Текст книги "Взрослеем с подростком. Воспитание родителей"

Собеседник: Многие девочки в подростковом возрасте переживают: «Ой, у меня толстые ноги! Ой, у меня длинный нос!» – начинают стесняться, сильно беспокоятся по этому поводу. Что делать? Как помочь?

Екатерина: Мне кажется, нужно говорить: «Ты у меня такая красивая! А прыщи у всех отвратительные. И нет девочки в твоем возрасте, которая бы не переживала за форму ног и длину носа». Можно, как будто не адресуя ребенку, а обсуждая между собой, сказать подруге: «А помнишь, как мы в 6 классе обсуждали, у кого ноги толще, у кого тоньше? Помнишь, как ты считала, что ты некрасивая?» Иногда то, что не адресовано ребенку, а звучит при нем, он воспринимает на 100 %. Такое косвенное подтверждение красоты.

Тревога по поводу внешности – это нормальная примета подросткового возраста. Ребенок начинает заботиться о своем внешнем виде, экспериментировать. Важно не пропустить момент, когда тревога становится слишком сильной и ребенок скатывается в невроз. Очень опасная тенденция – погоня за худобой. Девочки все кажутся себе толстыми и не едят – а это опасно. Нужно понимать, когда пора включиться, когда нельзя не включаться.

А в целом, если есть возможность, по многим вопросам ребенка лучше оставить в покое, мягко страхуя его эксперименты с внешностью, с самостоятельностью. И то, что хочется сказать ему, нужно говорить не напрямую, не в лоб, не в острой ситуации, а в нейтральной и желательно не обращаясь непосредственно к нему. Работает метод притчи, метод истории: как будто не про него. То, что вы хотите донести, можно передать в косвенной форме. Но опять же у вас нет гарантии, что вас услышат и подросток сразу исправит свое поведение.

Собеседник: Возможно, когда-то вспомнит в нужный момент нужные слова.

Екатерина: Очень часто мы говорим: «Помой волосы!» или: «Нельзя это с этим надеть», а ребенок говорит: «Нет, ты ничего не понимаешь! Это все сейчас так делают! Вы остались в своем двадцатом веке, сейчас другое время!» И потом вы вдруг слышите, как он говорит ваши слова своему другу уже от первого лица. В этот момент важно не сказать: «Я же говорила! Вот теперь ты это знаешь», – потому что это опять породит сопротивление, а сказать: «Значит, все-таки дошло». Это период отсроченного восприятия.

Собеседник: Получается, что нужно говорить, говорить и говорить.

Екатерина: Да. Это семена, которые всходят долго. Это не редиска, которая через две недели проросла.

Собеседник: Очень много страхов по поводу плохих компаний. Недавно у моей знакомой ребенок в подростковом возрасте попался на воровстве на спор.

Екатерина: Своеобразное робингудство.

Собеседник: Очень страшно, что дети наделают глупостей. Как себя контролировать при этом или как контролировать ребенка, и стоит ли контролировать? Что делать?

Екатерина: Смотреть, конечно, нужно, но контролировать мы уже не можем. Есть такая метафора: подростковый возраст – это путешествие. Мы не можем прервать это путешествие. Мы не можем его прекратить, но мы можем снабдить путешественника картой. Мы не можем пойти с ним и не можем его остановить, потому что тогда мы лишим его опыта, но мы можем дать ему карту, джи-пи-эс и фальшфейер, т. е. сигнал тревоги.

Мне кажется, ребенок должен услышать о вашем опыте, о ваших тревогах – только в косвенной форме, в форме притч и историй. Он должен знать, что бывает, ведь когда абсолютно тепличные стерильные детки попадают в мир, они вообще не знают, что есть наркотики, что их могут развести, что могут поставить на шухере и втянуть в разные истории. Поэтому нужно рассказывать о том, что вокруг. Нужно не выгонять ребенка, когда взрослые разговаривают о своих проблемах. Нужно смотреть кино для подростков, читать книги и обсуждать проблемные ситуации, иногда даже криминальные истории, кусочки криминальной хроники.

