Текст книги "Пять столетий тайной войны"

Осенью 1572 г. Берли явно стал считать желательным частичное соглашение с Филиппом II. Еще в 1568 г. английские пираты захватили много испанских кораблей, груженных драгоценными металлами. Испанцы ответили конфискацией британского имущества в Нидерландах, а правительство Елизаветы, в свою очередь, присвоило испанскую собственность в Англии. Баланс этих обоюдных мероприятий был сведен с большим дефицитом для Испании, даже если не причислять к нему «дополнительный» захват британскими пиратами в Ла-Манше и Па-де-Кале еще немало других испанских судов. За счет всей этой добычи Елизавета могла возместить ущерб, понесенный английскими купцами, товары которых были утрачены в Нидерландах, притом отнюдь не забывая о собственном кармане, Альба, вечно нуждавшийся в деньгах для оплаты своих наемных войск, распродал изъятые британские товары. Короче говоря, в результате всех этих операций в убытке остались лишь испанские купцы, а обе высоких грабящих стороны не видели причин для особого неудовольствия. Англичане просто не спешили с соглашением, которое могло бы помешать дальнейшему прибыльному промыслу их пиратских судов, однако в конце концов желание восстановить прерванную традиционную торговлю с Нидерландами взяло верх и привело к подписанию Нимвегенской конвенции об этом в апреле 1573 г. Замена Альбы на посту наместника более осторожным Рекесенсом еще больше ослабила напряженность в англо-испанских отношениях, правда, только временно – слишком непримиримы были цели политики обеих держав.

Все же после заключения Нимвегенской конвенции казалось, что английская политика приобретает явно происпанский крен. В июле 1574 г. в Лондон прибыл в качестве посланца доброй воли испанский дипломат Бернардино де Мендоса. (Нам еще придется не раз столкнуться с ним, когда он позднее займет пост постоянного посла в Англии.)

Мендосу ожидал пышный прием, он вел долгие переговоры с главными советниками королевы – Берли, Лейстером, Хэттоном, его одаривали богатыми подарками – золотыми цепями, лошадьми и охотничьими собаками.

Но тайная война против Испании не прекращалась. Лорд Берли, несмотря на участившиеся припадки подагры, продолжал даже лично руководить английскими разведчиками, посланными за рубеж. Среди них заслуживает особого упоминания некий Джон Ли, отчеты которого сохранились в английском государственном архиве. Если верить свидетельству самого Ли, то он был выходцем из джентри, солидным купцом, эмигрировавшим в Антверпен в конце 60-х гг. после какого-то скандального столкновения с родственниками жены. Ли был католиком и именно поэтому был избран для «работы» среди английской католической эмиграции в Нидерландах. Там находились вожди недавнего католического восстания граф Уэстморленд, Френсис Нортон и другие, которые легко могли стать орудием испанской интервенции против Англии. Ли принимал самое деятельное участие в уже известном нам похищении доктора Стори (двойник которого, как мы помним, столь ловко провел злополучного Шарля Байи).

Однако главным заданием, полученным Джоном Ли, было убедить наиболее влиятельных людей среди эмигрантов просить прощения у Елизаветы и вернуться на родину. Разумеется, это все не могло прийтись по вкусу испанским властям, которые, по мнению самого Ли, были поставлены в известность о его усилиях женой того же доктора Стори. В октябре 1572 г. разведчик был схвачен, но успел в последний момент перед арестом уничтожить наиболее компрометирующие бумаги. В апреле 1573 г. Ли предстал перед судом, в качестве доказательства его шпионских занятий фигурировали копии писем к Берли. Английское правительство проявило на этот раз большое рвение, чтобы спасти своего агента, воспользовавшись благоприятным поворотом в отношениях с Испанией. Лейстер написал личное письмо герцогу Альбе, в результате чего Ли был освобожден. Дальнейшая судьба разведчика неизвестна – молчание архивов может означать, что Берли потерял интерес к своему агенту после его разоблачения. Не исключено, что в последующие годы Ли фигурировал в секретных бумагах под вымышленным именем.

Действия своей агентуры Берли дополнял установлением личной переписки с графом Уэстморлендом, лордом Генри Морли, Фрэнсисом Энглфилдом, Томасом Копли, с помощью которой и отдельных услуг хитроумный министр Елизаветы пытался убедить своих корреспондентов, что он их лучший друг среди приближенных королевы.

