Текст книги "Русские цари"

Приехав в Таганрог, император неожиданно и стремительно умирает. Осталось медицинское заключение врачей. Оно так туманно, что очень трудно понять, от какой болезни умер победитель Наполеона.

И тотчас после смерти Александра I в столицу приходит слух, который переживет столетие, – Александр I не умер. Вместо него в гроб положили другого, сам же император ушел в Сибирь странником – молиться и каяться в страшном грехе – в злодеянии против отца.

Когда гроб с телом покойного императора прибыл в Петербург, слух усилился. Ибо гроб не открыли во время традиционного прощания. Впервые двор прощался с покойным государем, не видя лица умершего. Даже убитых государей со следами насилия – Петра III и Павла I выставляли для прощания.

Придворным объявили, что от жары в Таганроге труп разложился. Но двор знал – покойного после смерти тщательно бальзамировали. И повторяли странные слова видевшего труп князя Волконского, что «лицо императора, несмотря на бальзамирование, почернело и даже черты совсем изменились».

Только царская семья увидела гроб открытым… Прощание происходило в домовой церкви Царского Села после полуночи. Священники были удалены из церкви, и в дверях поставлены часовые. В полумраке, при горящих свечах Романовы увидели лицо покойного императора. Присутствовал при этом таинственном прощании и наш герой, названный в честь умершего.

Маленькому Александру было тогда 7 лет.

Через одиннадцать лет после смерти Александра I в Сибири появляется некий старец Федор Козьмич. Человек святой жизни, он будто бы происходил из крестьян. Но при этом знал дворцовые обычаи и в совершенстве говорил на иностранных языках. Из его рассказов становилось понятным, что он был в Париже вместе с победоносной русской армией.

Наиболее распространенный портрет таинственного старца имел поразительное сходство с Александром I, хотя он никогда не упоминал об Александре I. По мере роста его популярности и слухов, старец все реже выходил к посетителям, и дверь его кельи все чаще оставалась запертой.

В дневнике матери нашего героя осталась запись. Император Александр I, мечтая о своем грядущем отречении от престола, однажды сказал ей: «Как я буду радоваться, когда увижу вас проезжающими мимо меня, и я в толпе буду кричать вам «ура!», размахивая своей шапкой».

Простолюдин в толпе, снимающий шапку, – вот о какой жизни накануне загадочной смерти мечтал император.

Так возникла еще одна тайна в семье Романовых. И накануне падения династии великий князь Николай Михайлович записывает в дневнике свой разговор с Николаем II все о том же старце Федоре Козьмиче.

До самого конца династии интересовала Романовых эта загадка.

Итак, нашему герою всего 7 лет. Но два страшных воспоминания уже должны были навсегда остаться в памяти впечатлительного, нервного мальчика.

Это – бунт природы и бунт людей.

Восстание воды случилось в последний год царствования Александра I.

Наш герой и его семья жили тогда в Аничковом дворце, где с тех пор всегда будут жить наследник престола с семьей. И ноябрьской ночью в Петербурге произошло величайшее в истории столицы наводнение.

7 ноября в 7 часов вечера на башне Адмиралтейства напротив Зимнего дворца зажглись сигнальные фонари «для предостережения жителей». Ночью разразилась невиданная буря; порывы ветра сотрясали огромные окна в Аничковом дворце. Уже к утру разъяренная река Нева набросилась на город. Вода в Неве кипела, как в котле, и ветер гнал вспять течение реки; белая пена клубилась над водяной громадой. Гигантские волны свирепствовали на затопленной Дворцовой площади.

И сама площадь соединилась с Невою в одно огромное озеро, изливавшееся Невским проспектом. Сам проспект превратился в широкую реку, текущую мимо их Аничкова дворца… Вода в этой «реке» стояла у балкона дворца. По мраморным лестницам дворца бежали крысы из подвала. Прыгали, пищали, рвались наверх – в безопасность.

На большой двери мимо их окон плыла женщина с ребенком, и солдаты на лодке пытались подплыть к ней. Люди спасались на крышах домов, на фонарях. Из окна дома напротив выплывала целая библиотека. Книги прыгали в волнах перед их балконом. Летали листы железа – ураганный ветер срывал их с крыш домов.

Только через несколько дней, когда вода схлынула, отец повез Сашу смотреть город. Вся набережная перед Зимним дворцом была заполнена разбитыми кораблями.

На одном из кораблей стоял гроб, принесенный водой с кладбища.

Невиданный бунт воды оказался предзнаменованием. Через год случился столь же яростный бунт людей.

