Текст книги "Китай и логика стратегии"

Глава 9
Стратегическое неразумие древних

Итак, перед нами специфически китайское и довольно своеобразное препятствие на пути к формированию успешной большой стратегии: убежденность в собственной стратегической мудрости, обусловленная древними текстами, и проистекающая отсюда вера в то, что Китай всегда сможет перехитрить своих противников, сколь бы упорное комбинированное сопротивление те ни оказывали.

Ничуть не умаляемая событиями китайской истории, которая содержит множество примеров покорения Китая небольшими группами примитивных кочевников, эта непоколебимая вера в китайские стратегические способности отражает колоссальный авторитет древних китайских наставлений в государственном управлении и военном искусстве; в первую очередь речь идет о семи текстах, собранных в канон шестым императором династии Сун – Шэнь-цзуном – в 1080 году[56]56
  См. Ralph D. Sawyer and Meichun Lee Sawyer, trans. The Seven Military Classics of Ancient China (Boulder: Westview Press, 1993).


[Закрыть].

Эти тексты, многократно воспроизводимые и часто цитируемые, хотя и в разных редакциях, датируются периодом от нескольких столетий до н. э. до правления династии Тан. Помимо прочего, они использовались на экзаменах для чиновников, что также способствовало их сохранению.

Каждый из семи текстов имеет своих поклонников[57]57
  Сойер приводит следующие названия: «Шесть тайных учений» (Liù Tāo, за авторством Цзяна Цзыя); «Традиции рода Сыма» (Sīămăă Fă); «Искусство войны» (Sūnzĭă Bīng Fă, за авторством Сунь-цзы); «Правила войны почтенного У», сокр. «У-цзы» (Wúzĭ, за авторством У Ци); «Вэй Ляо-цзы» (Wèi Liáozi); «Три стратегии Хуан Ши-гуна» (Huáng Shígōng Sān Lüè); «Вопросы танского Тай-цзуна и ответы Ли Вэй-гуна» (Táng Tài zōng Lǐ Wèi gōng wèn duì).


[Закрыть] и свои особые достоинства; одни посвящены искусству государственного управления, другие разбирают тактику и стратагемы, но самым известным среди них является, конечно, «Sunzi Bing Fa» – обычно это название переводят как «Искусство войны» и приписывают автору, известному под именем Сунь-цзы, Сун By или Сунь-цзу (у него вообще много имен[58]58
  Помимо камео в различных исторических фильмах, этот персонаж стал главным героем художественной ленты 1981 года «Искусство войны Сунь-цзы» (Sun Bin xia shan dou pangjuan) режиссера Квана Уи. Разумеется, если говорить о Голливуде, не обошлось и без «Звездных войн»; см.: http://www.artof-warsuntzu.com/suntzuandhollywood.htm.


[Закрыть]). Сегодня этот трактат сделался звездой экрана и сцены, его слава длится минимум два тысячелетия: вполне связная версия этого текста была найдена на бамбуковом свитке в гробнице династии Хань в 1972 году. К 1772 году он стал известен даже в отдаленной Европе[59]59
  Тогда был опубликован французский перевод иезуита Жана Жозефа Мари Амио. Проживавший в Пекине Амио использовал для своего перевода маньчжурскую версию и комментарии. Первое издание оказалось достаточно успешным для переиздания несколько лет спустя.


[Закрыть], а гораздо раньше приобрел популярность в Японии, где им вдохновлялись самые знаменитые японские полководцы – тот же Такэда Сингэн – и где этот текст ныне публикуют в виде комикса (манги).

Несомненным достоинством «Искусства войны» является описание универсальной и неизменной парадоксальной логики стратегии в менее загадочной форме, чем в современных ему эпиграммах Гераклита (единство противоположностей и так далее); еще он намного короче и емче, нежели книга «О войне» Карла фон Клаузевица. Нужно, правда, подчеркнуть, что последняя стоит выше в интеллектуальном отношении, так как Клаузевиц разъясняет ход своих мыслей шаг за шагом, от первого принципа до финального, и делает это в философской и в то же время увлекательной манере, тогда как «Искусство войны» провозглашает свои постулаты в духе древних оракулов. Тем самым Клаузевиц дает нам систематическую методологию, которая отсутствует в «Искусстве войны», но этот китайский трактат, безусловно, излагает те же самые (парадоксальные) истины – более, повторюсь, емко.

