Текст книги "Лёка. Искупление"

«Бумажкой» в офисе именовали местную бумажную фабрику, на которой закупали сырье для изготовления ящиков.

– Конечно, Сергей Николаевич! – ответил Денис. – Через час заявка будет у вас на столе.

– Через пятнадцать минут и не позже, Денис! – рявкнул Краснокутский. – И не забывай, что месяц заканчивается. Посмотри, что у нас получается с НДС! А то влетим, как в прошлом месяце!

– С НДС не влетим, – пролепетал Денис. – У нас бухгалтер – младшая сестра старика Хоттабыча.

– Молчать! – взревел Краснокутский. – Много ты понимаешь!

Вопрос налогов был для Краснокутского болезненным – честно выплачивать все положенное государству у него никак не получалось. В конце месяца приходила бухгалтер и с помощью ловких манипуляций помогала Сергею Николаевичу от части налогов уклоняться.

Когда-то остряк Денис пошутил, предложив Краснокутскому открыть частную бухгалтерскую школу имени Ганса Христиана Андерсена – мол, в наших отчетах не больше правды, чем в его сказках. После этой шутки Краснокутский покрылся пятнами и орал, не переставая, минут пятнадцать. Теперь он раз за разом взрывался, стоило Денису намекнуть на манипуляции с налогами. За шалости с налоговыми декларациями можно было потерять фирму, а может быть, и свободу.

– Так, теперь ты, Лёка! – с ледяной улыбкой, делавшей его похожим на проголодавшегося удава, сказал Краснокутский.

– Да, Сергей Николаевич?

– Когда у нас в последний раз появлялся новый клиент, ты мне не скажешь? Полгода назад?

– Нет, ну что вы! – возмутилась Лёка. – Два месяца назад. Чипсы «Солнечный зайчик».

– Ах, ну да, ну да, как же, как же! – протянул Краснокутский издевательски. – Жалкая тысяча ящиков в месяц!

– Три тысячи, Сергей Николаевич! – На глазах Лёки выступили слезы.

Что это с ней? Нервы ни к черту. Валерьянки, что ли, выпить… Раньше она сырость не разводила из-за воплей какого-то козла! Еще и Денис этот…

– Ах, три тысячи! Это, конечно, меняет дело! – Краснокутский картинно развел руками. – Не двадцать, а шестьдесят тугриков прибыли в месяц!

– Больше, Сергей Николаевич! – возразила Лёка. – С каждым добавочным ящиком уменьшается доля аренды и расхода электроэнергии, если пересчитывать на каждый ящик, поэтому…

– Прекрати! – оборвал ее Краснокутский. – У Дениски умничать научилась? Я все это знаю, Оленька! А вот ты, наверное, не знаешь, что мне не нужен менеджер по сбыту, который не способен каждый месяц находить хотя бы по одному новому клиенту! И не на три тысячи ящиков, а хотя бы на двадцать тысяч! И нечего реветь – бери телефон и звони, звони! А потом отрывай от стула свою толстеющую задницу и езжай к клиентам с образцами!

Он на миг замолчал и обвел взглядом своих съежившихся сотрудников.

– В общем, с добрым утречком! – сказал Краснокутский. – Надеюсь, я вдохнул в вас энтузиазм, и вы ощущаете бодрость во всем теле? Работайте, дети мои!

– Лучше всех в колхозе работала лошадь, но председателем колхоза так и не стала, – еле слышно буркнул себе под нос не укрощенный до конца Денис.

– Что?!

– Ничего, Сергей Николаевич! Уже работаю.

Краснокутский в последний раз хмуро посмотрел на сотрудников и пошел в свой кабинет.

Сашка тут же принялся расчерчивать эксклюзивный ящик, Денис полез в компьютер, а Лёка, шмыгая покрасневшим носом, схватилась за ежедневник. Слеза, и еще одна слеза упали на страницу, и цифры, написанные гелиевой ручкой, расплылись.

Почему на нее орут? Почему уже десять лет, как на нее все орут?! Когда же это закончится? Нет, не так – неужели это не закончится никогда?

Зазвонил телефон.

Лёка вздохнула и взяла трубку.

Рабочий день продолжался. Обычный рабочий день. Такой, как сотни других.

