Книга: Монолог о браке - Эдвард Радзинский

Иной раз очень удивляешься, когда видишь человека с другой стороны. Особенно если этот человек в твоём детстве ассоциировался с историческими телепередачами, и теперь ты вдруг узнаёшь, что он не живёт только в прошлом, не является исключительно "книжным червем" старинных библиотек, а пишет интересные пьесы, причём даже на любовные темы.

ОНА. До свидания. (Целуются.) Ну хватит, хватит! (Целуются.) До свидания. (Смех.) ОН. До свидания. (Целуются.) ОНА. Во сколько завтра ты позвонишь? (Целуются.) ОН. Я позвоню тебе завтра в семь. (Целуются.) ОНА. Да, в семь я уже буду дома. (Целуются.) ОН. Я знаю. В семь я тебе и позвоню. (Целуются.) ОНА. Ну все... все... в семь... (Целуются.) В семь. (Целуются.) ОН. В семь. (Целуются.) Ты запомнила - в семь? ОНА. Все, все запомнила - в семь. (Целуются.) ОН. И не опаздывай - в семь! (Целуются.) ОНА. Ага, не опоздаю - в семь. (Целуются.) (Счастливо.) Мой подбородок горит, как семафор, ты его совсем уничтожил... (Целуются.) ОН (гордо). В семь, да? (Целуются.) ОНА. В семь! В семь! (Целуются.) ЕЕ МАТЬ. Поразительно! Два студента! Хоть бы слово разумное сказали!

Здесь Радзинский не открывает нам ничего нового, зато трогательно пересказывает старое, знакомое очень многим. Допущения первой любви, приводящие к губительной спешке, когда двое не могут удержаться от соблазна быть вместе вопреки доводам рассудка. Повествование сосредоточено на парне и девушке, сделавших предсказуемую ошибку - женившихся слишком быстро. Параллельно в действии принимают участие мать девушки (типичный образ тёщи), одинокая официантка, друг парня с причудливым имечком Нептун и ещё пара малозначащих лиц. Все персонажи прописаны очень точно и узнаваемо. При этом автору удалось жирной четной выделить ЕГО и ЕЁ, отчего главным героям симпатизируешь больше, чем всем остальным.

ОН (в зал). Их никого нет. (Жест на сидящих за столиками). Они мираж, плод моей фантазии... Я, видите ли, фантазер... Ах, как облегчает это жизнь... Например, закончил работу позднехонько - магазины закрыты, рестораны тоже... А ты шагаешь себе в ночи и преспокойненько в фантазиях поглощаешь какой-нибудь шашлычок по-карски. И ведь наедаешься! Ах, фантазии! Началось у меня это в детстве. Однажды на уроке двойку получил. Ну, возвратился я в детской горести на свою парту. И вдруг - стал мечтать! И понесло! И уже намечтал я, что получаю совсем не двойку, а высший балл. И вот уже возвращаюсь домой - у подъезда домовая общественность, родители-счастливцы с флагами. И расцветился я улыбкой по поводу всей этой приятности - но вдруг слышу: "Что ж это ты, Жариков, хамишь? Мало того, что двойку схватил, ты еще и смеешься!" Это "учительница первая моя" вознегодовала... Да, трудно порой приходится! Но фантазии, фантазии! И до чего я дохожу порой в этих самых фантазиях! Просто беда! Допустим, сообщают мне, что сослуживец мой Тяпкин-Ляпкин заболел. А я тотчас улыбаюсь. Люди думают, что я бессердечный или идиот. А на самом-то деле - фантазия. Я просто тотчас вообразил, что мой сослуживец Тяпкин-Ляпкин уже выздоровел и, восстав с одра болезни, радует коллектив своим присутствием... Так что не удивляйтесь, если порой в моменты самые неподходящие я вдруг подарю улыбку. Фантазеры - мы все такие!

Сама манера повествования выстроена тоже весьма любопытно. Наряду с реальностью, которая мелькает только в начале и в конце, мы погружены в фантазию парня - смешение воспоминаний и невысказанных мыслей. Это даёт простор для развития как отрывочного сюжета, дающегося в рассмотрение лишь отдельными намётками, так для чувственного, очень личного диалога. Сентиментальность не раздражает, так как приходится к месту: мы ведь знаем, что влюблённые во все времена теряют голову взамен сердца (чтобы потом вернуть её обратно, а разбитое сердце замести в совок и с рыданиями стряхнуть в урну памяти). Однако всё хорошее рано или поздно заканчивается, и чувства героев проходят испытание бытом, ссорами, одиночеством, желанием близости, тягой к освобождению.

ОН (ей). Мы будем жить согласно идеям Руссо. Дело в том, что великий просветитель проповедовал полное равенство. Отсюда вытекает: кто должен сегодня чистить картошку, если вчера ее чистила ты? Я... Я должен чистить картошку, Заинькин. ОНА (чуть менее любовно). Знаешь, не надо... Потому что после твоей чистки совсем не остается картошки.

Финал одновременно сладок и горек. Радзинский откровенно даёт понять, что конфликт не исчерпан, более того, никогда не будет исчерпан, и вряд ли люди, пытающиеся тебя поддержать в трудную минуту, почувствуют масштабы той боли, которая, смешавшись со злостью и обидой, всё равно останется кипеть внутри какое-то время. Такова политика ранних браков: мы, как мотыльки, летим на огонь, не боясь обжечься, а улетаем от огня уже ранеными, но изо всех сил пытающимися и дальше его любить...

ОН (глухо). И вот оно лежит, убиенное тело нашего брака… ОНА. Ха-ха-ха! Молодец! А теперь произнесем над ним парочку поминальных речей. С юмором. ОН (в тон). Дорогой брак, что ты есть такое? Как сказал кто-то кому-то… Брак – это соревнование двух эгоистов, и один кто-то должен уступить… Но если не уступит никто… И вот оно горит, убиенное тело наше­го брака… Ты плачешь? ОНА (плача). Ну что ты! Я пью чай! Однажды ве­чером после смерти нашего брака… ОН. Мирное вечернее чаепитие… почти поминки… ОНА (сквозь слезы). «Тебе с сахаром?» – говори­ла я. ОН. Говорила она, думая о другом… ОНА. Да, мы уже все поняли и все решили друг о друге. ОН. Мы уже отказали друг другу в возможности понять тонкое, то сложное, что есть у каждого из нас, и чего, как мы точно выяснили, абсолютно не может постигнуть другой. ОНА. И оттого мы теперь не торопимся все рас­сказывать друг другу. Зачем? Все равно не поймет! И теперь мы только делаем вид, что разговариваем, а на самом деле, разговаривая, мы молчим. ОНА. Чай надо купить. ОН. Говорит она, думая о другом. Твоя мама звонила. ОНА. Говорит он, думая о другом.