Этим отнюдь не ограничивалась активность английской разведки. Восстановление внешне нормальных, если не дружественных, отношений с Испанией очень затрудняло связи Англии с голландцами. Были отозваны английские добровольцы, сражавшиеся на стороне гёзов. Елизавета даже обещала, что, если Альба вышлет английских эмигрантов, она прикажет голландским «мятежникам» покинуть Англию. Королева неоднократно предлагала свое посредничество с целью добиться прекращения вооруженной борьбы в Нидерландах, соглашаясь на восстановление там власти Филиппа II при условии признания им старинных вольностей этой страны. Аналогичное посредничество германского императора привело к созыву конференции в Бреда (март 1575 г.), которая окончилась неудачей и вряд ли могла завершиться иначе, а от английских услуг испанские власти вообще вежливо отказались. Война продолжалась, и положение повстанцев, казалось, становилось критическим. Поэтому в случае отказа Елизаветы от помощи восставшим возникла почти в равной степени неприятная для Англии перспектива – либо установление абсолютной власти Филиппа II над всеми Нидерландами, либо призыв голландцами на помощь французов.

Между тем поддерживать контакты с гёзами через обычные дипломатические каналы было сложно – английский посол при испанском наместнике Томас Вильсон сообщал Берли, что постоянно находится под «бдительным оком» Рекесенса.

Оставались поэтому только методы тайной дипломатии и секретной службы. Еще не были поставлены подписи под Нимвегенским соглашением, как в Голландии появился подвижник католической веры Уильям Герли, сменивший пост тюремного провокатора на должность тайного дипломатического агента. В мае 1575 г. Герли вернулся с письмом Вильгельма Оранского к лорду Берли, содержавшим просьбу о финансовой помощи. Одним из активных агентов Берли в лагере повстанцев в 1574 г. был некий капитан Честер, который ранее командовал группой английских волонтеров.

В конце января 1576 г. в Лондон прибыл посол Рекесенса де Шампаньи, губернатор Антверпена. Его целью было настоять на прекращении помощи голландцам. Шампаньи вел долгие переговоры с Берли, каждый раз меняя мнение о намерениях Англии. Посла приняла сама королева, неожиданно разразившаяся тирадой против голландских кальвинистов, стремившихся упразднить монархию, и добавившая, что Филипп II – старый друг и что она не забыла его заступничество за нее во время правления королевы Марии. После этой аудиенции Шампаньи уже не знал, что думать, – это, видимо, и было целью его царственной собеседницы. В марте он уехал с пустыми руками.

Голландским представителям в Лондоне не устраивали роскошных приемов, лорд Берли вообще не имел с ними никаких дел. Голландцы вели беседы с неким Уильямом Герли, и это уж их дело было – воспринимать или нет советы, подаваемые столь красноречивым джентльменом. С другой стороны, кто мог воспретить Уильяму Герли писать об этих встречах своему старому благодетелю лорду Берли? Справедливости ради стоит заметить, что и голландцы не сумели добиться твердых обещаний о помощи вследствие нерешительности, которая обычно в таких случаях охватывала Елизавету. (Впрочем, по сведениям испанских дипломатов, в эти месяцы не прекращалось отплытие из английских портов кораблей, груженных вооружением и амуницией для голландских повстанцев.)

Последующие два-три года были временем крупных неудач испанцев в Нидерландах, и у Англии исчезла необходимость скрывать свои отношения с Вильгельмом Оранским. Однако установление дипломатических контактов, разумеется, не прекратило деятельности разведки.

