Текст книги "Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин"

Подавив вздох, я подумала, что время моего пребывания за границей пролетит быстро. От меня требуется всего ничего: проинспектировать коллекцию Колпачевского, дать свое «добро» и вылететь обратно в Москву. И скоро вся эта поездка покажется мне нереальным волшебным сном, когда просыпаться отчаянно не хочется, а, напротив, хочется зарыться поглубже в одеяло и спать, спать, спать…

Внезапно я почувствовала, что меня и вправду одолевает сон. Я украдкой скосила глаза на соседа, но он уже достал блокнот и приготовился снова что-то в нем писать. Котировки валют, что ли, считает, подумала я. Биржевик какой-то или бизнесмен. Я снова отвернулась к иллюминатору и, устроившись поудобнее, задремала.

Проснулась я оттого, что у меня затекли ноги. Я почувствовала, что на меня смотрят, и повернула голову.

– Выспались? – раздался веселый голос. – Я уж думал, что вы будете спать до самого Парижа.

В присутствии этого мужчины очень легко почувствовать себя полной идиоткой или ничтожеством. Он это мастерски умеет делать, подумала я.

– Я задремала. Все равно в полете скучно и нечего делать.

– Можно почитать газеты. Серьезные. Или вы не интересуетесь?

– Интересуюсь, даже очень интересуюсь, – с некоторым вызовом сказала я.

– Тогда могу предложить. – И прямо мне под нос подсунули «Фигаро».

– Благодарю.

Для вида я полистала газету и положила ее на колени.

– Вы долго пробудете в Париже?

Теперь я повернула к нему голову. Черные глаза смотрели на меня в упор. От его немигающего взгляда мне стало как-то не по себе, и я опустила глаза вниз.

– Два дня. Точнее, два с половиной.

– А потом?

– Я улетаю в Антибы.

– Прелестный городок, – промурлыкал «кашемировый свитер». – Вы там бывали?

– Нет.

– Тогда я вам завидую. Вам он понравится. Послушайте. – Он перегнулся ко мне. Красивые длинные пальцы легли на подлокотник кресла в опасной близости от моей руки. – Вы где остановились в Париже?

– Я… не знаю.

Левая бровь Андре весело взлетела вверх.

– То есть как это?

– Так… – Негнущимися пальцами я достала из сумки бумажку и расправила ее: – Отель «Ле Кардинал».

– Неплохой отель. На левом берегу Сены. Вы… – Он легонько потряс рукой, словно у него затекли пальцы. – Не дадите мне свою визитку?

– Вот. – Из недр своей сумки я выудила визитку и протянула ее Андре. А он дал мне свою. Мои пальцы встретились с его, при этом мои были холодными, просто ледяными, а его пальцы – горячими.

– Вы замерзли? В Париже сейчас теплее, чем в Москве. Где-то плюс пять.

– Я привыкла к минус десяти или к минус двадцати.

– Ах да, вы же из России! Как у вас там, медведи по улицам не ходят?

– Избитая шутка! – внезапно рассердилась я. – И про медведей, и про валенки. А также – про водку и шапки-ушанки. Эти мифы уже у всех в зубах навязли! А впрочем, может, вы гуляли только по Красной площади, а Москву видели лишь из окна отеля? Бывают и такие иностранцы.

Мой собеседник оглушительно захохотал, обнажив крупные белые зубы.

Бабулька неодобрительно скосилась на него.

– Вы не замерзнете. Потеплее оденетесь, и все. Гулять по Парижу – одно удовольствие в любое время года.

– Не сомневаюсь.

– Но вы же бывали там?

– Бывала. – С этим типом мне надо быть поосторожнее! А то он меня сразу раскусит. – Но разве можно сказать, что прогулки по Парижу могут надоесть или исчерпать себя?

Он наклонился ко мне, и его глубокие черные глаза-озера оказались совсем рядом с моим лицом:

– Браво! Вы хорошо парируете!

– Спасибо.

Мне уже страшно хотелось побыстрее прилететь в Париж и отделаться от своего нового знакомого; может быть, потом я и пожалею об этом, но сейчас я нуждалась хоть в минуте отдыха, мне требовалась пауза. Я слишком долго пробыла рядом с этим мужчиной на огромной высоте, в разреженном пространстве, и мне хотелось нормальной атмосферы – еще немного, и я опьянею, потеряю сознание из-за одного присутствия этого человека.