Когда фельдъегерь из Таганрога привез в столицу весть о кончине Александра I, отец нашего героя тотчас вызвал к себе военного губернатора Петербурга – графа Милорадовича. Николай Павлович сообщил ему о секретном Манифесте покойного государя и о его последней воле – передать трон ему, Николаю.

Но Милорадович отлично знал настроение в гвардии. Гвардия не любит солдафона Николая. Знал он и о гвардейском заговоре. Ведь все заговорщики – «свои». Это представители знаменитых аристократических фамилий, блестящие офицеры, участвовавшие вместе с Милорадовичем в битвах с Наполеоном.

И граф осторожно предупредил Николая: «К сожалению, тайный Манифест никому не известен, а закон о престолонаследии – известен всем. И все знают, что, согласно этому закону, престол должен принадлежать Константину».

И отец нашего героя поспешно и, видно, с облегчением согласился с Милорадовичем. Николай торопливо велит привести к присяге Константину гвардию, Сенат, Государственный Совет. И присягает Константину сам… Так он боялся опасного престола.

Но все оказалось тщетным. Примчался фельдъегерь с письмом из Варшавы – Константин наотрез отказался быть государем. Он писал: «Мое прежнее намерение неподвижно». И требовал исполнить волю умершего царя, изложенную в Манифесте, – императором должен стать Николай.

И вновь поскакал фельдъегерь с письмом из Петербурга в Варшаву. Понимая, как странно будет выглядеть новая присяга, императрица-мать «на коленях заклинает Константина приехать в Петербург и объявить гласно свой отказ от трона».

И опять скачет курьер из Варшавы в Петербург. Но Константин отказывается приехать в столицу (так он боится, что в Петербурге его уговорят стать царем). И просит «любезнейшую родительницу» саму объявить о его отречении.

Пока курьеры на тройках, загоняя лошадей, скачут между Петербургом и Варшавой, гвардейские заговорщики понимают: неразбериха с властью – лучший момент для переворота.

Наконец, 13 декабря (это был день рождения покойного императора) Николай решается выполнить его волю. Он соглашается принять корону.

«Какой день для меня, Великий Боже, решительный для моей судьбы», – записал в дневнике Николай. И в этот же день ему приносят закрытый конверт. «Раскрываю и узнаю – ужасный заговор. Нужно принимать решительные меры», – вспоминал Николай. Это опять была проклятая гвардия, убившая его предков! Он понимал, что ему грозит.

Так семилетний Саша становится официальным наследником престола. На следующий день – 14 декабря – в Зимнем дворце была назначена новая присяга – его отцу. В тот же день Николай написал сестре: «Молись за меня Богу… Пожалей несчастного брата – жертву воли Божьей и двух своих братьев».

Ночью он пришел к жене и сказал ей слова, которые мать нашего героя записала в дневнике: «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне быть мужественной и, если суждено, умереть с честью».

Накануне 14 декабря, дня присяги Николаю, шли тревожнейшие споры заговорщиков. Часть выступила против восстания – не верила в успех.

И один из них – граф Ростовцев – решился на отчаянный шаг. Он объявил заговорщикам, что обязан особенной благодарностью Николаю Павловичу. И теперь, «предвидя для благодетеля своего опасность, решился идти к нему – умолять его не принимать престола». Все увещевания заговорщиков были напрасны.

На другой день после встречи с царем Ростовцев доставил заговорщикам бумагу с заглавием: «Прекраснейший день моей жизни». Это было описание его свидания с Николаем Павловичем. Николай принял его ласково. Ростовцев предупредил царя, что «принять престол для него очень опасно». И «более ничего не сказал». Николай же не расспрашивал о подробностях. Поблагодарил и отпустил его.

Так открытием заговора Ростовцев попытался заставить товарищей отказаться от бунта. Но тщетно.

Теперь Николай знал точно – будет бунт. Но у него уже не было выхода, и он решился идти до конца. Вечером военный губернатор Петербурга Милорадович сказал приехавшему на коронацию принцу Вюртембергскому – родственнику Николая по матери:

– Тревожусь, ибо не жду удачи от завтрашнего дня. Гвардия любит Константина.

– При чем тут гвардия и удача? Ведь есть законное завещание покойного государя, – удивился принц.

Не знал принц, что наш закон о престолонаследии – это воля гвардии.

В это время заговорщики в казармах лихорадочно готовили к восстанию своих солдат. Про республику, о которой многие из них мечтали, солдатам говорить было бессмысленно. Когда один из заговорщиков объявил солдатам, что теперь у нас будет республика, солдаты тотчас поинтересовались: «А кто ж в ней будет государем?»

