Текст книги "Русский вечер в Ницце"

Глава четвертая

Портрет ей понравился. И она подумала, что ей следует поблагодарить за него господина Бракшните. Будет невежливо с ее стороны, если она никак не отреагирует на такой знак внимания.

Вернувшись домой, она набрала номер. Домработница только что ушла, и балерина осталась одна. Наступал вечер. Окно было полуоткрыто, и свежий ветер гулял по комнате.

– Здравствуйте, Инга! – услышала она на том конце провода.

– Добрый день.

Возникла легкая пауза.

– Я хотела бы поблагодарить вас.

– За что?

– За портрет.

– А… – Инга услышала легкий смешок. – Я рад, что вам понравилось.

– Портрет и в самом деле чудесный. Спасибо.

– Инга…

Она вся напряглась, ожидая вопроса о рекламе. Неужели он не понимает, что ей не хочется ссориться или быть резкой с ним в такую минуту, когда она позвонила, чтобы просто сказать «спасибо»?

– Вы не откажетесь со мной поужинать?

У нее отлегло от сердца.

– Не откажусь. – В голосе Инги прозвучало легкое кокетство.

– Замечательно! – Ее собеседник заметно обрадовался. – Я вас поведу в одно удивительное место. Вам понравится. Я в Москве недавно, но мне его порекомендовали друзья. Я сходил, и мне понравилось. Вы сможете подъехать к метро «Тургеневская» к восьми часам?

Инга посмотрела на часы. Успеет, собираться ей недолго.

– Смогу.

– Тогда я жду вас. Я буду стоять около черного «Форда».

– До встречи.

– До свидания.

Инга стала собираться. Ей вдруг захотелось одеться понаряднее. Не в таком стиле, как обычно. В быту она предпочитала спортивный стиль: джинсы, водолазки, свитера, туфли на низком или среднем каблуке. Свой наряд она обычно оживляла сумочкой яркого цвета. А платья надевала только на торжественные мероприятия. Когда того требовал этикет.

Балерина открыла гардероб. И остановилась на черных брюках, расширенных книзу, и кружевном жакете цвета слоновой кости. Это было нарядно и вместе с тем не вычурно. К месту.

Бежево-золотистая маленькая сумочка и изящные полусапожки на маленькой шпильке довершили образ.

Инга не стала сильно краситься. Тушь на ресницы и прозрачный блеск на губы.

Смотря сейчас на себя в зеркало, она неожиданно подумала, что идет на свидание с почти незнакомым человеком, не вызывающим у нее особой симпатии. Мужчина был приятен, но не более того. И согласие на ужин с ним с ее стороны – просто знак благодарности за прекрасный портрет, который он преподнес ей.

Инга улыбнулась упорству Валдиса Бракшните. Он надеялся склонить ее к участию в своем проекте и готов был прибегнуть к самым неожиданным способам. Вроде этого портрета. Какой смешной!

Но она останется при своем решении. Съемки в рекламе ей ни к чему. Однако Инга не хотела, чтобы о ней говорили как о высокомерной гордячке. Пусть господин Бракшните знает, что ее нельзя купить, но быть вежливой она умеет.

Закрывая дверь на ключ, Инга мельком подумала, что бабушкина брошь так и не нашлась.

Ресторан «Старый мулат» был очень мил. Инга будто бы попала в атмосферу декаданса начала прошлого века.

В зале было почти темно. Но этот полусвет был своего рода «фишкой» ресторана. При ярком освещении его оформление выглядело бы совершенно по-другому, не таким изысканным и красивым. А так – будто забытый островок в большом городе.

– Осторожно, здесь ступеньки, – вполголоса предупредил Валдис Бракшните и подхватил спутницу под локоть.

Инга все же споткнулась, но благодаря своевременной поддержке устояла на ногах. И тихо рассмеялась.

– Я сам едва здесь не упал, когда был в первый раз.

Сегодня Валдис Бракшните выглядел настоящим лондонским денди. В хорошем костюме и галстуке-бабочке.

– Выбирайте, куда мы сядем.

Инге понравился уютный столик в углу. Но потом она подумала, что это будет как-то слишком лично, интимно, и показала рукой в центр зала.

– Может быть, здесь?

– Как вам угодно.

Бархатные стулья были похожи своей формой на лепестки. Над столом висел абажур терракотового цвета. Стеклянные столы снизу подсвечивались синим цветом.