Может быть, кому-то нужно поработать с собственной тревогой, потому что иногда тревога родителей не соответствует тому, что происходит с ребенком. Это их собственная, родительская, тревога, она про них самих.

Глава 2
Современные родители и их дети-подростки

2.1. Два времени: наше взросление и взросление наших детей
(по материалам семинаров и тренингов Е. Бурмистровой для родителей и всехжелающих)

За последние сто лет все стало стремительно, с бешеной скоростью меняться. И наши дети взрослеют в такой реальности, которая во многом очень не похожа на ту, в которой взрослели мы. Давайте попробуем сформулировать основные отличия того времени, когда взрослели мы, от времени взросления наших детей. Что вам кажется наиболее существенным, наиболее значимым?

Я начну: радио, видео, электроника в принципе. Гаджеты, средства коммуникации, впервые можно играть. Как это влияет на растущее поколение?

Собеседник: Отрицательно. Отвлекает от реальной жизни, и соответственно возникает отсутствие живой игры.

Екатерина: Это не «соответственно». Сначала игры во дворе исчезли, потому что из всех углов появились маньяки и появилось чувство опасности. И тогда возникли гаджеты.

Собеседник: Отсутствие нормы и идеалов в обществе. Раньше была единая линия партии: «октябренок, пионер – хороший», – и быть плохим было стыдно. Я не была комсомолкой, но что хорошо, а что плохо, в голове было совершенно четко.

Сейчас в России нет современных художественных книг для подростков, в которых шел бы разговор о нравственности, о каких-то идеалах. Исключением является очень православная литература, но это литература низкого качества, и зачастую она не художественная.

Раньше нормы поведения и морали шли от общества, а внутри семьи – не только православной – многое могло быть по-другому. Семья обладала большой свободой воспитывать в детях то, что считала нужным и важным, в частности, правильные ценности. Контроль над семьей был ослаблен. Сейчас ситуация обратная.

Собеседник: Мне кажется, сейчас все зависит от тебя, снизу идет. В советское время все были примерно одинаковые, и ценности были одинаковые, и устремления…

Екатерина: Я считаю, что очень сильно поменялось (в этом мы не росли) расслоение общества, в частности, имущественное. Сформировались в пределах города, одной страны совершенно разные уровни жизни. Они сейчас меньше перемешаны, чем в девяностые годы, но в школах и лагерях дети с этим соприкасаются, осознают социальную реальность с разными социальными имущественными стратами.

Собеседник: Мы росли в совершенно закрытом государстве и не знали, что делается в остальном мире. Сейчас все растут вполне синкретичными.

Екатерина: Сейчас происходит смещение в другую сторону – мы знаем, что жизнь «там» сильно отличается от жизни здесь. Этот фактор будет иметь значение, если семья часто бывает где-то за пределами страны, либо для детей старших, которые интересуются внешним миром. Для ребенка 8—10 лет, который отдыхает на нашем Черном море и еще не читает, это еще не принципиально. В старшем подростковом возрасте это сильно, потому что есть ощущение большого мира, который хочется посмотреть, везде побывать. Очень часто у подростков есть бзик: говорить о том, куда они хотят поехать. Очень много разговоров о том, где бы они хотели побывать, когда вырастут и у них будет возможность. И перечисляются разные места.

Собеседник: Сейчас появилась нацеленность на успех: нужно успешно отучиться, поступить куда-то.

Собеседник: По-моему, учиться хорошо не обязательно, а вот добиться чего-то – да.

Собеседник: Очень важен был выбор профессии.

Собеседник: Человек заканчивал институт, становился инженером, и жизнь его более-менее была понятна. Сейчас этого мало.

Екатерина: Вы имеете в виду, что нет простроенных «жизненных цепочек», в которые человек может попасть и потом спокойно дальше идти.

