Текст книги "Черничная Чайка"

И воду еще пили.

Сейчас же эта красавица сидела на скамейке и запускала мне своим черепом зайчики в глаза. Понятно.

Надо над входом в лагерь повесить транспарант: «Перекуем мечи на орала». Мечи – это мы, орала – это то, что будет на выходе. Орала – это такие плуги, ими можно орать, то бишь возделывать всякие пашни и прочие пажити. Впрочем, я уверен, что орать Аврора может только в современном смысле этого слова.

Я решил все-таки попытаться установить контакт, судя по всему, мы здесь долго прозагораем, так что хочешь не хочешь, а отношения завязывать надо, даже с такой квазимодицей.

– Послушай, Аврора… – начал было я.

– Мы с тобой незнакомы! – рявкнула она и отвернулась.

Ну, незнакомы и незнакомы, что мне ее, за косы, что ли, к знакомству тащить? Да и косичек-то, к слову, нет, хоть прибивай.

Не хочет общаться – не надо. Я отошел в сторону. Пусть.

Отыскал своего облезлого бота, он, как железный дурак, торчал на краю платформы, собирал пыль.

– Эй ты, Заскок, – позвал я. – Иди-ка сюда.

Зажужжал, как несмазанный будильник, и подковылял.

– Почему скрипишь? – спросил я.

Этот меня проигнорировал. Что еще такое? Боты должны безоговорочно подчиняться, а тут… Может, это Аврора его уже… заразила. Может, она утаила копию «Бесноватого бота»? И уже как-то успела… Да нет, вряд ли.

Значит, Педагогический Совет. Приставил ко мне непослушного робота. Видимо, с какими-то великими педагогическими целями.

– Послушай, Заскок, голубчик… – я смотрел на бота, как выучился на своем рабовладельческом Побережье – сквозь. – Послушай, не мог бы ты принести мне… Чашечку чаю.

Робот молчал. Внутри у него что-то попискивало, а так молчал. Игнорировал.

Тогда я решил действовать по-другому.

– Лежать, – спокойным голосом приказал я.

Бот не шевелился. Истуканил помаленьку.

– Лежать, я сказал! – проскрипел я с угрозой.

Никакого внимания. Со стороны робота. Зато со стороны Авроры внимание сразу возникло. Целый водопад внимания. Аврора вскочила, подбежала, встала между мной и ботом.

– Тут тебе не плантация! – зашипела она. – Немедленно прекрати это безобразие!

– Извини, Аврора, – искренне сказал я. – Не думал, что ты воспримешь мой приказ на свой счет. Это, конечно, мне весьма льстит, но так и быть…

– Негодяй!

– Но так и быть, можешь не лежать, – закончил я. – Освобождаю от взятых обязательств…

Аврора сощурилась так сильно, что кожа на лбу сморщилась в гармошку.

И руку в карман сунула. Интересно, что у нее там? Батарея от «Плаксы»? Может, помощнее что? Разрядник? Или вообще что невиданное, мало ли чего в этих карантинных загашниках валяется…

– Ты… – рука в кармане зашевелилась, Аврора явно собиралась пустить в ход свое тайное оружие.

Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не поезд. Показался. Даже не поезд, а какой-то мотовагон, не знаю, как он там раньше назывался. В салоне никого, ржавый бот Заскок полез в кабину.

– Ваша карета, Золушка, – я сделал учтивый реверанс в сторону вагона.

Аврора не пошевелилась.

– Ах, ну да, – ухмыльнулся я. – Этим я тебя унижаю… Тогда я сам пожалую первым.

И направился к вагону.

Робот Заскок и Аврора Кошмар.

Прекрасная компания. Еще бы Сумасшедшую Лошадь. Так, для разнообразия.

Разумеется, устроились в разных концах вагона. Бот просигналил, и мы отправились в путь. Я откинулся в довольно жестком кресле и решил любоваться пейзажем.

Пейзаж, в основном, состоял из моря. Море было вокруг, остров, однако. В середине острова скала, черный базальт или еще что-то такое. У скалы лагерь – белые стены, черепичные крыши. Все. Скромный такой остров Иф, минималистский совсем.

