Текст книги "Октябрь, медовый месяц"

Эдуард Русаков
Октябрь, медовый месяц

«А прошлое кажется сном…»

Мой дедушка Василий Осипович не дожил до Великой Октябрьской социалистической революции совсем немного – он умер от чахотки (пардон, от туберкулеза) летом семнадцатого года, на Западном фронте, где служил ветеринарным фельдшером в кавалерийских войсках. А с бабушкой они познакомились в октябре девятьсот пятого года. Дедушку я, разумеется, не мог знать, а вот бабушку очень даже хорошо помню. Поэтому мой рассказ будет не о революции, а о любви.

Давно хотелось рассказать про юность моей бабушки. Хоть немного, хоть чуть-чуть, – кусочки, осколки, рассыпавшаяся мозаика чужого прошлого… Нет, не чужая, не чья-то, не ваша – моя любимая старая бабушка. Преклоняю колени, собираю осколки бережными руками, осторожно сдуваю пыль с пожелтевшего снимка, где гордый молодой усатый дедушка и бабушка рядом – юная, светловолосая, круглолицая, и глухой ворот белой блузки, и круглые часики на груди, на почти не видной серебряной цепочке…

«…За последние несколько лет, после завершения строительства Сибирской магистрали, наш город неузнаваемо преобразился в лучшую сторону. Население Кырска увеличилось до 50 тысяч, повсеместно возникли новые фабрики, магазины, в центре города воздвигнут прекраснейший собор и начинается строительство современнейшего мукомольного завода. Неумолимая цивилизация в силу железных фатальных законов…»

(Из статьи В. Немкова «Кырск и неумолимая цивилизация», «Сибирский альманах», 1904, стр. 57.)

– Оглохли вы все, что ли?! – страдальчески прохрипел Трофим Загадов, а потом вскрикнул, побледнел – и медленно осел на кафельный пол, прижимаясь к зеркальной стене. Из-под распахнутого атласного халата (райские птицы на пальмовых ветках) – голое дряблое тело, заросшее седыми волосами. Дверь в уборную оставалась приоткрытой.

– Доктора… скорее зовите доктора!..

– Что случилось, мой дорогой? – закричала, вбегая в ванную комнату, мадам Загадова (капот из лилового кашемира, папильотки, вытаращенные глаза молодящейся истерички). – Ах, бедняжка, ты такой бледный…

– Где Ольга? – тихо спросил страдающий Загадов, с отвращением глядя на жену. – Разбуди ее… пусть бежит за своим докторишкой…

– Что с тобой, милый?

– Дура!.. Геморрой… будто не знаешь…

«…а вчера завершилось возведение изысканной железной ограды вокруг шикарного особняка одного из богатейших кырских магнатов – купца Загадова. Как известно, особняк Загадова был построен в 1903 году модным московским архитектором А. Шюхтелем. Это тот самый Шюхтель, который проектировал в Москве особняк архимиллионера Прушинского. Архитектура оригинальнейшего кырского сооружения выдержана в новейшем стиле модерн. Запоминаются изысканные линии растительного орнамента. Кривизна железных решеток ограды и изгибы оконных переплетов соединяются в прихотливый болезненный узор. Неумолимая цивилизация в силу железных фатальных законов…» (Из репортажа Б. Боера, газета «Кырские ведомости», 1905, № 27.)

Моя юная бабушка сладко спала, по-детски обняв подушку руками, а часики тикали рядом, на комоде. Бабушке снилось то, о чем наяву мечталось: порывистый ее жених, молодой и усатый, капризно и требовательно вздергивающий плечом. А потом снился отец – неразборчивое детское видение: на берегу Енисея, рядом, вдвоем, рука в руке (маленькая – в большой), и поющий отец, и она слушает, замерев от восторга, и прекрасная песня переполняет детскую душу (а слова невозможно вспомнить даже во сне), и темная река с далеким синим берегом, и горы, и сосны, и лазурное небо…

«Мой отец был священник. Он умер, когда мне было восемь лет. Меня взял на воспитание купец Загадов. Я закончила епархиальное училище, жила у Загадова, обучала его сына арифметике и грамматике, а потом…» (Из автобиографии, которую моя бабушка писала в 1936 году, когда ее хотели уволить из школы, где она работала учительницей начальных классов. И уволили.)

