Текст книги "Поганки"

Глава третья

Большой джип с трудом припарковался на узкой улице в центре Симферополя, где в небольшом двухэтажном здании располагался крымский главк Следственного комитета России.

– Я Вас подожду, а потом отвезу куда надо, – сказал Алексей Одинцову, когда тот собрался выходить из машины.

– Хорошо, – рассеянно ответил тот, глубоко погружённый в собственные мысли.

Дежуривший на посту молодой полицейский связался с приёмной руководителя и, записав данные Одинцова в специальном журнале, проводил его на второй этаж. Ждать Николаю Николаевичу не пришлось вовсе, его сразу пригласила пройти в кабинет достаточно милая молодая девушка в строгом бежевом костюме.

Птицын, грузный невысокий мужик предпенсионного возраста, с густыми и когда – то тёмными, а теперь наполовину седыми, усами и отдышкой, его принял тепло, встал, пожал руку, усадил за стол, сам сел напротив, предложил чай или кофе. Николай Николаевич попросил холодной воды.

– Наденька, – перегнувшись через стол и нажав кнопку на аппарате, сказал Дмитрий Филиппович.

– Да, – ответил динамик обаятельным молодым голосом. «Надежда», – подумал Одинцов, – «имя одинаковое, возраст примерно тоже, а судьба разная».

– Принесите два стаканчика водички похолодней, пожалуйста.

– Хорошо, Дмитрий Филиппович, минутку.

– Жарко очень, не привык ещё, – сказал Одинцов, чтобы как – то заполнить неловкую паузу.

– Да уж. У нас тепло. – Птицын, не так давно приехавший на полуостров из Мурманской области, уже считал Крым своим, и возвращаться назад не собирался, намереваясь обзавестить до пенсии жильём у моря, поэтому он абсолютно искренне сказал «у нас».

Незаметно вошедшая в кабинет секретарь аккуратно поставила между мужчинами поднос с двумя стаканами воды, в которых плавали прозрачные кубики льда, и так же бесшумно удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.

– Что привело вас в Крым, полковник? – начал разговор Птицын. – Вы работали в неплохой должности, нареканий на вашу работу не поступало. Всю жизнь в Красноярске, а тут, бац, в два дня бросили всё и в Крым примчались. И, насколько я понял из разговора с нашим общим знакомым, Вы хотите попасть простым следователем в Азовский район.

– Да, – коротко ответил Николай Николаевич.

– Вы знаете, что такое Азовский район? Это жопа мира, я извиняюсь за выражение. Там, как поётся в песне, птицы не поют и деревья не растут. Там только степь и море.

– Мне всё равно, Дмитрий Филиппович. Я приехал сюда с конкретной целью, и, если у меня всё получится, вернее, когда у меня всё получится, я уеду обратно, – Одинцов закашлялся и отпил из стакана ледяной воды. Стало легче.

– Можете поподробней рассказать о причинах, побудивших Вас так резко сменить обстановку? – генерал тоже глотнул воды из стакана.

– Да. Это не секрет. – Николай Николаевич взял паузу, обдумывая как бы сделать свой рассказ покороче. – Примерно год назад в Красноярске начались серийные убийства женщин. Всего было четыре случая. Убийца привязывал их к кровати и душил верёвкой или галстуком, одновременно насиловал, заканчивая половой акт, видимо, в тот момент, когда жертва умирала. У нас был подозреваемый, но он покончил жизнь самоубийством в камере. Дело прекратили, да и убийства прекратились, но…

– Можете не продолжать, – перебил его Птицын, – я всё понял. Четыре дня назад в частном отеле в Азовском районе нашли задушенную женщину с такими же признаками. Вы хотите убедиться, что всё сделали правильно, и это не тот же человек, что и в Красноярске, я Вас правильно понял? – Одинцов кивнул, а генерал продолжил, – Вам сопутствует удача, Николай Николаевич. В Азовском районе, по штату, два следователя и одно место на сегодняшний день вакантно. Вы хотите, чтобы я Вас назначил на эту должность?

