Текст книги "Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга"

Николя медленно поднялся на ноги и отворил окно. Птица влетела в комнату. Описав круг под потолком, она гордо уселась на лежащую на столе стопку учебников. Фуражка на миг сползла чижику на глаза. Тот поправил головной убор элегантным движением крыла и произнёс:

– Я уж начал переживать, вы меня не признаете, – прочирикал он.

Николя молча похлопал глазами.

– О, понимаю, звучит странно. А выглядит ещё и дико! Чиж, да ещё и говорящий! Вот ведь скандал на всю Ивановскую! Поверьте мне: всё совершенно нормально. Тут совершенно нечему удивляться. Я ведь не один такой.

Николя молча уставился на говорящую птицу. Голова его была пуста – не было в ней ни единой мысли, которая могла бы объяснить, почему птица разговаривает.

– Вашество, не молчите! – подпрыгнул чиж. – Нет, я серьёзно, – пролепетал он. – Вы меня пугаете!

Глядя по сторонам, Николя повернулся вокруг своей оси.

– Я сплю? – спросил он наконец.

– О… – чиж так и присел. – Вы ничего не знаете?

Николя замотал головой.

Чиж принялся ходить взад-вперёд. Он что-то чирикал себе под клюв, замер и повернулся к Николя.

– Я ваш друг. Семён. – доложила птица.

– Семён, – эхом отозвался мальчик.

– Я давний друг вашего прапра… – чиж задумался. – Прадедушки. Предлагаю называть его просто прадедушка.

– Кто ты?

– Я ведь рассказал, – не поняла птица.

– Но как…

– Ах, вы об этом, – он дотронулся кончиком крыла до козырька фуражки. – Я таким родился. Таким – говорящим – я вылупился в тот день, когда ваш дед призвал меня.

– Призвал тебя? – переспросил Николя.

– Мой милый Николя… – начал было Семён.

– Как… откуда… это вообще возможно? – перебил его мальчик.

– Между потомками Петра I и этим городом существует непрерывная связь. Никакие дворцовые перевороты и революции этого не отменят.

– А я здесь причем? Хотя, погоди… мне рассказывали о нашем предке, рожденном в дворянской семье, которая оказалась не в состоянии о нем позаботиться. Ты о нём?

Семён склонил голову набок, силясь понять, не смеётся ли над ним мальчик.

– Друг мой, вы меня очень плохо слушаете, – отчитал Семён мальчика. – Повторяю: меж потомками Петра I и воздвигнутым им городом…

– Я потомок Петра Великого? Тут какая-то ошибка. Мой предок был из дворянской семьи.

– Коля. – отрезал чиж. – Твой предок действительно был царских кровей. Я в этом уверен. Мне об этом рассказали невские воды, купол Казанского собора. Об этом знают даже внутренние дворики домов-колодцев! И лишь ты один правды не разумеешь! Ты лишь на половину дворянских, – чиж тряхнул головой. – Царских кровей, – поправил он. – В тот день в Зимнем дворце родилось дитя. Его мать – фрейлина. Отец – Император. В твоих… ваших жилах течет кровь не просто рождённого в Зимнем дворце, но и его тогдашнего хозяина.

– Императора, – просиял Николя.

– Сильно не обольщайтесь, – устало произнес Семён. – Мы ведь не знаем, кто именно был отцом вашего предка.

– Он Император.

– Император Российской империи, – поправил его чиж. – Но мы не имеем точных сведений касаемо того, кто именно из венценосной семьи дал нам это ответвление.

– Что ты имеешь в виду?

– Николя, вы хоть приблизительно понимаете, до чего разные и непохожие Их Высочества занимали трон Империи? У нас были безумцы вроде Петра III, были солдаты типа Николая I, впрочем, без хороших государей тоже не обошлось, и всё же.

– И всё же что?

– Пока вы не знаете, кем именно из Романовых был этот ваш отец семейства, лучше на этом не зацикливаться. Разочарование, мой друг. Нет ничего хуже разочарования, – вздохнул он.

– Мне кажется, мы не с того начали. Примет, меня зовут Коля. Мне пятнадцать лет и я тут живу, – Николя протянул чижу руку.

– Вы верно не заметили, что я всего лишь птица.

– Говорящая птица. Да еще и в фуражке.

– В фуражке авиационных сил Российской Империи, – отметил чиж, – Но дело вовсе не во мне.

– В ком же?

