Текст книги "Пока ещё лето"

Пока ещё лето
Einar

© Einar, 2024

ISBN 978-5-0055-7080-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пока ещё лето

Благодарности

Годы жизни проходили и постепенно сложились в десятилетия, а моя юношеская мечта написать рассказ так и оставалась мечтой. Дальше нескольких абзацев я очень долго не мог продвинуться.

Сейчас, когда вы читаете эти строки, я хочу сказать спасибо!

Спасибо Сергею за решающий импульс к написанию этой книги. Именно благодаря философскому диалогу, который мы вели, сидя на берегу моря и любуясь закатом, я решил, что до конца года достигну этой цели в моей жизни.

Спасибо моему сыну Эрвину за название, что никак не давалось, хотя книга была уже почти дописана.

И отдельное спасибо моей любимой и любящей Мирославе! За то, что она поддерживала меня и помогла этой книге состояться. Она – мой первый читатель и первый критик. Она сделала этот текст лучше.

Люблю вас всех!

Эйнар.

1. Француженка

Я лежал в темноте и смотрел на Николь.

Ее силуэт был едва виден в темноте. На фоне темного неба он выделялся только благодаря тлеющему огоньку сигареты. Света почти не было, но всё же я различал в оконном проеме её длинные красивые ноги, тонкие нервные руки и напряженно замершую спину.

Шея, длинная и изящная, лучше всего показывала, как зла Николь Фреэль.

Наверное, мне нужно было бы спросить её о причинах внезапной перемены настроения. Спросить, почему она только что замерла на пару минут, а затем, резко оттолкнув меня, вскочила с кровати и ушла курить к окну.

Но я не хотел выслушивать её бурный и агрессивный монолог.

А именно это и произошло бы, я точно знал.

Только минуту назад мы лежали вместе, в одной постели. Николь обнимала меня, терлась носом о мою шею где-то за ухом, и я целовал её ушко и уголок изогнутой брови…

Достав пачку сигарет, Николь закурила снова.

Я чувствовал, что она ждет вопроса, но всё же не стал с ней разговаривать. Мне не хотелось провоцировать ее и давать повод начать скандал, пусть я и осознавал, что такое поведение по-настоящему бесит Николь.

За те три свидания, которые у нас были на прошлой неделе, я успел понять, что она девушка темпераментная, и частые смены настроения характерны для неё.

Обычно мне не очень нравятся брюнетки. Я не люблю девушек, которые курят и постоянно ругаются матом, но мне очень и очень понравилась именно эта. Она была красива и подвижна, изящна и умна.

Николь при первом же разговоре заявила мне, что плевать хотела на то, как я о ней подумаю. И что думают о ней окружающие. И вообще, что будет дальше в её жизни.

Похоже, юношеский максимализм ещё занимал большое место в её бурном характере. Вместе с пережитым за последние годы ужасом он и привел девушку к философии полного нигилизма.

А может, она и раньше была такой?

Я точно не знаю.

Иногда я думаю о том, какой была бы мадемуазель Фреэль, если бы не случилось в её жизни этой затянувшейся интернатурной практики в далеком Сенегале, если бы не произошло запершей её тут всемирной катастрофы.

Сколько ей было на момент первой и пока единственной поездки за пределы Франции?

Вроде бы она ещё не успела доучиться и приехала сюда как волонтер, хотя и проходила неформально здесь интернатуру.

В общем, я точно не знаю. Сама же она отказывалась говорить, сколько ей лет.

Да я, если честно, особо Николь и не расспрашивал об этом.

Вопрос возраста вообще кажется мне заведомо проигрышным: если вы услышите удовлетворяющий вас ответ, то отношение к человеку просто не изменится. Если же ответ не будет соответствовать вашим ожиданиям, то ситуация может только ухудшиться.

Я немного тряхнул головой и вернулся в данный момент.

Чёрные волосы, подстриженные под каре, идеально шли её стройной фигуре, горячему, порывистому темпераменту и огромным пылающим глазам. Поначалу мне казалось, что Николь смотрит на людей с яростью и всегда готова наброситься на собеседника с кулаками.