3

Вечером Лёка вернулась в свою комнату в общежитии и, не раздеваясь, плюхнулась на кровать с панцирной сеткой. Кровать, как всегда, заскрипела в ответ, будто жалуясь.

Лёка вздохнула – настроение было отвратительное! Полный отстой – «принца» нет, Краснокутский, козел, орет целыми днями, общежитие это надоело до чертиков!

С тех пор как умерла мама, прошли годы. Родительский дом стоял пустым. В родном городке Штыбово, как и во многих маленьких городках, не было работы, и жилье стоило гроши. Лёка не пыталась продать дом – бессмысленно. За вырученные деньги она не смогла бы купить в Большеграде даже курятник на окраине! А возни было бы столько, словно она продавала бы особняк. Так что – общага, все та же постылая общага! Единственным достижением можно было считать то, что в рассчитанной на двоих комнате общежития она жила одна. За это каждый год Лёка выкладывала комендантше по двести долларов – деньги не большие, но и не малые! К тому же все это было незаконно, а значит, ненадежно. Сменится комендантша, придет новая и выставит Лёку за дверь. Или, что вероятнее, увеличит сумму ежегодного «презента» в конверте – тоже минус. И ведь Лёка на все это пойдет, никуда не денется! Снимать в одиночку квартиру, даже однокомнатную, ей не по карману. Ну что за жизнь, а?!

Она недовольным взглядом осмотрела комнату. Старая скрипучая дверь, идеально поклеенные, но простенькие обои, дешевые занавески.

Огромное зеркало на стене – как же без него?

Лёка встала с кровати, подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя. И чего это Краснокутский сказал, что у нее толстеющая задница? Задница как задница, если и великовата, то совсем чуть-чуть. И вообще – какое ему дело?! Умеют же некоторые задеть! И так настроения не было никакого!

Взгляд оторвался от зеркала и скользнул по стене.

На стене – одна-единственная фотография, с мамой. Это еще Вася в Штыбове фотографировал.

Была и вторая фотография – их группа в университете, но ее Лёка сняла – на ней был Димка.

Лёка вновь улеглась на кровать. На душе стало совсем скверно.

Зря она сказала Денису, что Димка ничего не хотел от жизни. Он хотел. Поначалу, когда только сошлись, он очень хотел сделать жизнь Лёки такой, как ей мечталось. Лёка мечтала быть женой преуспевающего бизнесмена, и Димка всерьез решил этим бизнесменом стать.

Вначале с приятелем Назаром Остапчуком возили огромные сумки с яблоками, орехами и медом в Москву, там продавали. Долгие изматывающие поездки приносили копейки. Однажды милиционеры на вокзале отобрали всю выручку. После этого Димка ездить в Москву прекратил – нерентабельно.

А Назар наоборот – бросил университет и плотно занялся бизнесом. Этот Назар, кстати, к Лёке дышал неровно и встречаться предлагал еще до того, как она сошлась с Димкой. Лёка его, конечно, бортанула – от одного вида его гнилых и кривых зубов ее воротило. Она была «звезда», и ее «принц» не должен был быть страхолюдным! Теперь Назар возит в Москву те же яблоки, только не сумками, а фурами. Говорят, купил себе квартиру, машину… А еще сварганил себе в какой-то суперклинике голливудские зубы, да и вообще – офигенный мен, как говорили Лёка с Талькой в далекой юности. Может, в те славные времена стоило присмотреться к этому кандидату в женихи повнимательнее? Хотя угадать в этом гадком утенке будущего прекрасного лебедя было, конечно, невозможно. Тем более что на горизонте маячил Димка.

Перестав возить яблоки в Москву, Димка начал работать по сигаретам и жвачке. В те времена в университете был такой порядок – староста получал стипендию на всю группу, а потом раздавал ее студентам. В группе, где училась Лёка, старостой как раз был ее Димка. Однажды Димка получил на руки стипендию группы и решил ее «прокрутить». Взяв все деньги, он поехал в соседний город, на оптовый рынок. Там накупил сигарет «Челленджер» – огромную хозяйственную сумку – и несколько пачек жвачки Love. В Большеграде они с Лёкой все это сдали в киоски на реализацию.

Но товар продавался не так чтобы очень хорошо. В итоге получилось практически по нулям, а в двух киосках деньги не вернули вообще. К тому же студенты, которым на две недели задержали стипендию, устроили жуткий скандал, так что незадачливого бизнесмена едва не поперли из универа.