– Исключительно в Вас, Ваша Светлость.

– Объясни для начала, кто ты?

– Уже.

– Ох. Откуда ты тогда? Зачем ты здесь? И, что самое интересное, что ты здесь забыл? Да – и фуражка! К такому жизнь меня не готовила. Зачем тебе фуражка?

Семён неодобрительно окинул мальчика взглядом, поднял голову и начал:

– Вы ведь понимаете, что это за город?

– Санкт-Петербург.

– Это лишь одно из его названий. Это один из самых мистических городов мира. Кто-то его считает одним из красивейших мест на земле. На деле Санкт-Петербург – это нечто куда более серьёзное, чем иллюстрация на открытке. Он пережил революции, войны, болезни, наводнения. Несмотря на свой юный возраст, град святых Петра и Павла1111
  Вопреки заблуждению, будто Санкт-Петербург носит имя своего основателя – Петра I – на самом деле своё имя город получил от своих небесных покровителей: Петра и Павла. Важно отметить, что в XVIII веке значение придавалось дню крестин, а не дню рождения. Петра Алексеевича крестили 29 июня, в день Святых Петра и Павла. 29 июня 1703 года на Заячьем острове была заложена Петропавловская крепость, что и дало название будущему городу – Санкт-Петербургу.


[Закрыть] успел хлебнуть горя. Виной тому люди. Приезжие и коренные его жители. Именно люди сделали этот город таким, какой он есть сейчас. Строгий, царственный, воистину имперский. Без людей это место так бы и осталось клочком заболоченной земли с парой-другой людских поселений. В лучшем случае, они вместе с болотами отошли Швеции.

– История там, где есть люди. Разве не так?

– О, конечно, это так. Именно люди сделали здесь то, что здесь есть теперь. И именно люди сделали то, кем я являюсь теперь.

– Кто сделал тебя таким… таким говорящим?

– Вашество! – как мог распушился Семён. – Я вылупился таким, каков я есть – говорящим – не по собственной воле. Таким меня сделал один из ваших предков. О нём нам с вами известно чуть больше. Учился он в Императорском училище правоведения. В 1917 он, как вам должно быть известно, потерял всё. Вплоть до титула.

– Им пришлось сменить фамилию.

– Иного пути тогда не было. За день до моего появления на свет Божий он стоял на набережной Фонтанки. На нём была пыжиковая шапка. Он своими глазами видел, как его alma mater перестала существовать. Императорское училище правоведения национализировали.

– Национализировали? Что это значит?

– Это значит, что земля и здание, в которых располагалось Императорское училище правоведения, перешло во владение большевиков. Там обосновался Петроградский агрономический институт. Ваш дед стоял на набережной Фонтанки в тот день и видел, как со здания снимают символику Имперской России и заменяют её на серпы и молоты, – чиж заглянул Николя в глаза. – Вы ведь знаете, чудес и волшебства не бывает – их совершают сами люди. Так и произошло: родившемуся и прожившему при Царе человеку было горько видеть то, что ему пришлось видеть. Из горечи потери и беспросветной тоски по Отечеству я и появился. Я тот самый чиж, которому стоит памятник на набережной Фонтанки. Я происхожу из народного фольклора о нём. Меня создали сами петербуржцы. Наш с вами общий знакомый нашел меня в пыжиковой шапке – форме своего училища буквально на следующий день после того, как его alma mater разрушили.

– Но зачем? Зачем ты здесь? Коммунизм побеждён, капитализм здравствует. Сегодня совсем другие времена.

– Мой милый друг. У вас новые партии, новые цари, вы сам сильно отличаетесь от своего деда. Мир изменился – с этим спорить сложно. И всё же с каждым новым днём, новой эпохой, новыми людьми, приходит новая беда. Поэтому я здесь.

– Но…

– В своё время я выхлопотал для вас новую фамилию. Думаю, я заслужил чуточку вашего внимания?

– Почему я? – перебил Николя птицу. – Ты сам сказал: я не мой дед. Я даже не знал его. Да и не мог знать! Почему ты думаешь, что тебе нужен именно я?

– Вы потомок по крови – это во-первых. Вы подходите по возрасту – это во-вторых.

– По возрасту подхожу? – опешил мальчик.

– Вы – совершенно новое поколение жителей этого города. Вы не видели советов, о Российской Империи знаете из школьного учебника по истории. Поэтому-то вы нам и нужны. Город изменился. Случается, даже я не могу понять языка, на котором он теперь говорит. А ему есть о чём рассказать. Особенно, когда речь заходит о его безопасности.