Им принесли меню. И канделябр со свечами, которые официант сразу зажег. Вспыхнувшие язычки пламени ласковыми бликами заскользили по рукам Инги и ее лицу.

– Люблю свечи, – тихо произнес Бракшните. – Сразу вспоминается Рождество. Елка, детство…

Инга молчала. Она вдруг подумала, что зря пришла сюда. Ну о чем она будет разговаривать с господином Бракшните? Он, наверное, по-прежнему надеется вырвать у нее согласие и во время ужина станет уговаривать сняться в рекламе. Надо было ограничиться благодарностью по телефону. А так ей нужно сидеть и вымучивать темы для беседы. Не может же она обсуждать с ним его или собственное детство?

– У вас нет настроения?

Вопрос был задан тихо, каким-то участливым тоном, но Инга ощутила внутреннее раздражение. Он не имел никакого права задавать такие вопросы! Он ей никто! И ему не должно быть никакого дела до ее настроения!

Но она взяла себя в руки.

– Нет. Просто устала.

– Может, мы что-нибудь выберем из меню?

– Да, конечно.

Она решила ограничиться десертом. Фруктовое желе. Вишневое мороженое. И кофе.

– Я хотел бы заказать вина.

– Пожалуйста.

– Вы составите мне компанию?

– Немного выпью.

Принесли десерт и красное французское вино.

Бракшните тоже заказал себе десерт и салат с индейкой.

Мужчина налил вино в бокалы.

– Давайте выпьем за вас. За то, чтобы в искусстве у вас все получалось. Пусть вам всегда сопутствует удача и ветер дует в ваши паруса.

Они сделали по глотку.

– Хорошее вино, – сказал Бракшните.

– Да.

– Во Франции знают толк в винах. Когда я был в Париже, мне ужасно хотелось попробовать знаменитых круассанов. А о вине я почему-то не думал. Когда вернулся из командировки, меня спросили про французскую кухню, и я сказал, что каждый день лакомился круассанами. Меня не поняли. Подумали, что я всех разыгрываю. Притворяюсь. Пил вино, а говорю про булочки. Вы были в Париже?

– Была.

– И как он вам?

Инга пожала плечами.

– Красивый город.

– Мне он показался холодным и закрытым. А вам?

– Не знаю. Я не жила в Париже, а мимолетное впечатление может быть очень необъективным.

Инга поддела ложкой желе.

– Согласен с вами. Мне больше нравится… мм… самобытная культура. Не тронутая цивилизацией. Те места, где сохранилось много старины. Например, в Испании.

Инга вздрогнула. Испания тоже была ее любимой страной. Она часто бывала там. В Мадриде. В Барселоне. В Севилье.

Она решила поставить этому заслон. Бракшните подбирается к ней, надеется расположить ее к себе.

Инга положила десертную ложечку на салфетку.

– Знаете, Валдис… Мне очень жаль, что я вынуждена повторить, но… Все-таки в рекламе я сниматься не буду. Я хотела выразить вам благодарность за портрет. Он – замечательный! Но мое мнение от этого не изменится.

В глазах мужчины мелькнуло что-то похожее на удивление.

– Так вы думаете, будто я пригласил вас сюда, чтобы снова надоедать вам своей рекламой?

Инга растерялась.

– Н-нет…

– Я не собирался вам надоедать. Мне тоже очень жаль, но я уважаю вашу позицию. Мне просто очень приятно находиться рядом с вами… – Бракшните замолчал.

– Извините, если я вас не так поняла, – тихо сказала Инга.

– Это вы простите меня. Наверное, своим поведением я дал вам основание так думать обо мне… Я уже веду переговоры с другой балериной.

Что-то неприятно екнуло в груди Инги.

– Она дала согласие? – быстро спросила балерина.

Бракшните покачал головой.

– Пока еще нет. Мы обговариваем условия сотрудничества.

Инга отпила кофе.

– Еще вина?

– Нет. Спасибо.

Зазвонил телефон. Раздался голос Андрея.

– Привет! Ты где?

– В ресторане.

– Развлекаешься? И с кем?

– Секрет.

– Ого! Уже секреты развела!

– Если ты такой любопытный, могу сказать. С твоим знакомым, с Валдисом Бракшните.