Потом была торговля в общежитии. Студенты огромной десятиэтажной общаги не хотели утруждать себя и топать пятьсот метров до ближайшего магазина. Поэтому в нескольких комнатах процветала мелкая торговля – водку и сигареты покупали оптом, а потом с хорошим наваром сбывали в розницу. Кое-кто приторговывал коноплей. От этого Димка и Лёка отказались сразу – наркотики дело грязное. А водка – что? Водка для нашего человека – это свое, родное!

Поначалу бизнес пошел живенько. Димка приосанился, купил новые джинсы, дважды сводил Лёку в хороший ресторан, но тут все и закончилось. В общежитие повадились рэкетиры. Димку с Лёкой, правда, не тронули, но конкурента Борьку Малого сильно избили и даже пытали электрической плиткой – выясняли, нет ли у Борьки где нычки с деньгами.

У Борьки хватило смелости пойти в милицию. Рэкетиров арестовали и даже посадили. Но общежитие потом сотрясали такие проверки, что все торговые точки – и Димкину тоже – пришлось срочно закрывать. Бутылки с непроданной водкой потом долго болтались под ногами – сам Димка когда-то в тяжелой форме переболел гепатитом и алкоголь не употреблял совсем.

Позже, уже после окончания университета, была попытка заработать квартиру – наследство одинокой старушки. Договор был простой – Димка с Лёкой ухаживают за старушкой до самой смерти, кормят-убирают, лечат-развлекают, а она за труды завещает им квартиру. Квартира у старушки была прекрасная – с окнами, выходившими на красивейший парк. Димка прикидывал, что после смерти старушки квартирку можно будет выгодно продать. Денег должно было хватить и на скромное жилье на окраине, и на открытие какого-нибудь бизнеса.

В то время Лёка уже работала в поликлинике. Вдоволь навозившись с кровью, мочой, мокротой и калом, она после смены неслась к старушке, мела полы, мыла посуду, стирала белье, готовила еду. Старушка оказалась покладистой и почти не капризной. Правда, она обожала долгие рассказы о пережитом ею в войну, а также все склоняла Лёку и Димку к уринотерапии[1]1
  Уринотерапия – один из методов нетрадиционной медицины, предусматривающий применение урины (то есть обычной мочи) в качестве лечебного средства. Уринотерапия – пример псевдонаучной теории. Не существует научных подтверждений пользы уринотерапии, а в ряде случаев такое «лечение» может быть опасным для здоровья и жизни пациента. (Здесь и далее примеч. автора.)


[Закрыть].

Про войну Димка и Лёка слушали вполне охотно – некоторые истории, рассказанные бабушкой, были поинтереснее кое-каких военных фильмов. От уринотерапии решительно отказались. Лёка – на правах дипломированного физиолога – даже прочла бабушке лекцию о том, что пить мочу это не только отвратительно, но и вредно. И в комнатах иной раз воняет так, что никакие освежители воздуха не помогают! Бабушка, кажется, не поверила, но приставать перестала.

В общем, дело шло. Димка покрасил белой краской древние батареи и поменял петли в полуразвалившихся шкафах. Уже купили новые обои, чтобы поклеить их и обновить стены, но тут грянул гром.

Старушка оказалась не совсем одинокой. Выяснилось, что у нее была сестра, с которой они рассорились лет тридцать назад. Сестра давно скончалась, но остались племянники, о которых старушка почему-то не упоминала. Племянники, прослышав, что прекрасная квартира у живописного парка может достаться неизвестно кому, приехали, навезли подарков и вмиг с престарелой тетей помирились. Лёку и Димку, разумеется, выставили вон. Бизнес провалился. Обои потом поклеили у себя в общежитии. Вот они до сих пор и красуются на стенах как напоминание о несбывшихся мечтах!

А потом Димка пошел в столяры. Приятель работал на фирме, которая делала двери и окна, и ему нужен был помощник. Сказал, что всему научит. Лёка тогда над Димкой посмеялась – какой из него столяр? Он даже шнурки как следует не смог научиться завязывать – всё они у него развязывались.

Но дело пошло. Димка быстро овладел этим ремеслом и вскоре уже хвастался Лёке, какие он сделал прекрасные двери да как ловко вставил заказчику новое окно.