– Тише… пожалуйста, тише. Васичка, не шуми. Разбудишь свою матушку.

– Матушка – это у попа супруга, – дрожащим от радости голосом пошутил мой дедушка. – А мать мою пушкой не разбудишь. Садись, Оля, садись… Лампу зажечь?

– Не надо, Вася. Я на минутку.

– А я уж думал, совсем сбежала от своего Змея Горыныча. Думал, навсегда пришла.

– Да нет, Вася, я по делу. Трофим Петрович просил, чтоб срочно пришел… у него опять… – смутилась, – ну, геморрой, что ли…

– И ты из-за этого так бежала? Вон, запыхалась вся…

– С ним ведь правда плохо. Весь белый… лежит, еле дышит.

– Я, вообще-то, ветеринар – коров лечу и лошадей.

– Ох, Вася!..

– Авось не помрет. А помрет, нам же лучше – скорей поженимся.

– Что ты, Вася, что ты?! Разве так можно? А если и впрямь?.. Ведь грех так говорить.

– Да шучу я, шучу. Беда мне с тобой, Оля. Ну, когда же мы будем вместе? Без попа никак не можешь? Непременно желаешь венчаться?

– Непременно. Ты уж меня прости, Вася… но иначе я не могу.

– Хорошо, моя милая. Пусть будет по-твоему. Ну, чего же ты плачешь? Все будет хорошо, девочка моя сладкая, умница моя, родная моя… все будет, как ты захочешь… как прикажешь…

И горячие пальцы сплетались во мраке, и трепетали мягкие девичьи губы, и кололи нежную шею жесткие усы… и звенел в ушах золотой венчальный звон…

«13 октября 1905 года рабочие кырских железнодорожных мастерских объявили о своем присоединении к Всероссийской политической стачке, не выдвигая при этом собственных требований…» («Хроника революционных событий 1905 года в Кырске».)

– Раба божия Ольга, согласна ли ты стать женой раба божия Василия?

– Да. Согласна.

– Раб божий Василий, а ты согласен ли взять в жены рабу Ольгу?

– Почему рабу? Почему?

– Отвечай: согласен?

– Да! Да! Да!

…Счастливые, молодые, нетерпеливые, рабы божии, влюбленные рабы… это ж надо – вопреки всем запретам!.. а где ваш приют, где ваше райское рабское гнездышко, подумали вы об этом?.. И огромная Соборная площадь, и яркое солнце, и снег, снег, первый, быстротающий снег, октябрь, медовый месяц, и звон, счастливый звон в ушах, золотой венчальный звон, звон, звон…

«Как стало известно из достовернейших источников, воспитанница купца Загадова некто Ольга М. вчера тайно обвенчалась с бедный ветеринаром неким Василием П. Это скандальное происшествие вызвало жестокий гнев «благородного» опекуна, который запер дерзкую ослушницу и держит ее под замком. Таковы их «нравы»! Однако мы надеемся, что несчастные влюбленные сломают все замки и порвут все цепи. Ибо не те времена! Крепостная эпоха давно миновала, и если «загадовы» до сих пор этого не осознали – тем хуже для них! Мы бесстрашно выставим на суд гласности все их купеческие замашки! Неумолимая цивилизация в силу железных фатальных законов…» (Из заметки Ю. Евграфова в газете «Утренняя кырская заря», 1905, № 31.)

От купца Загадова всегда вкусно пахло, даже если он был с похмелья. Этаким душистым перегаром. Да еще ликерчиком, лимончиком, кофейком. Ароматными сигарами. Парижским одеколоном.

Он стоял на пороге своего особняка, гостеприимно раскинув руки. А по мраморным ступенькам поднимался заморский гость.

– Добро пожаловать в мою хижину! – басил Загадов, уступая гостю дорогу и приглаживая скользкие морщинки на шелковом белом жилете. – Очень рад и сочту за честь. Об этом я мог лишь мечтать: великий путешественник – и в моем скромном жилище! Прошу, прошу. Для вас уже приготовлены три смежные комнаты. Располагайтесь, милостивый государь, как дома.

– Большое спасибо, – произнес господин Д. почти без акцента. – Я весьма рад, что мне представилась такая возможность.

Англичанин, высокий блондин, сорок пять лет, худощав, строг, высокомерен.