– О! Поздравляю. Он – отличный парень.

Наступило молчание.

– А у меня для тебя, сестренка, невеселые новости.

– Что такое?

– Даже не знаю, как тебе сказать…

– Говори!

– Твой спектакль «Семирамида» закрывают.

Инге казалось, что где-то рядом жужжит муха. Такая для нее наступила тишина – можно оглохнуть. Обычный ресторанный шум как будто бы пропал, и все звуки утихли.

– Откуда ты узнал?

– Из достоверных источников. Один знакомый сказал. Он вхож к руководству Большого. Я стараюсь ни с кем не терять контактов.

Да, и правда, Андрей сохранил связи и знакомства со многими влиятельными людьми. Он ни с кем не ссорился. Это было не в его характере. Напротив, он обрастал людьми, словно возводил стену вокруг своего коттеджа. Это помогало ему жить и успешно заниматься продюсированием, ставить спектакли. Он сумел завязать нужные знакомства и на международном уровне – Андрей часто выезжал за границу и ставил спектакли в зарубежных театрах. Кроме того, организовал и возглавил фонд имени отца…

Инга понимала: если Андрей сказал – так и есть. Брат не будет пугать ее непроверенной информацией.

– Алло! Ты меня слышишь?

– Конечно, – деревянным голосом откликнулась Инга.

– Ты держись. Передавай привет Валдису.

– Передам.

Инга положила сотовый на стол.

– Что-то случилось? – спросил Бракшните.

Она подняла на него глаза.

– Случилось. У меня отняли спектакль… – Она немного помолчала, а потом сказала: – Я буду сниматься в вашей рекламе. Еще не поздно?

Валдис Бракшните расплылся в радостной улыбке.

– Конечно, нет. Я приостановлю все переговоры. И мы начнем с вами работать, когда вы пожелаете.

Почему у нее вырвались слова согласия, она и сама не смогла бы толком объяснить. Может, то был акт отчаяния. Если спектакль, который она так любила, закрыт… Ей нравился гордый образ царицы Вавилона Семирамиды. Красивая партия, где было много отточенных движений и эффектных поддержек. У нее было всего два спектакля. А теперь – один.

Но что могла ей дать реклама? Уверенность в себе? Или ее неожиданное для себя самой согласие – способ поскорее оправиться от полученного удара? Инга знала, что работа часто бывает спасением. Той ниточкой, которая вытаскивает из бездны отчаяния.

На другой день, проснувшись, она чувствовала себя совершенно разбитой.

Неожиданно зазвонил телефон. Инга сняла трубку и услышала голос старой знакомой их семьи. Музыкальный редактор Алиса Николаевна Борятинская когда-то работала в Большом театре, но сейчас была на пенсии. Примерно раз в полгода Инга навещала ее. А сейчас ощутила угрызения совести: она уже давно не была у старушки.

– Инга, дорогая, – раздалось в трубке, – как ваши дела? Что-то вы меня забыли… Все в порядке? Ничего не случилось?

– Все нормально. Алиса Николаевна, хотите – приезжайте ко мне в гости.

– С удовольствием. Через час буду у вас.

– Вы помните адрес?

– Конечно, помню. Как же я могу его забыть?

Алиса Николаевна приехала через полтора часа. Она расцеловалась с Ингой в коридоре и принялась восклицать:

– Вы совсем не изменились! Только хорошеете!

Борятинская всегда была слишком любезна. До приторности. Комплименты старушки напоминали сахарную вату, тягучую и сладкую.

– Алиса Николаевна, вы со мной кофе выпьете?

– С удовольствием. Как ваши дела?

– Мой спектакль, «Семирамиду», закрыли.

– Безобразие! Безобразие!

Инга с Алисой Николаевной пили кофе в большой комнате. Алиса Николаевна вспоминала о старых добрых временах, о том периоде, когда она работала в Большом театре. Ее послушать, так впору составлять многотомную энциклопедию под названием: «Я и выдающиеся люди». Можно было подумать, без Борятинской не обходилось ни одно крупное событие в мире искусства. Инга слушала старушку с улыбкой, прекрасно понимая, что все слова гостьи нужно делить на два.

– Ах, ваш папа! – закатывала глаза Борятинская. – Такой гениальный танцовщик! Таких уже нет. Как он танцевал, как танцевал… А потом, бывало, позвонит после спектакля мне и спросит: «Ну как, Алиса Николаевна? Как я сегодня танцевал? Что вы скажете?»