И вот тогда Лёка его возненавидела. За то, что он оказался таким счастливым в этой, как по ней, недостойной профессии. За то, что отказывался искать другую работу. За то, что не хотел дальше расти. За то, что не собирался ничего менять.

Столяр Димка приносил домой неплохие деньги и начал поговаривать о том, что нужно бы откладывать на будущую собственную квартиру. А Лёку коробило от его довольного лица. Да, конечно, любому человеку нравится заниматься тем, что у него получается, и в том, что Димка был счастлив в столярной мастерской, не было ничего необычного. Но во время все чаще случавшихся приступов злобы Лёка шипела себе под нос:

– Столяр! Простой столяр, блин!..

Да, конечно, многих других женщин устроил бы такой супруг, как Димка – любящий, добрый, не ленивый, непьющий! Но Лёке этого было мало. Она очень любила американский фильм «Форрест Гамп» про честного, хорошего, доброго парня-дурачка и прекрасно понимала главную героиню Дженни. Добряк Форрест любил ее всю свою жизнь, но она только на смертном одре согласилась быть с ним. Очень трудно, знаете ли, смириться с тем, что твоя судьба – добрый, хороший, но слабоумный человек! Особенно угнетало Лёку понимание того, что ради любви к Дженни киношный Форрест стал бы умным, если бы только мог. А Димка не собирался становиться успешным (по Лёкиным меркам) ради любви к ней! Мог, но не хотел! Обидно и досадно.

Пока Димка искал свое место в жизни, было не ясно, выйдет из него «принц» или нет. А когда нашел, стало очевидным – не выйдет. Для Лёки согласиться всю жизнь прожить с обычным столяром казалось крушением всех честолюбивых надежд! Да, конечно, она уже была не наивная семнадцатилетняя девочка, которая считала, что весь мир только и ждет, чтобы упасть к ее ногам. Но жена столяра – это не просто не журавль в небе. Это даже и не синица в руке, а так – плюгавый воробушек. Ради этого не стоило уезжать из Штыбова.

И Лёку понесло. Скандал следовал за скандалом – по малейшему поводу, чуть ли не каждый день. После одной грандиозной ссоры на пустом месте Димка собрал вещи и ушел. Лёка была уверена, что он вскоре приползет к ней – мириться. Но он не приполз. Он вообще после этого случая ни разу не постучался в ее дверь.

Зато начал сниться – не реже чем раз в неделю. За эти сны Лёка себя ненавидела. И дулась на то, что он не приходил. Нет, она ни в коем случае не приняла бы его назад! И все же он не приходил, и от этого Лёка чувствовала себя совсем несчастной.

4

Повалявшись и погрустив с полчаса, Лёка заставила себя встать – было кое-что для поднятия настроения!

Она тщательно поправила на кровати покрывало, затем достала из пакета огромный ананас. Вкуснее был бы торт, но скотина Краснокутский прав – она начала полнеть, а двадцативосьмилетняя толстуха «принца» уж точно не найдет! А от ананасов вроде бы даже худеют. Поэтому именно ананасом Лёка собиралась отметить свои десять лет в Большеграде. Десять лет огромных, сияющих, обманутых надежд!

Отмечать предстояло в совершенном одиночестве, но в эту минуту она была даже рада, что у нее нет друзей. Не хотелось перед ними выворачивать душу наизнанку и, выпив сто грамм, плакаться, что жизнь не удалась. Нет, уж лучше сама с собой.

Вот так… И все же интересно – почему в Большеграде она не смогла ни с кем подружиться? Разве что с Талькой, но об этом не хотелось вспоминать. Все друзья остались там, в Штыбове. Снежка вроде бы вышла-таки замуж за своего Костеньку. Когда они виделись в последний раз? Семь лет назад? Или восемь? Уже и не вспомнить. Вот Снежка злорадствовала бы, если бы могла посмотреть на Лёкину жизнь! А Вася Шишкин не злорадствовал бы. Но где он, Вася-то?

Лёка аккуратно нарезала ананас, потом достала из холодильника початую бутылку грузинского вина. Она любила кислые вина и не стеснялась выпить бокал-другой в одиночестве. После ухода Димки она стала часто прикладываться к бутылке с вином. Ей иногда приходило в голову, что это может когда-нибудь вылиться в нехорошую привычку, но это все потом.