Я отвернулась и уставилась в иллюминатор.

– Скоро прилетим, – сказал он, словно прочитав мои мысли.

А я уже не знала: хочу ли я, чтобы этот полет закончился… Я прижалась лбом к стеклу. Облака поредели, и самолет плыл в сочной небесной голубизне. Красота!

Мой собеседник замолчал. Может быть, он рассердился? Я ощутила неясную тревогу: вдруг мои шутки показались ему слишком… рискованными, и это я должна была промолчать?

Только сейчас я поняла, что его визитка по-прежнему у меня в руках – маленький клочок картона с золотыми тиснеными буквами. Я спрятала ее в сумку и сложила руки на коленях. Мне было страшно повернуть голову в его сторону, от напряжения мое тело с левой стороны онемело, я чуть развернулась – мой сосед что-то опять писал в блокноте, как будто мы с ним и не разговаривали несколько секунд тому назад.

Посмотрев на часы, я поняла, что мы скоро прилетим. Мне надо будет взять такси и добраться до отеля… Два дня в Париже, а потом я вылетаю в Антибы.

Я попыталась составить четкое расписание своего сегодняшнего и завтрашнего дня, но у меня это получалось плохо, все мои мысли занимал человек, сидевший слева от меня. Интересно, он женат или нет? Кольца на его руке нет, но это еще ни о чем не говорит, он мог снять его на время, когда ездил в Москву в командировку. Как только мы приземлимся, он опять станет окольцованным, знаем мы эти штучки командировочных! А где и кем он работает? В бизнесе? На визитке наверняка написано, «что-он-там-производит» или «где-кого-консультирует». Или чем владеет. Вот приеду в отель и рассмотрю визитку как следует.

Нам объявили о скором приземлении и попросили пристегнуть ремни. Самолет жутко затрясся, как в припадке, тошнота поступила к горлу, и я сглотнула. Стало страшно: мне показалось, что самолет сейчас развалится на куски, в памяти всплыли какие-то кадры из документальной хроники: приземление на взлетной полосе, и самолет разваливается на части, словно отваливаются куски от торта, потом взрыв, языки пламени – и все. Невольно бросив взгляд на соседа и убедившись, что он не паникует, а сидит, сосредоточенно смотря прямо перед собой, я немного успокоилась. И стала считать про себя до ста. На семьдесят седьмой секунде самолет перестало трясти: он коснулся бетона и тяжело поехал по полосе, и я с облегчением вздохнула. Увидела здание аэропорта и поняла, что я в Париже, о котором столько мечтала!

Пассажиры нестройной стайкой потянулись к выходу.

– Было приятно познакомиться, – услышала я от своего соседа.

– Взаимно.

– Я вам позвоню, – эти слова, сказанные тихим голосом, едва долетели до меня, и мои щеки мгновенно неприлично заалели. Я опустила голову, чтобы это не было так заметно. Он мог расценить этот жест как краткий кивок при расставании – взглянуть ему в глаза я не осмелилась.

В Париже шел дождь – легкий, игривый. Здания, тротуары и люди были какими-то размытыми, словно я смотрела на них сквозь заиндевевшее стекло. Такси я нашла быстро. Выходя из самолета, я поискала глазами «кашемировый свитер», но он быстро исчез из поля моего зрения, растворившись в многоцветной толпе.

Ну и пусть.

У меня целая куча дел с грифом «сделать обязательно». И, кроме того, я – в Париже, в городе, который обязательно должна осмотреть, ознакомиться с ним. Я не успела составить список обязательных для осмотра памятников, но и без этого списка прекрасно знала, куда я должна попасть в первую очередь.

Эйфелева башня – раз. Лувр – два. Вандомская площадь – три. Прогуляться вдоль Сены – четыре. Люксембургский сад – пять. Ну, хотя бы это выполнить, оборвала я себя. Не раскатывай губу, Кристина!

А если мне позвонят? Тогда…

Вряд ли. Он уже и забыл о моем существовании.

Но он же сказал, что позвонит.