Собеседник: Мне кажется, раньше была боязнь, что, если не окончишь институт, то пойдешь дворником. А сейчас, наоборот, есть масса других возможностей реализоваться.

Собеседник: Я сравниваю то, как я жила, и то, что мне показывали, например, в фильмах или то, что я читала. Особенно сейчас старые фильмы смотришь и удивляешься, как четко все было прописано. Мы, на самом деле, об этом не сильно задумывались. Образование было хорошее, дети учились сами. Поступивших в вузы без помощи взрослых было гораздо больше, чем сейчас.

Екатерина: Действительно, дети учились сами. И школа была такая, в которой дети могли учиться сами. Образовательные программы строились без расчета на участие взрослого и помощь репетиторов. Сейчас ситуация иная, по крайней мере в крупных городах.

Собеседник: На самом деле, быть дворником в то время не было так страшно, особенно если ты рос в рабочей среде. Это была хорошая рабочая прослойка, отнюдь не пьяницы. Их уровень жизни был такой, что они себя чувствовали не последними людьми. А сейчас? Страшновато, если пойдет дворником.

Собеседник: Сейчас у детей четкий вектор на материальные ценности: нужно иметь дом, яхту, ездить отдыхать за границу. «Я буду хорошо учиться, получу хорошую работу, чтобы заработать деньги, чтобы все это иметь». Раньше такого не было.

Екатерина: У многих нынешних школьников, студентов можно наблюдать ориентированность на потребительские цели. Раньше хотели быть космонавтами, геологами, принести пользу, помогать людям. Сейчас вектор смещен на достижение личного успеха, благосостояния. Относиться к этой тенденции можно по-разному, но не учитывать ее нельзя.

Собеседник: Это идет из семьи. Мама везет ребенка в частную школу и говорит: «Мы за тебя платим, а ты уроки не сделал? Двойку получил?»

Екатерина: Это не только из семьи. Листают дети журнальчик, а там острова, горы, машины… Это не семейное.

Собеседник: Реклама.

Собеседник: Мы были более самостоятельными.

Екатерина: Однозначно. Скажите, до какого класса вы возите детей в школу?

Собеседник: Седьмой класс. Пытаюсь заставлять, но она сама не хочет. Расстояние большое на метро.

Екатерина: Самостоятельность – существеннейший момент. Раньше немыслимо было, чтобы 13 – 14-летнего человека возили туда и обратно. Многие из поколения нынешних родителей ездили на большие расстояния самостоятельно, на нескольких видах транспорта, чтобы посещать хорошую школу, любимый кружок.

Собеседник: Сейчас у детей отсутствуют такие понятия, как честь, предательство.

Екатерина: Откуда вы знаете, что они отсутствуют?

Собеседник: Сужу по своим детям. Это отсутствует в школе.

Екатерина: Да, это не формируется в школе. О чести, совести и предательстве ребенок может не услышать, если ему не повезло с учителем литературы.

Собеседник: Отсутствие кружков или нацеленность их не на рукоделие, а на языки, например.

Екатерина: Да, кружки есть, но изменились оплата и направленность. Яхту должен построить кто-то другой. Никто не хочет ее строить сам, а хочет купить новую и отшлифованную. Кружки судомоделирования, авиамоделирования во многих клубах закрылись. И часто – из-за невостребованности.

Собеседник: Если вы приведете ребенка в кружок судомоделирования, любой руководитель вам скажет, что сейчас никто сам лобзиком не выпиливает, даже сами моделисты – покупают и склеивают. Потому что поднялся общий уровень, и выпилить что-то невозможно.

Собеседник: Можно добавить общество потребления: огромный выбор всего на каждом шагу. Мы не стояли перед таким бешеным разнообразием в том возрасте, в котором они с этим сталкиваются. И еще – «трудоголизм родителей». В советское время все работали, но к шести были дома.

