж всё и херово, как рассказывали».

Пейзаж, конечно, несколько однообразен, но очень красив. Грибы, ягоды, сёмга, форель, треска размером с телёнка и камчатские крабы размером с него самого. Он же не знает ещё, что только этим и будет питаться пару-тройку лет и потом всю свою оставшуюся жизнь слова «крабы», «красная рыба» и «икра» будут вызывать у него позывы к рвоте. А потом наступает ЭТО.

Это продолжается с октября по июнь и называется почему-то не Адом, а зимой. Однажды я выглянул в окно утром и, увидев снег, подумал, что, наверное, у меня аллергия на него и я скоро сойду с ума от его постоянства и обилия. Минутная, конечно, была слабость, потом прошла. Солнце, которое летом светит в окно круглые сутки, зимой не показывается вообще. Всё время ночь. Если вы никогда не жили в Полярной Ночи, то вы вряд ли меня поймёте. Наверняка подумаете, что я сгущаю краски. Но нет, Полярная Ночь – это жопа. То есть если вампиры всё-таки начнут порабощать человечество, то я точно знаю, где у них будет Главная База.

Муссоны. Муссоны, конечно, дуют, но назвать их ласковыми, особенно зимой, у меня не повернётся язык, несмотря на всю мою велеречивость. Они дуют прямо в кости, с лёгкостью продувая шинель, китель, нательное бельё, шкуру и мясо. Куда бы вы ни шли, они всё время дуют вам в лицо. Как это происходит, я не знаю, но ощущения именно такие. Летом-то их ещё можно пережить, тогда они хотя бы тёплые. Но картину, когда с абсолютно сухих швартовых концов толщиной с мою ногу капает какая-то маслянистая жидкость, потому что ветер отжимной, и они при этом звенят, как струны на гитаре, я не забуду никогда. Как не забуду и ощущение, когда ты не можешь выскочить из рубки на палубу, потому что ветром тебя задувает обратно, словно какой-то фантик, а не целого офицера военно-морского флота. Те, кто меня видел, подтвердят, что мужчина я не маленький. А выползал из рубки на четвереньках. И командир выползал. И старпом. И Павлов Андрей Борисович выползал, мастер спорта по вольной борьбе, между прочим.

Гольфстрим. Он, сука, есть и протекает неподалёку. Из-за него никогда не замерзает море и влажность даже зимой зашкаливает. Из-за Гольфстрима и муссонов при минус 25 градусах зимой в гарнизоне объявляется сигнал «Холод-1» и запрещается выходить на улицу. Хотя уже при минус 15 ты ловишь себя на мысли «сукапиздецкакжехолодноблядь».

– Борисыч, ты куда пошёл?

– На пирс поссать схожу.

– Палку взял?

– Струю от конца отбивать? У меня там стоит.

Отрывок будничного диалога.

Брызги в лицо. Подводная лодка «Акула» высотой двадцать семь метров, из них над водой в среднем пятнадцать. И если вам в лицо брызгает море, то вы привязаны к мостику цепью, и главная ваша задача – не выбить себе зубы об ограждение рубки. А если ещё и зима, то ваши волосы в носу слиплись в ледяные комки, и дышите вы ртом через ледяную шайбу горла водолазного свитера, натянутого на лицо.

Качка. Если вы думаете, что подводные лодки не качает, то очень глубоко заблуждаетесь. Когда подводная лодка на поверхности, её вообще швыряет, как щепку, из-за особенностей обводов. И под водой её тоже качает! А подводную лодку «Акула» из-за длины в сто восемьдесят метров качает ещё сильнее и продолжает качать некоторое время после того, как шторм закончился. Инерция, мать её. А вы же помните, что морской волк родом, например, из Дна. Вот откуда ему знать, есть у него морская болезнь или нет? Он же и моря-то никогда не видел, а только мечтал о нём. И в итоге из двухсот морских волков на борту на приёмы пищи ходит человек семьдесят или восемьдесят, остальные в это время блюют. В каютах, в гальюнах, в умывальниках и на боевых постах в заранее заготовленные ёмкости. На завтрак и обед им можно не ходить, а вот на вахту – нельзя. К счастью, оказалось, что у меня морской болезни нет, и я на завтраках обжирался колбасой и маслом, а на обеды набивал брюхо исключительно котлетами, вознося хвалы Посейдону.

Женщины. После обучения в Севастополе и Санкт-Петербурге с россыпями и созвездиями фемин везде в закрытом гарнизоне с этим, конечно, форменная беда. Нет, к этому времени морской волк уже понимает, что женщины не срывают с себя бюстгальтеры от одного его вида, и снимать их ему приходится самому. Но было бы с кого снимать. А тут практически все женщины – жёны боевых товарищей или их дочери. Немногочисленных гарнизонных блядей лично я в расчёт не беру – всегда ими брезговал, да и никакого охотничьего азарта. Чужих жён, кстати, тоже. Никогда не заводил отношений с замужними дамами, это один из моих принципов жизненных. Некоторые женщины свободного полёта и в разведённом состоянии работают, конечно, в штабах и береговых базах, но, блин, я ни разу не смог столько выпить. А вот историю одну вспомнил.

Пришли с автономки, и у нас осталась куча мяса. Мясо было нарублено на равные доли и запаковано по дуковским[5]5
  ДУК – устройство для удалений контейнеров.


[Закрыть] мешкам. На каждый мешок была наклеена бирка: «Павлов», «Овечкин», «Макаров». Но вахта же на подводной лодке несётся постоянно, несмотря ни на что. И вот приволакиваю я этот мешок мяса с биркой «Павлов» его жене Ларисе. Лариса внимательно смотрит на кровавую говяжью четверть с биркой и говорит:

– Ну наконец-то. Хоть поживу в своё удовольствие. Доча! Папа с моря вернулся!

Шутила, конечно. На удивление дружная семья у них была. Я даже иногда им завидовал.

А ещё – товарищи. Они постоянно гибнут и умирают. Они горят, тонут, калечатся или сжигают свои внутренности палёным спиртом. Или просто падают с груши и разбивают себе голову, когда собирают урожай в долгожданном и редком летнем отпуске. Но таких товарищей, которых я приобрёл на флоте, я больше не встретил ни разу за всю свою жизнь. Мы всё делали вмести: перевозили друг друга с квартиры на квартиру, скидывались едой для тех, у кого были дети, веселились, горевали, воевали, ели, курили, ходили по бабам в Северодвинске и Оленьей Губе… Дружба наша была непрерывной, круглосуточной и безвозмездной. Могли бы и умереть вместе, но нам повезло.

Где же тут Романтика? Вы не поверите, но в КАЖДОМ СЛОВЕ. В конце концов, морской волк понимает, что все его представления о морской романтике были смешны своей наивностью и примитивностью. На самом деле всё гораздо красочнее и грандиознее.

Тяжёлая мужская работа, лишения и Смерть за плечом приносят в его жизнь такую Романтику, о которой он и мечтать не смел. Настоящую, если вы понимаете, о чём я. Не каждый, конечно, может это выдержать.

Но кто смог, тот меня поймёт.