Этот диалог с самой собой, любимой, прервался, когда я приехала в отель. Дождь немного усилился, и я, расплатившись с таксистом, быстрыми шагами направилась к подъезду, над которым красовалась вывеска на причудливо изогнутом козырьке.

Полная консьержка-негритянка встретила меня за стойкой. Я отдала ей документы, она зарегистрировала меня в книге для постояльцев и выдала ключи от номера.

Номер был миленьким, уютным и домашним. Пристроив чемодан в углу, я сняла сапоги и бросилась к кровати. Вытряхнув содержимое сумки прямо на покрывало, я стала искать визитку Андре.

«Андре Валасьен» – красовалось на ней. И все. Нет указания ни его должности, ни места работы. Только телефон.

Разочаровавшись, я бросила визитку обратно в сумку и сняла пальто. Теперь я пожалела, что не взяла с собой куртку. Под дождиком светлое пальто намокло, и по нему расплылись темные разводы и пятна. Было около трех часов дня, и до вечера у меня была еще куча времени, которое я должна провести с пользой.

Я немного посидела на кровати, потом пересчитала деньги – Паша выдал мне тысячу евро. Семьсот я отложила, а триста взяла с собой. Закрыв дверь номера, я спустилась вниз. Около стойки лежали бесплатные карты Парижа, я развернула одну из них и подошла к консьержке.

– Как мне пройти к Эйфелевой башне?

На шоколадном лице блеснула белозубая улыбка:

– Мадемуазель хорошо говорит по-французски!

– Спасибо.

Она объяснила мне, куда идти, и я, поблагодарив ее, вышла на улицу.

Брать такси не хотелось, как я поняла, до башни можно и пешком дойти. А я как раз хотела прогуляться по Парижу – в сумерках и вечером.

Улицы в Париже были строгими и одновременно – нарядными. Поражало обилие мотоциклистов: как будто все жители разом взяли и пересели на мотоциклы и еще – на маленькие, смешные, какие-то игрушечные двухместные автомобильчики, такие пузатенькие, ладненькие, на одного пассажира или для семейной пары. Я так и представила себе беспечных молодых влюбленных: они едят круассаны на завтрак и пьют кофе за обедом – перекусывают в бистро, – а вечером идут в ресторан, где неторопливо беседуют и смеются, полностью поглощенные друг другом. И они ездят в этих смешных мини-машинах.

Я замечталась и чуть не налетела на суховатого старичка с зонтиком-тростью в руке.

Я пробормотала невнятные извинения и невольно втянула голову в плечи, ожидая длинной и отборной отповеди, но старичок очень мило улыбнулся, кивнул и пошел себе дальше.

Немного пройдя вперед, я обернулась: не приснился ли мне этот любезный старичок? Нет, уже забыл о моем существовании и переходил через улицу, внимательно озираясь по сторонам.

Любимый город Гени! Она натаскивала меня, заставляла учить французский язык. «Кто владеет французским, тот имеет честь называть себя истинным аристократом. Английский – для бизнесменов. Французский – для элиты!»

Лет до двенадцати она мне так много рассказывала о Париже, что он стал мне практически родным городом, а потом – как отрезало. И еще – эта ее мольба, чтобы я никогда не ездила в Париж, потому что «это для нас опасно». Наверное, Геня пережила здесь какую-нибудь романтическую историю или, наоборот, попала в беду, вот и решила никогда больше не возвращаться сюда. Но я? Каким боком причастна я к ее давней обиде на Париж? И почему она сначала часто рассказывала о нем, а потом словно вычеркнула его из своей памяти? Генины слова об опасности как-то выветрились из моей головы. Париж манил, притягивал, околдовывал…

Воздух был фиолетово-серебристым – наступали сумерки. Я постепенно привыкала к Парижу, обживалась в этом городе. Это был город беспечных бездельников и прожигателей жизни, или, как говорится, город людей, умеющих наслаждаться жизнью.