Вагон дернулся, я думал, что он повернет к лагерю, однако вагон не повернул. Он, трясясь и дрыгаясь, как параличная собака, двинулся влево. Описал полукруг и поехал в обратную сторону.

Я смотрел в окно. На воду. Синее море. Кустики. Разрушенные, в метр высотой стены, наверное, тут крепость раньше стояла. Или дурдом! Вот здорово было бы побывать в настоящем дурдоме! Я читал, что это чрезвычайно познавательно! Только тут ничего такого конечно же нет.

Хотя…

Я оглянулся на Аврору.

Сидела, независимо разглядывая пейзажи. Я подумал, что пора бы нам уже и повернуть. И мы повернули.

К вокзалу. Проехали мимо. Протряслись даже. И дальше. Сначала я не понял – мы ехали по тому же самому пути и явно собирались на второй круг. Шутка, что ли?

После четвертого круга я понял – не шутка. Повернулся к Авроре.

– Его что, заклинило? – спросил я.

Аврора промолчала.

Ну да, логично. Заклинило – не заклинило, но рельсы-то по кругу проложены. Игрушечная железная дорога… А может, это терапия такая – укатыванием. Берешь двадцать проблемных подростков, сажаешь их на мотодрезину и пару дней катаешь по кругу. И они постепенно перевоспитываются, перевоспитываются, перековываются на орала… А когда их снимают, то они уже совсем послушные, обожают суп, манную кашу и фламенко.

Может, это так и задумано – сначала в трамвай, потом в муравейник кинут. Новые методы воспитания, высшая педагогика.

На пятом круге я решил сойти. Может, это проверка? На послушание. Может, они – ну, наши педагоги, запесосы – хотят посмотреть, будем ли мы кататься по кругу, как идиоты, или сойдем на сушу, как неидиоты? Или еще что?

Я решил быть последним. К тому же в Англии каждый год девятнадцать человек закатывается до смерти на каруселях.

Вагон ковылялся не очень быстро, я спрыгнул безо всякого труда и направился к лагерю. Пусть Аврора катается сколько угодно, может, это вызывает в ее голове особые завихрения, может, она от этого в экстаз приходит.

Я помахал Авроре ручкой и направился к лагерю. Перевоспитание начиналось странно.

Очень странно.

Глава 3
Лагерь

Когда-то тут на самом деле был лагерь. Ну, я имею в виду настоящий исправительный лагерь.

Конечно, не такой, как, допустим, в двадцатом веке, без вышек, без проволоки колючей, без овчарок Кауфмана, но все-таки настоящий. Перевоспитывали тут, было кого. Допустим, не хочет какой-нибудь мальчик жить правильно. Грубит, из дома сбегает, хочет походить на Сэма Драгго, космопроходца и беспощандера, ни родителям от такого житья, ни соседям. Или девочка какая, мама в детстве в вибросоковыжималку уронила. Жила-жила эта девочка, а потом – бах – парад планет, и решила она сделать своим кумиром Маргариту Чумак Первую. Покрасила волосы в зеленый, в окно выпрыгнула, родители, разумеется, в пыль, а она стоит вся такая самодовольная. И вот когда праздник отрицания в самом разгаре, появляются агенты Карантинной Службы и подхватывают героев под их непослушные жабры.

А дальше уже все по порядку, в мозгах немного покопались – и на остров.

Съезжались сюда лучшие педагогические силы, профессора, академики, практики, спортсмены великие. Они всей своей мощью наваливались на несчастных девиантишек и перевоспитывали их, как капризных собак. Почти со стопроцентным результатом. А тех, кого перевоспитать не удавалось, тех сбрасывали со скалы. С этой самой, в центре острова.

Это я шучу. Их и дальше перевоспитывали, до полного перевоспитания.

Видимо, Аврора была самым проблемным подростком Южного полушария, хотя, если честно, все эти ее жалкие выкрутасы не могли идти ни в какое сравнение с моими свершениями. Но, судя по всему, сама Аврора считала по-другому. Думала, что право имеет, и вообще.

Ладно, подумал я, это мы исправим.

Я спрыгнул с койки, быстренько оделся и выбрался на воздух.