Это заставляло нервничать и притягивало одновременно.

Я знал, что она злилась и в то же время понимала, с каким восхищением я смотрел на нее. Девушка была похожа на смертоносную пантеру в ночи. Мне кажется, только француженки умеют так флиртовать.

Ещё я думал, что она прекрасно знала, насколько эффектно выглядела, глядя неотрывно вдаль, свесив обнаженную ножку с подоконника и положив руку с алеющей в темноте сигаретой на колено второй ноги.

Мне всё равно было хорошо, и я продолжал любоваться этим прекрасным силуэтом. Кажется, я даже улыбался, лежа в темноте и слушая звуки ночной саванны.

Вдруг Николь чётко произнесла:

– Merd!

Резким движением выбросила сигарету далеко за окна и грациозно, как гибкая кошка, соскочила с подоконника.

Я встал с постели, но девушка уже успела подхватить свое платье и решительным шагом направилась к двери.

Бельё она не надела. Она вообще не стала утруждать себя тем, чтобы одеться и просто вышла за дверь.

– Подожди! Николь, что случилось? Почему ты разозлилась?

Я попытался догнать ее.

– Подождать?!

Она так яростно блеснула глазами, что это было видно даже в слабом свете звезд.

Похоже, она уже была просто в бешенстве.

– Это ты тут сидишь и ждёшь! А я должна всё это решать за вас!

Николь сильно толкнула меня в грудь и пошла прочь. Я шагнул следом и увидел прекрасную картину: совершенно обнаженная, она быстро шла к своему мотороллеру, сжимая в левой руке одежду, а правой злобно щелкала зажигалкой.

Она нисколько не смущалась своей наготы. Я смотрел на её круглую попу и длинные ноги.

Вдруг Николь резко развернулась, сделала пару шагов мне навстречу и ткнула острым ноготком мне в грудь.

– Не смей смотреть на мою задницу, козёл! Были бы в этой дыре другие мужики – я бы с тобой даже разговаривать не стала! Тоже мне, спаситель!

Девушка буквально выплюнула мне в лицо последнюю фразу.

Я мало что понял из сказанного, кроме того, что я – просто лучший выбор из имеющегося. Как она заявила однажды: «Понимаешь, есть просто физиологические потребности».

Не думаю, что на самом деле для неё всё было так уж просто, но это была официальная позиция Николь, и я не видел смысла пытаться её оспаривать и копаться в мотивах обворожительной девушки.

Николь снова порывисто развернулась и пошла к мотороллеру, оставив меня стоять в недоумении.

Что она должна решать? И почему назвала меня спасителем? Ничего не понятно…

Я хотел схватить свой автомат и проводить девушку до госпиталя, но она уже уселась на свой скутер и полетела в ночь. Неистовая фурия с картин эпохи Возрождения.

Мадемуазель Фреэль четко знала, насколько восхитительна в своем приступе ярости.

Я был уверен, что, даже злясь на меня, Николь не смогла удержаться, и продолжала соблазнять.

Француженка.

Только они так умеют!

Я заметил, что невольно снова улыбаюсь.

2. Апудо

Мой бункер был построен ещё во времена Второй мировой или немного позже. Думаю, что французами, но Бабушка Апудо почему-то утверждает, что бункер строили немцы. Кто уж теперь знает. Он стоит на холме, прямо над рекой и задней стороной выходит на пыльный африканский городок, виднеющийся километрах в двух дальше по дороге. Ниже по течению реки Анпунтум, на самом берегу, есть небольшая пристань, какие-то сараи и, стоящий чуть поодаль, госпиталь французской миссии Красного креста. Напрямик туда можно добраться только вплавь, но можно и доехать по дороге, если есть желание ехать через городок. Я же ходил пешком через поле и уже успел протоптать тропинку.

Было понятно, почему военные построили бункер именно здесь – река делает в этом месте излучину, огибая холм. Отсюда можно простреливать все направления, контролировать имеющиеся здесь броды и левый берег. А при желании можно держать под контролем и городское направление. Даже мост, который точно был построен французами в конце восьмидесятых годов двадцатого века, был бы в пределах досягаемости пулеметного огня из этого бункера.