Улыбки парижан, запах дождя… Париж был словно блестящий шар на новогодней елке. Его дома́ не замыкались в себе и открывались наружу, на улицу, раковинами кафе и ресторанов. Чистые окна – акварельно-прозрачные, блестящие…

Париж был уютным, волшебным городом, и я была готова бродить по нему до утра. Но вот между домами показался суровый шпиль Эйфелевой башни, и я пошла к нему, как усталый путник в ночи идет на огонек костра. Я шла к ней как-то неправильно, не по прямой, и башня постоянно «ныряла» между домами, то скрываясь, то показываясь вновь. По пути я забрела в магазинчик художественных товаров: мое внимание привлекли краски и кисти разных размеров, выставленные на витрине, – одни из них напоминали хвосты соболей или белок, другие – тончайшие инструменты для макияжа. И оказалось, что магазинчик тоже волшебный: витая деревянная лестница вела на второй этаж, и я не удивилась, если бы здесь работали тролли и гномы или колдун в фиолетовой остроугольной шапочке, украшенной золотыми звездами. Но продавец оказался молодым парнем. Он о чем-то беседовал с девушкой. Не замеченная ими, я поднялась на второй этаж. Большая кисть, совсем как женская прическа «конский хвост», стояла в углу, и я направилась туда. Взяла в руки эту огромную кисть и пожалела, что не захватила с собой фотоаппарат. Вот дуреха-то! Отправилась на прогулку по Парижу – и не взяла фотоаппарат!

– Вы хотите купить эту кисть? – спросили меня.

Я обернулась. Человек средних лет в сером свитере и черных брюках стоял и смотрел на меня. А я – на него. Он повторил свой вопрос на английском.

В моих руках была кисть, напоминавшая метлу, и я вспомнила старый анекдот: «Вам завернуть или так полетите?»

– Нет. Спасибо. Я просто смотрю.

Интересно, что можно рисовать такой огромной кистью? Парадные портреты новых русских на фоне их просторных особняков?

Я поставила кисть на место. Краски в баночках, все виды бумаги, запах лакированного дерева и еще чего-то приятно-кислого. Я спустилась на первый этаж и купила два тюбика краски – просто так. На память.

Посмотрев на часы, я заторопилась. Мне нужно попасть к Эфелевой башне до наступления полной темноты.

Я шла и постоянно спрашивала у парижан дорогу к башне. Но эта «старая дама» – башня – все равно вынырнула из-за домов неожиданно: своим кружевным силуэтом она нависла надо мной, и я задрала голову вверх. Острый шпиль касался темного беззвездного неба. Башня сияла золотистыми огоньками, разбрасывая пену огней на гущу темных кустов и деревьев, раскинувшихся у ее подножия.

Я нашла скамейку и села на нее. Голова кружилась от какого-то острого чувства счастья, оно было таким пронзительным, что казалось: еще немного – и я задохнусь. На глазах выступили слезы, я шмыгнула носом и обозвала себя сентиментальной идиоткой.

Гул вечернего города успокаивал. Отдаленный шум машин мерно рокотал, словно колыбельная песенка перед сном. То, что в Москве меня жутко раздражало – вечные пробки, машины, так и норовящие запятнать тебя, весной – мутными лужами, а зимой – грязным снегом, наглые автомобилисты – в Париже было совсем другим: каким-то правильным, цивилизованным и совсем не хамским. Кроме шума машин слышался чей-то смех, звучали голоса, но я все время прислушивалась к своему мобильному…

Я вам позвоню.

Неужели мне это не послышалось? Неужели он и правда мне позвонит? Но почему же тогда молчит телефон?

Я достала из сумки мобильный и проверила. Нет, звонков не было. Ни от кого. Внезапно я обиделась на Пашу: мог бы позвонить и спросить, как я долетела и есть ли проблемы, а то выпихнул меня в командировку – и трава ему не расти. Мог бы и поинтересоваться!

Купив билет, я поднялась на третий этаж башни. С высоты Париж был сплошь залит огнями, темную воду Сены пересекали серебристые линии мостов; я разглядела розово-серебристые поплавки корабликов, сновавших по реке… и тут зазвонил мой сотовый. Дрожащими руками я вытащила телефон и нажала на клавишу соединения.

– Алло!

Это был Паша.

– Привет! Как ты там?

Он говорил тихо, словно прикрыв трубку рукой. Наверное, вышел на балкон или спрятался в туалете. К нему же теща приехала, вспомнила я.

– Нормально. А ты не мог пораньше позвонить? – не удержалась я.

– Не мог. Как дела?