Екатерина: Трудоголиков можно разделить на две категории: трудоголики папы и гипервключенные мамы, которые считают, что их поприще – постоянное вложение в то, чтобы дети получали все лучшее на ниве образования и воспитания. Мама работает, организуя жизнь детей. Нет такого, что родители оба ушли, их нет, и потом они оба пришли в шесть.

Отличий очень много, и можно найти еще больше и они тоже будут существенными.

Собеседник: Получились одни отрицания, т. е. все в плохую сторону.

Екатерина: Это изменения. Нам просто кажется, что все хуже. Песни нашего времени намного лучше песен, которые слушают дети: это не песни хуже, просто те – наши, а эти – нет, они нам чужеродны.

Собеседник: Мне кажется, положительный момент, что в семьях интеллигенции родители стали больше общаться со своими детьми. Мы росли все время во дворе, родители даже не знали, что в школе происходит. А сейчас мы знаем, интересуемся нашими детьми.

Екатерина: Да, если семья не перестала быть интеллигентной, не ушла в коммерцию, что может сильно повлиять на жизнь.

Собеседник: Положительный момент – сейчас открытость вероисповедания.

Екатерина: Да. Сейчас про свободу вероисповедания еще говорить можно, но уже есть обязательный предмет в школе ОРКСЭ (Основы религиозных культур и светской этики), и я боюсь, что, поскольку это преподают, а не дают как свободу, это может вызвать очень сильное отторжение. Мы еще не ощутили последствий на практике.

Собеседник: Я не об этом. Я крестился в 23 года, и это было несколько опасно. Сейчас все мои дети родились в храме. Раньше таких возможностей не было.

Собеседник: Нет урока труда в школе. Быт, конечно, стал проще, но дети не умеют самого элементарного.

Екатерина: Не умеют, потому что технология и труд заменены на лишний английский или информатику.

Изменений много. Очень сильно поменялось общество. У детей могут быть интересы, которые нам непонятны. Они взрослеют в другой среде. Вроде бы та же страна, но у нее другое название, другие границы (да и страна уже не совсем та). Сейчас другие ценности, другое отношение к правительству, другое положение в обществе. Они растут в другом мире. Когда вам будет сложно понять что-то из увлечений ваших детей или их пристрастий, можно попробовать такое упражнение: подумайте, какое из различий могло сыграть роль в наличии именно этого непонимания. Давайте приведем примеры.

Собеседник: Мне непонятно, почему так важна какая-то определенная модель телефона. Например, в провинции, если у тебя телефон «крутой», с тобой будут общаться, если простой – не будут. Для ребенка это очень важно.

Собеседник: И в нашем детстве было что-то подобное. Я в деревне проводила лето, и однажды мне мама привезла брючный костюм в цветочек. Если до этого я играла в волейбол с мальчишками и девчонками, то, когда я надела этот костюм и вышла на площадку, я для них как будто исчезла. Мы по-прежнему встречаем друг друга по одежке только с некоторыми поправками на время.

Екатерина: Это статусные вещи. Были, например, джинсы с кроссовками – статусные вещи. Телефон – это квинтэссенция статуса. Это как для мужчин машины: ты есть то, на чем ты ездишь. Для детей это телефон, одежда, гаджет. Это сложно принять, потому что расширилось количество предметов, которые должны быть статусными, чтобы тебя уважали, по крайней мере, до старшей школы. У тебя должна быть и одежда, и телефон, и папа должен приехать за тобой желательно не на «Жигулях». Это беда, и, к сожалению, до 7–8 класса фактически невозможно разговаривать об этом с ребенком так, чтобы он вас правильно понял. Пик непониманий такого рода – это начальная школа (уже в первом классе положено иметь хороший мобильный телефон) и средняя школа, пока еще не наступило первое подростковое просветление, пока еще ребенок не начал видеть, как живут другие семьи, пока ребенок не определил место своей семьи в линейке имущественных различий. В14—15 лет, если есть какое-то общение с друзьями, подростки начинают разговаривать о жизни. Мальчики меньше и позже, девочки в 14–15 лет вовсю. Они разговаривают и узнают истории семей, примеривают на себя шкуру другого, стараясь его понять. У кого-то это происходит раньше, но редко. А лет в 14 ребенок уже может оценить: «У нас еще ничего, а этот растет без папы, живет в одной комнате с бабушкой. А у этого, наоборот, яхта».