– У нас тут, конечно, не Лондон, не тот комфорт, – продолжал ерничать Загадов. – Но уж постараемся угодить дорогому гостю… А вот, позвольте представить – моя супруга.

– О, миссис Загадова. Очень рад.

– Мерси. И я очень рада. Очень-очень.

«Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Знаменитый английский путешественник, покоритель Сахары и Арктики, неутомимый господин Д. направлялся по Сибирской железной дороге на Дальний Восток, где был намерен обследовать тамошнюю флору и фауну. Однако вследствие стечения роковых политических обстоятельств, а именно по причине забастовки рабочих железнодорожных мастерских, которые узурпировали власть на железной дороге и потребовали прекращения всего пассажирского движения, – так вот, именно в результате всех этих трагикомических обстоятельств мы получили возможность приветствовать дорогого гостя. В наши дни, когда Россия на волнах происходящих демократических преобразований готова войти в семью европейских цивилизованных государств равноправным членом, мы особенно рады визиту…» (Из репортажа А. Кузьмичева в газете «Кырские ведомости», 1905, № 30.)

Любовь второпях, объятия наспех, словно ворованное счастье, райская смесь: горечь и сладость, радость и боль.

Прерывистый шепот влюбленной сиротки:

– Васичка, страшно… мне нужно вернуться домой до утра…

– Оля, девочка, чего ты боишься? Этот купец совсем тебя запугал. Ведь я не бродяга, я врач, уважаемый в городе человек… и потом, наконец, я твой муж! Оставайся у нас насовсем. Мама про нас все знает. Оставайся.

– Нет-нет, я пойду. Я боюсь. За тебя боюсь. Уже поздно…

Кругленькие часики на серебряной цепочке – на стуле, на сброшенном платье, рядом с дедушкиным разорванным крахмальным воротничком… тикают еле слышно.

– Васичка, милый… пусти! Я должна идти…

Часики тикают, тикают.

– Господи, Вася!.. Уже четыре часа утра!

«…даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов…» (Из манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», 17 октября 1905 г.)

Сверкающий октябрьский полдень. Солнце, свежий воздух, снег, скрипящий под сапогами.

Трофим Загадов и британский гость совершали предобеденную прогулку по кырской набережной.

– Прекрасная река, могучая, – произнес, вздыхая, знаменитый путешественник. – А какие величественные горы! Должен признаться, Саяны давно меня интересовали…

– И меня, – кивнул Загадов. – Думаю, не заняться ли горнодобывающим промыслом? Да… Во-он, гляньте, у дебаркадера – моя баржа стоит…

Мимо них прошла шумная ватага рабочих с красными нарукавными повязками. Они возбужденно о чем-то спорили. Один из них слегка задел господина Д. плечом.

– Извините, – привычно обронил путешественник-джентльмен.

– Вот еще! – удивился Загадов. – Что это вы перед ним извиняетесь?

– А я извинился перед колесом истории, – шутливо сказал господин Д. и быстро подумал: «Не забыть записать потом эту фразу».

– Какая там история! – огрызнулся купец. – Временный бунт. Их скоро раздавят, как тараканов.

– Сомневаюсь… Русская революция уже началась. Поверьте мне. Со стороны заметнее. Вы видите в этих людях хамов и разбойников, а я – практических осуществителей исторического прогресса. Конечно, в России все будет протекать по-особому. Русские – сложный народ…

– Чего уж там сложного, – фыркнул Загадов.

– О-о, со стороны, опять же, виднее… Русский человек – это айсберг, большая часть которого скрыта под водой.

– Однако я не против… это весьма интересно, – хмыкнул Загадов, будучи слегка польщен, ибо тоже был русским.

«Не забыть бы записать потом эту мысль насчет айсберга», – заботливо подумал господин Д.

Проходили мимо двухэтажного каменного дома, и Загадов, не останавливаясь, шепнул таинственно:

– Вот здесь, в этом доме… только, ради бога, не оглядывайтесь!.. в этом самом доме – их логово! Их паучье гнездо! Их бандитская малина!

– О ком вы? – не понял путешественник и все-таки оглянулся. – Какая малина? Где? Не вижу никакой малины… Дом как дом.

– Здесь заседают эти, социал-демократы. Главные заводилы. Я знаю! Я все про них знаю!.. Тс-с-с. Не оглядывайтесь.

– А что это за дом?