Представить, что ее отец советовался по поводу своих балетных партий с Борятинской, Инге было очень трудно.

– А каким ранимым человеком был ваш отец! Тонким, душевным! – Алиса Николаевна поджала тонкие губы, накрашенные бордовой помадой, и многозначительно добавила: – От этого и страдал в жизни. Нужно было проще на все реагировать. Многое пропускать мимо.

– Нет, он так не мог. Или не умел.

– А какой он был красавец! Женщины буквально на шею ему вешались. У него был громкий роман с балериной Мариной Поволоцкой. За кулисами все только и шептались об этом.

– Я знаю. Мама тогда сильно переживала. Внешне все было спокойно в нашей семье. А внутри… Мама боялась, что он уйдет, бросит нас. Ревновала его страшно.

Слова вырвались у Инги случайно. Она испуганно замолчала, не желая продолжать тему. Это была жизнь ее семьи. И совершенно незачем посвящать в нее чужих людей. Пусть даже и старых знакомых.

Каждая семья, по мнению Инги, сложный организм со своими внутренними законами и традициями. То, что для одних дикость, для других – норма. Толстой был одновременно прав и не прав. Инга перефразировала бы знаменитую цитату: каждая семья и счастлива по-своему, и несчастлива – по-своему. С годами многие члены семьи настолько сживаются друг с другом, что боль каждого многократно отдается в другом. А уж если оба родителя – артисты…

Мать Инги была рядовой драматической актрисой. Но говорить о том, что ее творческая судьба не сложилась, глупо. По одной-единственной причине – она и не стремилась сделать карьеру. Главным для матери всегда была семья. Она не жертвовала собой, нет! Мама с удовольствием занималась домашними делами и бытом, ей было не в тягость. Напротив, она ощущала себя полезной и нужной в данном качестве. И это ей нравилось.

А вот отец весь был в работе. В выступлениях. В спектаклях. В доме все подчинялось его творчеству, театру, что было само собой разумеющимся. Дети росли в почитании актерской профессии. В сознании того, что она требует сосредоточенности и внимания. Времени и покоя. Отрешенности и вдохновения.

Что бурлило в душе у матери, когда отец переживал свои звездные мгновения и был кумиром многих женщин, которые писали ему восторженные письма и ждали после спектакля у служебного входа, – Инга не знала. А сама мама никогда не говорила. Это была запретная тема. Но по отдельным репликам, по обрывкам разговоров Инга поняла – не все гладко и благополучно в их семье. Девочка видела: отец дает немало поводов для ревности, но мать крепится изо всех сил ради семьи и детей.

– С вашим отцом было нелегко, – все же продолжила тему гостья. – Я так думаю.

Инга ощутила раздражение. В их семье было очень развито чувство клана, родственности. Что бы ни случилось за закрытыми дверями – это их семья. И посторонним туда вход воспрещен. Они сами во всем разберутся. Без кого бы то ни было.

Один эпизод из детства врезался Инге в память. Они с Андреем, еще маленькие, гуляли в лесу вместе с отцом. Был июль, середина лета. Жара стояла такая, что кончики трав стали желтыми от палящего зноя. Во рту постоянно пересыхало, и они пили уже третью бутылку воды.

Бродили по подмосковному лесу бесцельно, однако не углублялись слишком далеко, чтобы не заблудиться. Через какое-то время они вышли на поляну, где рос могучий дуб. Дерево возвышалось мощным гигантом над остальными. Корни дуба, крупные и корявые, кое-где обнажились.

Отец подвел их к лесному великану.

– Вот, смотрите, – сказал он, показывая на дуб. – Почему он такой крепкий и сильный, знаете?

– Потому что высокий, – сказал Андрей.

– А ты что думаешь, Инга?

Девочка задумалась. Наконец ответила:

– У него крепкие корни, которые сидят глубоко в земле. Он питается от нее.