Собеседник: У наших детей в классе телефоны не так популярны.

Екатерина: Это может быть, только если в педагогическом коллективе делается что-то, чтобы снизить ценность гаджетов. Главный человек для ребенка в начальной школе – это учитель, и его мнение ребенок слышит очень хорошо и полностью ему доверяет. Если учитель специально идет на то, чтобы формировать ценности, отличающиеся от ценностей из разряда «ты есть то, что у тебя есть» – это не может не повлиять на ребенка. Голос и мнение родителей даже в начальной школе вызывает сопротивление. И ребенок часто может в лицо говорить нам: «Мама, папа, вы же ничего не понимаете! Сейчас другое время!» Но в другой раз мы можем услышать из уст «непокорной» дочери или протестного сына наши собственные слова. Так что родительское мнение влияет, и очень сильно. Но в период взросления ему положено сопротивляться.

2.2. Самостоятельность и порядок
(по материалам семинаров и тренингов Е. Бурмистровой для родителей и всехжелающих)

Екатерина: Традиции изменились: никто не ходит с ключом на шее. Если мы с вами в возрасте 8–9 лет уже были самостоятельными, то сейчас редко кто из детей даже в 12 лет имеет такие возможности – мы не можем себе этого позволить.

Вообще, с отпусканием и с самостоятельностью произошли очень большие культурные сдвиги. Если ребенок не отбивает самостоятельность сам, сейчас все меньше принято его выталкивать. Бывает, что подростка во взросление выталкивают какие-то семейные обстоятельства, которые традиционно считаются сложными. Но если в семье все спокойно, есть определенный достаток, хватает взрослых рук, ребенка взрослеть не побуждают, наоборот, придерживают. В результате человек взрослеет, но каждый его шаг по-прежнему просматривают, прослушивают и контролируют родители.

Дети с 7–8 лет уже довольно сильно начинают сопротивляться. Обычно это сопротивление пассивное: они еще не бунтуют, но начинают тормозить, когда нужно, например, прийти вовремя; начинают забывать вещи, которые вы положили рядом с портфелем, или забывать о важных изменениях в расписании. Это – классические примеры пассивного сопротивления. Так часто делают и взрослые, и в супружеских отношениях бывают такие же моменты, когда что-то выпадает из поля зрения, несмотря на многократное напоминание. Чем старше ребенок и чем больше контроль, тем сильнее будет пассивное сопротивление. В какой-то момент и эта ситуация поменяется и ребенку будет казаться, что пассивного сопротивления недостаточно, потому что ему захочется более определенно заявлять свою позицию.

Он может, например, опаздывать домой из школы или с прогулки, – если, конечно, родители не запугали его рассказами про маньяков и не сформировали устойчивое нежелание передвигаться по улицам самостоятельно. Также ребенок обязательно будет отвоевывать право использовать личное пространство – комнату или часть комнаты – так, как хочет он. И начинается неравный бой. У нас было маленькое контролируемое существо, которое более-менее делало, что нам надо: сопротивлялось, но все-таки игрушки складывало; не хотело, но все-таки ело то, что мы готовили. А потом в какой-то момент наступает совсем другая жизнь.

Тем, у кого эта жизнь уже наступила, нужно порадоваться, ведь ребенок взрослеет. Гораздо более тревожная картина, когда на консультацию приходит мама и говорит: «Нам уже 17 лет, мы заканчиваем 11 класс, но у нас девочка по-прежнему абсолютно послушная, делает все, что мы скажем, кушает тот борщ, который мама нальет в тарелку…» Это вызывает у меня большую тревогу, чем ситуации, которые мы будем обсуждать дальше.