– Если это возможно.

– Возможно. Но у меня есть несколько условий.

– Да, – Одинцов смотрел на генерала, не отрываясь, но в серых, зарывшихся в густых бровях и белёсых ресницах глазах Дмитрия Филипповича прочесть что – либо было решительно невозможно.

– Условие первое. Вы назначаетесь простым следователем и занимаетесь не только делом, которое Вам интересно, но и всей остальной работой, без каких – либо поблажек и привилегий. – Птицын сделал театральную паузу и загнул мизинец на правой руке, Одинцов молчал. – Условие второе. Даже если азовский убийца и ваш, краевой душитель, это разные люди, Вы мне должны пообещать, что не уедете отсюда, не поймав нашего душегуба, – безымянный палец правой руки тоже оказался загнутым. – Условие третье. Вы расследуете дело, никак не связывая его официально со своим красноярским. Это абсолютно другое дело, единичное убийство, совершенное в другом субъекте федерации. Незачем поднимать шум из ничего. Даже если будут основания полагать, что убийства совершены одним человеком, Вы не будете это афишировать, не посоветовавшись со мной. Ну, и условие последнее, – все загнутые до этого пальцы разогнулись, и правая рука генерала легла стол ладонью вниз, – Вы будете держать меня в курсе расследования.

– Согласен. Вы отдаете мне дело об азовском убийстве?

– Разумеется, – Дмитрий Филиппович улыбнулся. Он был доволен. Он только что заполнил «висящую» вакансию в депрессивном сельском районе, куда никто не хочет идти работать, следователем – ассом, целым полковником юстиции. Хочет ковыряться в убийстве и сравнивать его со своими сибирскими, пожалуйста, на здоровье, главное, чтобы работу работал и рутину всю на себя взял, а то молодой, который там единственный, зашился уже. – Когда Вы хотите приступить к работе?

– Сегодня.

– Сегодня не получится, полковник. Даже при всём уважении. Бумаги, приказы… Сами понимаете. – Он пододвинул к Одинцову лист бумаги и ручку. – Пишите заявление о приеме на работу. Послезавтра можете приступать. – Дождавшись пока Николай Николаевич закончит писать, генерал спросил, – есть где остановиться? Может, помощь какая с моей стороны нужна?

– Спасибо. Вы мне и так уже очень помогли. С остальным сам разберусь, не маленький, – Одинцов встал из – за стола.

Птицын тоже поднялся, пожал руку и протянул визитку.

– Здесь все мои телефоны. Звоните. Не стесняйтесь.

– Спасибо. До свидания.

– До встречи, – генерал проводил Одинцова до выхода из кабинета и закрыл за ним дверь.

Выйдя на улицу, Николай Николаевич долго искал глазами чёрный джип, не мог вспомнить, где был припаркован автомобиль, когда он выходил из него. Наконец, обнаружив машину, Одинцов направился к ней.

– Есть хочешь? – спросил он Алексея, открывая пассажирскую дверь.

– Хочу, но не очень, – отозвался молодой человек, зевая. Он задремал, ожидая следователя, и его разбудил звук открывающейся дверцы. – Как встреча? – спросил он, протирая глаза.

– Нормально. Мне в Азовск нужно. Там меня и оставишь. Знаешь где это?

– Конечно. Мы в Азовском районе с палатками стоим.

– Тогда поехали. – Одинцов пристегнулся. Он всегда пристёгивался, даже будучи пассажиром. Несколько лет назад он попал в ДТП, и ремень безопасности, он был в этом уверен, позволил остаться нормальным человеком, а не инвалидом на всю жизнь. Он даже не задумывался над этим, руки сами делали то, что было нужно. – По дороге есть какое – нибудь место, где поесть нормально можно?