– Умница! – Отец подхватил ее и поцеловал. – Посмотрите, какие у него мощные корни. Но если один корень зачахнет, незаметно начнет чахнуть и дерево. Сразу в глаза это не бросится, все будет происходить очень постепенно. И сильное дерево станет сохнуть, умирать. Так и в жизни… – В голосе отца послышались грустные нотки. – Всегда держитесь вместе. Помните, что вы носите фамилию Мартинсоне. Поддерживайте друг друга. Что бы ни случилось в вашей жизни! Тогда вам будет легко. И вы будете сильными. Стоит вам поссориться – все рухнет. Особенно когда не станет меня.

– Как это? – расширила глаза Инга. Ей было пять лет, и смерть казалась малышке чем-то далеким и недостижимым. Как луна в небе.

– А так! – И отец нажал ей на кончик носа. – Ты еще мала, чтобы о таком думать, но когда-то не станет всех нас. Так устроено в жизни. Одни уходят, другие приходят.

И тут Андрей заревел.

– Не хочу! Не хочу никуда уходить! Мне и здесь хорошо!

– А мы никуда не уходим. Мы сейчас посидим под дубом и помечтаем, глядя в небо. Кто первым увидит облако, похожее на слона, получит от меня приз.

Тот разговор Инга запомнила на всю жизнь. И теперь чужая женщина пытается влезть в их частную жизнь. Надо поставить точку.

– Это уже дело прошлое, – сухо сказала Инга. – Зачем обсуждать людей, которых нет?

– Вы уж простите меня, но… – Светло-голубые глаза Алисы Николаевны неотрывно смотрели на Ингу. – Неужели вы не знаете, что у вашего отца есть еще одна дочь?

На минуту Инге стало трудно дышать. Она провела рукой по горлу, как бы освобождая себя от невидимой удавки.

– О чем вы говорите? Я не понимаю.

– А я думала – вы знаете.

– Какая дочь? – Мысли Инги путались.

– Дочь вашего отца. В последнее время ваши родители плохо жили друг с другом, и у отца появилась женщина. Она родила от него дочь.

Она родила дочь!

Инге показалось, что она оглохла. Слова перестали доходить до нее. Время словно остановилось и замерло. Перед глазами расплылось мутное пятно. Она плачет? Или теряет сознание?

– Откуда вы знаете?

– Это знаю не одна я. Но я думала, вам все известно.

– Нет, я не знала, – вырвалось у Инги.

– Жаль. Она приятная девочка.

– Девочка?

– Да. Его дочка.

Инга замолчала. Через пару минут с трудом выдавила из себя:

– Я что-то плохо себя чувствую. Напряжение, стресс, закрытие спектакля…

– Конечно, конечно. Отдыхайте, милочка, я ухожу. Было очень приятно побывать у вас.

Инга осталась одна. Сестра! Значит, у нее есть сестра!

В детстве она часто приставала к матери с просьбой родить ей сестренку. Но мать отвечала:

– А брата тебе мало?

– Мало, – кивала Инга. – Он вредный. И дерется.

Да, было время, когда Андрей обижал Ингу, и она часто плакала от его проделок.

– Ну… не знаю, – терялась мать. – Мне вас хватает.

– А мне – нет! Я хочу сестренку!

И вот теперь оказалось, что у нее есть сестра. Боже мой! Какой удар будет для матери, если она узнает об этом!

Инга решила пока молчать об услышанном. Не говорить маме и брату. Для них это будет слишком большой неожиданностью. Да уж, жизнь иногда подкидывает такие сюрпризы, что кино отдыхает.

Вот и другой пример: еще вчера днем Инга была уверена в том, что никогда не будет сниматься в рекламе, а вечером изменила свое мнение на сто восемьдесят градусов. Никогда не говори «никогда». Как права старая мудрость…

Пусть эта работа – не весть какое громкое событие в ее жизни. Она все равно полностью выложится в ней, сделает интересной, творческой. Этому ее научил отец: даже в самой маленькой роли находить что-то свое, какой-то оригинальный поворот, изюминку.

Инга не успела переступить порог квартиры, как по сотовому позвонила Катя. Злая, возбужденная.

– Что-то случилось?

– Он поднял на меня руку! – В голосе Кати звенели истеричные нотки.

– Подожди, Катюш. Я сейчас приду в себя, и ты мне все расскажешь.

– Когда будешь?

– Я уже дома.

– Тогда я иду к тебе.

– Не сейчас. Чуть позже. Через полчаса.