Лёка наполнила бокал, села за стол, но потом встала, решив все-таки переодеться в домашнее. Десять лет в Большеграде – это, конечно, классно, но очень не хотелось отстирывать винные пятна с одежды. Ручная стирка – это так ужасно! И кожа на руках портится. Хорошие кремы для рук влетают в копеечку. Вот бы заиметь машинку-автомат! Только куда ее поставить, в общежитии-то?

Она подошла к шкафу и вдруг заметила наверху свой старый пустой чемодан. Лёка усмехнулась, достала чемодан, смахнула с него пыль, повертела в руках. Чемодан все еще смотрелся обалденно – вот что значит качественная вещь! А сколько с ним было связано надежд – тогда, раньше! Нет, нельзя об этом думать, нельзя плакать! Лёка вновь закинула чемодан на шкаф и задвинула подальше к стене.

Так – не реветь! Рядовой Лёка, отставить нытье – ать-два! Взяли себя в руки, не грустим, переодеваемся и едим. Ананас и вино отлично поднимают настроение! Нам не уже двадцать семь, а всего двадцать семь! И вскоре будет не уже двадцать восемь, а всего двадцать восемь! Вся жизнь впереди!

Лёка быстро разделась, натянула старые легкие джинсы – даже в комнате общежития она не ходила в спортивном костюме. Рубашку она тоже надела джинсовую, очень простую, но безупречно чистую и идеально выглаженную.

Не успела она застегнуть все пуговицы на рубашке, как почувствовала, будто ей на голову со шкафа спрыгнуло что-то легкое и живое. Спустя миг под рубашкой она ощутила маленькие когтистые лапки, как будто огромный жук быстро сбегал по ее телу с головы на пол.

«Это мышь!» – пронеслось в голове.

Не помня себя от ужаса, Лёка отчаянно завизжала, правой рукой изо всех сил рванула на себе рубашку. По всей комнате разлетелись оторванные пуговицы. Одним движением Лёка сбросила рубашку на пол и заверещала опять – из-под рубашки в угол действительно шмыгнула мышь, эта вечная проблема общежития.

Лёка завыла – уже от досады.

Внезапно дверь комнаты отворилась.

– Что тут за дела? – встревоженно спросил внушительный мужской голос.

На пороге стоял парень. Спокойным взглядом он обвел комнату и убедился, что Лёка в ней одна.

– Сбавь децибелы! – прикрикнул он на нее. – Я уже подумал, тебя убивают!

– Мышь! – закричала Лёка, показывая в угол, где скрылся так напугавший ее зверек.

Парень недоуменно посмотрел в угол, потом уставился на Лёку. В этот момент Лёка узнала его – это был сын комендантши, которого она видела мельком пару раз, и звали его, кажется, Стасом. Натренированный взгляд Лёки сразу же отметил дорогие шмотки, фирменные кроссовки, а также обручальное кольцо на безымянном пальце.

В эту же секунду до Лёки дошло, что она стоит перед парнем просто в джинсах и застиранном старом лифчике. Она резко дернула на себя дверь шкафа – дверь открылась, и Лёка за ней спряталась.

– Долбануться – я думал, тут кого-то замочили! – повторил парень и покачал головой. – Ты так орала! А тут просто мыша!

– Ничего себе – «просто мыша»! – судорожно всхлипнув, сказала из-за двери Лёка; она пыталась быстро найти нарядную снежно-белую водолазку. – Я их, между прочим, боюсь!

– Да-а? – с интересом протянул парень. – И я стремаюсь – только летучих! Раз ко мне одна такая залетела, а я ее выгонял. Это ж не мыша, а чума! Она круги нарезала под потолком, потом на пол фигакнулась. Ползет на меня и пищит, трещит, цокает…

– Возмущается? – подсказала Лёка.

Ага! Вот и водолазка! Какая красота – ни пятнышка!

– Что-что? – спросил незваный словоохотливый гость. – А, ну да… Хрен ее знает – может, и возмущается! Я по-мышиному не базарю! И вот ведь гадина – сама меня напугала, а еще цокает, сечёшь?

Он картинно развел руками.

– Не секу, – в тон ему сказала Лёка. – Ты не мог бы выйти? Я оденусь!