Утро, хорошо выспался…

Я потянулся и тут же насторожился – подумал, что на меня сейчас же накинутся всякие Песталоцци, Сухомлинские, Блэйки и прочие, как говорится, запесосы, как следует возьмут меня в оборот, скажут мне – «устыдись!», сверкнут очами, и я тут же устыдюсь и побегу в «Армию Свободного Труда» записываться. Однако никаких педагогических светил я не обнаружил. На всякий случай я даже немного посвистел – авось сбегутся-слетятся, как мухи на приданое, но никого не появилось. Что было делать? Я решил, что, наверное, их еще не завезли. Что сидят они где-нибудь в Парамарибо, дуют пинаколаду и планируют, как лучше сделать из меня настоящего человека.

И отправился гулять.

Вообще лагерь был построен просто, но, на мой взгляд, тоже бестолково – по линейному принципу. Одна длинная улица с тусклым названием «Приморская», хотя я бы назвал бы ее по-другому – улица Макаренко, допустим.

Бунгало. Разноцветные, но с облупившейся краской. Много. На всякий случай я заглянул в парочку. Ничего интересного. Столы, стулья, разобранные койки. Контингента никакого. В одном бунгало на стенке выцарапано – «Боже, храни королеву!!!» К чему бы это?

Посчитал. Семнадцать бунгало, в каждом по три человека. Всего пятьдесят один. Да, раньше матушка-Земля просто ломилась от правонарушителей! Щедра была, богата. Тут один я – проблема, а пятьдесят один я?!

Я представил и поежился. Все бы разнесли. Содрогнулось бы мироздание. Нет, раньше времена были другие. Серьезные, строгие, настоящие. Не то что сейчас. Грустно, грустно, конечно. Отрицательная динамика налицо. Полсотни – и один. Эту Аврору, разумеется, в расчет можно не принимать. Один-одинешенек…

Извели они мою породу, извели…

Все-таки я реликт. Меня не перевоспитывать, меня беречь надо! Культивировать даже. Конечно, сейчас все спокойно, мир во всей Галактике, летаем туда-сюда, жизни радуемся, о Контакте мечтаем. А кто может поручиться, что Контакт правильный получится? Все эти ксенологи-теоретики дудят нам, что разум не может быть разрушающим, что даже если разум в каком-нибудь пауке разовьется, то будет этот паук добрым и мудрым, питаться будет клон-мухами, играть на скрипке и восхищаться Рабиндранатом Тагором.

Я вот лично на этот счет серьезно сомневаюсь.

Мир на Земле, все хорошо, все карамельно…

А если все не так будет?

А если пробьет Урочный Час? А? А вдруг из какого-нибудь Магелланова Облака полезут какие-нибудь… Такие. С щупальцами, с рогами, и у каждого по четыре мегараптора в четырех руках. И в ногах еще… этот, дизруптор, блин… А в клюве бактерии… Ну, не знаю, хтониты какие-нибудь. И скажут нам эти хтониты: – «А давайте-ка мы вас тут немножко поработим, а?»

И что тогда?

Кто сядет за штурвал новейших Z-файтеров? Урбанайтес? Так он только шишки может считать! И ими же любоваться! Кто, сжимая в бестрепетных пальцах тяжелый бластер, кинется навстречу сонму мерзейших подземных чудищ, навстречу ядовитейшим жалам, навстречу огню? Потягин?

Нет.

Я. Только я смогу поднять с колен человечество и двинуть…

Замечтался. Бывает. Это, кстати, тоже отличительное качество монументальных личностей – фантазия. Фантазия движет человечество…

Стоп.

Бунгало закончились.

Людей вообще видно не было, не прибыли еще. Да и ботов тоже, хотя откуда-то, наверное со стороны кухни, тянулся запах пирогов. Я втянул воздух посильнее и опознал пироги с рыбой и пироги с капустой. Это мне пекут, с удовольствием подумал я. Эта Аврора будет грызть свои плесьневые батончики, а я пироги. Как человек.

От грядущих пирогов у меня улучшилось настроение, я огляделся с энтузиазмом, подумал: пусть перевоспитывают, легче лбом монорельс погнуть, чем меня перевоспитать, хотя, с другой стороны, я всегда открыт для здравых идей, для гласа разума.