Этот блестящий текст вводит в заблуждение и даже становится потенциально опасным – наряду с некоторыми другими древнекитайскими стратегическими текстами – именно ввиду контекста своих изречений: его предписания относятся к тем двумстам пятидесяти годам, которые обнимает эпоха Воюющих царств[60]60
  Также употребляются обозначения «эпоха Сражающихся царств» и «период Сражающихся царств». – Примеч. перев.


[Закрыть] (Zhànguó Shíidà), завершившаяся объединением страны в 221 году до н. э. Основным боевым оружием в «Искусстве войны» остаются гомеровские колесницы[61]61
  Этот образ, никак не связанный с Китаем, призван, очевидно, показать древность вооружения – известно, что китайцы переняли свои колесницы у кочевых степняков еще ок. X века до н. э. – Примеч. перев.


[Закрыть], пусть к тому времени китайских земель уже достигли конные отряды пикинеров и лучников, но этим обстоятельством можно пренебречь – ведь стратегические концепции переживут любые военные технологии!

Зато вполне показательно, что героями трактата выступают ханьские государства, действующие в рамках одних и тех же культурных норм, приоритетов и ценностей. Поскольку межгосударственные отношения в трактате разворачиваются в рамках одной и той же культуры, налицо великое множество возможностей для дипломатии, шпионажа, тайных операций и политической подрывной деятельности, причем все облегчается и одновременно ограничивается общим языком, общим менталитетом и едиными культурными установками.

Во многом сходно обстояло дело в Италии эпохи Возрождения, когда государства постоянно принимали участие во «внутрикультурных» войнах, дипломатической борьбе и тайных операциях. Результатом в обоих случаях было быстрое чередование войны и мира, государства заключали и расторгали союзы с одинаковой легкостью, сражаясь друг против друга сегодня, чтобы стать союзниками завтра: ведь ни между итальянцами, ни между китайцами не было ни расовой, ни этнической, ни религиозной вражды.

Более того, когда случались сражения, исходное подобие войск и тактики лишь усиливало ритуальный элемент боевых действий[62]62
  Практики обыкновенно не обращают внимания на ритуальную составляющую, но она очевидна для бюрократических аналитиков.


[Закрыть].

Пожалуй, сжатого пересказа одного эпизода (301–284 годы до н. э.) в истории Воюющих царств довольно для того, чтобы проиллюстрировать природу «внутрикультурной» войны и мира той эпохи и ее конкретные проявления.

В 300 году до н. э. главный министр царства Ци Минь-ван заключил союз с царствами Вэй и Хань. Ослабленное внутренней враждой царство Цинь подчинилось коалиции царств Ци, Вэй и Хань, а Минь-ван стал и его главным министром. Два года спустя царство Чжао убедило Цинь выйти из коалиции и изгнать Минь-вана. Тогда царства Ци, Вэй и Хань напали на Цинь и после многочисленных боев захватили его территорию для царств Хань и Вэй. После этого коалиция Минь-вана с опорой на царство Ци разгромила царства Янь и Чжу.

В 294 году до н. э. Минь-вана свергли в результате дворцовой интриги, и он бежал в царство Вэй. Ци и Цинь заключили перемирие, которое позволило Ци напасть на царство Сун, а царству Цинь – атаковать сократившуюся коалицию Хань и Вэй.

Спустя шесть лет Ци и Цинь замыслили совместное нападение на царство Чжао, но правителя Ци убедили (быть может, агент царства Янь), что плоды победы пожнет только Цинь; вместо нападения на Чжао он в итоге начал собирать коалицию против Цинь. Опасаясь изоляции, царство Цинь ответило тем, что возвратило Вэй и Чжао ранее захваченные территории.