– Нам? Какой ещё безопасности? – переспросил мальчик.

Стук в оконное стекло.

– О, гонцы прилетели. Ох уж эти городские воробьи! Здесь пролезут, там подсмотрят, тут подслушают. И ты в курсе всех событий в Петербурге! – торжествовал чиж и запрыгнул на оконную ручку.

Снаружи на Николя с подозрением уставился воробей. Один из тех, кто летает над линиями Васильевского острова и вьёт гнезда на чердаках заброшенных особняков на Каменном острове.

Семён подпрыгнул и окно отворилось. За долю секунды он оказался снаружи, где они с незнакомым Николя воробьём поклонились друг другу и, кажется, собирались взметнуть вверх, как мальчик подбежал к окну и выпалил:

– Я еще не закончил! У меня куча вопросов!

– Ни слова более! До завтра, мой милый друг! – крикнула птица, готовясь ко взлёту.

– Почему ты носишь эту фуражку? Знает ли папа о том, кем на самом деле были его предки?

Чиж замер и обернулся к Николя:

– Когда-то в этом городе жили преимущественно чиновники и военные. Они составляли значительную по своей численности прослойку населения. Я просто отдал предпочтение офицерской службе во благо этому городу. Поэтому вы не одиноки. Завтра я расскажу вам всё, что необходимо знать, а сейчас меня ждёт Пётр Павлович – отвечал чиж и их след простыл.

Очень быстро и без того маленькие птички превратились в две тёмные точки на горизонте.

Николя от досады топнул ногой. Он закрыл окно, плюхнулся на кровать и взял телефон в руки. Даже если он и покажет это видео Грише, тот всё равно не уверует в существование говорящих чижей или гуляющих самих по себе оленей. Николя успел заснять лишь сидящего снаружи чижа. И то, с каким любопытством он его, Николя, рассматривает.

– Это даже на пару лайков не тянет, не то что на доказательство сверхъестественной природы Петербурга, – грустно подытожил Николя и спустился к обеду.

Все семь уроков Николя провёл в неустанном бдении у школьного окошка. Там мелькали люди, их собаки, даже парочка дворовых котов. И ни намёка на чижа Семёна. Мальчика уже вовсе не смущал тот факт, что его новый пернатый друг разговаривает по-человечьи. Куда больше его интересовало, что ему, ученику старших классов, человеку, который вот-вот в последний раз переступит школьный порог и войдёт в новую – взрослую – жизнь, хочет рассказать о ней птица? Николя, коренной житель хмурого, прагматично настроенного Петербурга, слабо верил в то, что знакомые ему с рождения улочки и скверы имеют за собой хоть какую-то тайну. По мнению мальчика, его родной город слишком серьёзен, чтобы хранить в своем шкафу парочку-другую скелетов.

– Никуда не годится, – пробурчал Николя.

– А чё, прикольно, – хохотнул Гриша.

Мальчики вышли из здания школы во двор. Погода стояла солнечная.

– Нет, ты заметил? – Гриша обвёл взглядом безоблачное небо.

– Заметил что?

– Погода шикарная.

– Бабье лето, – отмахнулся Николя.

– Оно давно закончилось. С Питером что-то не так. Никогда такой тёплой осени не было!

– Да ну разве?

– Мама говорит, что это не к добру. И что зима будет холодная и снежная. Даже по телику об этом говорят.

– Ты смотришь телик?

– Не я. Мама. Но там целый выпуск новостей отвели погоде питерской. Такого долгого бабьего лета не бывает в Петербурге. Что-то не так.

– Ой, да все нормально. Когда повалит снег, по телику будут говорить, что зима пришла как-то внезапно. Дороги завалит по самое не хочу, а расчищать нечем будет. И вот тогда будут рассказывать о внезапно наступившей зиме и о том, что ЖКХ к этой внезапной зиме просто не успели подготовиться. Так всегда ж и бывает. Радоваться надо такой погоде. Авось, зимой мёрзнуть не придется. Господи, да это просто погода!

Друзья попрощались и разошлись в разные стороны. Впереди их ждали выходные. Для Гриши пятничный вечер закончится бабушкиной рассадой, в то время как Николя, сам не зная зачем, доедет до набережной Мойки. Того самого места, где стоит памятник чижику-пыжику.