По правую руку начиналась длинная лестница, спускающаяся к морю. По левую выползало из земли строение, похожее на старый северокорейский дот, – круглое, метров пять в высоту, архитектуры угрюмой. Или мини-каток, или тир. Лучше бы тир, на коньках я не большой любитель, разве что в керлинг, но там и вообще коньков не нужно…

Я направился к этому каземату, пнул тяжелую дверь.

Внутри пахло пылью, льда не было, сверху свисали ржавые цепи, лет сто назад архитекторы на цепях просто помешались, подвешивали их везде. Все-таки тир. Настоящий, как раньше делали – с умом. По стенам вплавленные в горное стекло образцы оружия, от древних кулеврин и бомбард до мощных «Гренделей», «Громов» и «Ласточек». Даже пара бластеров есть, из старых, с черными стволами. При виде всего этого богатства у меня даже руки зачесались, подумал я даже взять и отковырять себе что-нибудь, но потом понял, что бесполезно – вряд ли они боевое оружие стали бы тут оставлять, наверняка все сначала испортили. У «Гренделей» запаяны стволы, у бластеров сплавлены фокусировочные камеры.

Поэтому я оставил идею насчет разрушения стеклянной стены и отправился вниз, в залы.

Спустился, пнул другую дверь, она изумительно скрипнула, совсем как в доме у Магистра Ордена, у него даже доводчики на дверях имеются, ну, это неважно…

Свет зажегся. Я обнаружил себя в круглой комнате, стены которой были увешаны оружием. Уже настоящим, боевым – какой смысл держать в тире имитацию? В основном огнестрельным. Ну, еще пара арбалетов и луков, но эти штуки я не люблю, тут требуется умение. Однажды я стрелял из лука, содрал кожу на левой руке, растянул мышцы на спине, промазал, убил павлина. Не, лук я не любил и во всех реконструкциях, где надо было стрелять из лука, я не участвовал…

Нашелся еще сплин-генератор, выражаясь простым языком – «плакса». Любимое оружие Авроры. Не самая новая модель – такой черный кабанчик с серебряной рукояткой, по ствольной коробке крупным золотом выложено «ПАША». Остроумно. И удачно – при случае паша мне понадобится. Интересно, почему «плакса» Паша? Хотя есть же Павлины…

Я снял со стены «плаксу», выщелкнул батарею.

– Заряд батареи восемьдесят процентов, – сообщил коммуникатор.

Батарею можно и без самой «плаксы» использовать – у нее специальные рожки выдвигаются, сунь под нос – и час в отключке, а потом ревешь, как двенадцать белуг, и жить не хочется. Удобная вещь, особенно в ближнем бою.

Но сейчас я выбрал штуцер. Слонобой. И патронташ, сорок патронов, тяжелых, медных, блестящих. Можно было взять автоматический вариант, но я выбрал ручной, так интереснее.

Зарядил два патрона, перекинул через плечо патронташ. Отстегнул терминал на стене. Выбор симуляций оказался небогатым. Вернее, он наличествовал, имелись и «Выползень», и «Восстание на Марсе», и «Пелларус»… но запускались только «Квази» и «Юр».

Выбрал «Юр».

Жаль, что запретили «Чикаго». Я сам, правда, в «Чикаго» не стрелял, но люди рассказывали, что симуляция выдающаяся. Двадцатые годы двадцатого века, разборки между бандами, револьверы, томмиганы. Теперь запретили. Теперь пали или по инсектам из «Квази», или по заврам из «Юра». По заврам страшнее. Особенно с ручной перезарядкой.

Ну что ж, посмотрим.

– Симуляция! – крикнул я и закрыл глаза.

Просчитал до десяти, открыл.

Запах ударил в нос. Листва и орхидеи, и еще что-то, что пахло миллион лет назад. Под ногами проскрипела длинная суставчатая тварь, вонючая и страшная, я отпрыгнул в сторону. И тут же увидел. Не знаю, как его звали, он походил на гигантскую курицу, только с толстым красным клювом. Вскинул ружье, прицелился в глаз, в оранжевое глупое яблоко.

Не выстрелил. Какой смысл палить из пушки по воробью? Но пришлось, тварь заметила меня и заинтересовалась, эти птички питались совсем не зернышками. Этот петух распустил клюв и кинулся ко мне.

Выстрелил.