Но пулемёта у меня здесь нет. Зато есть мой старенький АК.

Когда я заселился в этот старый, пыльный и растрескавшийся бетонный сарай, он использовался местными оборванцами как свалка. Мусора было по колено, потолок закопчен, окна, двери и коммуникации были давным-давно с корнем вырваны из стен. Вся округа была покрыта толстым слоем старых бутылок, развалившихся коробок с мусором, шприцов, ящиков и настоящими горами засохших веток акации. Лет семьдесят сюда стаскивали мусор все, кому не лень. Думаю, только благодаря этим завалам бункер и не разломали, чтобы достать из бетона арматуру. Он неплохо сохранился в сухом и жарком африканском климате. И немало удивил меня, когда я приехал сюда впервые и увидел его.

Если честно, то это совсем даже и не бункер. Так… огневая точка, небольшой дот из светлого, песочно-серого бетона.

С момента моего приезда очень многое изменилось в жизни старого бункера. За неделю я сжёг ветки и картон, вывез на свалку весь оставшийся мусор. Вымел пыль и песок из бункера. Даже отгородил плетеным забором территорию вокруг моего нового дома. Я сделал и навесил простенькие двери между двумя комнатами и улицей. Над широкими амбразурами закрепил плетеные навесы, которые днем давали тень.

Когда-то очень давно, ещё в другой жизни, до Великой войны, я видел видео с парнем, который голыми руками строил в джунглях невероятные дома из глины и веток. Во многом он вдохновил меня.

Я даже купил десяток цыплят, и те из них, кто выжил, уже стали вполне взрослыми курицами-несушками. А главное – я раскопал и расчистил старый, заброшенный колодец. Совсем рядом, под холмом, метрах в сорока.

Моя жизнь в этой жаркой стране понемногу налаживалась. Ко мне возвращались силы после затяжной и тяжелой болезни. Рана на боку давно стала серебристым шрамом. Я давно уже загорел и всё больше погружался в неспешную африканскую жизнь.

Конечно, я чувствовал, что всё это временно. Чувствовал, что все ужасы войны, весь огонь и смерть, гибель всей любимой мной вселенной – все это лежит во мне как бомба замедленного действия.

Меня неотступно преследовали воспоминания и мысли о том, что я лишь ненадолго получил отсрочку. И что скоро последую за своей семьей. Мысль эта стала навязчивой и даже… желанной.

Я не искал смерти, но и не собирался убегать от неё. Просто ждал, когда она заберет меня с собой, на тот берег. В прошлое.

Я заметил Бабушку Апудо когда влез по приставной лестнице на крышу бункера и, усевшись в хлипкий шезлонг, начал пить коктейль. Я смешивал его из сока, местной браги и самогона – получалось относительно вкусно и очень крепко.

Матушка Кристел этого не одобряла и разок серьезно меня отругала, когда встретила на городском рынке с бутылью самогона.

Коктейль – не самое здоровое начало утра, но меня это более чем устраивало.

Апудо медленно шагала ко мне по пыльной дороге, и даже отсюда я видел, как плавно и мерно она переваливается из стороны в сторону. Это была немолодая женщина из народа волоф, чем она сильно гордилась и о чём не забывала рассказать всем окружающим, в любой из бесед. Женщины племени волоф – одни из самых продвинутых в Африке в плане независимости.

Была она немного властной. Доброй. И очень заботливой мамой и бабушкой для своих многочисленных детей, внуков, а с недавних пор – уже и правнука. Видимо, в какой-то момент и мне посчастливилось попасть в разряд ее «сыновей» или «внуков», поскольку воспитывала она меня и помогала со всей ответственностью, добротой и родительским укором.

В руках Бабушка Апудо несла большую плетеную сумку. Вздохнув, я залпом допил коктейль и съехал с покатой крыши бункера на землю.

Когда я быстрым шагом спустился с холма, чтобы помочь Апудо, она как раз подошла к самому крутому участку пути.