– Фельдшерско-акушерская школа. Для видимости, для конспирации. А на самом деле – все их главари здесь собираются. Называются – доктора!.. Все они такие… хир-рурги. И наш тоже хорош. Ветеринар! Коновал! Ольгу одурачил, опоил сонными порошками – и под венец! Будто я не знаю. Все знаю! Все! Я ее кормил, поил, одевал, в чистоте держал, а он, докторишка, цап – и под венец!

– О ком вы?

– Да так, об одном… – отмахнулся Загадов.

Подошли к особняку. Нажали кнопку электрического звонка. Вошли в прихожую.

– У вас прекрасная шуба, – заметил путешественник. – Так и сверкает.

– Пошли за мной, – сказал грубовато Загадов, распахивая, но не снимая шубу. – Пошли, пошли.

Зашли в комнату, вдоль стен которой стояли высокие шкафы. Загадов стал распахивать шкафы – один за другим.

Шубы, шубы, шубы. Меха, меха. Соболь, норка, куница, песец. Беличьи дамские шубки, медвежьи мужицкие шубы.

– О-о, какая прелесть, – прошептал господин Д.

Он гладил меха – и под пальцами вспыхивали звездочки искр.

– Это просто сокровищница, – бормотал путешественник. – Пещера Али-Бабы.

Загадов был счастлив. Приглаживая бороду, играл глазами, лоснился румяным лицом.

Господин Д. был бледен, светлые усы поникли, ладони взмокли.

Загадов стянул с левой руки перчатку, разорвал ее в клочья, разбросал куски кожи между шуб. Потом и со второй перчаткой – так же.

– Чтобы моль не сжирала, – объяснил он.

– Нет слов… нет слов… – бормотал господин Д.

Загадов вынул из шкафа роскошную соболью шубу и накинул на подломившиеся британские плечи.

– Носи, брат. Помни Загадова!

«Долг всякого интеллигентного человека – призывать к вооруженному восстанию. Товарищи! Не верьте лживым словам буржуазных либералов. Представители буржуазии хотели бы нашими рабочими руками достать из огня нужные им политические каштаны, а вовсе не…» (Из листовки кырского комитета РСДРП, 19 октября 1905 г.)

Гостиная сверкала электрическими огнями. Звенели хрусталь бокалов, серебро вилок и ножей. Собралась пестрая публика, но на первом, конечно, плане – Загадов, мадам Загадова, господин Д.

И светлая женщина, почти девочка (моя юная бабушка) – в платье из белого шелка либерти, покрытом вуалем линон – притаилась среди гостей. Сидела тихо, глаз не подымала.

– В конце концов, я не против революции, – продолжал рассуждать захмелевший Загадов, – если она, ваша революция, будет способствовать расцвету русской промышленности и торговли.

– А как же иначе! – воскликнул свободомыслящий журналист Ю. Евграфов. – Именно в этом и заключается смысл современных событий. Вы внимательно прочли «Манифест»? Там прямо сказано насчет русского парламента, а ведь это значит…

– О да, это по-европейски, – одобрительно кивнул путешественник.

– Это сулит возрождение России! – И Евграфов вскинул руку, даже манжет вылетел наружу. – Ренессанс! Наконец-то мы станем настоящими европейцами.

– А я вот боюсь – не масоны ли тут мутят воду? – И Загадов насупился. – Как бы нам в этаком деле не промахнуться… Не их ли это жидомасонские происки? Они ведь давно мечтают Россию прибрать к рукам!

– При чем тут масоны? – отмахнулся Евграфов. – Неумолимая цивилизация в силу железных фатальных законов…

– Ладно, уговорил. Нехай будет революция, – и Загадов поднял бокал. – Дорогой господин Д.! Предлагаю выпить за улучшение торговых отношений с вашей страной, владычицей морей!..

– С удовольствием, – поддержал тост путешественник и осторожно снял мизинцем икринку с усов. – Торговля, насколько мне известно, ведется и нынче… но это, конечно, не тот масштаб.

– Не тот размах, – кивнул Загадов.

– Господа, господа! Это скучно, в конце концов! – воскликнула хозяйка дома. – Предлагаю начать танцы. Оленька, душка, заведи граммофон!