Штуцер стреляет совсем особенно. Громко и как-то плотно, похоже на щелчок зубами бенгальского тигра. В плечо ударила отдача, дурацкая курица упала в папоротник.

И тут же откуда-то выскочила целая стая зверей, смахивающих на бегемотов, только с рогами, с шипами и с хвостами, похожими на тяжеленные булавы. Скучные травояды, но они были напуганы и представляли опасность, могли затоптать. Да и перекусить от испуга могли запросто. Я решил стрелять, но они неслись слишком стремительно, пришлось укрыться за пальмой.

Прогрохотали мимо, с деревьев посыпались листья и крупные, размером с кулак, насекомые. Жуки, кочевряжки какие-то, сколопендры и прочие тварики…

И сразу стало тихо, и я понял, что сейчас появится. «Юр» мог сгенерировать сразу несколько больших монстров, случайным выбором. Аллозавр, хархародонтозавр, аргентинозавр, гигантозавр, еще какие-то завры и, разумеется, тираннозавр. Ти-рэкс, милашка, мой любимый. Я переломил ружье, перезарядил, патроны холодно вошли в стволы.

Земля дрогнула. Я поискал лужу. Программа всегда подкидывает лужу – чтобы охотник видел, как по воде идут круги, чтобы ему становилось страшно. И в этом месте сценарий обычно ветвился – или начинали падать деревья, или кто-то вопил, или…

Третий вариант мне нравился больше всего. Когда я впервые наткнулся на третий…

Едва не пришлось просушать штаны.

В этот раз был третий. Я стоял за хвощем, или за кедром, за пальмой, с шишками что-то, сжимая в руках ружье, ожидая…

Рев раздался над головой – откуда-то сбоку выставилась страшная зубастая морда, я шарахнулся в сторону, а в том месте, где я стоял, с чавканьем сошлись зубы. Не целясь, выстрелил, старался попасть в глаз. Промазал. Пуля отскочила от кости, содрала с морды ящера изрядный лоскут кожи и срикошетила в дерево. Надо было брать тупоконечные пули, теперь с этими намучаюсь…

Но поздно.

Ти-рэкс рявкнул, обдал меня тухлой мясной вонью и попытался цапнуть меня еще раз. Я снова выстрелил, в ноздрю попал. Удачно попал, ноздря взорвалась красными лохмотьями, ящер дернул башкой и стукнулся о хвощ, сломал его пополам, заверещал, размахивая башкой. Теперь у меня было преимущество, метров двадцать, но этого должно было хватить.

Двадцать метров не пробежал – пролетел! Остановился у дерева, перезарядил штуцер. Плохо. То есть долго, за семь секунд. Вот раньше были люди – кремневое ружье перезаряжали за тридцать секунд! В минуту три выстрела!

Тираннозавр тем временем очухался и быстро шагал ко мне, раскачиваясь в стороны, как боксер, целиться было трудно, и всего два выстрела, перезарядить не успею…

На самом деле охотиться на тираннозавров совсем не опасно. Гораздо менее опасно, чем, к примеру, на львов. Лев несется на тебя как трехсоткилограммовая пуля, и у тебя имеется всего один выстрел и всего несколько секунд. И попасть надо обязательно в сердце, потому что от головы тоже может срикошетить – и тогда…

С тираннозавром проще, этот самый страшный хищник всех времен чрезвычайно уязвим. У него слишком тяжелая голова и слишком слабые передние лапки, если он падает, то подняться уже не может, так и помирает с голоду, лежа на брюхе. Поэтому умный охотник стреляет не в сердце и уж тем более не в голову, он стреляет в ногу.

Лучше всего в колено.

Или другая хитрость есть. И с ти-рэксом, и с другими заврами. Дело в том, что хищные ходячие ящеры с мощными ногами совсем не умеют плавать. И тут все просто – заплываешь метров на двадцать в воду и преспокойненько расстреливаешь тварь издалека. Она тупо бесится на берегу, старается тебя достать, а ты палишь. Вот и все.

Но тут моря под рукой не было, приходилось изворачиваться.

Тираннозавр несся на меня, и я снова чувствовал его вонь, он гнал ее перед собой. Я целился, для лучшей опоры прижавшись к дереву, и когда осталось метров пять, я выстрелил.