Взрослея, подросток пытается искать себя и делает это незрелыми способами, в частности, отбивая самостоятельность в одежде, еде, создавая свое представление о порядке, который, с точки зрения взрослых, может быть чем-то прямо противоположным.

Собеседник: Старшему ребенку 15 лет, у него есть своя комната, но войти в нее невозможно. Унывать не хочется, потому что я понимаю, чем это вызвано, и что он так отстаивает свое место в семье, свое место в жизни. Хочется научиться взаимодействовать в этом поле, чтобы то, что там творится, удовлетворяло и его и меня; чтобы я не краснела перед репетиторами. Хочется найти баланс во взаимодействии.

Собеседник: Сыну 10 лет. Проявления самостоятельности начались с того, что вы сейчас обозначили как пассивное сопротивление: торможение, опаздывание, бесконечное забывание вещей. Сейчас он отказывается от завтрака вообще, несмотря на мои объяснения, что я делаю это для него. Пьет только чай и довольный уходит в школу. Объясняет, что не хочет. Также просит сделать ему ключи от квартиры, чтобы быть как большой. Мне хотелось бы узнать, как взаимодействовать, потому что меня многое раздражает: фантики, огрызки, объедки на рабочем столе, которые нельзя убирать. Многому я не научила, хотя порывалась.

Собеседник: Моему подростку 13. Меня не очень напрягает беспорядок в его вещах, но наш папа не терпит этого вообще, потому что он абсолютный аккуратист. Я считаю, что это клиника. Меня это очень раздражает, потому что я вижу в этом повод для конфликта. Еще у ребенка потребность в уединении, а мне боязно выделять ему место – боюсь, он совсем закроется, и я не достучусь.

Екатерина: Чем старше ребенок, тем больше пунктов проявления его самостоятельности.

Попробуйте вспомнить, как это было в вашем детстве, у вас с мамой, у ваших подружек с родителями, возможно, у ваших братьев и сестер (про порядок в доме и в комнате и пространство жизни). Какие истории вы слышали о порядке и как кто потом вырос? Кто из какого состояния в какое превращался?

По поводу стремления к чистоте: это не клиника, это психотип. Для некоторых порядок не важен вообще: они, даже убравшись, немного раскидывают вещи, чтобы было поживее. Также есть люди, для которых если тарелки стоят не по размеру, а тапочки не строго параллельно, это разрушение их внутренней жизни. Для них порядок в комнате воспринимается как проявление внешнего скелета и так же нужен, как для всех людей – чистка зубов. Если этого нет, у них возникает ощущение дискомфорта. Бывает, что такой – один из родителей. Нередко по этому признаку люди выбирают в пары противоположное: одному нужно так, а другому вообще все равно, главное, чтобы не было абсолютного порядка, ведь тогда это не жизнь. Иногда бывает, что в семье с двумя или тремя детьми рождается личность, которой нужен порядок – в той структуре, где порядок навести невозможно. И это не взрослый, а ребенок. Это – как цвет глаз, который не поменяешь. Это – психотип и его проявления в быту. Это нужно понимать самим и учить понимать детей: папа не придуривается, у него не невроз – ему это действительно важно (маме важно, чтобы дети были воспитаны на классической музыке, а папе – чтобы не было мусора в прихожей).

Собеседник: Моей девочке 10 лет. Я попробовала найти компромисс: стала немного меньше ее контролировать, снизила темп нагрузки. Но у меня есть опасения, что она много времени проводит без дела. Также у нас есть проблема пространства: мы живем в одной комнате. И сейчас дочь все чаще хочет уединиться, старается ночевать у бабушки, чего раньше не было.

Хотелось бы понять, как сделать правильную расстановку в одной комнате.