– Никто не будет.

– Батюшка, – сказали ему солдаты, – ведь ты сам знаешь, что это никак не возможно…

Как писал наш историк: «В России скорее могли представить страну без народа, чем без царя».

По легенде, в ту ночь Николай долго не мог заснуть. И за полночь мучимый бессонницей бродил по Зимнему дворцу. За ним шел камердинер с канделябром. И в свете луны в Белом зале увидели фигуру в ночной рубашке. Николай застыл в ужасе – это был отец. И уже в следующее мгновение несчастный Павел исчез – ушел сквозь стену.

Если бы эта легенда была былью, то именно тогда Николай должен был преисполниться удивительной решимости, которая не покидала его весь завтрашний страшный день. Для него эта встреча стала бы встречей Гамлета с отцовской тенью. Это был призыв к мести – наследникам той гвардии, которая убила его отца и деда.

Наступил один из переломных дней в русской Истории.

14 декабря гвардия не просто вышла в очередной поход на дворец. Это был поход за Конституцией. Великий день для русских либералов. Все дальнейшее Николай описал сам:

«В этот роковой день я встал рано. В Зимнем дворце собраны были все генералы и полковые командиры гвардии».

Николай прочитал им завещание покойного императора Александра I и акт отречения Константина Павловича.

«Получив от каждого командира уверение в преданности и готовности жертвовать собой, приказал ехать по своим командам и привести гвардию к присяге».

Придворным «велено было» собраться в Зимний дворец к 11 часам. Пока собирались вельможи, Николай отправился в апартаменты матушки. Но был начеку. Ждал.

В это время уже началось! Заговорщики взбунтовали гвардейские казармы. Объявили солдатам, что законного императора Константина, которому они уже присягали, заставили силой отречься от престола.

И в одних сюртуках, несмотря на декабрьский мороз, разгоряченные речами офицеров (и еще более водкой) гвардейцы с заряженными ружьями бросились на Петровскую (Сенатскую) площадь – защищать права Константина…

Они выстроились на площади у здания Сената – в десяти минутах хода от Зимнего дворца. И знаменитый монумент Петра Великого на вздыбленном коне был повернут к ним спиной. Великий император будто убегал – скакал от них прочь.

Гвардейцы палили в воздух и кричали: «Ура, Константин!» и «Да здравствует Конституция!»

Офицеры объяснили солдатам, будто жену Константина зовут Конституцией!

И не успел Николай выйти от матушки, как «явился генерал-майор Нейдгарт, начальник штаба гвардейского корпуса, и объявил, что Московский полк в полном восстании».

В это время во дворец уже собрались вельможи – присягать.

«Но должно было от всех скрыть настоящее положение наше и в особенности от Матушки…» (Еще бы! Она уже повидала деяния гвардии – убийство мужа Павла I. – Э.Р.)

Но от жены Николай скрывать не стал. «Зайдя к жене, я сказал: “B Московском полку волнение; я отправляюсь туда”».

Он помнил судьбу отца и деда. И не сомневался: у него один выбор – жизнь или смерть. Может быть, не только его смерть, но и гибель всей его семьи. Он был в исступлении. «Мысли пришли ко мне как бы вдохновением». Да нет, скорее, он все продумал раньше – в те тревожные дни перед присягой, когда узнал о заговоре.

И он действует. Немедля отправляет собравшихся во дворце командиров полков в казармы – выводить полки верных гвардейцев. Посылает на площадь генералов – уговаривать мятежных разойтись. Отдав распоряжения, набросив на плечи шинель, Николай выбегает из дворца.

На Дворцовой площади он застает огромную толпу зевак. «Съезд ко дворцу уже начинался, и вся площадь усеяна была народом и экипажами».

Эта огромная толпа перед дворцом была опасна, ее могли взбунтовать – в любую минуту. Чернь могла отправиться к восставшим на Сенатскую площадь – соединиться с мятежниками или (что страшнее) броситься на беззащитный дворец. «Нужно было отвлечь внимание народа чем-нибудь необыкновенным. Надо было мне выигрывать время, дабы дать войскам собраться».

И Николай начинает читать толпе Манифест о своем восшествии. Толпа в восторге от лицезрения царя, обращающегося к народу. Люди рукоплещут, заглушая овацией, криками «ура!» звуки выстрелов на мятежной площади.

Закончив читать Манифест, Николай пережил «самый ужасный миг».

Он увидел, как к Зимнему дворцу бегом направлялся отряд гвардейцев.