В колено. Попал.

Рэкса тут же повело в сторону, он наткнулся на очередной хвощ, завалился на бок. Дальше были только рык и барахтанье.

Все. Моя железная выдержка и поразительная меткость решили сражение в мою пользу, хищник повержен, человек восторжествовал, можно размахивать флагами. Добить тварюгу и отправиться к морю, немного окунуться после трудов. Я перезарядил ружье и принялся осторожно выбирать место для выстрела, чтобы покончить с этим монстром разом, без лишней возни.

И я устроился напротив тираннозаврей морды и взвел курки, и когда рэкс раззявил пасть, выстрелил. Ящер замер. С открытой пастью. Пуля пробила ему башку и вылетела через затылок, вместе с немногочисленным мозгом, и все это повисло в воздухе красной кляксой. Пространство остановилось, будто его залили густой прозрачной смолой. Исчезли звуки, запахи и ветерок, по миру побежала рябь, я опустил штуцер и обернулся.

Ну, конечно же, это была она. Аврора Кошмар. Хуже всякого тираннозавра. Приперлась зачем-то.

– Как это мужественно! – Аврора кивнула на поверженного ящера. – Пристрелил электронную ящерку!

Я молчал, ждал, что она еще скажет глупого.

– Знаю я вас, реконструкторов… Охотнички! Психопаты, все как один! Этот ваш Магистр… Клонировали четырнадцать мамонтов и устроили на них охоту с каменными топорами! Какое варварство! Какая дикость!

– Почему варварство? – возразил я. – Это была реконструкция каменного века, ни один мамонт не пострадал, между прочим…

– Еще бы он пострадал! – Аврора уткнула руки в бока. – Да если бы там хоть одна мышь погибла – я бы всю вашу реконструкторскую банду разогнала! Я бы вас в Поясе Астероидов сгноила!

– Да неужели?!

– Неужели – это мое второе имя! Запомни, Корягин!

– Я Уткин, – вежливо поправил я. – Антон Уткин, будем знакомы!

– Не буду знакома! Аврора Сон с кем попало не знакомится!

– А я думал, Кошмар, – сказал я негромко.

Аврора застыла. Будто ее тоже залили смолой, жидким стеклом.

– Что ты сказал? – прищурилась она.

– Ты какие пироги любишь, с котятами или с мышатами?

Аврора выдохнула, как каратист перед нападением, и сжала кулаки.

– Стоп-стоп-стоп, – я примиряющее поднял руки. – Давай отложим нашу драку чуть на потом, а?

– С чего это?

– Ну, не знаю, как ты, а я прибыл сюда перевоспитываться. Желаю вступить на путь исправления, стать достойным членом общества…

Аврора презрительно хмыкнула.

– Может, лагерь осмотрим? – предложил я. – Вместе? А то мне одному как-то…

– У вертолета был?

Был. Этой ночью. Думал удрать. Ага, сейчас! Прибежал, поцеловал обшивку, убежал. Снят хвостовой винт. Скорее всего, это сделал Заскок, хамоватый бот широкого профиля.

И теперь с острова не выбраться. Искать винт можно, но тоже, вероятно, бесполезно – подозреваю, что бот его просто утопил. Или сломал. Хотя если ломать, то зачем прятать? Лучше бы он паровоз сломал своей головой.

– А ты? – спросил я. – Ты была?

– Да уж успела. Винт ты свинтил?

Вот это подозрения! Хуже меня только мосье Потягин оскорблял. Жизнь тяжела, как сапоги в распутицу, как говорил старина Крузенштерн.

– Зачем мне винт прятать? – возразил я. – Чтобы с тобой тут загорать? Великое удовольствие…

– А уж какое мне удовольствие!

Мы немного поспорили, чье удовольствие пронзительнее, мое или Аврорино, я, разумеется, победил, Аврора скатилась в ярость и сказала:

– Я… я… Я с тобой на этом острове и недели не пробуду! Плот свяжу! Уплыву!

– Плыви, – пожал я плечами. – Тут, может, по полторы тысячи в любом направлении! Не заметишь, как утонешь!

– Всегда знала, что вы – реконструкторы – жалкие трусы, не более того, – фыркнула моя новая подружка. – Бывай, хромоногий.