Мальчик запустил руку в карман пальто и выудил оттуда пару рублей. Николя проговорил про себя желание и закинул монеты в памятник. Желанию просто не суждено было исполниться. В ту же минуту, как он прицелится, на его руку приземлится птица. Её маленькие черные глазки с укором посмотрят на расползшегося в улыбке мальчика.

– Ты что удумал? – допрашивал мальчика Семён.

– Я желание загадать хотел! – восторженно отвечал Николя.

– Вы серьёзно?

– Конечно!

– Вы рискуете попасть в передовицу. Вам пора осознать простой факт – меня можете понимать только вы. Лишь в редких исключениях я в силах отменить это правило. Оглянитесь!

Николя послушался.

Толпа людей, которая, как он думал, подобно течению, и принесла его сюда, расползлась на группки и теперь смотрела на него. Глаза этих людей смеялись. Девушка в красном берете, кажется, сфотографировала его и теперь что-то активно обсуждала со своими подружками, то и дело поглядывая на Николя.

– Первое правило мистического Петербурга, – объявил Семён. – Никому не рассказывай о мистическом Петербурге. Только дураком себя выставишь, поверь мне, – заверил чиж Николя.

– Кто такой Пётр Павлович? Тоже мой родственник?

– Первое правило! – возмутился чиж.

И Николя зашагал прочь, в голове у него крутилась одна-единственная мысль «просто будь собой». Он вдруг осознал, что ему просто не суждено узнать от Семёна всей правды. Тот следовал прямо за мальчиком. И если кто-то из пешеходов еще перешёптывался из-за говорящего с самим собой мальчика, то на летящую за ним птицу никто внимания так и не обратил.

– Так здорово, что вы не испугались и всё-таки пришли сюда, – довольственно чирикал Семён.

– Так получилось, – шептал ему в ответ Николя, поднёсший телефон к уху.

– Мне вас оставить? – просил чиж, завидя телефон в руке мальчика.

– Говори. Говори всё, что ты хотел мне сказать. Ни у кого это удивления не вызовет. Теперь-то.

– Блестяще! Вот ведь технологический прогресс, посудите только!

– Так о чём ты хотел поговорить?

– О, Вашество! – Семён ускорился.

Николя прибавил ходу.

– Вы заметили, до чего чудесная погода стоит всю неделю? – пропел чиж.

– Я выставил себя идиотом, чтобы мы поговорили о погоде?

– О, нет конечно. Но грядёт новый день. А с ним и новая беда, – Семён обрисовал петлю в воздухе.

– Это ты мне уже говорил. Можно конкретнее? – взмолил теряющий терпение Николя.

С прижатым к груди телефоном и школьной сумкой, мальчик растолкал себе путь вперед скопление людей у выхода на Невский проспект.

– Беда действительно пришла. Совсем скоро местная природа восстанет против этого города и его жителей.

– О чём ты?

– О том самом. То, что уничтожило Романовых, однажды попытается уничтожить и этот город.

– Наводнение, холера, революция? Нашего последнего императора расстреляли, но сделали это обычные люди. Царских особ убивали и до революции. И причём здесь я?

– Санкт-Петербург – детище Петра Алексеевича Романова. Государя, сделавшего Русь Российской империей. Этому городу присущ имперский дух, кой настолько силён, что никакой «мужик с топором»1212
  Выражение относится к Павлу I – сыну Екатерины Великой – и одному из самых мистически настроенных российских императоров. Существует легенда, согласно которой Павел спрашивал у монаха Авеля о будущем Российской Империи. И тот отвечал: «На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда сын Божий. Война будет, великая война, мировая. Накануне победы рухнет трон царский. Кровь и слезы напоят сырую землю. Мужик с топором возьмёт в руки власть и наступит воистину казнь египетская». Народный фольклор добавляет, будто все сказанное Авелем Павел записал в послании к потомкам, которое досталось Николаю II, коего сегодня часто называют Страстотерпцем. Через 100 лет, как и завещал Павел, письмо досталось Николаю II. Поговаривают, будто с тех пор он ничего не боялся и даже когда в 1903 году во время крещения Господня в Иордань (прорубь в водоёме для совершения обряда водоосвящения) угодил снаряд, не испугался только Николай II, прошептав «До 1918 я ничего не боюсь». Из книги Н. А. Синдаловского. «Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах».