Инга подумала, что ей бы хотелось остаться одной и поразмышлять над рекламным роликом: как его лучше сделать. Но Кате тоже не откажешь. Она – подруга. Ей необходимо выговориться, выплакаться. У нее никого нет. А муж – законченная скотина.

Инга прошла в спальню. Неожиданно заметила, что тумбочка, которая стояла всегда у окна, чуть сдвинута вправо. Когда она успела ее передвинуть? Инга не помнила. И еще бабушкина брошь, которая так и не нашлась…

Напряженность и усталость доконали ее, она перестала помнить, что и когда делала. Так не годится! Надо отдохнуть. Уехать куда-нибудь на пару дней и развеяться, восстановить силы. Иначе нервы совсем сдадут.

В дверь позвонили. Пришла Катя.

– Инга! Я так рада, что застала тебя! – Лицо у Кати было зареванным. – Представляешь, он бьет меня!

– Успокойся. Выпьешь кофе?

Катя часто-часто закивала головой.

– Иди в комнату. Я тебе принесу.

Инга сделала два кофе и отнесла чашки в комнату. Поставила на столик.

– Я не знаю, что делать, – вздыхала Катя.

– Так, может, все же уйти от него?

– Куда? Мы столько денег вложили в эту квартиру. Разменивать ее?

– А почему бы и нет? Каждый из вас получит свою долю. Приличную жилплощадь.

– Да… но… Я не могу все так быстро решить.

В голосе Кати слышалось раздражение. Инга знала, что Катя не любит разговоров о разводе. Она уже несколько раз предлагала ей уйти от мужа, но каждый раз натыкалась на Катино раздражение. Многие женщины любят жаловаться на семейную жизнь, но предпринять какие-то реальные шаги не хотят. Да, это трудно, ведь придется полностью менять свою жизнь и учиться рассчитывать только на себя. На такое способны далеко не все. А жаловаться – сколько угодно.

Инга вздохнула.

– Тебе хорошо, – продолжала ныть Катя, – ты – самостоятельная, хорошо зарабатываешь…

– Не надо тебе было забрасывать живопись.

– А, – махнула рукой Катя, – ерунда. Все равно знаменитой художницы из меня не получилось.

– Но ты тоже могла бы сама зарабатывать. Хотя бы как Женя. Он же неплохо выручает за продажу своих картин.

– Женя без конца тусуется с нужными людьми. Плюс у него папа – член Союза художников с кое-какими связями. Да и сам Женя – большой прохиндей, постоянно участвует в разных акциях, выставках. Крутится, как может, – тем и живет.

– Зато есть деньги. Может, тебе стоит куда-то выходить? Сколько ты с ним еще протянешь?

– Не знаю. Так бы и убила на месте!

– Зачем убивать? Лучше уйти. Так всем будет спокойней.

Катя замолчала. Пила кофе, глядя прямо перед собой расширенными от возбуждения глазами. Затем продолжила в том же духе:

– У тебя все хорошо. Новая роль в драматическом спектакле… Ты за что ни берешься, все у тебя получается.

– Не всегда. Закрыли «Семирамиду».

– Уже окончательно?

– Да. Андрей сказал.

– Официального подтверждения не было?

– Нет. Но что это меняет? Слухи давно ходили.

– Пока тебя не поставили в известность – все еще может быть.

– Да ну! Все, не о чем больше говорить. Кстати, сейчас у меня новый проект.

– Какой?

– Я буду сниматься в рекламе.

– Все-таки решила?

– После долгих и мучительных колебаний.

Катя скользнула взглядом по стене.

– У тебя новая картина? Красивый портрет. Сама заказала?

– Подарили.

– Кто?

– Работодатель, – рассмеялась Инга.

– Кто же?

– Который заказывает рекламный ролик.

– Он за тобой ухаживает?

– Я бы так не сказала. Он – мил. Но это просто формальная вежливость.

– Из формальной вежливости портреты не дарят. Инга! Мужчины от тебя тащатся, а ты, Снежная королева, ничего не замечаешь! Как его зовут?

На секунду Инга заколебалась.

– Валдис Бракшните. Я тебе уже о нем говорила. Он генеральный директор российского филиала международной компании «Нестлана».

Брови Кати взлетели вверх.

– Ого! Какой масштаб!

– О масштабах мы не говорим. Моя роль скромная – станцевать ролик.

– Ты будешь в образе балерины?

– Нет. Я хочу что-то другое. Но пока не знаю. Надо думать.