Собеседник: Дочери 12 лет, сыну —7 лет. Дочь так запустила свою комнату, что если хочет что-то найти, то уже не может. Когда у нее есть время, она может долго заниматься уборкой, но все остается почти так же. Она просто перекладывает вещи с места на место, не может понять, как организовать пространство под себя. И она не знает, как выйти из этого, а я не могу ей помочь. Когда я просто повесила вещи, которые долго лежали на полу, она была мне благодарна. Младший сын, глядя на нее, не хочет убирать игрушки, – потихоньку то же начинается. Мне хочется понять, можно ли этого избежать, не вмешиваясь, и какие слова нужно сказать, чтобы они услышали, – не стоит запускать свое пространство, оно должно быть не отражением внутреннего состояния, а помощью, опорой.

Екатерина: Никакое однократное действие, особенно со стороны родителей, не приносит эффекта. Если сработало, то это чудо. Однократно может ваша подружка удачно высказаться, или батюшка, или друг мужа, – внешний авторитет. А родителям нужно выступать шажками. Изменить «порядок», уклад, который сложился, в один момент довольно сложно – нужна система небольших шажков, которая, возможно, даст результат.

Собеседник: У меня сыну 13 лет, выглядит старше. Мы живем в одной комнате (снимаем). Он чувствует себя комфортно в полном разгроме, ему абсолютно все равно, где что лежит. Первый и последний раз он повесил свой костюм, когда пришел 1 сентября из школы в 1 классе. Потом за ним ухаживали бабушка и я. Он мне теперь говорит: «Тебе же психолог сказал, оставь меня в покое! Что ты вмешиваешься в мои занятия?» Я не знаю, что мне делать: вступать в конфликт или быть обслуживающим персоналом?

Екатерина: Интересная дилемма: только два варианта.

Хотелось бы поговорить про бытовой уклад. Это – одна из основ, такая же, как время.

Это информация для родителей к долгосрочному обдумыванию. Это не то, что нужно моментально использовать, не пропустив через себя.

По сути, начиная с полового созревания, мы пожинаем то, что посеяли. Причем иногда это посеяли не мы сами, а бабушки, система образования, няня из Ивановской области – т. е. те люди, которые имели то или иное отношение к ребенку.

Расскажу о варианте, который является не идеальным, но предпочтительным для детей младше – про порядок и пространство. Те, у кого дети уже не маленькие, пусть не сокрушаются – это каким-то образом может быть вписано в жизнь уже взрослого ребенка.

Идея в том, что с того момента, как ребенок может отнести предмет, исполнив простую просьбу, например: «Отнеси памперс в помойку», – нужно этим пользоваться. К 3 годам очень важно достигнуть бытовой самостоятельности и дальше ее не терять, и не только в 3 года научиться раздеваться и класть вещи в ящичек, а дальше стараться этот навык не терять. Самые большие проблемы с порядком в комнате у тех взрослеющих людей, у которых за этими вещами всегда следили другие. Родители думали, что ребенок подрастет и, наконец, начнет все делать сам. Но этого не происходит. Чем младше ребенок, тем более он склонен к выполнению простых бытовых действий, а чем он старше, тем прочнее у него привычка, что все делает кто-то другой, что это вообще не входит в круг его обязанностей. Можно сказать, чем меньше детей в семье, тем меньше они будут что-то делать естественным образом, ведь чем больше рядом взрослых рук, которые быстрее сложат, быстрее уберут, быстрее протрут, тем меньше вероятность, что к делу привлекут ребенка. Но смысл в том, чтобы в любом возрасте ребенок сам делал то, что он может делать сам, потому что это не только для себя, но и для вас.