Оля (моя бабушка) послушно встала и вышла в другую комнату. Принесла коробку с пластинками. Граммофон стоял в углу, на ломберном столике. Большой, с огромной трубой вишневого цвета. Бабушка завела граммофон блестящей ручкой, спросила:

– Какую пластинку?

– «На сопках Маньчжурии»! – предложил Евграфов.

– Ну нет, – возразил Загадов. – Только не эту. Сей вальс ранит мое русское сердце… я каждый раз вспоминаю гнусную японскую кампанию. Цусима, Порт-Артур… Стыдно.

– Ах, дружок, какой ты чувствительный!

Он обжег супругу ненавидящим взглядом.

– А что слышно о судьбе адмирала Рожественского? – спросил господин Д.

– Шут его знает…

– Я знаю! Его будут судить, – злорадно сказал Евграфов.

– Так какую поставить пластинку? – повторила бабушка.

– Давай «Белую акацию», – распорядился Загадов.

Закрутилась пластинка, запел сладкоголосый тенор. Великий путешественник пригласил на танец мадам Загадову, журналист Евграфов сунулся было к бабушке, но та отказалась, сославшись на недомогание.

Евграфов надулся, отошел в сторону.

 
Белой акации
Гроздья душистые
Вновь арома-атом полны-ы-ы!.. —
 

заливался с пластинки певец.

Танцы получились вялые.

Пластинка кончилась. Мадам Загадова шаталась и таращила блестящие глаза. Какое счастье – она танцевала с великим Д.! Села. Грудь ея вздымалась. Роскошное платье из розового атласа с черной бархатной отделкой. Прическа с шиньоном, покрытым венецианской шапочкой из жемчужной сетки.

– Сибирь мне очень понравилась, – продолжал светскую болтовню путешественник, присаживаясь рядом. – Бескрайние степи, леса, горы… Сибирь – континент будущего!

Мадам Загадова хотела ответить, но от волнения внезапно зевнула – судорожно и сладко – и изо рта ее брызнула тонкая струйка слюны. Британец в ужасе замер при виде искаженного дамского лица.

– …а я усматриваю в ваших словах покушение на принцип гласности, – обиженно возражал Загадову журналист Евграфов. – Для чего же тогда высочайшим манифестом разрешены разные партии?

– Не должно быть никаких партий! – И Загадов схватил Евграфова за спадающий крахмальный манжет. – Дружно жить надо, одной семьей. Кто постарше, кто поумнее – тот и командовать должен. Вот я, например. Крепостным был когда-то, а сейчас – миллионщик!

– Миллионер, – поправил Евграфов.

– Миллионщик! Думаешь, легко было? Ох, нелегко. Начал с небольшого магазинчика, спекулировал мануфактурой… а уж особенно повезло, когда Сибирскую дорогу строили. И ведь сам, все сам! И так каждый может, как я, если башка варит. Партий никаких не должно быть! Слабый человек всегда в партию тянется, одному-то ему страшно. А сильный – любит сам по себе. Я – сам партия. Мое дело, мои магазины, моя фирма – вот моя партия. Ишь, детские забавы придумали. Поли-и-итика!.. Нет никакой политики – один обман.

– Позвольте, а как же цивилизация? – воскликнул Евграфов. – Вам не удастся отмахнуться от законов прогресса! Неумолимая цивилизация в силу железных фатальных законов…

– Барышня, вас доктор в прихожей спрашивает, – шепнула горничная, склонившись над бабушкой.

– Спасибо… – И бабушка (Оля!) выскользнула из-за стола.

Выпорхнула. И полетела к нему, к жениху, нет, к мужу, к желанному и любимому, пахнущему лекарствами и снегом, стоящему у дверей в распахнутом черном пальто.

– Мой родной! – заплакала бабушка, падая ему на грудь. – Мне так тяжело среди них. Мне так плохо без тебя. Мой любимый. Ничего не боюсь, не стыжусь… никого! Хочу быть с тобой. Ты мой доктор – спаси меня!

– Для этого я и пришел, – сказал дедушка, целуя ее в соленые глаза. – Не плачь, успокойся. Собирайся быстрее, чтоб никто не заметил – и ко мне! Извозчик ждет за углом.

– Ба! Кого я вижу! Молодой супруг! – закричал Загадов, появляясь в прихожей.

– Милостивый государь, не думаете ли вы, что моя жена – ваша собственность? – дрожащим голосом произнес дедушка и вздернул плечом.