– Я же говорю: нормально.

Говорить, похоже, больше не о чем.

– Отель хороший?

– Хороший.

– Ладно, – торопливо забормотал Паша. – Я тебе еще позвоню. Завтра отдыхай. А послезавтра уже приступай к работе. Поняла? – он изобразил строгий тон.

– Поняла.

«Федот, да не тот», – подумала я, убирая телефон в сумку. Стало как-то обидно, как будто меня обманули. Хотя еще минуту назад я вспоминала о Паше и о том, что он мог бы и позвонить.

«Я вам позвоню»… – произнес недавно низкий красивый голос…

Где он сейчас? Где он вообще живет?.. Что за глупости?! Конечно, в Париже! А может, в пригороде? Сейчас жилье в столице очень подорожало, и многие парижане перебрались в пригороды. Но мне почему-то хотелось думать, что он живет именно в Париже, на Елисейских Полях или на авеню Фош – я прочитала в путеводителе, что это самые роскошные улицы столицы Франции.

Возвращаясь в отель, я взяла такси: плутать по улицам в темноте мне не хотелось, да и устала я изрядно, переполнившись впечатлениями. В отеле меня встретила все та же улыбающаяся негритянка в синей униформе с кипенно-белоснежным воротничком.

Войдя в номер, я включила свет и, раздевшись, подошла к окну. Под окнами проезжали машины, сигналя желто-сливочными фонарями. Асфальт после дождя был темным, влажным, блестящим, и казалось, что машины едут по зеркальному пруду.

Сзади раздался шорох, и я резко повернулась к двери. Послышался шум удаляющихся шагов. Он прозвучал так явственно, как будто кто-то постоял у двери моего номера, раздумывая: войти или нет, а потом ушел. Я быстро подошла к двери и открыла ее – никого.

Я села на кровать и вдруг увидела, что стул немного сдвинут в сторону. Уходя, я выдвинула его из-за стола, а сейчас он был чуть-чуть задвинут обратно. Самую малость.

По моему телу прошла волна дрожи. Может быть, у меня убирались, и я просто накручиваю себя на ровном месте?

Я решила не теряться в догадках, а спуститься в холл и узнать.

Когда я задала свой вопрос, негритянка с недоумением посмотрела на меня. Из ее объяснений я поняла, что убирались у меня утром, но если «мадемуазель кажется, что в номере грязно, там могут убраться и сейчас».

– Нет-нет, – запинаясь, ответила я. – Все нормально. Но, кажется, у меня кто-то был…

– Си? – переспросила негритянка. Она явно приняла меня за сумасшедшую.

– Ничего. Все в порядке. Извините за беспокойство.

Я вернулась обратно в номер. «Трусиха», – шепнул внутренний голос. А нападение в подъезде? А еще раньше – это странное угрожающее письмо по электронной почте? Письму я тогда не придала должного значения. А зря!..

Я не могла прийти ни к какому выводу и решила успокоиться и лечь пораньше спать. У меня впереди еще целый день в восхитительном Париже!

Перед сном я вновь проверила телефон: звонков не было.

Следующий день был полностью посвящен культурной программе, как я и планировала. Лувр, музей Родена, прогулка вдоль Сены. На этот раз с утра погода была ясная, но во второй половине дня опять пошел дождик, а я все-таки решила до наступления темноты побывать в Люксембургском саду.

Народу было мало, стульчики мокли под дождем между голыми деревьями. Какой-то чудак в легкой серой куртке совершал пробежку.

Паша не звонил, не звонил и Андре. Я вдруг подумала, что накрутила саму себя на пустом месте, размечталась непонятно о чем. А он просто взял мой телефон. На всякий случай. Просто так. Из вежливости. Или поддался минутному порыву. Это было мимолетное знакомство в самолете. Он больше не позвонит мне, и я его никогда не увижу.

Никогда.

Это гранитно-монументальное, чугунное слово так испугало меня, что я села на ближайший стульчик и заплакала.

Было прохладно; слабый дождик тихо шуршал по земле и в голых, словно отполированных, ветвях деревьев. Уже наступали сумерки, а я сидела и плакала, вспоминая его улыбку, густые вьющиеся волосы и глаза-омуты, в которые мне было страшно смотреть.