– Есть. Есть такое место, – переиначив знаменитую фразу, приписываемую устам Владимира Ильича Ленина, Алексей нажал педаль газа.

Судя по дисплею аудиосистемы, играло радио и из колонок автомобиля послышалось бодрое начало «Героя асфальта» в исполнении группы «Ария». Николай Николаевич сделал музыку громче.

– Сто лет не слышал этой песни, – сказал он Алексею. – Какая радиостанция?

– Не знаю, местная какая – то, – отозвался водитель.

– Давай, наступай на педаль – то. Под эту музыку нельзя ездить медленно.

– Есть, шеф, – Лёша улыбнулся, надел очки и взялся за руль двумя руками.

Глава четвёртая

Четыре дня назад произошло то, что взорвало его спокойную, налаженную и состоявшуюся во всех аспектах жизнь в родном городе и крае, где он знал всех, и все знали его, где бытовые вопросы решались одним телефонным звонком, где дома всегда ждал тёплый ужин, мягкая чистая постель и любимая семья. Его знакомый из Красноярска, недавно переехавший в Крым, и работавший заместителем председателя Азовской районной администрации, позвонил ночью, не очень озаботившись часовыми поясами, и сказал, что в одном из частных маленьких отелей на берегу Азовского моря нашли молодую женщину, привязанную к кровати, изнасилованную и задушенную. Он полагал, что Одинцову это может быть интересно.

После этого Николай Николаевич спать уже не мог. Он пытался вспомнить всё, что было связано с тем делом. Еле – еле он дождался утра и, не сказав ни слова ничего не понимающей жене, выехал на работу. Там он поднял из архива прекращенное дело и снова стал перечитывать его, вспоминая до мелочей допросы подозреваемого. К вечеру он был почти уверен в том, что Миша Борщ никого не убивал.

Он говорил ему на самом первом допросе, сразу после задержания, что вызвал Надю как всегда по телефону на полшестого вечера к себе домой, та приехала и обслужила его, он с ней расплатился, и девушка собралась уходить. Миша хотел её задержать ещё немного, но Наде кто – то позвонил, он вырвал телефон у неё из руки и сказал, что не отдаст, если та не останется с ним ещё на час. Девушка согласилась на полчаса, забрала телефон, вышла на кухню и о чём – то с кем – то разговаривала, он не слышал. Потом вернулась, сходила с ним вместе в душ, где у них ещё раз был секс, потом оделась и ушла, и больше он её в тот день не видел. Доказать нахождение девушки в своей квартире Михаил не смог. Он выкинул презервативы и постирал бельё с кровати. Сауна, в которой нашли убитую и квартира обвиняемого находились в одном микрорайоне и эта территория обслуживались одной передающей вышкой, поэтому достоверно установить места звонков и места нахождения абонентов во время телефонного разговора не представилось возможным.

Но показания Борща объективно стыковались с доказательствами по делу. Звонил он Надежде ровно в четыре. То, что он вырвал телефон у неё из рук, объясняло отпечаток его пальца на крышке аппарата. И действительно, примерно за два часа до её приезда в сауну, в 18.34, на телефон девушки поступил звонок от абонента с определённым номером, и она с ним разговаривала сорок три секунды. Этот номер был зарегистрирован на Духанина Евгения Яковлевича, 1926 года рождения. Дедушку допросили, и он показал, что потерял телефон примерно полгода назад, в полицию не обращался, а сын ему купил новый. С телефона Духанина Надежде звонили трижды. Первый раз – в сентябре, второй раз – в октябре и третий раз тогда, в конце января. За последние пять месяцев этим телефоном пользовались одиннадцать раз. Все звонки проституткам. Двух девочек установили и допросили, те показали, что не сохраняют номера клиентов и утверждать, кто именно им звонил с этого номера, не могут. На вопрос Одинцова были ли у них клиенты, которые бы привязывали их во время секса к кровати, «бабочки» уверенно ответили, что таких клиентов у них не было. Лысоватых мужиков в возрасте от тридцати до сорока было хоть пруд пруди, но девушки знали некоторых только по именам, скорее всего ненастоящим, поэтому даже эта, полезная на первый взгляд, информация результата не принесла.