Катя вздохнула:

– У тебя все всегда правильно, Инга. Счастливый ты человек! А у меня все наперекосяк. Как получила травму и ушла из балетного училища, так жизнь и пошла кувырком.

– Разве так можно говорить? У тебя чудесная дочка, семья. А у меня… нервы ходуном ходят.

Инга отпила кофе, который уже почти остыл.

– Нервы?

Катя пересела на диван.

– Да. Мне так кажется. – Инга запнулась. – Что-то я стала все забывать, терять.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… я не знаю даже, как объяснить… У меня была одна брошь. Я знаю, что она должна быть дома. Но ее – нет.

– Инга, ты просто могла ее потерять.

– Нет. Не могла. Я ее очень редко надевала. А недавно полезла в шкатулку, смотрю – броши нет.

– Может, домработница?

– Валя? Что ты, Валя на такое неспособна. Она работает у меня уже три года, и я ничего за ней не замечала.

– Так оно и бывает. Все слуги таятся до поры до времени, а потом начинают воровать. Им главное – переждать момент и завоевать доверие хозяев. Когда доверие завоевано – можно потихоньку красть. Ты что, газет не читаешь или не смотришь телевизор? Многих звезд обкрадывали домработницы, помощники, массажисты.

– Валя не такая.

– Короче, у тебя пропала брошка, и ты не знаешь, куда ее дела. Так?

Инга покачала головой. Она подумала, что, скорей всего, Катя не поймет ее. Да и что она может сказать? У нее самой одни смутные страхи, подозрения…

– Еще кое-что.

– Что?

– Как будто бы мои вещи переставляют на другие места. Но я точно этого не делала.

– Валя и переставила. Инга, все ясно. Она стащила брошь. И случайно переставила предметы.

– Я предупредила Валю, чтобы она никогда ничего не меняла в доме. Я терпеть не могу, когда переставляют мои вещи. Она знает это.

– Значит, забыла. Какие проблемы, Инга? Тебе надо поговорить с ней как можно строже. Пусть сознается! И все встанет на свои места. Она будет, конечно, отнекиваться, но ты настаивай на своем. Тогда она расколется.

– Катя, это еще не все. Пропало несколько открыток. Поздравительных. От Королевского балета Испании. От Французской Гранд-опера. Документы личного характера.

Катя непонимающе уставилась на нее:

– Какие документы?

– Письма, шутливые записки, открытки. Ты считаешь, что их тоже взяла Валя? Зачем они ей?

Катя фыркнула:

– Хвастаться автографами перед своими родственниками. Ты говорила, она с Украины?

– Да. Из Харькова.

– Ну вот! Чтобы трясти перед ними. Тебе, наверное, известные люди писали и поздравляли.

Инга покачала головой.

– Здесь что-то не так. Не станет Валя этого делать.

– Тогда мне нечего тебе сказать, никакие мысли больше в голову не идут. Я бы на твоем месте поговорила с Валей. Попробуй!

Инга кивнула:

– Да. Пожалуй, ты права.

Разговор с Валей, который состоялся на следующий день, закончился ничем. Та сразу принялась плакать:

– Я ничего у вас не брала. Ничего! Как вы могли подумать?

– Валя, – мягко сказала Инга, – я тебя ни в чем не обвиняю. Я просто спрашиваю. Ты могла случайно передвинуть предметы. Вытирая пыль, смахнуть в мусорное ведро открытки.

Инга не сказала, что открытки и записки лежали в ящике, который надо сначала выдвинуть, потом еще хорошенько пошарить в нем, чтобы найти бумаги.

– Нет! Нет! Я ничего не трогаю! А пыль вытираю аккуратно, стараюсь ничего не разбить.

– Никто и не говорит, что ты плохо относишься к своим обязанностям. Я просто выясняю некоторые обстоятельства. Вот и все.

– Вы меня уволите?

– Я ничего не говорила об этом.

– Уволите? – Слезы текли по Валиным щекам.

– Нет.

Инга с досадой подумала, что все получилось не так. Она просто оскорбила своими подозрениями ни в чем не повинную женщину.

– Иди, Валя!

– Вы меня уволили?

– Нет. Приходи завтра к десяти.

– Хорошо. – Слезы мгновенно высохли, и на Валином лице засияла улыбка.