– Жена? Она еще девочка!

– Мне восемнадцать… – пролепетала бабушка, боясь поднять глаза.

– А я вот пожалуюсь архиерею, – сказал Загадов. – Но ведь, однако, поздно жаловаться-то… а? – И он лукаво подмигнул.

– О чем вы? – покраснел дедушка.

– Ой, доктор. Знаешь, о чем. Скажи, ведь поздно?

– Милостивый государь!

– Фу ты, ну ты. Чем я тебя обидел?

– Я вам не мальчик! Что за амикошонство? Да я с вами драться буду! Я на дуэль!..

– Ну, ну, ну. Ради бога, извините, молодой человек. Вовсе не хотел вас обидеть, – притворно пугаясь, сказал Загадов и протянул руку к его плечу, но быстро отдернул. – Уй, какой горячий. Даже завидно… Эх, молодой человек. Не такой уж я страшный деспот. Просто мне обидно. Нехорошо как-то вышло – ни помолвки, ни свадьбы… Нехорошо.

– Перестаньте, я вас прошу. Оставьте Ольгу в покое. Она моя жена, это бесповоротно.

– Да разве я вам враг?! – воскликнул Загадов и посмотрел вокруг, но в прихожей никого не было. – Разве я враг Ольге? Я ее воспитал, помог ей учиться, я хотел ее за достойного человека выдать…

– Вы опять меня оскорбляете!

– Извините. Пардон. Поймите старика. Ольга мне – как дочь. Я ее отца хорошо помню. Бог ты мой, как он пел! – И Загадов даже прослезился. – Мой костер в тума-а-ане светит!.. Как мы с ним пели! А пили!.. Вы безжалостный человек, доктор. Жестокий вы ветеринар. Вы просто палач!..

– Пьяный бред, – брезгливо пробормотал дедушка и твердо добавил: – Ольга пойдет со мной.

– Конечно, пойдет. А как же! Но не сейчас же прямо, не сию же минуту? – Загадов раскинул хищные и щедрые руки. – Прошу дорогого гостя к столу! Заходите, молодой человек, я вас очень прошу.

– Зайди, Вася, не спорь, – шепнула бабушка. – Хоть на пять минут. А потом уйдем вместе…

Дедушка нахмурился. Потом скинул пальто и прошел в гостиную.

Все были пьяны. Даже у путешественника голубые глаза плыли в разные стороны. Оглушительно гремел граммофон, но никто не танцевал. Мадам Загадова пила на брудершафт с журналистом Евграфовым.

Бабушка и дедушка сели рядом. Молодожены.

– Доктор, а вы мне стали нравиться, – неуклюже пытался продолжить беседу Загадов. – Вы случаем не революционер?

– Я простой русский интеллигент, – отчеканил дедушка. – Политикой не занимаюсь.

– Это вам кажется, – вмешался Евграфов. – Вам только кажется, что вы не занимаетесь политикой. Вы же типичный либерал.

Дедушка пренебрежительно вздернул плечом.

Бабушка нашла под столом его руку, ласково сжала, погладила, и дедушка расслабился, улыбнулся, прерывисто вздохнул.

– Что с вами? Вам плохо? – спросил Евграфов, следя за его лицом.

– Нет, мне хорошо. – И дедушка нежно сжал тонкие пальчики своей ненаглядной.

– Я тебя очень люблю, – шепнула она. – Не огорчайся. Потерпи.

Дедушка даже прикрыл глаза.

– Возможно, я плохо разбираюсь в ваших русских делах, – продолжал произносить свой монолог господин Д. – Но минимальные свободы необходимы, без этого никак нельзя. Цивилизация и деспотизм – несовместимы. Когда в России будет создана демократическая республика, – вот тогда ваша страна пробудится от многовековой спячки, как… ну, как Илья Муромец! Расцветут наука и культура, промышленность и…

– И мореплавание, – насмешливо добавил дедушка.

– Да. И мореплавание.

– Доктор, скажите, пожалуйста, посоветуйте, – зашептал Евграфов на ухо дедушке, – какое есть лучшее средство от…

– Ну?

– Ах, догадайтесь сами, доктор… неловко произносить… бич двадцатого столетия, порывы грешного тела… посоветуйте, доктор!

– Гонорея, что ли?