– А ну-ка, сынок, помоги мне, – выдохнула Бабушка и, передав мне сумку, оперлась о подставленную руку. Так мы и дошли до самого бункера.

Апудо шумно выдохнула и грузно уселась на лавку у двери.

– Вот молодец же ты, что сделал эту лавку для бабушки! – отдуваясь, сказала она и достала длинную курительную трубку. Трубка, надо заметить, была уже совершенно чёрной и отполированной до зеркального блеска. Бабушка Апудо очень любила её и курила ядрёный табак по сто раз на дню.

Кроме трубки, она достала целый ворох амулетов. Вообще различные мистические представления играют большую роль в жизни этих людей. Они верят в колдунов, амулеты гри-гри, а также употребляют волшебные снадобья. Считается, что гри-гри защищает владельца от зла. Есть и амулеты на счастье. Чтобы изготовить такой, колдун берет небольшой матерчатый мешочек, помещает внутрь смесь трав, масел, камней, костей, волос, ногтей или других специальных компонентов.

– А мои оболтусы хоть бы в чем помогли бабушке! Целыми днями только и знают, что без дела слоняться: тот в футбол всё время гоняет, тот на базаре отирается, а тот вообще не понятно где шляется! Денег наодалживали у всей округи, гаденыши! Один ты у меня работящий!

В конце монолога Бабушка немного запнулась, видимо сообразив, что я всё же совсем не ее внук. Наконец она раскурила свою трубку и окутала нас густым облаком белого дыма.

– Я вот тебе бельё постирала, и деньги за рыбу и яйца принесла.

Апудо пихнула ногой свою объемную сумку и начала копаться в свисающем с шеи маленьком узелке.

С Бабушкой Апудо у нас был небольшой бизнес: я отдавал ей пойманную в реке рыбу и снесенные курами яйца, а она продавала это всё на рынке и отдавала мне большую часть вырученных денег. Рыбу я ловил по ночам, а яйца – утром под всеми окрестными кустами. Их несли то ли мои, то ли уже совсем дикие куры. Они были сами по себе и приходили только иногда, поклевать зерно.

Ещё Бабушка Апудо помогала с домашними делами и покупала продукты на рынке. Даже не знаю, кому этот контакт был нужнее – мне или ей. Главное, что мы оба были довольны нашим копеечным бизнесом и общением.

Апудо каждое утро с кряхтением поднималась ко мне на холм, выкуривала трубку, жаловалась на детей с внуками и, конечно, поучала меня уму-разуму. Впрочем, делала она это без большого азарта и частенько хвалила за трудолюбие и ум. Я только хмыкал себе под нос задумчиво.

Иногда мы выпивали по стаканчику вина, которое она же и приносила. Смотрели вниз, на городок и реку. Пожалуй, можно было бы сказать, что мы с Бабушкой Апудо друзья.

– Ты же знаешь этого бандита Шеху? Этого фульбе, чтобы его крокодил съел! Знаешь? – вдруг со злостью спросила Бабушка Апудо. Фульбе – это ещё одна народность, проживающая в Сенегале и соседних странах. Исследователи метко называют фульбе «цыганами Западного Судана». Насколько я знал, относительно происхождения этого народа единого мнения нет. Существовала гипотеза, что предки фульбе переселились в Западный Судан в конце первого тысячелетия из Сахары, и в последующие века стали ведущей силой в регионе, воздействуя на народы Ганы, Мали, Чада и Сенегала. Они были мусульманами и даже пытались создать свои государства, впрочем, безуспешно.

– Вчера, когда я на рынке выбирала маниок для яссы, я услышала, как Шеху говорил своим новым дружкам, из банды Пате, о том, что ты давно уже нарвался, и скоро твой автомат будет принадлежать ему. Эти бандиты злы на тебя ещё с того года, когда ты сломал руку плешивому дружку Шеху. Теперь, когда они связались с бандой Пате, они действительно могут напасть на тебя. Я прошу тебя, сынок, будь осторожнее! Не связывайся ты с этим хулиганом! Обходи его десятой дорогой, пусть его гиппопотам растопчет и полиция заберет его в каменоломни!