«Толпа лейб-гренадер, предводительствуемая офицером Пановым, шла с намерением овладеть дворцом и в случае сопротивления истребить все наше семейство».

Но именно в эту минуту во дворе дворца появились верные гвардейцы – пришел Саперный батальон. И встал за новым императором.

Увидев «чужих» (так они называли верных Николаю гвардейцев), гренадеры повернули от дворца и бегом отправились на мятежную площадь.

Эта минута не просто сохранила жизнь всей семье. Николай «увидел в этом знак – милосердие Божие». Вскоре подоспел и батальон верных преображенцев. Николай сел на лошадь и сам повел батальон к Сенатской плошади. Но через сотню метров у арки Главного штаба он увидел гвардейцев из гренадерского полка. Они шли без строя и офицеров – одной огромной толпой со знаменами.

«Подъехав к ним, я хотел остановить гренадеров и построить. Но на мое “Стой!” – они закричали мне: “Мы – за Константина!” Я указал им на Сенатскую площадь. Нельзя было развязать бой напротив дворца на глазах ничего не подозревающих “любезнейшей родительницы” и вельмож. Сколько раз в течение этого дня сердце мое замирало. и единый Бог меня поддержал».

До смерти не простит Николай мятежникам «замирания сердца» – своего унизительного страха.

Он велел перевезти детей из Аничкова дворца в Зимний дворец. В этот день маленький Саша как всегда занимался с гувернером – капитаном Мердером, когда за ним приехала карета. Мальчика быстро одели и повезли в Зимний дворец…

Николай приказал «приготовить загородные экипажи для Матушки и жены». Он решил, «если события будут столь же угрожающи», отправить их с детьми из города в Царское Село.

А пока наш герой с матерью и бабкой сидит в Зимнем дворце, в кабинете покойного дяди Александра I. Он капризничает – он голоден… Ему принесли котлетку… Он понимает: что-то происходит, чувствует эту общую тревогу. И ест котлетку.

В это время к Николаю присоединились вернувшиеся с площади генералы. Сообщили страшное: мятежников на площади прибыло – к Московскому полку присоединились двухметровые гиганты-гренадеры. И замкнул мятежный строй только что явившийся на площадь гвардейский Морской экипаж.

Полиция испуганно бездействовала, явно выжидая, чья возьмет. Рабочие, строившие Исаакиевский собор, приветствовали бунтовщиков и закидали камнями царских посланцев-генералов.

Тогда сам губернатор Петербурга, граф Милорадович, отправился на Сенатскую площадь уговаривать. И почти тотчас пришло с площади ужасное известие – убили Милорадовича. Всю войну с Наполеоном отважно провел губернатор, во всех сражениях участвовал, не схлопотав ни одной пули. «Счастливчик» – было его прозвище. И вот убили «счастливчика» не враги, а свои. Он прошел с войной невредимым все европейские столицы, чтобы погибнуть в своей!

Одно счастье – мятежники стояли на площади и не двигались.

Они дали Николаю необходимое время, и вокруг него собрались верные полки.

Но он не хотел вступить на престол в крови. Он посылает самого младшего брата – великого князя Михаила – уговаривать мятежников. Но Михаилу даже говорить не дали, чудом не убили. Дважды выстрелил в него безумец, и дважды пистолет дал осечку. И тогда Николай, окруженный верными преображенцами, сам отправился на площадь уговаривать… Но и ему подъехать мятежники не дали.

«Сделали по мне залп; пули просвистали мне чрез голову, и, к счастью, никого из нас не ранило. Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями».

И тогда Николай отправил в атаку на мятежников верных конногвардейцев, но восставшие сумели отогнать их ружейным огнем.

Между тем начало темнеть.

«Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окруженные ею войска были б в самом трудном положении».

В это время мать и бабка нашего героя пребывали в страхе.

Пока Саша ел котлетку, они сходили с ума от ожидания. Бедной бабке Александра уже все сообщили. Двадцать четыре года назад она увидела изуродованное тело убитого мужа-императора. теперь ей грозило увидеть убитым императора-сына. И рядом погибала от страха за мужа жена Николая, уже выучившая имена убитых гвардией русских государей.

После этого дня у матери Александра навсегда остался нервный тик.

Не выдержав неизвестности, отправили на площадь находившегося во дворце знаменитого Николая Михайловича Карамзина.