Максимум, чего ждут от современного ребенка, – это чтобы он учился (вне конкуренции), занимался и развивался. Еще – чтобы он собирал игрушки или делал что-то из области бытовой самостоятельности. И в исключительных случаях, может быть, только после чтения книг и «инсталляций» от специалистов, мы можем позволить: «Пусть сделает что-то для меня». Но это – не норма. Если мы не ждем от ребенка, что он будет участником и помощником с самого маленького возраста, потом его крайне сложно, почти невозможно привлекать в подростковом возрасте. Если ребенок никогда ничего вам не приносил из магазина, с какой стати он внезапно что-то принесет, хотя он уже здоровяк 14–16 лет? Он этого не делал и не вписал в круг своих обязанностей. Есть вероятность, что разговоры о будущем («когда ты вырастешь, когда у тебя окрепнет позвоночник, ты будешь мне носить сумки из машины или из магазина») могут сработать. Но если такого рода подготовительные разговоры не ведутся, ребенок сам не включится.

У нас у всех в бэкграунде, в том, к чему мы привыкли, есть большая привычка обслуживать ребенка. Более того, родителям кажется, что, когда они все для ребенка делают, тогда они хорошие родители. В той социокультурной ситуации, в которой мы живем сейчас, мы будем хорошими родителями, если научим ребенка делать что-то руками. Сейчас в школах отсутствует предмет «труд», он заменен на английский и дополнительную математику или что-то развивающее интеллектуальное. И девочки не умеют пришивать пуговицы – их не научили, как учили нас; мальчики не умеют не то что доску распилить – они не умеют шуруп завинтить, они никогда его не видели, потому что им не показывали – предмета такого нет. Мы живем в высокотехнологичную эпоху, где все делается нажатием кнопки. В наше время папы очень много времени проводят не дома, мужской труд фактически отсутствует, и фактически нет образцов работы руками. Плюс у многих семей есть еще помощник, выполняющий техническую работу по дому. Но у персонала и помощников дети не учатся. Если пол моет мама, есть шанс, что ребенок хотя бы присмотрится, как это делают. Если пол приходит мыть специальная тетя, то у ребенка будет совсем другое отношение. Значит, в этой социокультурной ситуации, которую мы не можем изменить, нужно очень хорошо подумать, как же все-таки вырастить ребенка не только с головой, но еще с руками и с сердцем.

У родителей есть потрясающий запрос: когда-то вдруг, в какой-то момент жизни, дети повернутся и начнут о нас заботиться. Это не возникнет само собой. К тому же дети, которые ничего не могут делать руками (не наклеивать блестки на звездочку, а делать что-то касающееся ежедневного круга дел), довольно плохо организованы. Как ни странно, бытовая самостоятельность и самостоятельность в делах – это еще и внутренняя организация, простройка внутренних волевых процессов: способность начать, продолжить и закончить.

Для того чтобы почистить и порезать картошку, даже взрослому надо приложить немало воли, а ребенку и подавно. Это – полезные умения.

Про пространство и порядок. Необходимо, чтобы с раннего возраста у ребенка было свое пространство (неважно, будут это десятки метров или полтора метра) и регулярная обязанность это пространство обслуживать – таким образом, которым он может. А для этого оно должно быть удобным для жизни, что сделать самостоятельно дети обычно не могут. Только очень редкие мальчики и девочки, которые, возможно, в будущем будут дизайнерами, могут все придумать и обустроить. В основном это дело родителей. Сколько бы ни было детей и взрослых в комнате, очень важно, чтобы у ребенка была своя зона, специальным образом устроенная под него: под его возраст, под его потребности, чтобы эта зона нравилась и видоизменялась по мере роста ребенка. Девочкам-дошкольницам очень нравится розовый цвет и кошечки, однако им же несколько лет спустя понравится что-то совсем другое. Должно быть красиво, с точки зрения ребенка, и до подросткового возраста не безобразно, с точки зрения родителей. После подросткового возраста, к сожалению, мы перестаем выбирать эстетику, которой ребенок придерживается. Но у нас есть достаточно времени, чтобы сформировать что-то похожее на художественный вкус, на жизненный вкус, на предпочтения. И это, конечно же, должно отражаться в том пространстве, с которым человек себя отождествляет.