В конце 1573 г. стало очевидным, что дни французского короля Карла IX сочтены и что корона перейдет к его брату герцогу Генриху Анжуйскому, избранному на польский престол. Ранее, как отмечалось, велись переговоры о браке между герцогом Анжуйским и Елизаветой, окончившиеся безрезультатно. Теперь кандидатом в мужья Елизаветы стал младший из трех братьев – герцог Франциск Алансонский; переговоры об этом браке растянулись на доброе десятилетие и служили орудием в сложной дипломатической игре английского и французского правительств. В 1574 г. герцог Алансонский, успевший уже после Варфоломеевской ночи внешне примириться с матерью и участвовать в войне против гугенотов, снова вступил в столкновение с Екатериной Медичи. Герцог строил планы овладеть престолом еще до того, как Генрих Анжуйский, услыхав о смерти Карла IX, успеет вернуться в Париж. Однако Екатерина Медичи твердо решила, что престол достанется ее любимому сыну Генриху, и Франциск был снова посажен под арест. Все это вызвало надежду в Лондоне, что герцог Алансонский может стать главой проанглийской группировки при французском дворе. В апреле 1574 г. в Париж были направлены секретные агенты, чтобы выяснить положение герцога Алансонского. В мае в Париж прибыл специальный представитель Елизаветы капитан Лейтон. Екатерина Медичи и Карл IX, доживавший последние недели своей мрачной жизни, заявляли, что герцог Алансонский пользуется полной свободой. Лейтону даже формально разрешили переговорить с герцогом, а тому запретили встречаться с англичанином. Однако ловкий капитан ухитрился тайно повидаться с младшим братом короля, тот просил денег, которые позволили бы ему подкупить стражу и бежать. В конце мая Берли считал нужным удовлетворить эту просьбу, но события опередили английскую разведку. Через несколько дней умер Карл IX, герцога Алансонского держали под замком в Лувре, пока в начале августа из Варшавы не примчался Генрих Анжуйский.

Отношения Англии с новым королем Генрихом III вначале складывались неблагоприятно (в Лондоне его считали сторонником крайне католической группировки Гизов), потом они еще не раз претерпевали изменения. А герцог Алансонский, этот изуродованный оспой мелкотравчатый интриган и ничтожество, долгое время оставался претендентом на руку «королевы-девственницы». В первой половине 80-х гг. Лондон даже поддерживал его притязания на трон Нидерландов.

Иезуиты тем временем нанесли ответный удар. Принц Вильгельм Оранский показал себя опытным политиком и, несмотря на испытанные им поражения, умелым полководцем, выставлявшим против испанцев новые и новые войска. Филипп II, стиснув зубы от ярости, изыскивал средства, как избавиться наконец от проклятого еретика.

…Дело началось совсем неожиданно – с неотвратимой опасности банкротства. А угрожало оно испанскому купцу Каспару Анастро, проживавшему в начале 1582 г. в Антверпене. О печальном состоянии своих дел Анастро признался только близкому другу Хуану де Исунке, не подозревая, что говорит с тайным членом иезуитского ордена. Через несколько дней Исунка, успевший куда-то съездить – очевидно, за инструкциями, – под строжайшим секретом сообщил Анастро, что открыл средство, как предотвратить банкротство друга. Правда, для исполнения проекта потребуется некоторое мужество, но и награда будет щедрой – 80 тыс. дукатов! К тому же церковь добавит и свою долю – отпущение всех грехов и твердую гарантию вечного блаженства. А совершить надо всего лишь одно – убить принца Вильгельма Оранского, заклятого врага святой веры. Сгоряча купец согласился: слишком приятным звоном отозвалось в ушах банкрота упоминание о 80 тыс. дукатов – огромной суммы для того времени. Но когда он трезво взвесил все обстоятельства, стало ясно, что баланс сводился с большим пассивом. Шансов уцелеть было немного, а кому нужны золотые дукаты на том свете? Пожертвовать же головой взамен гарантии небесного блаженства явно не было расчета. Но и упускать выгодное дело было ни к чему.

И Анастро принял решение, достойное купца: вызвал своего кассира Венеро, который долгое время служил у него и пользовался доверием. Венеро, правда, тоже уклонился от сомнительной чести, но зато предложил найти подходящего человека. Им оказался некий Жан Хаурегви. Исунка и Анастро приняли предложение Венеро, и они уже втроем принялись обрабатывать избранного ими молодого фанатика. Тот выразил согласие, а его духовник доминиканский монах Антоний Тиммерман постарался всемерно укрепить Хаурегви в его похвальном намерении.

Хаурегви наметил совершить покушение 18 мая. В этот день Исунка и Анастро поспешили скрыться из Антверпена и бежали в Турне, где стояли испанские войска. Хаурегви поджидал Вильгельма Оранского в церкви, но не смог протиснуться через свиту придворных. Однако позднее он сумел добиться аудиенции. Едва Вильгельм вошел в комнату, где его дожидался Хаурегви, как тот почти в упор выстрелил в принца из пистолета. Вильгельм был лишь ранен в челюсть, но упал, оглушенный шумом выстрела и ослепленный огнем взрыва, который опалил ему волосы. Придворные изрубили Хаурегви саблями. В карманах камзола убитого нашли документы, благодаря которым можно было установить фамилии Хаурегви и его сообщников. Удалось схватить Венеро и Тиммермана, которые выдали все детали заговора.