Я что-то промычал в знак согласия, и мы продолжили сидеть на лавочке, глядя на город и убегающую вдаль реку. Я попивал коктейль, который вновь смешал. Бабушка Апудо курила свою длинную трубку, периодически погружая нас обоих в облака дыма.

3. Последний ужин в Марсасум

Когда солнце начало клониться к горизонту и жара на улице немного спала, я закинул за спину свой видавший виды рюкзак и потопал в город.

Мне нужно было зайти на рынок и в лавку строительных материалов – я собирался покрасить свой домик и сделать сушилку для рыбы. Так я рассчитывал зарабатывать на рыбе чуть больше.

На половине пути я заметил чернокожего мальчика, который ехал в мою сторону на стареньком велосипеде. Велосипед был слишком большой для паренька, да и сама манера ехать была причудливой – мальчишка постоянно вилял из стороны в сторону, останавливался, крутился и несколько раз вообще разворачивался назад. Возможно, он только начал осваивать этот вид транспорта, подумалось мне.

Минут через пять мы сблизились, и я увидел виновницу такой странной траектории – это была старая помятая банка из-под соленого арахиса. Мальчонка пытался пинать её, не слезая при этом с велосипеда. Иногда он обгонял банку, и тогда ему приходилось делать круг и снова заходить в атаку. Инстинктивно мне захотелось отфутболить банку пареньку навстречу.

Не доехав до меня метров трех, мальчик остановился и, проследив дорогу от нас до бункера, спросил:

– Месье, это вы живете вон в том бункере, что стоит на горе? – он указал своей длинной рукой куда-то мне за спину.

Я секунду подумал, пытаясь догадаться, чего он хочет. Так ничего и не придумав, ответил:

– Да, я. Что ты хотел?

– Мне поручено передать, месье, что вас приглашает на ужин главный врач нашего госпиталя! – старательно проговорил мальчишка явно придуманную ранее фразу.

– Ты говоришь о месье де Клюсе? – уточнил я.

– Да, месье. Он просил передать, что вы приглашены завтра, на семь часов вечера, в госпиталь. И что одеться нужно официально.

На этой фразе я задумался. Самой официальной моей одеждой была светло-серая видавшая виды рубашка и потертые тактические штаны цвета хаки. Ну и высокие разношенные коричневые ботинки…

– А правда, что там был пулемёт, месье?

– Что? – я не сразу понял, погрузившись в мысли об официальной одежде.

– Ну, – сказал мальчик, приняв замысловатую позу на раме своего велосипеда, – мне говорили, что в бункере, который стоит на холме над рекой, раньше был сломанный пулемёт, и что под этим бункером есть секретный ход, в котором лежат ящики с гранатами.

– Хм… – я пожал плечами и, обернувшись, тоже посмотрел на дот. – Если там и был пулемёт, то его уже украли.

– А хода с гранатами там точно никогда не было, это я тебе гарантирую, – продолжил я и, обойдя мальчишку с велосипедом, пошел в сторону городка.

– Эй, месье! Подождите! – не унимался паренек, силясь развернуть свой слишком уж большой велосипед и смешно прыгая при этом на одной ноге, а второй пытаясь прокрутить педаль. – А у вас не найдется пары франков? Я же привез вам сообщение!

Я вновь остановился и посмотрел на пронырливого сорванца.

– А тебе разве не заплатил месье де Клюс? – спросил я, сдерживая улыбку.

– Неееет, месье… – протянул он, поводя головой вбок, – нас только кормят в госпитале и лечат, если кто заболеет.

– Что ж. Ты честно выполнил свою работу и заслужил оплату, – я выгреб из кармана всю мелочь, что была, и высыпал её в протянутую ладошку чернокожего мальчика.

Монетки быстро перекочевали к нему в карман, а глаза радостно заблестели. Улыбка расползлась до ушей.

– Спасибо, месье! Я буду еще к вам приезжать! – крикнул малец и я, наконец-то, пошёл по своим делам, думая о том, что увижу в госпитале Николь.