[Закрыть] его выветрить не смог. Москве в этом плане совсем не повезло. Несмотря на всё своё очевидное величие и внешнюю холодность, Петербург хранит великое множество тайн.

– Каких тайн?

– Морось, к примеру, – Семён пикировал вниз, прямиком во внутренний карман пальто Николя.

– Морось, – повторил мальчик, глядя на устраивающегося поудобнее в кармане его пальто чижа. – Я думал, речь пойдёт о тайне мироздания или о главных вопросах бытия. А ты на погоду все это время жаловался?

Семён фыркнул, но продолжил гнуть своё:

– Кому раньше принадлежали земли, по которым сегодня ступают петербуржцы?

– Как кому, – озадачился мальчик. – На берегу пустынных волн… Как там дальше?

Николя еле увернулся от круглой женщины, увешанной табличками с надписями типа ЭКСКУРСИЯ НОЧНОЙ ПЕТЕРБУРГ.

– Глупости! – негодовал чиж. – Народ здесь жил до прихода сюда Петра Великого. И то были не обычные люди. Настоящие северяне, бросившие вызов самой природе, они выживали и без полов с подогревом ну или вообще – без пола. Здесь жили семьи, они складывали о своем житие истории, из них рождались легенды.

Николя сел на лавочку перед Казанским собором. Ноги гудели от непривычно быстрой ходьбы. Семён тем временем продолжал:

– Ходила среди них легенда, особо почитаемая этим народов. Согласно ей, глубоко под тем местом, где Пётр I памятник воздвиг себе нерукотворный, испокон веков лежал предмет великой силы и бескрайнего могущества. Он разгонял тучи, иссушал болота, вызывал благостный дождь для урожая. Сила Сампо порой играла решающую руль в противостоянии тогдашних местных жителей местному климату. Уже в те времена здешняя почва не отличалась плодородием, а солнце выходило на небосвод так редко, что жители деревень вовсе переставали на него рассчитывать. Единственная их надежда оставалась на Сампо. Оно являло свет в вечную темень и черствые сердца с его помощью наполнялись великой благодарностью, – Семён затих.

– Мне даже интересно, что произошло дальше, – напомнил о себе Николя.

– … пока не пришли русские, шведы и не осквернили святую землю кровью солдатской. Пётр, как следует из легенды, искал здесь вовсе не выход к морю. Ему нужно было то, что скрывали под собой все эти безжизненные болота. Вместо этого он получил выход к морю – но об этом Вам и в школе могут рассказать.

– Мне предстоит ЕГЭ по истории сдавать. Ты себе даже представить не можешь, насколько я в курсе того, что ты мне сейчас рассказываешь. Но я так и не понял, что за предмет мог высушивать болота и пригнать пару-другую тучек для орошения грядок?

– Сампо, – чуть не плача отвечал чиж. – Волшебная мельница Сампо.

Николя глупо улыбнулся в ответ.

– О времена, о нравы! – негодовала птица. – Умоляю, это всего лишь карело-финский эпос, а не древнегреческая трагедия на языке оригинала! В этих ваших учебниках по истории Государства Российского, – вспыхнул было чиж и тут же осёкся. – Российской Федерации, – поправил он сам себя. – Эта версия истории имеет мало общего с тем, как всё было на самом деле. Ваши историки только и знают писать, будто Пётр I явился сюда, дабы у России выход к морю был. На самом деле, первое и единственное, что его интересовало, – это Сампо!

Николя примирительно выставил ладони вперед.

– Ладно, ладно. Я тебе верю.

– Война с Швецией1313
  Речь идет о Северной войне, которая длилась с 1700 по 1721 год за господство на Балтике.


[Закрыть] перечеркнула все его планы. Он не нашёл то, что искал. Но взял то, что ему принадлежало теперь по праву: земли и выход к морю, – грустно констатировал чиж.

– Кто-то ещё пытался найти это Сампо?

– Будь всё так просто! – Семён вскинул крылья к небу. – Сампо потеряло все свои волшебные свойства с первой упавшей на эти земли каплей солдатской крови. Насильственная смерть – что может быть хуже? Пусть и на войне. В войне нет ничего священного, мой милый друг. Она никогда не меняется. После той войны и без того редкие в этих краях плодородные земли заболотились. До того благостный дождь обернулся моросью. Всё реже здешние места приходило греть солнце.

– О-о-о… – протянул мальчик.

– Но оно всё здесь.