Однако для Вильгельма это была лишь отсрочка. Филипп II объявил его еще в 1580 г. вне закона, и иезуиты неустанно подыскивали новый удобный случай для убийства ненавистного главы нидерландских еретиков. Их орудием стал некий Бальтазар Жерар, которого окончательно убедил решиться на покушение один иезуитский проповедник. Жерар приобрел фальшивые бумаги на имя Гийона, сына известного протестанта, казненного за приверженность новой вере. Фамилия Гийона помогла Жерару завоевать доверие в лагере Вильгельма Оранского. Некоторое время он как будто колебался и, находясь проездом в Трире, посоветовался поочередно с четырьмя иезуитами. Орден Иисуса недаром славился четкой централизацией. Все четверо дали один и тот же ответ. 10 июля 1584 г. Жерар явился во дворец Вильгельма с просьбой об аудиенции. Принц Оранский был занят и обещал поговорить с посетителем после обеда. Убийца стал дожидаться во дворе. Когда Вильгельм вышел с несколькими приближенными, Жерар приблизился к нему и выстрелил из пистолета, заряженного тремя пулями. Вильгельм Оранский был смертельно ранен. Иезуитский агент бросился бежать, но был настигнут солдатами. Его казнили через несколько дней.

Иезуиты могли убедиться, что смерть Вильгельма Оранского мало что изменила. Голландцы продолжали бороться с возраставшим успехом против испанских войск. Орден попытался еще раз обезглавить движение, организовав новый заговор – на этот раз против сына Вильгельма принца Мориса Оранского. В 1595 г. иезуитский агент Петр Панне явился в Лейден, где находился Морис. В Лейдене Панне был встречен двумя переодетыми иезуитами, которые руководили его действиями и успели вручить освященный святыми отцами кинжал. Панне оказался неудачным агентом. Его расспросы о Морисе Оранском возбудили подозрение. Панне был арестован и казнен. Но его иезуитских наставников, конечно, уже и след простыл.

Кинжал убийцы

В августе 1572 г., после десятилетия кровопролитных гражданских войн, во Франции наконец забрезжила надежда на мир. Его было решено скрепить женитьбой одного из руководителей протестантского лагеря короля Наваррского Генриха Бурбона на сестре французского короля Карла IX Маргарите Валуа (знаменитой королеве Марго). На торжества в Париж прибыли сотни дворян-гугенотов. Эта попытка примирения закончилась кровавой Варфоломеевской ночью. По приказу короля и его матери Екатерины Медичи 3 тыс. гугенотов были убиты на рассвете 24 августа, Дня святого Варфоломея. Кровавые побоища перекинулись и на другие французские города. Генрих Наваррский спас себе жизнь тем, что перешел в католичество (как только опасность миновала, он вновь стал протестантом).

Варфоломеевская ночь не оказалась смертельным ударом для гугенотов. Гражданские войны продолжались с прежним ожесточением. Наследовавший Карлу IX его брат Генрих III в целом продолжал политику своего предшественника. Он то воевал с гугенотами, то мирился с ними, чтобы воспрепятствовать полному господству организации, созданной католиками, – Католической лиги и ее главы герцога Генриха Гиза.

Это было время, когда свои разведки имели король, королева-мать, Католическая лига. В страну были засланы испанские, английские, голландские лазутчики, иезуиты. Шпионажем занимался и Бюсси д’Амбуаз, молодой придворный фаворит герцога Алансонского, старшего брата герцога Анжуйского, который вступил на престол под именем Генриха III, сохранив при этом герцогский титул. Его приключения и трагический конец служили не раз сюжетом для поэтов и романистов (в том числе и для А. Дюма в романах «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять»). По поручению своего патрона Бюсси в 1578 г. попытался добиться согласия голландцев на то, чтобы Фландрия, которую еще предстояло отвоевать у испанцев, перешла под власть герцога Анжуйского. Английское правительство одобрительно относилось к интервенции французских войск, но сумело добиться, чтобы голландские Генеральные штаты решительно отвергли честолюбивые планы герцога. Бюсси впал после этого в немилость у д’Анжу, а Генрих III уже давно ненавидел юного красавца за дерзкие отзывы о королевских фаворитах. Бюсси был вынужден удалиться в Анжер, где был наместником герцога Анжуйского. Там у него завязался роман с графиней де Монсоро, муж которой находился в столице, занимая важный пост при дворе. Бюсси проболтался о своем романе в письме к одному приятелю, от того новость узнали герцог и Генрих III, решившие раскрыть глаза обманутому мужу. Взбешенный граф не медля вернулся домой, заставил жену написать Бюсси записку, в которой она назначила ему свидание на следующую ночь. Когда Бюсси явился в замок, на него набросились граф и нанятые им убийцы. По легенде, графиня де Монсоро мстила за смерть возлюбленного; в действительности она мирно прожила свой век, став матерью многочисленного семейства.