На следующий день, вернувшись с ночной рыбалки, я проспал до обеда. Бабушка Апудо, которая приходила утром за свежим уловом, уже постирала мою серую рубашку и штаны, как я и просил. Они поджидали меня на старом комоде, в котором не было нижней полки.

Остаток дня прошёл в малярных работах по покраске дверей, ставен и лавочки. Я сам смастерил их около месяца назад и теперь, наконец, покрасил. Несколько капель краски присохли к моим рукам – почему-то я долго смотрел на них и меланхолично пытался сцарапать ногтем.

От проделанной работы я испытывал чувство удовлетворения. Всё стало выглядеть единым целым. Весенне-зелёный цвет краски отлично гармонировал с желтоватым бетоном дота. Я всегда любил красить, это поднимало мне настроение, так как сразу видны результаты твоей работы.

Вечером планировался праздничный ужин в госпитале и, возможно, танцы с Николь…

Если она, конечно, уже сменила гнев на милость и позволит поухаживать за собой. Я отправился бриться и умываться.

Солнце клонилось к закату, старенький радиоприемник радостно наигрывал «битлов» и они пели о том, что «Она любит тебя»…

Госпиталь представлял собой десятка полтора больших палаток и несколько сараев для оборудования. Стоял он километрах в двух от городка Марсасум и сегодня был освещен как никогда ярко. «Интересно, – подумал я, – с чего это вдруг экономный де Клюс решил сжечь столько солярки в генераторах? Что за праздник у них такой?»

Выглядел я, конечно, не так опрятно, как было принято выглядеть раньше, отправляясь на званые вечера. Но это ведь Африка, в конце концов! Прошла величайшая война, да и я не Джеймс Бонд.

В руках я сжимал букет цветов, которые сорвал для Николь, и тёмно-зелёную бутылку из-под шампанского с вином, которое принесла мне Бабушка Апудо.

На шею намотал шемаг – мне было как-то уютнее с этой повязкой.

На правом боку, за поясом брюк, я закрепил длинный нож и этим ограничил своё вооружение. Впрочем, по поводу внешнего вида волновался я зря – все, кто был в большой главной палатке, выглядели примерно так же – практичная, но чистая одежда. Чуть более светлые рубашки и знавшие лучшую жизнь брюки.

Меня заметили, и главный врач с супругой направились ко мне, гостеприимно улыбаясь.

– Огюст, Амандин, – я улыбнулся и слегка поклонился чете де Клюс.

– Амандин, вы, как всегда, прекрасно выглядите, – сказал я и протянул жене де Клюса букет цветов, приготовленный для Николь. Что ж… Преподнесу ей вино Апудо. Знаю, что оно порадует её ничуть не меньше, чем цветы.

Но с вином у меня тоже ничего не вышло – Огюст сразу взял меня под локоть и, отведя в сторону, сказал:

– Я рад, что вы пришли. Я узнал, что Николь не передала вам наше приглашение, и мне пришлось отправлять одного из наших мальчишек.

Бутылку вина он мимоходом вынул из моих рук и поставил на стол с закусками. Взглянув над его плечом, я поймал яростный и какой-то смущенный взгляд Николь, которая стояла в компании толстого Жерома. Она тут же перевела взгляд на здоровяка.

– Так чем я могу вам помочь, месье Огюст? – спросил я, внимательно посмотрев в глаза де Клюса и начиная подозревать, что просьба будет совсем не пустяковой.

– Обязательно! Вы слышите? Обязательно найдите меня через час, – сказал главврач. – У нас будет долгий разговор, и я не хочу проводить его на глазах у наших гостей… Тем более, что уже пожаловал мэр Мбенга с женой и гриотом. Этот артист стал весьма популярен в последнее время в городке, хотя я и не помню, что он поет и рассказывает.

У народов Западной Африки гриоты были представителями отдельной социальной касты профессиональных певцов, музыкантов и сказочников, нередко бродячих.