На этот номер пытались позвонить. Абонент, естественно, был недоступен. Но интересным было ещё одно обстоятельство. Все звонки с «духанинского» телефона исходили из Советского района города, а семь из одиннадцати – из Северного микрорайона. Тогда этому обстоятельству значения никто не придал. Одинцов позволил себя убедить, что это какой – нибудь приличный семьянин, не имеющий отношения к делу, нашёл дедушкин телефон и периодически использует его для вызова девочек. В конце концов, допрошенные проститутки, оказывавшие услуги обладателю этого номера, живы и никакие «клиенты со странностями» с этим номером не увязываются. Клиент с ветеранским телефоном тоже хотел заказать себе девочку, но та, поговорив с ним, отказалась, так как вечер у неё уже был занят. Сауну заказал Борщ утром из телефона – автомата, домой он девушку не приглашал, на первом допросе Миша соврал, боясь ответственности, а сразу пригласил её в сауну к полдевятому вечера. Такой же ход развития событий озвучил и сам обвиняемый в своих «признательных» показаниях.

Остальные звонки погибшей, как входящие, так и исходящие, были тоже проверены, но ничего доказательственного там не обнаружено. Вызывали оперативный интерес только звонки Борща и неизвестного, звонящего с утерянного телефона старика Духанина.

Одинцов встретился с опером полицейского краевого главка Ваней Сидоровым, по прозвищу «Лом». Иван был высоким, крепким и чересчур исполнительным служакой с огромными кулачищами. В течение уже пятнадцати лет он работал в отделе по расследованию убийств и находился на хорошем счету. Его методы были всем известны. Но они давали результат, и Ивана никто не трогал, штампуя «отказные» по факту применения им недозволенных методов ведения следствия. Он с одного удара ломал подозреваемым ребра или выбивал зубы, а также без следов «обрабатывал» почки «клиента». Но его любимым занятием было подвешивание человека, запястья которого схвачены наручниками за спиной, на лом, продетый между рук и положенный на крыши двух старых больших металлических сейфов, за что он, в принципе, и получил своё прозвище. Это было действительно больно, плечевые суставы выворачивались наизнанку и человек был готов признаться в чём угодно, лишь бы это издевательство прекратилось.

Сидоров абсолютно спокойно рассказал следователю, что «работал» с Борщом как всегда. Бил по почкам, на лом подвешивал, а ещё одевал ему противогаз и не давал дышать. Сопротивлялся подозреваемый долго, но когда опер сказал, что Борща сейчас отправят в камеру, в которой по его просьбе Мишу сделают «петухом» не дожидаясь суда, тот сник. «Лом» пообещал, что в случае признания вины, сидеть тот будет в одиночной камере, и относиться к нему будут по – человечески. Это Сидоров «напомнил» ему обстоятельства убийств трёх женщин, «напомнил» их имена и даты преступлений, выбил признание насчет заказа сауны утром из телефона – автомата. В этот же день, примерно через час после «Лома», Борщ давал признательные показания Одинцову. Это было только один раз. На следующий день Михаил покончил жизнь самоубийством.

Ещё раз изучив судебно – медицинское заключение по результатам вскрытия трупа Борща, Одинцов убедился, что Ваня «Лом» ему не соврал, на теле погибшего действительно имелись синяки и кровоподтёки, характерные для «работы» Сидорова.

Итак, обвиняемый сознался под пытками, что, в принципе, неудивительно. Про четвёртую жертву он не сказал ни слова, потому что не знал о ней ничего ни он, ни «Лом». Если Борщ действительно говорил правду, то убийцей мог быть только тот, кто звонил проститутке Надежде с телефонного номера, оформленного на пенсионера Духанина.