Генрих III отлично знал, что Генрих Гиз выжидает лишь удобного случая, чтобы овладеть престолом. В конечном счете конфликт между Генрихом III и Католической лигой принял открытый характер. Король должен был покинуть Париж, где всем заправляла Католическая лига. Генрих в очередной раз примирился с вождем гугенотов Генрихом Наваррским. Началась «война трех Генрихов». Королевское войско осадило непокорную столицу. Генрих III потребовал, чтобы герцог Гиз прибыл к нему для объяснений, а когда тот счел для себя выгодным явиться для переговоров, приказал королевским телохранителям заколоть его кинжалами.

После убийства Гиза война между Генрихом III и Католической лигой продолжалась. Во главе Лиги встали младший брат Гиза герцог Майенский и его сестра герцогиня Монпансье, которые решили любой ценой разделаться с ненавистным королем, последним представителем династии Валуа. Его смерть открыла бы Гизам дорогу к трону.

Орудием осуществления замысла Гизов был избран доминиканский монах, 22-летний Жак Клеман. Это был резкий, решительный и вместе с тем туповатый малый, целиком находившийся во власти самых нелепых суеверий. Приор монастыря на улице Святого Якова убедил Клемана в том, что ему предопределено совершить великий подвиг для блага церкви. Монаху даже внушили, что он обладает чудесной силой делать себя невидимым для чужих глаз.

Когда королевская армия подошла к Парижу, Клеман сам заявил своим духовным начальникам, что стремится совершить великое дело. Осторожно, не спрашивая о существе дела, приор постарался укрепить брата Клемана в его решимости. Ходили слухи, что для «верности» ему дали какое-то наркотическое средство. Клемана также представили герцогине Монпансье. Несмотря на свою нескладную фигуру и короткие ноги, роскошно разодетая аристократка произвела большое впечатление на молодого монаха и постаралась убедить Клемана ни в коем случае не оставлять своего похвального намерения. В ход были пущены все средства обольщения, обещание кардинальской шапки и вечного блаженства на небесах. Кроме того, добавляла герцогиня, она прикажет арестовать в качестве заложников большое число сторонников Генриха III, так что никто не осмелится в королевской ставке и пальцем тронуть Жака. Вскоре монах узнал, что герцогиня сдержала свое слово – были взяты под стражу 300 лиц, обвиненных в равнодушии к делу Католической лиги и в скрытом сочувствии партии короля.

Клеман поспешил к приору и попросил разрешения перебраться в монастырь в Сен-Клу, где находилась королевская штаб-квартира. Приор, ни о чем не расспрашивая Клемана, достал ему пропуск на выезд из Парижа и передал несколько писем (одно – настоящее, остальные – подложные) от арестованных в Париже сторонников Генриха III.

Заговорщик отправился к королю под видом секретного гонца от противников Лиги. Придворные поверили его рассказу и на следующий день устроили ему аудиенцию у Генриха, которому посланец обещал открыть важную государственную тайну. Клеман передал королю письмо, а затем вонзил нож в его живот.

«Проклятый монах, он убил меня!» – в ужасе закричал Генрих. Клеман даже не пытался бежать, твердо надеясь на чудо. Прибежавшая стража в ярости подняла его на пики. На следующий день, 2 августа 1589 г., Генрих III умер…

Еще несколько лет продолжались гражданские войны, опустошавшие страну. В конце концов даже французское дворянство почувствовало необходимость мира, тем более что в стране начало полыхать пламя крестьянских восстаний. Генрих Наваррский в очередной раз переменил религию, бросив при этом знаменитую фразу: «Париж стоит обедни».

Власть нового короля Генриха IV была довольно скоро признана во всей Франции.