В 286 году до н. э. Ци полностью захватило царство Сун, что встревожило Цинь, Чжао, Вэй и Янь, которые быстро составили коалицию под началом бывшего главного министра Ци Минь-вана, который поспешил вернуться из царства Вэй. Далее Янь неожиданно напало на Ци, а следом вмешались царства Цинь, Чжао и Вэй, что привело к потере Ци большей части территории. После этого Чжао и Цинь затеяли продолжительную войну друг против друга, что позволило Ци восстановить силы… Словом, войны шли бесконечно, как и в Италии эпохи Возрождения.

Можно предположить, что склонность китайских официальных лиц постоянно цитировать постулаты стратегии времен Воюющих царств в качестве уроков государственной мудрости, дипломатической хитрости и искусства войны не более чем позерство, лишенное реального значения для сегодняшнего Китая. К слову, то же самое, не исключено, можно сказать о восхищении наиболее успешными деятелями эпохи Воюющих царств как мастерами государственного управления, интриг и войны, а также о почтительном преклонении перед «Искусством войны» Сунь-цзы.

На тех же основаниях теоретически допустимо утверждать, что события и практики эпохи Возрождения не играют никакой роли в политической системе современной Италии, для которой характерны все те же стремительные смены союзов и коалиций, превращение правящих партий в оппозиционные и обратно (отличное местное словечко transformismo не имеет, увы, аналога в английском языке). В обоих случаях, впрочем, теоретическая возможность опровергается большим количеством эмпирических доказательств.

Первым заметным пережитком менталитета времен Воюющих царств и «Искусства войны» (или, скорее, привычки применять нормы внутреннего конфликта к конфликту международному) выступает безудержный прагматизм в межгосударственных отношениях. Ци, Цинь, Чжао, Вэй и Янь могли быть союзниками сегодня и врагами завтра, а затем, возможно, опять союзниками, просто потому, что так выгоднее. Нынешняя китайская внешняя политика, очевидно, исходит из того, что иностранные государства могут быть не менее прагматичными и оппортунистическими в своих отношениях с Китаем.

Однако международные отношения вовсе не то же самое, что отношения «внутрикультурные». Вместо общей идентичности здесь налицо столкновение национальных чувств, и любая конфронтация между государствами по любому сколько-нибудь значимому вопросу способна вызвать всплеск эмоций, породить страх, вражду или недоверие и повлиять на отношения с данным государством как таковые. Уже упоминавшийся визит премьера КНР Вэня Цзябао в Индию (15–17 декабря 2010 года) опирался, по всей видимости, на мнение, что Индия готова забыть об острых препирательствах из-за Кашмира и прочих территорий (эти споры сами же китайцы и оживили в одностороннем порядке), дабы прагматично использовать деловые возможности сотрудничества. Для этой цели, как отмечалось, Вэнь Цзябао привез в Индию около 400 бизнесменов. Но индийцы, как выяснилось, не настолько прагматичны, чтобы следовать примеру царств Ци, Цинь или Чжао, так что визит прошел в холодной атмосфере, не принес практических результатов и уж точно не способствовал налаживанию отношений доброй воли между двумя странами, хотя его рассматривали именно как визит доброй воли.

То же злоупотребление нормами других стран регулярно проявляется в конфликтах. Например, показательный инцидент случился 7 сентября 2010 года вблизи островов Сенкаку (Дяоюйдао для китайцев), за чем последовали пламенные заявления МИД КНР, спровоцировавшие антияпонские протесты населения, аресты некоторых японских бизнесменов и фактическое эмбарго на поставку редкоземельных металлов в Японию[63]63
  Удивительная политическая ошибка, если учесть зависимость самого Китая от непрерывного импорта сырья; вот наглядное доказательство стратегической некомпетентности.


[Закрыть]. Сразу после этого китайский МИД публично подчеркнул важность японо-китайских экономических отношений, население призвали к прекращению антияпонских демонстраций, а японцев – к продолжению инвестирования в Китай. Японцы, разумеется, восприняли случившееся по-своему: инцидент побудил принципиально переосмыслить отношения между Японией и Китаем и резко отказаться от заметного в последние годы сближения с Пекином и отдаления от Вашингтона. Только катастрофа 11 марта 2011 года отвлекла внимание японцев от «китайской проблемы» – лишь для того, чтобы дальше укрепить отношения с Соединенными Штатами Америки.