– Но ты сам сказал, что…

– Что оно перестало помогать людям после первой упавшей на эти земли капли крови. Поговаривают даже, будто оно исчезло. Но я в это не верю.

– Ты хочешь его найти?

– Ха! – бросил чиж. – Будь всё так просто. Даже если бы я точно знал, что Сампо всё ещё тут, я бы не рискнул отправиться на его поиски.

– Почему? Из всего того, что ты мне рассказал, следует, что его нужно найти. Такая находка вернёт хорошую погоду этой местности. Да мы должны его отыскать!

– Мой мальчик, вы меня очень плохо слушали, – пригрозил Семён. – Война отравила самую суть Сампо. Оно более не призывает солнце на небосклон и не орошает земли с помощью дождей. Это уже что-то совершенно другое, неизвестное. Тёмное.

– По-твоему, такая могущественная штука правда могла сдрейфить от пары-другой человеческой крови? Ты впрямь веришь в это? Да о какой такой вселенской опасности идёт речь, я всё понять не могу? Единственное, что действительно необычно – так это бабье лето, которое затягивается. А! – вскрикнул Николя. – Говорящая птица. Знаешь, вот что-что, а это действительно пугает! Но ты ведь не об этом?

– Вы очень узко мыслите, – укорил Семён Николя. – Как думаете, почему ваша мама оцарапалась до крови тем медальном, что вы нашли в своём багаже?

– Откуда ты об этом знаешь?

Николя позабыл, что находится он в самом центре города и в кармане у него сидит живая птица. С виду мальчик задал вопрос не в трубку телефона, а своему пальто.

Сидящие на скамейке недалеко от него бабушки обернулись. Одна что-то сказала напарнице на ухо, они встали и, бросая на Николя презрительные взгляды, ушли. Остальные, кто так или иначе оказался в тот день там же, где и Николя, были слишком заняты фотографированием памятника Екатерины II и Казанского собора.

– Впредь нам стоит быть аккуратнее, – шепнул Семён. – Ну же! Поднесите телефон к уху, так и до Дома призрения недалеко1414
  В дореволюционной России, реалии которой Семёну ближе всего, домами призрения называли места для содержания нищих, убогих и сирот.


[Закрыть]!

Николя послушался.

– Ваша матушка – не по крови Оленева. Как ни прискорбно. А в этой безделушке истинно петровский дух.

– В этом куске… из чего он хоть?

– Гром-камень. Прежде чем стать пьедесталом для главного памятника Петру Великому, он был обыкновенной каменной глыбой. Большой такой глыбой, – Семён вырисовал полукруг в воздухе. – Но без чинов и каких-либо заслуг перед человеком или матушкой природой. Однажды в него попала молния и расколола его надвое. Говорят, с тех пор в камне поселилась некая сила. Дух самой природы, частица стихии, будто тот удар молнии пометил его, избрал для чего-то важного. И сделано это было, чтобы люди через десятки лет заметили его и он исполнил своё предназначение.

– Какое? Стоять памятником?

– Не просто памятником. А главным памятником!

– Как ты узнал, что мама оцарапалась?

– Я связан с вами, с этим городом и всем тем, что представляет для его истории какую-то ценность. Я знал, что эта вещица, рано или поздно, найдёт вас. Она сделана из того же камня, на котором сегодня стоит «Медный всадник». Его создатель – Фальконе – забрал с собой осколки от постамента и увёз с собой в Париж. Из них сделали всякие безделицы, – Семён тяжело вздохнул. – Подумать только! Из Гром-камня вылепить сущую безделицу!

– Я так и не понял, как он ко мне попал. Открываю чемодан, а там…

– А там то, что принадлежит вам по праву, – облегчённо сказал чиж. – Я знаю только, что последние несколько веков медальон прождал во французской столице. Как бы по-европейски Петербург не выглядел, а душа у него русская. Этот, как его могли назвать люди недалёкие, кусок камня, не просто так оказался в вашем чемодане. Именно вы должны были вернуть его на родину.

– По-твоему, у камня могут быть собственные мысли? Семён, ты здоров?

– По-вашему, птицы могут говорить по-человечьи?

Николя еле сдержал улыбку.

– Как думаешь, он мне ещё пригодится, этот медальон из Гром-камня?

– Я не в праве рассуждать о том, что по ценности своей превосходит мою собственную жизнь. Но на вашем месте я бы повесил его себе на шею и более с ним не расставался.