– Тише, ради Христа! Подскажите радикальное средство, умоляю…

– Купите в аптеке кубеноль, – брезгливо морщась, сказал дедушка. – Купите коробку, в ней пятьдесят капсул. Два рубля с чем-то.

– Беда России заключается в том, что это – слишком огромная страна, – неторопливо говорил господин Д. – Слишком большая… Трудно создавать цивилизацию на демократических началах в такой большой стране.

– А Северо-Американские штаты? – возразил Загадов.

– Ваше замечание было бы верным, если бы Северо-Американские штаты создали аборигены, индейцы. Но вспомните, кто заселил и освоил Америку? Белые люди! Сильные личности. Авантюристы, дельцы, фантазеры. Лучшие представители человеческой породы! Потому что для создания нового государства, новой цивилизации лучших людей не сыскать. Переселенцы были идеальным материалом для этого эксперимента. И американский эксперимент, я считаю, удался. С небольшими дефектами, конечно… Но в основном – удача. А вот ваш, русский эксперимент, который вы только что начинаете осуществлять… тут есть много поводов для опасений…

– А вы за нас не бойтесь, – запальчиво сказал дедушка. – Россия обойдется без варягов.

– И в этом я не уверен… ведь раньше не обходились. Мне кажется, что вообще вся ваша огромная империя развалится, расползется, рассыплется, как только установится парламентский строй. Ведь империя и демократия – несовместимы. Такие провинции, как Польша, Финляндия, Украина, они сразу же поспешат оторваться от ненавистной России…

– Почему – ненавистной?!

– Потому что вас никто не любит, разве это секрет?.. – И знаменитый путешественник снисходительно улыбнулся.

– Да почему же?

– А за что вас любить? Запад вас презирает и боится – вы же азиаты! Ну, а колонии… порабощенные вами народы, естественно, вас ненавидят.

– Нельзя под одну гребенку стричь всех русских! – волнуясь, сказал дедушка. – Разве у иностранцев и у этих, ну, хотя бы поляков, разве у них к русским только ненависть? Должны же они понимать, что царь и крестьянин, фабрикант и рабочий, вельможа и простой врач – это разные люди!

– Вы, случайно, не социал-демократ?

– Нет. Я беспартийный. Я уже говорил.

– Странно… вот вы – врач, а совсем не учитываете человеческих эмоций, – улыбаясь, сказал господин Д. – Эмоции первичны. Ведь на войне сражаются и убивают друг друга не императоры и президенты, а простые мужики… что, разве не так? И если мужика убил мужик – почему же в предсмертный свой миг умирающий будет проклинать русского царя? Нет, он будет проклинать просто русского.

– Это софистика! – сорвался дедушка. – Вы не любите Россию, вот и все.

– Я же сказал: вас никто не любит.

– Постойте, господа, послушайте, я вот что надумал, – вмешался окончательно охмелевший Загадов. – Ваши слова, господин Д., насчет Северо-Американских штатов сильно меня задели. И я вот подумал: а не образовать ли нам свои, Сибирские штаты?! А? Чем черт не шутит? Ха-ха-ха!.. И столица – в Кырске! А?! Как вы на это смотрите, господа?

– Тише ты, дурачок, – прошептала мадам Загадова и больно ущипнула мужа. – Чего орешь? Ведь за такие слова – на каторгу!..

Знаменитый путешественник, покоритель Африки и Арктики, бесстрашный мореплаватель, был пьян. Лицо его покраснело, светлые усы потемнели и намокли от шампанского, глаза блестели. Дедушка смотрел на него с неприязнью.

– Ничего у вас не получится, – сказал господин Д. – И революция ваша не получится. И цивилизация ваша не получится… Из России вообще не выйдет проку. Придется когда-нибудь устанавливать над вами мировую опеку…

– Это почему же? – бледнея, спросил дедушка и даже приподнялся над столом.

– Да потому, что вы – страна рабов! – И путешественник засмеялся, утратив над собой контроль. – Все вы рабы, начиная от вашего царя и кончая последним нищим. Лентяи, болтуны, нытики. Склонность к рабству у вас в крови… еще со времен монгольского ига… Ничего никогда у вас не полу…

– Подлец! – крикнул дедушка. – Не смейте оскорблять русский народ!.. не позволю… вы… вы… на дуэль! Вызываю вас на дуэль!