Второй, родственный пример неверно применяемых «внутрикультурных» постулатов «Искусства войны», искажающих китайское поведение, потенциально еще более опасен. Речь о склонности китайских официальных лиц верить в то, что длительные неразрешенные споры с другими государствами можно уладить, искусственно провоцируя кризисы, которые подталкивают к переговорам и урегулированию притязаний.

Типичным образчиком такого поведения является территориальный спор вокруг штата Аруначал-Прадеш и Южного Тибета / Саньяна. В мае 2007 года, спустя год после того, как обе стороны достигли соглашения о повестке двусторонних переговоров, Китай неожиданно отказал в визе Ганешу Койю, гражданину Индии и высшему чиновнику Индийской административной службы (IAS), родившемуся в штате Аруначал-Прадеш: дескать, раз тот родился в Южном Тибете, то является гражданином Китая и ему не нужна виза для посещения своей собственной страны[64]64
  См. «China Denies Visa to IAS Officer» // Cable News Network-Indian Broadcasting Network (CNN-IBN), 25 мая 2007 г.


[Закрыть].

Заявитель, которому отказали в визе, был одним из 107 молодых чиновников IAS, собиравшихся в Китай для повышения квалификации. Эта поездка отражала усилия Индии по выполнению индийско-китайского рамочного соглашения о разрешении всех спорных вопросов между странами путем переговоров. Случай с визой не был недоразумением, а сотрудник китайского консульства действовал не по собственному усмотрению, но по указанию из Пекина. Очевидно, что этот инцидент был попыткой спровоцировать кризис, который далее предполагалось уладить на переговорах. Но индийское правительство отказалось вступать в переговоры, отозвало все 107 визовых заявок и отменило поездку, а также на несколько дюймов приблизилось к США.

Не добившись ничего, китайцы сменили тактику, и шесть месяцев спустя в декабре 2007 года чиновники консульской службы выдали визу профессору Марпе Соре, тоже родившемуся в штате Аруначал-Прадеш[65]65
  См. «А Thaw? China Lets Arunachalee Visit» // Times News Network, 9 декабря 2007 г.; http://articles.timesofmdia.indiatimes.com/2007–12–09/india/27989328_i_marpe-sora-chinese-visa-arunachalee.


[Закрыть]. Однако к тому времени возмущенное и оскорбленное индийское общественное мнение уже выступало против дружественных отношений с Китаем.

Очень жаль, что китайским властям здесь не дал дельного совета их верный и преданный друг – Генри Киссинджер. Его книга «О Китае»[66]66
  См. Henry Kissinger. On China (New York: Penguin, 2011), с. 4. Рус.: Киссинджер Г. О Китае. М.: АСТ, 2020.


[Закрыть] начинается с изложения решения Мао Цзэдуна найти выход из дипломатического тупика по пограничному спору с Индией в октябре 1962 года:

«Мао решил найти выход из тупиковой ситуации. Он обратился к старой китайской классической традиции, с которой он вообще-то собирался покончить. Мао Цзэдун поведал на совещании своим соратникам, что за всю историю отношений Китай и Индия провели в общей сложности “полторы” войны. Каждая из них преподнесла свои уроки. Первая война произошла более 1300 лет назад во время правления династии Тан (618–907 годы), когда Китай направил войска, чтобы поддержать одно из индийских княжеств против незаконного и агрессивного врага. После вмешательства Китая обе страны к обоюдному удовлетворению несколько веков поддерживали процветающие отношения религиозного и экономического сотрудничества. Урок древнего похода, как описал его Мао, явно свидетельствовал: у Китая и Индии нет причин для вечной вражды. Наоборот, между ними вновь может воцарить долгий и крепкий мир, Китаю следует лишь применить силу и “подтолкнуть” Индию снова сесть за стол переговоров»[67]67
  Здесь и далее перевод В. Верченко. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Киссинджер не скрывает восхищения:

«Ни в одной другой стране никогда современный лидер не предпринял бы какое-то крупное действие в масштабах страны, опираясь на стратегические принципы и события тысячелетней давности, и ведь он вряд ли мог рассчитывать на понимание со стороны своих коллег смысла проделанных им аналогий».