Николя надел старинное украшение и спрятал его под слоем надетой одежды.

– Мне снился Александр II. Перед тем как ты впервые прилетел.

Семён поправил внезапно сползшую на глаза фуражку.

– Он шёл по набережной с саблей в руках. А потом я проснулся, потому что ты прилетел и начал долбить в оконное стекло.

– Это не простой сон! Это просто не может быть простым сном! – взъерошился Семён. – Сабля Александра II никогда не была просто саблей, понимаете меня? Помните, под каким именем он вошел в историю?

– Освободитель?

– Вы отвечаете, будто спрашиваете! – негодовал чиж. – Конечно Освободитель. Он и никто другой подписал манифест об отмене крепостного права. Он и никто другой подарил свободу народу русскому. С ним Россия вышла к новому этапу своего становления великой державой. В той же Англии…

– Да понял я, понял.

– Ничего вы не поняли! В этой сабле мощь небывалая. Она способна пролить свет справедливости в самых отчаявшихся уголках Вселенной. Она дарит надежду угнетённым, освобождает их от самых тяжелых оков.

– А попроще если?

– Эта сабля способна отменить многовековые обеты. Как однажды её владелец дал вольную извечным рабам, людям без прав, но с обязанностями, так и она в силах разрушить догмы, традиции, самые твёрдые обещания. Есть только одно но.

– Какое же?

– Сабля была при нём в то последнее покушение. Ох, – тяжело вздохнул чиж. – Простой люд замахнулся на Помазанника Божьего. Так быть не должно! Просто не должно! Никакой человек не заслуживает мучений, через которые прошёл в последние дни своей жизни Александр II Освободитель. Сабля его пропиталась отвращением к несправедливости в тот день. Лишь Бог ведает, на что она способна сегодня.

– Мы ведь не знаем, как жилось простолюдину в те времена. А все, кто знал, уже давно лежат в земле.

– Кое-что сохранилось, мой милый друг!

– Что? Книги? Семён, открой глаза: всё в действительности могло быть совсем не так, как тебе кажется. Некоторые историки сомневаются в существовании татаро-монгольского ига.

– Уверен, однажды вы найдёте верный ответ на эту загадку истории. Кстати, о загадках. Вы ведь знаете – я ваш друг.

– К чему ты клонишь?

– Вы правы: глупо говорить о времени для нас безвозвратно утерянном. Я уж точно это переживу, ибо знаю достаточно. А вот вы – нет.

Николя уставился на уже откровенно развалившегося в кармане его пальто чижика.

– О чём ты?

– Петербургское метро – одно из самых глубоких в мире. – как ни в чём не бывало отвечал Семён. – Кто знает, что ваши земляки могли разбудить на такой глубине? Там, куда ступала нога строителей петербургского метрополитена, не ступала лапа птицы. Ходят слухи…

– Семён, ближе к делу!

– У вас здесь много друзей, – кротко заметил чиж. – И я ваш первый друг. Но есть и тот, кто смеет показать вам куда более моего. Его нога ступает туда, куда я не посмею и клюва сунуть.

– Кто этот человек?

– Его имя роли не играет. Он… человек, рождённый в прошлом тысячелетии в городе и стране, которых уже нет на карте.

– Погоди, я уже это где-то слышал, – начал было Николя.

– Его так все называют.

– Его? Он тоже птица? Старая птица? Очень старая птица?

Мальчик старательно пытался вспомнить все известные ему птичьи памятники в Петербурге.

– Нет, с чего бы? Это человек. Его… роль во всей этой истории переходит от отца к сыну. Точно как в вашем случае.

– Он князь, граф? Погоди… если он был рождён в прошлом тысячелетии, в городе и стране… прости, но на ум приходит только граф Дракула. Но и тот – румын!

Семён театрально схватился за голову.

– Его род берёт начало из глубины веков.

– Всё это звучит как одна большая выдумка. Честно, – признался мальчик. – Я потомок Петра I, на шее у меня висит кусок Гром-камня, а этот непонятно кто – так вообще – выходец из древнего рода. Да это кумовство длинною в несколько столетий!