Это была… такая мимолетность. Вполне в духе Парижа. А я-то… размечталась-разбежалась!

Но все равно, несмотря на слабый голос здравого смысла, мне было как-то пусто-скучно и еще – грустно. Такое ощущение, что все хорошее происходит не со мной, а с кем-то другим. А в моей жизни уже ничего никогда не будет. Только Паша… И я так и состарюсь рядом с Пашей.

Становилось холодно. Вдруг к моим ногам упала перчатка – у меня разжались пальцы.

Чья-то рука подняла ее.

Как завороженная, медленно-медленно я подняла глаза. Передо мной стоял он – тот, о ком я только что думала! В черном коротком пальто. Стоял и смотрел на меня. Это было так невероятно, что я попыталась вскочить со стула, но неловко подалась назад и упала бы вместе с ним прямо на землю, если бы он не поддержал меня.

Вместе со стулом.

Андре обхватил руками и стул, и меня, и я увидела его лицо – в каких-то нескольких сантиметрах от моих губ. Они были так ясно очерчены, даже в этом быстро темнеющем воздухе, и мне ужасно захотелось дотронуться пальцем до этих губ, а еще больше – попробовать их на вкус.

Вздох застрял в глубине груди.

– Я…

– Вы чуть не упали, – бесстрастно констатировал мой спаситель.

– Это было так… неожиданно!

– Мое появление? – и улыбка чуть тронула эти надменные, восхитительные, капризные, знающие себе цену губы.

– Да. Ваше. Появление, – слова вылетали из моего рта с запинками, и у губ образовывались маленькие облачка легкого пара.

– Сожалею. Простите, – его облачко-дыхание долетело до меня, и сердце мое застучало глуше, медленнее. Он так и стоял, чуть наклонив меня вместе со стулом.

Через секунду он отпустил меня и выпрямился.

– Что вы здесь делаете? В дождь? Это не лучшее время для прогулок.

– Я знаю. – Я изо всех сил пыталась прийти в себя, унять волнение, утихомирить свои мысли, брызнувшие в разные стороны, как бенгальские огни. Кажется, в моей голове вспыхнул целый фейерверк мыслей, чувств, желаний.

Я застыла на стуле, как изваяние.

– Вы так и будете здесь сидеть? – в голосе слышалась явная насмешка.

Я поспешно вскочила:

– Нет, я уже ухожу.

– Ваши перчатки.

Он наклонился и подал мне перчатки, вновь упавшие на землю, когда я вскочила.

– Спасибо. А вы что здесь делаете?

– Проходил мимо и увидел, как вы входите в сад.

Он видел, как я плакала! Кровь ударила мне в голову, тяжело застучала в висках.

– У вас… неприятности? – вкрадчиво спросил он.

– Так, маленькие пустяки. Ничего особенного. Пустяки.

– Тогда я предлагаю вам забыть эти маленькие пустяки за чашкой кофе или вина. Не возражаете?

– Вы приглашаете меня в кафе? – выпалила я.

Он улыбнулся:

– Да. Вы все правильно поняли, Кристина.

Я шла рядом с ним, как в тумане: все расплывалось перед моими глазами, и я страшно боялась потерять сознание – прямо здесь, на тротуаре. Тогда он точно сочтет меня слезливой припадочной идиоткой. Я старалась держаться изо всех сил. Я шла рядом с ним, но все равно оказывалась чуть позади, потому что он шел быстро, размашистыми шагами, засунув руки в карманы.

– Вы в какое кафе хотите пойти?

– На ваш выбор.

– А… ну… тогда – за мной!

Мы шли быстро и молча. Мне даже показалось, что Андре раздосадован оттого, что встретил меня и теперь вынужден строить из себя галантного кавалера и вести даму в кафе. А может быть, у него на вечер были совсем другие планы? И по правилам этикета мне следовало отказаться от его приглашения? Наверняка он сделал его в расчете, что я откажусь. Я остановилась.

– Может быть, не надо в кафе… я поеду в отель.

– Это что за шутки! Идти так идти.

Он замедлил шаг, и теперь мы действительно шли рядом, шагая в ногу. Снова закрапал мелкий дождик, капли таяли на губах, и меня внезапно охватило беспричинное веселье. Я скосила глаза на Андре, он посмотрел на меня, и я сразу отвела глаза в сторону.