И этот убийца – мужчина, возрастом от тридцати до сорока лет, среднего роста, худощавый, с небольшой лысиной на темечке, умеющий общаться с женщинами, умный, знающий, что его ищут и старающийся не оставлять следов своей мерзкой деятельности, живет или работает в Северном микрорайоне Советского района Красноярска. Где ты сейчас, сволочь?

А сейчас он, возможно, в Крыму? Что он там делает? Приехал на отдых с семьей или переехал на постоянное место жительство? Греет задницу под тёплым южным солнцем или готовиться совершить очередное грязное убийство? Где его искать? Если по – хорошему, то надо проверить все рейсы из Красноярска в Симферополь за февраль – август, отобрать мужчин от тридцати до сорока лет, из них выбрать мужчин, подходящих по росту, комплекции и описанию, потом отсортировать мужчин работающих или живущих в Северном микрорайоне, отработать их на предмет времяпровождения в Крыму, проверить их алиби в дни красноярских убийств, …. Это нереально. Такое возможно только в американских фильмах. Для этого нужная целая армия оперативников и время. У него нет ни того, ни другого. Официально дело прекращено, и возобновлять его ему никто не даст. Он даже уже не работник СКР по Красноярскому краю, он обычный следователь в сельском богом забытом районе Крыма, где хорошо если есть Интернет.

А Миша Борщ виновен только в том, что вызывал домой проститутку. К убийствам женщин он не имеет никакого отношения. А к его смерти причастен он, следователь Одинцов Николай Николаевич. Он должен был, обязан был понять, что за человек сидит перед ним. А он не разглядел. Именно из – за него Миша Борщ, безобидный продавец мобильных телефонов, корчился в камере от удушья в ожидании того, как его покинет сознание. Он сможет с этим жить?

Глава пятая

Устроился Одинцов на новом месте достаточно сносно.

Единственный человек, которого он знал в Азовске, был Роман Сергеевич Пилявский, тот самый который разбудил его ночью и сказал то, что в конечном итоге привело его сюда. Когда они познакомились, Роман Сергеевич, среднего роста и средней комплекции лысеющий мужчина, тридцати восьми лет, с большими красивыми глазами, обрамленными густыми и длинными ресницами, и прижатыми к голове «борцовскими» ушами, позволяющими безошибочно определить в чиновнике бывшего спортсмена, работал начальником жилищно – квартирного управления городской администрации Красноярска и, надо сказать, немало поспособствовал в получении Николаем Николаевичем отдельной трёхкомнатной квартиры в пешей доступности ко всем социально – значимым объектам города. Они несколько раз обедали и ужинали вместе, имели общих знакомых.

Роман Сергеевич, юрист по образованию, по всей видимости, занимался не своим делом. Его тянуло в следствие и оперативную работу, он мечтал, как будет раскрывать преступления и ловить злодеев, но жизнь забросила его в тёплый кабинет за стол, заваленный целой горой различных инструкций, ордеров, решений, приказов и распоряжений, из – под которых он не мог выбраться вот уже шестнадцать лет. Во время их редких встреч Пилявский живо интересовался расследованием преступлений вообще и поиском «красноярского душителя», о котором уже успели раструбить местные газеты, в частности. Поэтому ничего удивительного в том, что Пилявский позвонил Одинцову и рассказал о похожем убийстве, не было.

Он одним из первых отозвался на клич «Кто на Крым?», который прозвучал практически во всех субъектах нашей необъятной Родины. И уехал вовремя. После отъезда в возглавляемом им управлении начались проверки и ревизии, которые, как это обычно и случается, выявили многочисленные нарушения, но уехавших в Крым решили не трогать, поэтому все его злоупотребления на прежнем месте «сошли с рук». Должность ему предложили новую и интересную – заместитель председателя районной администрации у моря. Он согласился моментально и переехал в Крым, в отличие от многих других чиновников, сорвавшихся на юг, сразу продав квартиру в Красноярске и купив дом на набережной в Азовске.