– Абсолютизм, – поправил мальчика чиж. – В эпоху ваших предков оно так называлось. История не терпит самозванцев. Кровь от крови – вот что делает историю. Та же революция 17-го. В какой-то степени… – Семён замялся. – Пусть историки отказываются замечать очевидное, но события тех времён – это история двух семей1515
  Александр Ильич Ульянов был казнён 20 мая 1887 года. Революционер, руководитель террористической фракции «Народная воля». Арестован при подготовке покушения на Александра III – отца Николая II, судьба которого сложилась печально не без участия Владимира Ильича Ульянова – младшего брата казнённого.


[Закрыть]. Просто в одной рождались революционеры, в другой – цари. – Семён понурил голову. – Всё это очень грустно.

Николя погладил Семёну животик. Тот довольственно защебетал и тут же посерьёзнел.

– Я ваш проводник в историю мистического и таинственного Петербурга! А вы со мной обращаетесь как с котёнком!

Николя засмеялся и тут же поймал на себе оценивающие взгляды. Он им, осматривающим его с ног до головы людям, даже помахал.

– Ведите себя прилично! – негодовал Семён.

– Я приветствую верноподданных! – хохотал мальчик.

– Вы пока не самодержец, – прыснул он.

– Что если я не пойду к этому человеку, которому, как ты сказал, уже тысяча лет? Что тогда?

Семён поднял на Николя глаза.

– Велика вероятность, что вы упустите что-то важно. Что этот город исчезнет. И в ближайшем будущем Петербург станет ещё одной Атлантидой.

– Ещё одной?

– А как же Китеж-град? – удивился чиж. – Вашество, вы меня пугаете. Когда в последний раз вы посещали уроки?

– Буквально сегодня.

– О времена, о нравы! Я всегда считал, что Смольный и Царь порой перебарщивают в том своём рвении, дабы жить на европейский лад. Вы совсем не знаете историю своей Родины! – возмутился чиж.

– Это не история. Это легенда, Семён.

– Я сделаю вид, будто не расслышал. Назвать Китеж легендой! Да он реальнее всего, что вы только видите сейчас! Реальнее меня!

Семён продолжал возмущаться, начал что-то про культурное самосознание, о необходимости помнить свои корни и прочие, не слишком интересовавшие Николя вещи. Мальчика вполне устраивал его американский смартфон, японский плеер, да и немецкий велосипед его ни разу не подводил.

– Мой папа знает?

Семён оторопел, но ответил:

– Нет. Он даже не догадывается о том, что вам суждено будет пройти из-за своего происхождения. Несмотря на то, что в вас с ним течет одна кровь, он – продукт своей эпохи. Он смотрит и видит совсем иные вещи, нежели вы. Смена поколений – это важный аспект в истории любого государства. Чего уж говорить о семье?

Николя посмотрел в сторону Невского проспекта. Солнце доживало последние часы. Дома вдоль главной магистрали города окрасились в жёлтый цвет. Луч солнца – самый отважный из всех – ударил в купол Дома книги. В тот же миг он вспыхнул ярким светом. И только сейчас мальчик заметил сидящего под куполом орла. Очевидно, птица эта была там всегда, но Николя решил уточнить:

– Тот орёл, на Доме Книги – он разве имперский? У него разве не две головы должно быть?

– Он американский, что вы. Будь он имперским… его бы обязательно снесли в первые месяцы существования молодой республики. А этот, на моей памяти, провисел долго даже при новой власти.

– Чей он тогда?

– Американский, конечно.

– А что он там делает, раз он американский? Я всегда думал… ну… имперский орёл-то.

– У имперского всегда было по две головы, хоть и не всегда они работали слаженно.

– Как он там появился?

– Мальчик мой, вы меня пугаете! Изначально в этом доме квартировалась «Зингер» – компания по производству швейных машин. У жителей это название ассоциировалось с Германией – дело было в Первую мировую. В народе пошли слухи о шпионаже. Тогда нижние этажи здания сдали американскому консульству и стали подчёркивать, мол, «Зингер» – американский производитель швейных машин. Тогда этот орёлик здесь и появился.

– Странно, что его в 1917 не…

– Его тогда трогать не решились. Пусть всюду сносили символику самодержавия. А американского орла всего одна голова, у имперского – две. – Семён смолк, огляделся по сторонам, – Нам нужно спешить! – объявила птица.

– Куда? – спросил мальчик.

– Для вашего же блага, вам пора кое-что понять. Вы только убедили меня в необходимости того, что вам пора с кое-кем познакомиться. Мы сейчас же направляемся в метро!

Чиж вылетел из кармана мальчика и приземлился тому на плечо.