Путешественник протрезвел.

– Доктор, доктор, опомнись! – испугался Загадов и схватил дедушку за рукав. – Не дури. Это же мой гость. Ну, чего ты разошелся?

– Молчать! – завопил дедушка, ударяя кулаком по столу. – Я не позволю глумиться над русским народом! Только кровью! Только кровью он смоет свое оскорбление! Варяг! Морской пират!

– Васичка, Вася… не надо… – шептала бабушка. – Зачем ты так? Он же просто пьян… это пьяная шутка… Ведь он – иностранец…

– Оставь меня, Ольга! Иностранец! Я никому не позволю! Тем более – иностранцу! На дуэль! Слышите, вы? Завтра же! Сейчас же!

Господин Д. внимательно выслушал дедушку, вздохнул.

– Возможно, я сказал что-то лишнее…

– Это все слова! Слова! А я требую сатисфакции!..

– Что ж, я согласен, – кивнул господин Д. – Мне все это совсем не нравится, тем более завтра я собирался ехать дальше… но я не из пугливых. Принимаю ваш вызов.

– Господа, господа! Это безумие! Чушь какая-то. Бред собачий! Какая еще дуэль? В Кырске никогда дуэлей-то не было… Это ты, докторишка, затеял? Скандалист! В тюрьму захотел?

– Попрошу быть осторожнее в выражениях, – грозно предупредил дедушка.

– Ох, господа. Как глупо… глупо-то как!.. Помиритесь, пожалуйста. Ну, доктор, ну, простите нашего гостя.

– Нет.

– Как, где и когда? – спросил господин Д.

– На пистолетах, завтра утром, на Караульной горе. Возле часовни.

– Какие еще пистолеты? – чуть не плача, воскликнул Загадов. – Подрались бы на кулачках… Господа, ну что вы, ей-богу. Или на саблях. У меня есть как раз две турецкие сабли. А пистолетов в Кырске ни у кого нет. Только у офицеров. Скажите, где я вам достану пистолеты?

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал господин Д. – У меня есть пистолеты. Они не дуэльные, но это даже вернее.

«…нет, нельзя успокаиваться на достигнутом. Товарищи, мы призываем всех к вооруженному восстанию! Ошибается тот, кто думает, что царь и буржуазия сами подарят нам свободу. Не верьте лживым обещаниям! Будьте бдительны! В городе бесчинствует банда черносотенцев во главе с Афанасием Сидоровым. Дадим отпор черной сотне!..» (Из листовки Кырского комитета РСДРП, 20 октября 1905 г.)

Под ногами дуэлянтов, там, внизу, распластался спящий город. Был виден Енисей, сквозь утренний туман громоздились синие предгорья Саян на правом берегу.

Противники встретились на Караульной горе, возле часовни. Секундант был один на двоих – Загадов. Больше никто не согласился, не смогли уговорить. Даже проныра Евграфов уклонился от участия в этом «варварстве».

Ольга (бабушка) осталась дома. Ей запретили идти.

– Башка трещит, спасу нет, – бормотал Загадов – бородатый, красноглазый, в медвежьей лохматой шубе.

– Где пистолеты? Давайте ближе к делу, – нетерпеливо произнес дедушка.

Ему было холодно на ветру, он поднял узкий бархатный воротник пальто.

– И что за дурная привычка – устраивать дуэль обязательно рано утром? – проворчал Загадов. – Надо было выспаться, позавтракать, а потом уж стреляться…

– Я могу опоздать на поезд, – строго сказал путешественник, со звоном захлопывая серебряную крышку карманных часов. – Господин Загадов, надо спешить.

– Сейчас, сейчас… я вам сейчас барьерчики намечу. По какой системе изволите стреляться?

– Мне безразлично, – сказал Д.

– Я вам объясню! – быстро сказал дедушка («Хочу как Лермонтов!..»). – Между барьерами должно быть пять метров, и чтобы до барьеров сходиться с пяти метров. А стрелять – когда кто захочет!.. после вашего счета, разумеется.

– Мне совершенно все равно, – повторил путешественник.

– Хорошо, понял, – кивнул Загадов и стал отмерять шагами расстояние. – Ох, доктор. Почему вы такой кровожадный? Ведь вы врач… где ваша гуманность?

– Пожалуйста, прекратите ерничать. Делайте дело.