В последний период гражданских войн, в конце 80-х – начале 90-х гг. XVI в., важные услуги Генриху IV оказал знаменитый математик Франсуа Виет, имя которого знакомо любому школьнику. Виет нашел ключ к сложному шифру, который использовался Филиппом II, испанским наместником в Нидерландах Александром Фарнезе, принцем Пармским и его генералами. Виет нашел способы учитывать и все изменения этого шифра. Филипп II, узнав из перехваченных французских депеш, что его секретную корреспонденцию читают при дворе Генриха IV, в гневе… принес жалобу римскому папе, указывая, что расшифровка явно проводилась с помощью черной магии. В Риме не поверили. Там ведь знали, что еще за 30 лет до этого другой испанский шифр был разгадан находившимся на папской службе Джованни Баттистой Ардженти.

В 1598 г. Генрих IV подписал мир с Испанией. Это был серьезный удар по политике Англии. Тщетно английские и голландские агенты пытались узнать условия мирного договора, заключенного в Вервене, которые сохранялись в строжайшем секрете. Большего успеха добился венецианский посол Контарини. Он подкупил хозяина таверны, где остановился на ночлег испанский курьер, который вез текст договора. Испанца опоили каким-то зельем и, пока он спал, сняли копию с трактата. Операция была не из легких. Документ пришлось извлекать из запаянной металлической трубки. При запаивании на металле была оттиснута печать, которую нельзя было не повредить, вынимая содержимое трубки. Вдобавок трубка находилась внутри запечатанной сумки, к которой был приделан конец цепи, обернутой вокруг тела курьера. Словом, пришлось немало поработать, но поддельные печати были сделаны настолько ловко, что в Мадриде ничего не заметили. А Контарини мог, торжествуя, послать в Венецию копию трактата и описание столь ловко проведенной операции, в результате которой драгоценная добыча оказалась в распоряжении Совета десяти.

Победив своих врагов, Генрих IV стал проводить политику, направленную на решение двух задач – восстановления экономики страны, разрушенной во время религиозных войн, и укрепления королевской власти.

При решении второй задачи Генриху сразу же пришлось столкнуться с сопротивлением вельмож, в том числе и тех, которые сражались на его стороне против Католической лиги. К числу недовольных принадлежал герцог Бирон. Это заметили даже при иностранных дворах. Когда маршал Бирон в качестве посла Генриха посетил Елизавету, она указала ему на сотни отрубленных голов, служивших мрачным украшением Лондонского моста, и заметила, что так поступают в Англии со всеми изменниками.

Бирон не принял к сведению этого предостережения. Он вступил в соглашение с врагами Генриха – с герцогом Савойским и, конечно, с Мадридом. Он и его сообщники (герцог Бульонский и др.) договорились разделить Францию на ряд полунезависимых владений под протекторатом Испании. Положение страны было тяжелым, и заговорщики намеревались использовать в своих интересах всех недовольных – и католиков, и протестантов.

Заговор был раскрыт, вероятно, не столько усилиями королевской разведки, сколько благодаря тому, что один из заговорщиков, Лаффен, счел за благо перейти на сторону Генриха IV. Лаффен учел нерешительный и ненадежный характер Бирона, его детскую веру в астрологию и черную магию; он знал, что этот не раз проявлявший мужество старый солдат часто терялся и совершал нелепые поступки, продиктованные глупостью, тщеславием и корыстолюбием. К тому же Лаффен отлично понимал, какова цена обещаний герцога Савойского и особенно нового испанского короля Филиппа III.

Поэтому-то служивший курьером для связи заговорщиков с Савойей Лаффен и решил тайно доносить королю обо всех планах Бирона.

Нужны были доказательства, чтобы оправдать арест герцога, и Лаффен добыл их. Однажды вечером Бирон в присутствии Лаффена составил письмо с изложением целей заговора. Лаффен заявил, что это слишком опасный документ, чтобы хранить его в оригинале. Королевский шпион сам предложил скопировать письмо и потом его уничтожить. Бирон согласился. Лаффен быстро снял копию и бросил оригинал в пылающий камин. Конечно, Бирону при этом не удалось заметить, что роковое письмо попало не в огонь, а в щель между задней стенкой печки и каменной стеной. Во время этой же встречи Лаффен попросил Бирона написать ему приказ сжечь все бумаги маршала. Вскоре оба документа были в руках короля. Кроме того, имелись письма Бирона к Лаффену. Этого было достаточно. Лаффен съездил потом к командующему испанскими войсками в Италии графу Фуэнтосу, но подозрительный испанец почуял ловушку и по согласованию еще с одним иностранным участником заговора, герцогом Савойским, решил избавиться от Лаффена. Но если Фуэнтос заподозрил Лаффена, то тот еще ранее заподозрил испанского генерала. Короче говоря, Лаффен успел бежать.