Вообще-то Киссинджеру следовало бы заметить, что неожиданная атака Мао не помогла добиться поставленной политической цели: китайская блестящая военная победа не только не «подтолкнула» Индию к столу переговоров, но принесла прямо противоположный результат, из-за чего политическое урегулирование пограничного конфликта невозможно вплоть до сегодняшнего дня. Конечно, Киссинджер прав в том, что поведение Мао следовало древнекитайским образцам, но он не увидел, что этот эпизод обернулся великолепным примером стратегической ошибки, вызванной сомнительными принципами древнего неразумия[68]68
  Среди обилия примеров некритического преклонения Генри Киссинджера перед руководством КПК широко известен его восхищенный рассказ о знаменитом ответе Чжоу Эньлая: «Рано говорить» – на вопрос о влиянии французской революции. Чжоу имел в виду волновавшее всех студенческое восстание в Париже 1968 года, а не события 1789 года, если верить единственному знатоку китайского среди американцев, которые присутствовали на заседании, – послу Чейзу Фримену. См.: FT.Com. Richard McGregor, 10 июня 2011 г.


[Закрыть].

Сегодня можно наблюдать столь же опасное применение того же самого порочного метода, которое выражается в попытках использовать инциденты на море для подкрепления китайских притязаний на масштабную океанскую экспансию и мизерные клочки суши, официально именуемые в КНР областью Парасельских островов, Спратли и Чжонша в провинции Хайнань. Данный орган управления на местном уровне (сугубо локально) призван, как ни парадоксально, утвердить китайский суверенитет над тремя архипелагами Южно-Китайского моря, причем два из них фактически частично оккупированы (или, что больше соответствует действительности, там находятся аванпосты); помимо Китая, этими архипелагами интересуются Малайзия, Филиппины, Вьетнам и Тайвань.

Более того, китайцы часто прибегают к запугиванию на море рыболовных судов, патрульных кораблей и буровых вышек иных стран: не открывая огня, они перебрасывали к месту событий гораздо более крупный корабль, чем имеется в наличии у конкурента, чтобы устрашить или добиться отступления через угрозу прямого столкновения судов. Опять-таки целью этих провокаций является не приближение войны, а создание кризисных условий, дабы другая сторона задумалась над каким-либо вопросом и в конце концов приняла меры по улаживанию конфликта. Это, безусловно, так, однако китайские чиновники, провоцируя кризисы, не могут избежать нежелательных последствий – элита и общественное мнение страны, выбранной в качестве мишени, мгновенно мобилизуются, что фактически исключает какие-либо уступки.

Досадно, хоть и предсказуемо, что китайские официальные лица как будто не в состоянии понять, к каким последствиям приводит применение провоцирования кризиса; ведь привлечение внимания к предмету спора обычно как раз повышает ценность объекта разногласий, тем самым снижая вероятность уступок. Иными словами, намеренное провоцирование кризиса – отнюдь не лучший путь для улаживания межгосударственных споров.

Третий пережиток менталитета «Искусства войны», мешающий отношениям Китая с другими странами и препятствующий усвоению правильной большой стратегии, – это преувеличенная вера в обман как таковой, в хитрости и внезапные ходы, допускаемые при обмане.

Стратагемы и непредвиденные удары играли немалую роль в эпоху Воюющих царств и в эпоху Возрождения по одним и тем же причинам: географическая близость, сходство и кровное родство, культурное единство – все это способствовало применению методов, которые требуют глубокого знания противника и быстрого проникновения.