Начальник госпиталя отпустил мой локоть и, широко улыбаясь, двинулся навстречу прибывающей делегации. Мэра я не любил и всячески пытался избегать личного знакомства. Он был типичным коррумпированным чиновником, с ослепительной улыбкой и бандитским прошлым. Я старался не общаться с такими людьми, они были мне неприятны. Впрочем, я так же обычно вызывал у них неприязнь с первого взгляда.

И мне не нужны были неприятности.

Снова посмотрев на старательно отворачивающуюся от меня Николь, я хмыкнул себе под нос и пошел к столу с закусками. Угощения были достаточно просты и незатейливы, но сейчас они вызвали у меня самый горячий интерес: канапе из галетного печенья с зеленью и сыром; это же печенье с паштетом и веточкой петрушки; жульен в микроскопических горшочках и фруктовые горки; несколько видов нарезок из рыбы; хлеб, обилие салатов и много фруктов. В центре зала разливали коктейли и, положив на тарелку несколько канапе, я направился туда.

Примерно через полчаса у меня в голове начало приятно шуметь от выпитого вина, а музыка начала казаться более ритмичной и веселой. Я забросил в рот виноградину и пошел к Николь.

Однако меня снова перехватили. На этот раз матушка-кармелитка Кристел. Я подтянулся и начал стремительно трезветь. Эта суровая женщина осмотрела меня своими холодными серыми глазами и произнесла:

– Я смотрю, вы окончательно поправились?

Во мне шевельнулась тень давно забытого ощущения того, что я школьник, которого вызвал к доске суровый учитель.

– Да, матушка, – ответил я, – мне намного лучше и болезнь меня уже совсем не беспокоит.

– Господь добр к вам, – сказала она и перекрестилась. – Когда вас только принесли с корабля, то я подумала, что вы мертвец. Ваше состояние было ужасным и эти раны на боку…

Она помолчала секунду, видимо, думая о чём-то своём.

– Де Клюс уже поговорил с вами? – задала очередной вопрос матушка Кристел.

– Пока он только попросил выделить ему время для приватной беседы, – ответил я, размышляя, чего хотят от меня руководители миссии.

– Ах, ну сколько же можно! – сурово поджала губы монахиня. – Я не стану этого больше терпеть и тратить драгоценное время, которого и так потеряно уже слишком много!

Похоже, она не на шутку разозлилась на главврача.

Нужно сказать, что матушка-кармелитка Кристел Вилларе была весьма специфической личностью. Её как огня боялись все участники миссии и местные жители. И в то же время она была очень заботливым человеком.

Около года назад, когда местные рыбаки сняли меня с застрявшего неподалеку на мели сухогруза, именно матушка Кристел первой в госпитале подошла ко мне и оказала помощь. Остальные уже знали, что наш корабль бежал из объятой войной Европы и, проходя возле Балканского полуострова, попал в зону биологических бомбардировок. Все боялись заразиться от меня какой-то страшной болезнью. Другие члены экипажа были к тому моменту уже мертвы, и от матушки потребовалась немалая смелость, чтобы начать ухаживать за мной. В госпитале она день и ночь сидела у коек больных, лично делала перевязки и не чуралась прочих неприятных процедур. С решительным выражением лица она держала больных во время мелких операций без наркоза, который стал большой редкостью в последнее время.

Так же стойко она провожала в последний путь умирающих.

К счастью, биологическое оружие, которым был поражён корабль, было именно оружием и, убив человека, вскоре гибло само. Эпидемии оно не порождало.

Я понимал, что обязан матушке Кристел своим исцелением. И она прекрасно это знала. Чувства это вызывало весьма смешанные.

Наконец матушка немного отошла от недовольства де Клюсом и снова обратила свой взор на меня:

– Как я узнала, эта несносная мадемуазель Фреэль не послушалась месье де Клюса и не передала вам мою просьбу сопровождать нашу миссию на пути во Францию.

От неожиданности я издал какой-то кашляющий звук и, видимо, не смог скрыть своего удивления от матушки. Слова я тоже быстро подобрать не смог и сразу почувствовал себя пьяным и косноязычным. Просьба была, мягко говоря, сумасшедшей и смертельно опасной.