К нему – то Николай Николаевич и нанес свой первый визит. Роман Сергеевич, блестя гладко выбритым лысым черепом, земляка принял радушно, оставил ночевать у себя, и, решив попотчевать товарища крымской кухней, заказал из татарского ресторана, расположенного недалеко от дома, плов, манты, люля – кебаб и зеленый чай с парвардой.

– Почему один? – спросил Николай Николаевич, когда обычные для не видевших друг друга долгое время приятелей вопросы были обсуждены. Он знал, что Роман Сергеевич женат. Своих детей у него не было, но он очень хорошо относился к детям жены от первого брака, мальчикам – близнецам.

– Потому что один, – опустив глаза в тарелку, в которой лежали уже остывшие плов и палочка люля – кебаба, ответил собеседник. – Свинтила она, Коля. Мужика себе нашла нового и в столицу уехала, детей забрала. Я ещё летом увидел, что что – то происходит, когда она в отпуск со мной ехать отказалась. Меня в Турцию одного отправила, детей – к бабушке в деревню, а сама осталась в Красноярске. Не звонила ни разу. Когда я вернулся, она другой стала, расцвела, улыбается, но меня к себе не подпускает. Я пытался с ней поговорить, она ни в какую. Мучились мы так почти до Нового Года, а в конце декабря она взяла и уехала. Вот так.

– Поэтому ты сюда переехал?

– Да. Что мне там делать? Никого нет. Родителей похоронил, семья распалась. Может здесь что – нибудь получится. А почему нет, а?

– Да, да. Ты абсолютно прав, – попытался поддержать земляка Одинцов, но разговор после этого уже не клеился, и они разошлись спать.

На следующий день Роман Сергеевич поселил товарища в пансионате «Приазовье». Он, конечно же, предложил Одинцову пожить у него, но тот, как и предполагал Пилявский, отказался. Пансионат был старый, ещё советской постройки, и давно не видел ремонта, но номер, который отвели Одинцову, был приличный, с собственным туалетом и душем, в который с шести до девяти часов утром и вечером подавалась горячая вода. И, о чудо, в холле пансионата был Wi – Fi.

Остаток дня Одинцов раскладывал вещи, общался с семьей по «Skype» и купался в море. Он первый раз в жизни видел Азовское море, и оно его удивило. Вода была неспокойная и зеленовато – мутная, совсем не такая солёная, как в морях, в которые он имел возможность окунуть своё тело, но больше всего его поразил пологий песчаный берег, чересчур плавно уходящий под толщу воды. Зайдя в море и отойдя метров на пятьдесят, Николай Николаевич опустил голову вниз и посмотрел на волны, которые бились об его колени. Он прошёл ещё метров пятьдесят и с удивлением обнаружил, что вода только – только замочила его плавки. Он уже устал идти, берег отдалялся всё дальше и дальше, но он ещё не дошёл до глубины, позволяющей нормально поплавать.

Жара была невыносимой, а температура воды приближалась к тридцати градусам. Удовольствия от купания в таком море Одинцов не получил и решил попробовать ещё раз завтра. На рассвете. Может быть, в это время суток будет поприятнее.

* * *

Знакомство с молодым коллегой, высоким крепким и ушастым веснушчатым парнем в очках, лет двадцати пяти, недавно приехавшим в Крым из Костромы, прошло быстро и по – деловому. Одинцов, на правах старшего, забрал в своё производство дело об убийстве Ларисы Белой, так звали женщину, задушенную в номере небольшого отеля под само за себя говорящим названием «У моря», а также все «живые»[2]2
  «Живое» дело – дело по которому установлено и задержано лицо, совершившее преступление (профессиональный жаргон)


[Закрыть] дела об убийствах которые были свалены на молодые неокрепшие плечи Саши Рязанцева.