И направилась к выходу из тира.

– Так что, лагерь-то осмотрим?

– Гржжузм!

Ну, или что-то вроде этого.

– Это «да» или «нет»? – спросил я.

– Это отвали!

Какая девушка! Знает слово «отвали»! А между тем его сейчас никто не использует, только в старой литературе, ну, или в монографии доктора Мессера. Может, она его тоже читала? Или это семья виновата? В некоторых семьях сленг передается из поколения в поколение, а некоторые даже вообще свой язык придумывают, независимый.

– Учти, Уткин, я все про тебя знаю, – Аврора вдруг остановилась и уставила на меня свой укоризненный палец. – Все!

– Прямо все-все-все? – поинтересовался я.

Аврора сощурилась.

– Все.

– Например?

– Например, ты любишь играть с людьми, – Аврора сузила глаза и стала еще красивее. – Жестокие забавы, мерзость всякая. Вот эта твоя последняя выходка – я имею в виду всем известную историю с ботами-рабами, она закончилась весьма печально! Твой друг, кажется, его звали Виталием… Насколько я знаю, его лечат до сих пор. После твоего эксперимента он отказывался от пищи почти месяц!

Это Потягин. Отказывался от пищи. Но это он не из-за меня отказывался, а из-за своей нечистой совести. Когда совесть не чиста – в рот не лезет колбаса.

– Когда совесть не чиста – в рот не лезет колбаса, – сказал я. – Между прочим, я не один в этом лагере, ты тоже здесь. Так что не особо увлекайся моим заклеймением, у тебя у самой руки по горло в кукурузе…

– Я никогда никому не вредила! – завелась Аврора. – Никому! А ты… Ты просто… Слов нет! Другие ребята тоже безболезненно из твоего опыта не вышли! У них серьезные нарушения психики…

– У них эти нарушения и до меня диагностировались. Знаешь, один был помешан на шишках – рисовал шишки, фотографировал шишки, строил из шишек замки, даже будку себе из шишек построил…

– Ты их нравственно искалечил! – выдала Аврора.

– Они сами согласились, – напомнил я. – Никто их не заставлял…

– Я буду за тобой приглядывать! – Аврора опять уставила в меня недремлющий палец.

– Это честь для меня!

Я послал ей воздушный поцелуй.

– Знаешь, я входил в дискуссионный клуб, он назывался «Чугунный поцелуй»…

Аврора выскочила.

Я положил штуцер на плечо и тоже удалился. Выбрался из тира на поверхность, огляделся по сторонам. Хотел спуститься к морю. Поплавать или у бассейна поваляться – что еще делать во второй половине дня? Даже спустился почти до середины лестницы, но тут что-то настроение испортилось. Сел на ступеньку, смотрел, как муравьи ползают. Обычно тоска меня не терзает, обычно я что-то придумываю все время…

Но тут вот загрустил. Как-то настроение испортилось. Наверное, это из-за места. Тут столько лет делали скучный фарш из нормальных людей, переплавляли червонное золото в тусклый свинец, загоняли в паруса обыденности дикие ураганы незаурядности, одним словом, столько лет всех били по рукам и по голове, что воздух отравился. И земля. И вода. У острова была явно вредная, исправительная энергетика. Я заметил, что даже муравьи тут как-то не так ползали – чересчур правильно и организованно. По порядку.

От этого мне стало не по себе, я покинул мраморную лестницу и поплелся в свое бунгало. Там залег в койку и попробовал спать. Не получилось.

В семь часов зазвонили к ужину, но я не пошел, хотя помнил про вкуснющие пироги. Лежал, прислушивался к себе, к природе. Стемнело быстро, с моря потянул ветер, я вдруг с ужасом почувствовал, что мне тоже хочется немного перевоспитаться. Как муравью. Бросить баламутить, стать как все. Выйти из Ордена Реконструкторов, вернуться в дискуссионный клуб «Батискаф». Вернее, в «Дубраву-Д». А потом поехать на Шпицберген, бурить туннель плечом к плечу с отцом.

Я чуть не завыл – так ярко представились мне все эти страшные картины.

И понял, что надо отсюда бежать.

Пока не поздно.