Очевидное достоинство таких методов – в их доступности и способности приносить отличные результаты (в предельных случаях они сводятся к маневренной войне в противовес войне на истощение). Кроме того, они суть выражение асимметричного способа ведения войны (с использованием маневров), самым крайним примером которого является «обезглавливание системы командования и управления» вражеского государства, то есть убийство его правителя. В 222 году до н. э. царство Цинь завоевало Чжао и угрожало царству Янь, которое вместо войска выставило против врага известного ученого и террориста Цзина Кэ; тому поручили убить правителя Цинь с помощью отравленного кинжала, спрятанного в свитке (Цзин Кэ впоследствии стал в Китае киногероем, причем бездарный фильм снимался при финансовой поддержке государства и в западном прокате назывался «Герой»[69]69
  См. «Него»: http://www.youtube.com/watch?v=WTIrIGI-lvc&feature= youtube_gdata_player.


[Закрыть]). Он, быть может, и добился бы успеха, но ему помешал придворный врач, располагавший нужным противоядием; возмущенный же правитель Цинь двинул войско, завоевавшее царство Янь.

Этот пример показывает неоспоримый недостаток подобных методов: все формы маневренной войны, асимметричные или нет, не только сулят большую прибыль, но и сопряжены с большим риском, причем эти факторы пропорциональны друг другу. Чем меньше затрачивается ресурсов, чем меньше привлекается избыточных сил и чем меньше элемент грубой силы, тем выше эффективность действия, но приходится полагаться на благоприятные условия и четкое исполнение задуманного. Лишь тогда стилет или отравленный кинжал может выполнить работу многих мечей, если все пойдет точно по плану.

Так как крайне благоприятные условия по определению встречаются довольно редко, а точное исполнение замысла почти всегда опровергается практикой, то покушения, наряду с прочими формами подрывных действий, никогда не занимали значимого места ни в западной стратегической мысли, ни в реальности. Но в китайской стратегической литературе все было иначе: многие рецепты «Искусства войны» предполагают хитрость, даже само понятие пути (Дао) ведения войны сопоставляется с обманом[70]70
  См. Ralph D. Sawyer, Meichun Lee Sawyer. The Tao of Deception: Unorthodox Warfare in Historic and Modern China (Cambridge, Mass.: Basic Books, 2007).


[Закрыть]. Покушениям уделено довольно много места: в первом китайском систематизированном историографическом труде – монументальном «Ши цзи», или «Исторических записках», великого историографа Сыма Цяня – отдельный том (восемьдесят шестой[71]71
  См. Burton Watson. Records of the Historian (New York: Columbia University Press, 1969), 175 ff. Более подробно: Ralph D. Sawyer, Meichun Lee Sawyer. The Tao of Spycraft: Intelligence Theory and Practice in Traditional China (Boulder: Westview Press, 2004), 249–285.


[Закрыть]) посвящен биографиям террористов, включая и Цзина Кэ[72]72
  Знаменитый убийца, образ которого был популяризирован конфуцианцами; вошел в историю как человек, покушавшийся на будущего императора Цинь Шихуанди. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Наиболее опасным последствием неправильного применения какой-либо культурой собственных норм поведения по отношению к другой, а также результатом ошибочной веры в методы «Искусства войны» будет попытка Китая заставить Соединенные Штаты Америки сесть за стол переговоров посредством какой-нибудь внезапной наступательной акции. Остается лишь надеяться, что обсуждаемые в интернете предположения, будто нападения на американский военный корабль, даже на авианосец, могут привести к укреплению позиции Китая по поводу западной части Тихого океана, лишь досужие домыслы. Однако тот факт, что некоторым таким фантазиям подвержены действующие офицеры ВМС КНР (старшего ранга), внушает опасения. Не вселяет уверенности в будущем и то обстоятельство, что вплоть до последнего времени китайские военные корабли в открытом океане не отвечали на приветствие американских, зато включали свои радары распознавания вражеского огня. Недавно зазвучали полуофициальные призывы применить силу для поддержания притязаний Китая на море – не напрямую против США, но против Филиппин, союзника США по договору, равно как и против Вьетнама, нового неформального союзника США[73]73
  См. «Don’t Take Peaceful Approach for Granted» // Global Times, 25 октября 2011 г.; http://www.globaltimes.cn/NEWS/tabid/99/ID/68°694/Dont-take-peaceful-approach-for-granted.aspx.


[Закрыть].