– Ну, вот мы и пришли.

Кафе было уютным и очень маленьким. Я почему-то думала, что он поведет меня в роскошный ресторан. В кафе, как мне показалось, не было ни одного свободного столика. Посетители оживленно разговаривали, на столах стояли огромные тарелки с разными вкусностями. Как я уже убедилась, парижане любят вкусно поесть и знают в этом толк. Для них трапеза – это священнодействие, ритуал, растянутый во времени. Есть быстро считается неприличным, а сидеть в кафе или ресторане за неспешной беседой, потягивая винцо, – самое оно.

Адре, ловко лавируя между столиками, повел меня в другой зал, и там обнаружился свободный столик у окна.

Мы сели. Я сняла пальто, и Андре повесил его на вешалку в углу.

– Что закажем?

– Что-нибудь… легкое, – нашлась я. – Салат, например.

– А тяжелое не хотите?

– Можно, – брякнула я и тут же устыдилась. Подумает еще, что я собираюсь «разгуляться по-русски».

Официантка принесла меню. Мы выбрали утиное филе в вишневом соусе, салат из шпината с ореховым маслом и сыром рокфор. Андре заказал бутылку красного вина.

Есть мне действительно хотелось, я озябла и проголодалась, но вместе с тем почему-то не могла проглотить ни кусочка.

– Вы ничего не едите.

– Сейчас начну.

Мы оба рассмеялись, но мой смех сразу оборвался. Не выставляю ли я себя шутом гороховым перед ним? В женщине всегда должна быть некая тайна, загадка, как говорила Геня. Правда, она же потом призналась мне, что переборщила с моим воспитанием и начала бояться, что я «оторвусь от жизни».

Он налил вино в бокал на тонкой ножке, похожий на балерину, застывшую в классической позе, и протянул его мне. Я сделала глоток.

– И как вам Париж?

– Была в Лувре и в музее Родена. На Эйфелевой башне. Понравилось.

– Но вы же говорили, что уже бывали в Париже.

Черт! Черт! Черт!

Я отодвинула тарелку.

– Я бывала здесь по делам и так никуда и не успела сходить.

– Вы занимаетесь искусством? Я прочитал это на вашей визитке.

– Консультирую. Выступаю экспертом при покупке картин или оценке коллекций.

– И давно вы этим занимаетесь?

– Три года.

– Приличный срок. И как, успешно? Искусство мне всегда казалось такой темной областью… – И он улыбнулся. – Нет, я, конечно, отличу плохую картину от хорошей. Но современные художники мне представляются полной загадкой. Или они слишком хороши для меня. Или я для них… наверное, у меня с ними взаимная нелюбовь.

– Я эксперт по классическому искусству.

– А… это уже лучше!

Ободренная этим «лучше», я вновь взялась за вилку.

– А чем занимаетесь вы?

– Все намного скучнее. Бизнес. Банки. Услуги по страхованию. Сплошная нудятина. И никакой романтики. И еще пишу в газеты на финансовые темы. От случая к случаю.

В его тоне, каким он произнес эти слова, мне послышалась ирония, и я насторожилась.

– В моих занятиях нет особой романтики. Напротив, это очень тщательная и кропотливая работа.

Зазвонил его телефон. Он спокойно взял его и начал разговаривать. Судя по тону, по игривым ноткам в голосе, он беседовал с дамой. Моя эйфория сменилась досадой.

Все ясно: это просто невинный ужин в кафе. Мы поедим и разбежимся в разные стороны. До следующего раза.

Я допила вино торопливыми жадными глотками.

– А следующего раза не будет, – вдруг вырвалось у меня. Я произнесла эти слова вслух!

– Что? – Он прикрыл трубку рукой и повернулся ко мне.

– Ничего. Это я просто так.

– Репетируете роль?

Мне захотелось громко стукнуть вилкой по столу или послать его куда подальше! Во всем, что он делал, ощущался некий вызов, игра на моих измученных нервах. Или я действительно стала истеричкой? Смерть Гени, одиночество (Паша, естественно, не в счет: у него крепкий брак, плюс теща из Волгограда. Она заявляется к нему раз в полгода и устраивает настоящий шмон по всем статьям. После наведения порядка она уезжает домой, а Паша еще с месяц приходит в себя, называя ее «старой сукой» и «стервой номер один».), недавнее нападение и моя дурацкая влюбленность в первого встречного – все это порядком измотало меня.