– Может, и мог бы, – сказал Стас. – Но ты слушай сюда! Я ее, мышу эту, накрыл пустым ведром, она вроде заткнулась. А потом я ее, гадину, решил на улицу выпустить. Хорошее дело сделать, между прочим! Так она, падла, меня за палец кусанула! Кровищи было! И больно! Я вижу, у тебя типа праздник – винчик, ананасина? – сказал он вдруг безо всякого перехода. – Так я попозжа заскочу? Люблю праздники!

– Заскочи, – ответила Лёка, натягивая водолазку. – Между прочим, когда кусают летучие мыши, надо делать уколы! От бешенства.

– Да, докторша что-то такое плела, – сказал Стас довольно. – Только я… это… ширяться боюсь! Еще с детства. Лучше летучие мыши, чем уколы! Поэтому я забил – и ничё. Все путем – не взбесился, не кусаюсь! Короче, жди меня минут через пятнадцать. Бокалы найдутся или с собой принести?

– Найдутся! – ответила Лёка.

Она никогда не отказывалась выпить вина с интересными мужчинами.

Глава 3
«Принц»

1

Во второй половине декабря Лёка пришла на работу к десяти. Она впорхнула в офис в новенькой серебристо-голубоватой шубке.

– Ух ты! У нас прогресс! – Денис расплылся в язвительной улыбке. – Нам богатенький любовник подарил норковую шубку!

– Серость ты, Дениска! – парировала Лёка. – Эта шубка под норку, классный искусственный мех. Но ты не волнуйся – натуральная норка у меня тоже будет!

– Лёка, ты чего так поздно? – недовольно буркнул Сашка. – Тебе звонили, телефон оборвали. Почему я должен им отвечать, твою работу делать? У меня своей выше крыши! А если бы Краснокутский уже приехал? Он тебя с дерьмом смешал бы!

– Плевать! – ответила Лёка и плюхнулась на свой стул.

– Она Краснокутского больше не боится! – сообщил Денис. – У нее теперь «крыша» есть. Ее Стасик защитит!

Лёка порылась в сумочке, достала зеркальце, посмотрелась в него. Отражение ее вполне устроило. Даже уголки губ перестали смотреть вниз – женщина в зеркале выглядела вполне счастливой.

– Стасиками в моем родном Штыбове называют тараканов, – Лёка вернула зеркальце в сумочку. – А моего принца зовут Станиславом.

– А тебе, «принцесса», не жарко в шубе-то? – не унимался Денис. – Плюсовая температура на улице!

– Не жарко, – улыбнулась Лёка; сегодня ее ничто не могло задеть. – Утром на градуснике было плюс три, а к ночи минус десять может быть. Внимательно смотри на календарь, Дениска, – зима на дворе!

– Ага. Замечательный повод похвастаться новой шубой! – Денис шумно отхлебнул кофе.

Лёка поморщилась.

– А ты в ней в маршрутке ехала? Или «принц» тебе машину купил?

– Машина мне без надобности – у меня прав нет, – ответила Лёка. – Я приехала на такси. В общем, мальчики, времени трепаться нет. К делу – я увольняюсь! Сейчас напишу заявление – и все, пишите письма!

Она достала из пачки листок и действительно принялась писать заявление об уходе.

Денис и Сашка переглянулись, а потом уставились на Лёку.

– Саш, приготовь трудовую, пожалуйста! – попросила Лёка, старательно выводя в заявлении слова «по собственному желанию».

– Лёка, а ты уверена? – спросил Сашка. – Краснокутский тебя назад не возьмет – ты же знаешь, как он относится к тем, кто уходит. Здесь все-таки привычнее, а на новом месте мало ли как сложится!

– Нет никакого нового места! – сообщила Лёка. – С бумажками, звонками, факсами – покончено. Летом будем осваивать новую профессию – пеленки-распашонки, погремушки, бутылочки. А пока просто отдохнем! Опять же – обустраиваться надо. Стас мне квартиру снял. Трехкомнатную! Со стиральной машинкой-автоматом. Первый раз в жизни в такой стираю. Самое полезное изобретение человечества! Лучше телевизора, честное слово! Сама стирает, сама полощет, сама выжимает! Жаль, что сама не гладит. Но ничего – если и такое изобретут, Стас мне обязательно купит. Очень пригодится в моем новом положении!

– То есть ты – беременна? – осторожно уточнил Сашка.