Монахиня тем временем продолжила:

– Наш милый главный врач тоже не нашел в своем сердце решительности, чтобы поговорить с вами о задуманной поездке. Поэтому я обязана взвалить на себя эту миссию. Я надеюсь, вы не откажетесь сопроводить нас до Леона? И признаете, что это Бог послал вас, больного и обессиленного, нам на подмогу!

Я увидел, как к нам с матушкой спешит де Клюс с лицом, будто перекошенным от зубной боли и, наконец, смог собраться с мыслями.

– Матушка, прошу вас, будьте благоразумны! – начал я. – Ведь вы отвечаете за множество верящих вам людей, а что может сейчас быть опаснее, чем долгое путешествие в разрушенную войной Европу? Да что там Европа! Всё северное полушарие лежит в руинах! Вы знаете это не хуже меня. Там до сих пор идёт война! Великая война! Большие территории заражены и радиоактивны, на всех дорогах караулят бандиты, пираты или остатки разбитых армий! Я уже не говорю о Свистунах, которые могут спуститься на планету в любой момент и украсть нас!

Взгляд Кристел потемнел, а между бровями залегла глубокая злая складка.

– Мы все просто погибнем в пути, даже не успев покинуть берегов Африки. Это настоящее самоубийство! – закончил я.

К нам подошел де Клюс.

– Вы ошибаетесь, молодой человек! – воскликнула с жаром в голосе сестра Господня. – На всё воля Божья. Это здесь мы погибнем. Погибнем, не принеся поддержки и пользы простым французам, нашим братьям и сестрам. Не придя к ним тогда, когда мы им так нужны! Как помогли вам! – упрекнула она меня, наконец.

– Я боюсь, что сестра права, – присоединился к ней главный врач. – Местные власти и бандиты всё активнее интересуются нами и нашим имуществом. А без поддержки французского правительства мы всего лишь беспомощная жертва. Нас всех не пленили лишь потому, что у нас почти ничего нет, и при этом мы оказываем бесплатную медицинскую помощь местному населению. Этим мы снимаем большой груз ответственности с плеч месье мэра Мбенга. Однако вскоре они решатся на это. Всё разваливается прямо на глазах.

Я промолчал, собираясь с мыслями.

– Мы решили собрать всю миссию и держать путь во Францию, как можно скорее, – продолжил главврач, а монахиня согласно кивнула. – Но это большой секрет. Я прошу вас сохранить всё в тайне, – добавил де Клюс.

– Ладно, – сказал я. – Месье де Клюс, матушка Кристел, позвольте я повторю всё по порядку: вы собираетесь отправиться в самоубийственное путешествие, целью которого является уничтоженная войной страна. В которую меня, как иностранца, не пустят. Всё верно?

Де Клюс подался вперёд, желая что-то сказать, но я протянул в его сторону руку, открытой ладонью вперед, остановив это намерение.

– Мой дом тоже полностью разрушен. И возвращаться туда, сопроводив вас до Франции, тоже бессмысленно для меня. Теперь мой дом здесь. И дела идут совсем неплохо. Кроме того, я не военный, у меня недостаточно оружия и снаряжения. Я просто не могу обеспечить безопасность целого госпитального каравана. Поймите, в конце концов, мы все, скорее всего, погибнем в дороге. Люди, которые верят вам и которые надеются на вас, будут умирать в пути. От бандитской пули, от болезней, от истощения и несчастных случаев. Нам невероятно повезло, что во время случившегося апокалипсиса и нападения чужой инопланетной расы мы оказались на краю мира, куда война почти не докатилась. Поверьте моему слову, нам лучше считать отныне Сенегал своим домом и своей родиной. Так что мой ответ – нет.

– Не будьте неблагодарны, молодой человек! – возмутилась монахиня, прожигая меня взглядом.

Я начал злиться.

– Послушайте меня, Кристел. Я благодарен вам за исцеление. И потому я постараюсь отговорить вас уезжать отсюда ради авантюры и из-за тоски по родине. Тем самым я спасу нас всех от неминуемой гибели.