– Николай Николаевич, – чуть освоившись в присутствии полковника, начал разговор молодой человек. Случилось это уже ближе к вечеру. – А зачем Вам это нужно?

– Что именно, Александр? – Одинцов оторвался от дела, которое поскорее хотел изучить и составить хоть какое – то мнение о нём. Остаться наедине с делом не получалось. Все знали, что в район приехал новый следователь Следственного комитета, полковник, и многие считали своим долгом прийти познакомиться лично, взять телефон и оставить свои координаты. Так за первый день работы он познакомился с руководящим составом полиции и прокуратуры района, а также районной администрации, но в суд и в управление ФСБ решил сходить лично, представился, взял и, в свою очередь оставил, контактные телефоны.

– Зачем Вы из красноярского главка в этот «Мухосранск» приехали?

– Давай с тебя начнем. А ты зачем? – Николай Николаевич перехватил инициативу в разговоре.

– Дурак. Молодой очень и заносчивый. Думал, горы сворочу, героем целины стану. И что в итоге? – Рязанцев, видимо ждал реакции Одинцова на риторический вопрос, но её не последовало, тогда молодой следователь продолжил. – Там у меня зарплата была на тридцать тысяч больше, квартира собственная и мама, которая кушать готовила, а здесь цены московские, квартиру снимаю, как курортник, и ем «Доширак».

– Уезжай назад, – спокойно сказал полковник.

– Хер там, – старший лейтенант юстиции вспыхнул, тема задела его за живое. – Не берут. Говорят, что здесь работать некому. Только через увольнение. Но «обрадовали», что заново устроиться на работу, на ту же должность, с которой уходил, практически невозможно. Вот и сижу тут. Хорошо ещё, что Вы приехали. Ещё чуть – чуть один бы поработал, точно бы уволился, о последствиях бы не думал.

– Я думаю, что сейчас полегче будет, – примирительно сказал Одинцов, погасив вспышку молодого коллеги и оставив без ответа вопрос, с которого, собственно, разговор и начался. Раскрывать причину своего пребывания здесь, в тысячах километров от дома, он не хотел. Возможно, со временем. Но пока нет. – Давай мы с тобой так пока решим. Я забираю себе всё, что связано с чистым криминалом, в том числе и малолеток[3]3
  Согласно УПК РФ дела о тяжких и особо тяжких преступлениях, совершенных несовершеннолетними, расследуются следователями Следственного комитета


[Закрыть], а ты берёшь на себя экономику, должностные преступления и всё, что связано с делами в отношении работников правоохранительных органов. Это пока. Там посмотрим по нагрузке. Если будет несправедливо, обсудим. Договорились?

– А давайте, – Александр встал, подошёл к сейфу, вытащил оттуда четыре связки дел и перенес их на стол к Одинцову.

– Это что?

– Это, Николай Николаевич, нераскрытые убийства и разбои прошлых лет. Чистый криминал, как Вы и предлагали, – Рязанцев отвернулся, но его выдали щёки, уж очень широко он расплылся в улыбке, так, что его мимика была заметна даже со спины.

– О кей, – Одинцов понял, что дал маху, но отступать было некуда. Он убрал четыре связки дел в свой сейф. – А пойдем – ка, Саша, скушаем что – нибудь. Заодно ты мне места покажешь, где вероятность пищевого отравления минимальна, – Николай Николаевич хотел узнать молодого коллегу поближе, чтобы снова не попасть впросак, как только что, да и кто, кроме коллеги, даст первичную информацию о городке и его обитателях, а также о деле, которое его интересовало в первую очередь, ведь именно Рязанцев, осматривал место происшествия и почти неделю дело находилось именно в его производстве.

– Пойдемте, – радостно отозвался старший лейтенант, быстро убирая дела в сейф. – Место одно покажу. Думаю, Вам понравится.