– Ага! – кивнула Лёка, очень довольная. – Я уже думала, что со мной что-то не в порядке – двадцать восемь, а ни разу беременной не была. Но – все получилось! Рожу в конце июля или начале августа. Может, даже на собственный день рождения подгадаю.

Зазвонил городской телефон. Денис приподнял трубку, но тут же положил ее на место. Телефон сразу же завопил снова. Денис положил трубку рядом, на стол. В офисе стало тихо.

– Лёка, дружище – у тебя крыша поехала, – сказал Денис, глядя на Лёку во все глаза. – Он же обычный бандит!

Лёка рассмеялась и долго хохотала, будто Денис отпустил какую-то шутку.

– Забавный ты, Дениска! – ответила она, отсмеявшись. – Во-первых – спасибо за неожиданную заботу, но я тебе не дружище и никогда «дружищем» не была. Во-вторых, он не просто бандит! У него в барсетке – кстати, барсетка из кожи страуса! – визитки всего милицейского начальства, а также больших людей из горсовета…

– Ну да, ну да – он не просто бандит, он высокопоставленный бандит, – перебил ее Денис. – Майкл Корлеоне. После смерти тестя станет Доном Корлеоне[2]2
  Герои романа Марио Пьюзо «Крестный отец».


[Закрыть]. Невелика разница – все равно бандит!

Но Лёка только отмахнулась.

– Не шаришь ты ничего в этой жизни! – сказала она. – Сейчас время такое – сегодня ты бандит, завтра – уважаемый бизнесмен, владелец заводов, газет, пароходов – ну, ты должен был в школе учить!

– Тебе-то с этого что?! – спросил Сашка. – Он же женат! Или собирается разводиться?

Лёка тряхнула головой и порадовалась про себя – волосы были идеально чистыми и прекрасно уложенными.

– Не собирается, – сказала она беспечно. – Чем вы слушаете? Я же все вам объясняла! Его тесть – глава ихней банды, или, как сейчас говорят – бригады. Помните, я рассказывала, как Стас с ним познакомился?

– Помним, – поморщился Денис. – Твой избранник вышел на большую дорогу – начал грабить людей с топором в руках. Подошел к мужику, который вылез из хорошей машины, замахнулся топором, а мужик приставил ему ко лбу пистолет. Так и познакомились. Ты десять раз рассказывала!

– А потом твой Стас понравился дочке этого мужика, и тот заставил его на ней жениться, – добавил Сашка. – Типа купил дочурке муженька!

– И сделал своим заместителем, – добавила Лёка веско. – Ситуация сложная – в чем-то хорошая, в чем-то плохая. Стас может завести себе хоть десять любовниц, и это никак не скажется на его положении. Тесть – сам бабник первостатейный, ни в чем его ущемлять не станет. Это плюс. Но если Стас только подумает бросить свою Светку – ему не жить. Это минус!

– И что – тебя устроит положение вечной любовницы? – поинтересовался Денис. – Ушам своим не верю! Ты ж как тот дракончик в анекдоте – «мне, мне, мне»! Или ты собираешься Светлану отравить?

– Нет, – ответила Лёка серьезно. – Я собираюсь просто подождать. Бандиты редко живут долго, так что тесть Стаса не вечен. Рано или поздно его отнесут на кладбище и положат под огромным черным памятником с надписью: «От братвы». И тогда – Стас мой. У Светки детей нет, а у меня, – она похлопала себя по животу, – будет! И потом – Стас на меня всерьез запал, а она ему – по барабану!

В комнате повисло молчание – мужчины недоуменно переглядывались.

Лёка размашисто подписала заявление и положила Сашке на стол. Тот мельком взглянул на него и полез в сейф – за трудовой книжкой.

– Олька, – сказал Денис, глядя на Лёку очень внимательно. – Ты его не любишь. Ты точно его не любишь!

Лёка передернула плечиками. Она вчера весь вечер прокрутилась у зеркала и знала – от этого движения шубка на плечах переливается особенно эффектно.

– Наверное, ты прав, – ответила она спокойно. – Но я – вменяемая! Он ко мне по-нормальному, и я к нему по-нормальному. Правда, мальчики, – я очень хорошо к нему отношусь. Он классный – веселый, добрый…

– Добрый?! – Лицо Дениса вытянулось.