Летом 1602 г. Бирон был вызван ко двору. После некоторого колебания он приехал, так как не подозревал о предательстве Лаффена. Бирона арестовали и казнили по приговору парижского парламента. До последней минуты чванливый герцог считал, что смертный приговор – только комедия и что он попался из-за козней дьявола, с которым был связан Лаффен.

После казни Бирона оставаться в Париже Лаффену стало невозможно. Многие влиятельные сообщники маршала поклялись отомстить предателю. Лаффен скрывался в провинции под охраной королевских солдат. Лишь через несколько лет он решился вернуться в столицу, понадеявшись на короткую память своих врагов. Расчет оказался неверным. На мосту Нотр-Дам к Лаффену бросилась группа вооруженных людей, стащила с лошади и покончила с ним несколькими пистолетными выстрелами в упор.

На протяжении всего царствования Генриху IV приходилось бороться против многочисленных заговоров: то пытались свергнуть его и возвести на престол одного из его незаконнорожденных сыновей, то сдать неприятелю Марсель или Нарбонн. За всеми этими заговорами по-прежнему стояли Испания и орден иезуитов.

Еще 27 декабря 1595 г. король принимал приближенных, поздравлявших его с победой над Лигой. Неожиданно к нему подбежал юноша и попытался ударить кинжалом в грудь. Генрих в этот момент наклонился, чтобы поднять с колен одного из придворных. Это спасло жизнь королю – удар пришелся в рот, и у Генриха оказался вышибленным зуб. Покушавшийся Жан Шатель действовал при подстрекательстве иезуитов – отца Гиньяра и отца Гере. Первый из них был отправлен на виселицу, а иезуиты в том же году были изгнаны из Франции. Но ненадолго. В 1603 г. Генрих IV был вынужден разрешить им вернуться и даже демонстративно взял себе иезуитского духовника.

14 мая 1610 г. король отправился в открытой коляске на прогулку по Парижу. Оставалось всего пять дней до отъезда Генриха IV на войну. Этот ставший легендой человек, в котором сочетались черты развеселого гуляки и мудрого государственного деятеля, теперь решил приступить к осуществлению главного дела своей жизни – ликвидации гегемонии в Европе испанских и австрийских Габсбургов, с трех сторон зажавших в клещи Францию.

…На узкой парижской улице, по которой ехала королевская карета, ей неожиданно преградили путь какие-то телеги. К экипажу подбежал рослый рыжий детина и трижды нанес королю удары кинжалом. Раны оказались смертельными.

По приказу жены Генриха флорентийки Марии Медичи, провозглашенной регентшей при малолетнем сыне Людовике XIII, убийца был вскоре предан суду. Он не отрицал своей вины, утверждал, что никто не подстрекал его к покушению на жизнь короля. Установить личность преступника не составляло труда. Это был Жан Франсуа Равальяк, стряпчий из Ангулема, ярый католик, неудачно пытавшийся вступить в иезуитский орден и не скрывавший недовольства той терпимостью, которой стали пользоваться по приказу Генриха его бывшие единоверцы – гугеноты. Равальяк несколько раз стремился добиться приема у короля, чтобы предостеречь его против такого опасного курса, и, когда ему это не удалось, взялся за нож. Убийца даже под пыткой продолжал твердить, что у него не было соучастников. Судьи парижского парламента терялись в догадках, их мысль пошла по привычному пути: не подстрекнул ли Равальяка к злодеянию сам дьявол, известный враг рода человеческого? Ведь свидетель обвинения Дюбуа, ночевавший некоторое время в одной комнате с подсудимым, утверждал, что Сатана появлялся там в виде «огромного страшного пса». В то же время исповедник погибшего короля иезуит отец Коттон увещевал убийцу: «Сын мой, не обвиняй добрых людей!» На эшафоте Равальяк, даже когда ему угрожали отказом в отпущении грехов, если он не назовет своих сообщников, снова и снова повторял, что действовал в одиночку. Равальяк искренне был убежден, что от этих слов, сказанных им за минуту до начала варварской казни, зависело спасение его души. Но соответствовали ли они действительности?