Сейчас, когда Соединенные Штаты Америки очутились в эпицентре серьезного экономического кризиса, который наверняка приведет к сокращению внушительных военных расходов, можно проглядеть присущую американцам воинственность. Подобно британцам, американцы прагматичны и до неприличия привержены коммерции, но, если на них нападут, они ведут себя отнюдь не как прагматики или бизнесмены, предпочитают применять максимум сил, даже при наличии более сдержанных и дешевых вариантов ответа. Так что вера Китая в хитроумное искусство государственного управления эпохи Воюющих царств, якобы способное принести немалую пользу при малых (почти символических) издержках, может обернуться катастрофой в виде гораздо более мощного силового ответа Америки. Пример Перл-Харбора должен служить предупреждением о такой опасности; впрочем, умей люди и вправду извлекать уроки из своей истории, та не выглядела бы бесконечной чередой глупостей и войн.

Когда речь заходит о стратегической хитрости, в особенности направленной против американцев и Соединенных Штатов Америки, вера китайских правителей в полезность и осуществимость этого действия сильно подпитывается контрастом между их собственным имиджем и представлениями об американцах и США как государстве.

Еще один реликт системы дани состоит в том, что ханьцы обычно приписывают себе превосходную хитрость, а все прочие национальности считают в этом отношении (и не только в этом) ущербными. Американцы для них – люди наивные, пусть сильные и даже воинственные. Такими нетрудно манипулировать. «Нелегко понять Китай, ибо Китай – древняя цивилизация… [в то время] как американский народ очень прост, [или наивен, или невинен – 非常的单纯.]», – так высказался вице-премьер Ван Цишань 11 мая 2011 года в телевизионной дискуссии, будучи в Вашингтоне в качестве главы экономической делегации на ежегодном заседании американо-китайской комиссии по стратегическому и экономическому диалогу[74]74
  См. The Charlie Rose Show, PBS, 11 мая 2011 г.


[Закрыть].

Для китайского официального лица это еще не самое надменное заявление. Даже мелкие китайские клерки постоянно уверяют, что Китай и китайцы слишком мудры, чтобы их могли понять некитайцы.

С учетом снисходительного отношения к американской проницательности в Пекине могут решить, что простейшей формы обмана – сокрытия своих замыслов (Tāoguăng yānghui: «Скрывай свои возможности и выжидай») – может быть вполне достаточно.

К сожалению, может показаться, что эта оценка в целом справедлива. На протяжении многих лет она триумфально подтверждалась, а китайцы со все возраставшим удивлением наблюдали, как американцы даже не пытаются воспрепятствовать возвышению Китая, даже всячески вкладываются в его быстрый экономический рост, будь то одностороннее открытие американского рынка для китайского экспорта или энергичная поддержка китайской заявки на членство во Всемирной торговой организации (ВТО); все это американцы делали, ничего не требуя взамен.

В действительности недружественно настроенные по отношению к США китайцы никогда не переставали изобретать теории, толкующие благосклонность Соединенных Штатов Америки как притворство; это проекция собственной склонности к стратегическому обману. По одной версии, США активно поддерживают глобализацию китайской экономики для того, чтобы сделать Китай крайне зависимым от импорта углеводородов и сырья, а тем самым с течением времени подчинить китайцев и их правительство посредством простой угрозы оборвать морской импорт. По другой версии, правящий американский класс долго рассчитывал на дешевый китайский импорт, чтобы подчинить собственный рабочий класс, прежде чем заняться самим Китаем, – это объясняет, почему обманчиво благосклонная фаза настолько затянулась.

Даже те китайцы, которые не настроены враждебно по отношению к США, могут поверить в одно из этих объяснений просто потому, что они не в состоянии придумать другой причины действий Америки. Лишь недавно освободившись из плена догматической идеологии, многие китайцы до сих пор не поняли, насколько жестко идеологизирована американская экономическая политика, особенно когда дело касается «свободы торговли»: это идеология, в рамках которой протекционизм рассматривается как смертный грех, а не как один из многих возможных политических курсов и при которой любое осмысление долговременных структурных последствий (таких, как деиндустриализация) кажется несущественным, если учесть принципиальный отказ от вмешательства в экономику.