Выражение «первый встречный» развеселило меня, и я прыснула.

Он бросил на меня непонимающий взгляд, и я смутилась. Ну, все! Мои акции в его глазах опустились ниже плинтуса; терять мне уже нечего.

– Вы слишком долго разговариваете. Не находите, что это неприлично? В конце концов, это вы привели меня сюда, – сказала я громко.

Он покосился на меня с таким выражением на лице, словно на его глазах только что случилось одно из величайших чудес света – внезапно заговорила химера на крыше Нотр-Дама или в Париже приземлилось НЛО. Он пробормотал в трубку, что перезвонит позже, и уставился на меня в упор:

– Вы чем-то недовольны?

– Да. – От одного бокала вина в голове моей шумело. Я пью редко, так что вино сделало свое дело. – Вы разговариваете с какой-то женщиной, а сами привели меня сюда.

– С женщиной? Это мой партнер по бизнесу.

– Ха-ха-ха! Так вы – гей? – меня явно понесло, куда – я понять не могла, как не могла затормозить или остановиться, я словно неслась на санках по обледеневшему склону горы…

– Вы вообще о чем?

– О том самом! Вы – надменный и наглый тип!

– Я вас чем-то обидел?

– Нет. – Я уткнулась в свою тарелку. Винные пары постепенно улетучивались, злость и досада – тоже. Я сидела, как сдувшийся шарик, и казнила себя за свой дурацкий язык.

– А что же тогда такое на вас нашло?

– Ничего, – огрызнулась я. Геня, наверное, пришла бы в ужас от моих манер. Но я ничего не могла с собой поделать. Похоже, кровь древних Ягеллонов куда-то испарилась, как дачный пруд в летнюю жару, и вылезла «хамская кровь» моей мамаши, спутавшейся со вторым помощником театрального режиссера.

«Голос крови, – с мрачным юмором подумала я. – Мне капут! Сейчас он вышвырнет меня из-за стола или вообще по морде съездит. Я бы на его месте поступила только так. Сидит тут эта наглая русская, хамит и обзывает его геем. Я бы такого точно не стерпела!»

– Вам плохо. Вы перевозбудились от Парижа. Это бывает.

– Вы мне еще ее «синдром Стендаля» припишите!

– А что это такое? – заинтересованно спросил он.

– Это такое нервное расстройство: возбудимость, сильное головокружение, галлюцинации, учащенное сердцебиение при виде слишком большого количества произведений искусства.

Он прикрыл глаза и, казалось, погрузился в свои мысли.

– Похоже на вас, – наконец изрек Андре.

– Нет! – сердито сказала я. – У меня просто очень болит голова. Отвезите меня в отель, пожалуйста, – закончила я уже шепотом.

– Вы не доели.

– Не хочу!

– Может быть, кофе?

– Нет! – почти выкрикнула я.

Он пожал плечами. Я тряслась, как в лихорадке, меня знобило. Я не могла простить Андре его равнодушие ко мне, его дружескую снисходительность и это участливое плечо, подставленное так вовремя. Сводил раскисшую русскую дурочку в кафешку, решил утешить женщину, попавшую в переплет неурядиц, самым банальным способом – путем душевных разговоров. И еще эта его манера – словно он все время посмеивается надо мной, не принимает меня всерьез. Я для него – просто легкое развлечение в дождливый парижский вечер.

Мы вышли из кафе и поймали такси.

– Ваш отель?..

Я назвала.

– Вы меня довезете? – с испугом сказала я, подумав, что он собирается уйти.

– Конечно. Разве я могу вас оставить?

И снова – то ли это насмешка, то ли вызов… Я проглотила его фразу, испугавшись вдруг, что он все-таки принял меня за истеричку и решил больше никогда со мной не связываться. Просто надо выполнить джентльменский долг – проводить меня до отеля и помахать ручкой. От этой мысли мне стало так тоскливо, так тошно… А может быть, он проводит меня до двери… И?.. Что дальше?..