– Добрый, хотя и бандит, – подтвердила Лёка. – Больше всего на свете он любит возиться с кустами винограда у себя на даче, прикинь? Он мне несколько раз рассказывал, как нужно правильно обрезать виноград и чем его брызгать от грибка и от клещей. Обещает меня научить. Надеюсь, я не сдохну от скуки. А ему в кайф! Короче, разные они бывают, эти бандиты, Дениска! И потом – я уже не малявка, которая думала, что перед ней открыты все дороги. Стас – мой единственный шанс! И я буду с ним по-честному. Я не стану портить ему жизнь – капризничать, тянуть из него деньги или наставлять ему рога. Он мне поможет попасть туда, куда я стремилась столько лет. И я уж постараюсь, чтоб он не сказал: «И на хрена ж я с ней связался!».

– Смотри, Лёка, обожжешь крылья! – сказал Денис.

– Мне уже так говорили, – ответила Лёка. – Но я не боюсь.

Она направилась к двери. Бывшие коллеги смотрели ей вслед.

У двери она остановилась и в последний раз повернулась к ним.

– Чао, мальчики! – победно усмехнулась она. – Не скучайте без меня! Тебе, Дениска, я дарю свою чашку – хоть попьешь кофе из нормальной посуды!

– Мерси-с, барыня! – протянул Денис.

– В общем, пока! – Она легким движением погладила мех своей шубки. – И передайте Краснокутскому, что он дурошлеп! Если не испугаетесь, конечно! Хотя куда вам! Конечно, вы не передадите!

Лёка вышла.

С ненавистной работой в фирме «Суперупаковки» было покончено.

2

С одиннадцати до двух Лёка наводила порядок в новом жилище – чтобы было стильно, дорого, комфортно – короче, классно. Это не утомляло ее – жить так она мечтала всю жизнь.

И это ведь только начало, только начало! Когда-нибудь будет такая же квартира, но своя! Или дом, большой, навороченный – и тоже свой!

Стас приехал в половине третьего.

– Ого, – сказал он. – Тут уже уютненько!

Лёка звонко чмокнула «принца» в щеку.

– Обживаюсь, – ответила она деловито. – Ты сегодня как? На часок? Или с ночевкой?

– Светка меня сегодня не ждет, – Стас хитро ухмыльнулся и подмигнул Лёке. – Она с понятием. Сказано – дела, значит, дела!

Он плюхнулся на широкий диван, расстегнул воротник дорогой рубашки.

– Как ты думаешь, она тебе верит? – поинтересовалась Лёка.

– Как же, держи карман! – уверенно ответил Стас. – Я ж ей не мешаю по курортам одной шастать. Мне по барабану. Только б делала все по уму, чтоб меня братаны в глаза рогатиком не называли. Она может делать что захочет, лишь бы по-тихому. Так и живем!

– Не очень здорово живете! – заметила Лёка. – Я не хотела бы так.

– Жизнь, гадом буду, – сложная штука! – Стас потянулся за гитарой. – Против лома нет приема, а папаша ее велел нам жить дружно. Светка хоть и дочка, а тоже его слушается. Он такой, умеет заставить себя уважать. Не сявка, зря рот не откроет, нет! Но и тому, кто ослушался, спуску не даст!

– Ну, что ж – пусть будет все, как он велел, – сказала Лёка. – А я утку запекла! Ты на кухню пойдешь или тебе сюда принести?

– Сюда, конечно! – Стас подергал струны, потом подкрутил колки, настраивая инструмент. – На Востоке, если ты не в курсе, хавают не сидя, а лежа. Правильной жизни люди!

Пока Лёка накладывала в тарелку куски утки, хлеб, салат, Стас настроил гитару. Брынькнул аккорд «ми минор» и остался доволен. Лёка поморщилась – у Димки гитара звучала лучше. Но Димка – это было так давно…

– В тебе было столько желаний, и месяц над нами светил, – затянул Стас песню Михаила Круга. – Когда по маляве, придя на свиданье, я розы тебе подарил!

Ни слуха, ни голоса у Стаса не было, и потому одна и та же песня всегда звучала у него по-разному. Стас это знал, но петь под гитару не стеснялся. Что тут поделать, если душа просит песни! А способности к музыке – они не у каждого есть. И что? И ничего! Будем петь, как получается, – ведь жизнь одна!