Николай Карамзин – вождь сентиментального направления в русской литературе, находясь на вершине литературного успеха, изменил прежней Музе. Теперь он служил новой – божественной Клио. Карамзин стал историком. Именно здесь его ждало бессмертие. Его мечта – «одушевить русскую историю» – осуществилась. Первое издание его «Истории» было распродано за 25 дней. Изложенная блестящим писателем история России стала истинным открытием для русского общества, источником вдохновения для будущих русских писателей и предметом беспощадной критики для профессиональных историков.

Но в тот день автору знаменитой «Истории государства Российского» удалось своими глазами увидеть роковой миг русской истории.

Карамзин вернулся и рассказал о мятежных полках, стоявших на площади, в десяти минутах ходьбы от Зимнего дворца… И как собравшаяся вокруг площади чернь воплями восторга приветствовала их успехи… и как в него швыряли камнями, когда он пытался подойти к мятежникам. Торопясь вернуться во дворец (возможно, ему пришлось бежать с площади), Карамзин потерял каблук и, сняв туфли, расхаживал теперь по парадной зале в одних носках. Он был в панике: «Неужто город Петра окажется во власти трех тысяч полупьяных солдат, безумцев-офицеров и черни!!!»

И Николай сделал самую последнюю попытку уговорить мятежные полки… Он прислал во дворец за митрополитом. Митрополит готовился к молебну по случаю восшествия на престол Николая. Теперь вместо этого митрополит в полном облачении отправился на площадь уговаривать восставших. Во дворце нетерпеливо ждали его возвращения. Но митрополит вернулся в отчаянии – ему пригрозили пулями и попросту прогнали с площади.

И состоялось кровавое решение.

«Генерал-адъютант Васильчиков (командующий гвардией), обратившись ко мне, сказал: “Ваше Величество, ничего не поделаешь: нужна картечь!”

– Вы хотите, чтобы я пролил кровь подданных в первый же день моего царствования?

– Чтобы спасти вашу империю, – ответил мне Васильчиков».

Так вспоминал Николай. Но скорее всего это обычная, столь любимая правителями версия, когда нужно ответить за пролитую кровь: «Я не хотел, но советники настояли».

На самом деле Николай любил историю и, конечно же, знал знаменитую фразу Бонапарта. Молодой Бонапарт, наблюдая чернь, захватившую дворец французского короля, сказал: «Какой осел этот король! Нужно было всего-то батарею, чтобы рассеять эту сволочь!» (Побежденный Наполеон оставался кумиром для победителей – русских военных.)

И Николай сам командовал пушками. Он жаждал отмстить за кровь отца и деда. Но главное – за свой страх.

В Зимнем дворце приехавшие присягать знаменитые вельможи в орденах и лентах молча сидели вдоль стен и тягостно ждали – кто победит.

Вдруг огромные окна дворца осветились, будто вспыхнули несколько молний. И раздался глухой удар. Это начали стрелять пушки. Первый выстрел был предупредительным – поверх голов мятежников и пришелся в здание Сената. Ядро застряло в стене, и Николай несколько лет запрещал его вынимать. Оставил на память безумным головам. Восставшие ответили беспорядочным огнем и криками: «Ура, Конституция! Ура, Константин!»

Но уже следующий залп прямой наводкой обратил их в беспорядочное бегство.

Услышав пушечный гром, бабка Александра воскликнула: «Боже мой! Что скажет о нас Европа! Мой сын вступает на престол в крови!» Но младший брат Михаил успокоил «любезнейшую матушку»:

– Это дурная, нечистая кровь!

И все вокруг начали радостно креститься. Вельможи поняли: появился настоящий Хозяин русской земли – строгий царь. И мать велела Саше тоже креститься.

А потом вбежал его отец, обнял бабушку, мать и детей. И все тотчас отправились в Большую дворцовую церковь. А там на коленях молились и благодарили Господа за избавление.

Потом маленького Александра одели в парадный гусарский мундирчик. И камердинер бабушки вынес его во дворцовый двор. Там, освещенные кострами, его ждали отец и гвардейцы. Это был тот самый Саперный батальон, спасший дворец.

Николай, подняв сына своего на руки, воскликнул: «Вот, ребята, наследник мой, служите ему верно». На что отвечали они: «Ура! Великий князь Александр Николаевич!» И тогда Государь повелел, чтобы из каждой роты первый в строю подошел его поцеловать, что и было исполнено.

По очереди они подходили к мальчику и целовали его, царапая шершавыми щеками и обдавая запахом дешевой махорки.

Маленький Саша плакал – ему не нравилось.

Восставших в том декабре в русской Истории стали именовать «декабристами». Любовь к ним станет паролем русской интеллигенции.