Текст книги "Искуситель, или Весь мир к моим ногам"

Екатерина Гринева
Искуситель, или Весь мир к моим ногам

Пролог

За столом сидели двое. В уютном ресторанном зале царила тишина, cюда почти не долетали звуки шумной Москвы, и, несмотря на то что за окном уже плавился июнь, здесь было прохладно и как-то сумрачно.

Бизнес-ланч был уже позади, и на столе стоял ароматный кофе в маленьких белых чашечках.

Один из сидевших за столом поджал губы и подался вперед, cложив руки домиком.

– Ты уверен в этом?

Его собеседник минуту-другую разглядывал его, cловно видел впервые, и наконец бросил:

– Да. На сто процентов.

– Ну тогда… – Он взяв чашку, cделал один глоток. – Я думаю: медлить не стоит.

– Конечно. Поджимает время. До осени это все надо провернуть: чем скорее – тем лучше. Это будет хорошая новость. Для нас.

– Да.

– Нужно найти его. Обязательно, а потом будем дeйствовать по обстановке.

– Пусть покопается в этом дерьме. От такого отмажешься не сразу – если вообще отмажешься! Во всяком случае, на его карьере будет поставлен жирный крест, что нам и требуется. Не так ли?

– Да!

Первый мужчина посмотрел на своего собеседника.

– Ты уверен, что у нас все получится?

– Конечно, обязательно получится. У меня все рассчитано и спланировано – не может не получиться.

– Тогда за наш успех! За удачу! – Мужчина поднял чашку как бокал с вином и залпом осушил ее.

* * *

На кассету я наткнулась сразу, как только открыла ящик своего стола. Я всегда была привержена определенному порядку: все рабочие материалы у меня лежали в первом и втором ящиках стола. В третьем у меня были старые записные книжки, новые блокноты и всякие канцелярские мелочи.

Эта видеокассета лежала в первом ящике. Поверх нее – клочок бумаги с наспех нацарапанными словами: Ольге Варфоломеевой. Кто-то оставил для меня этот материал.

Но почему не написали – от кого?

Я нахмурилась.

Иногда я устраивала своим журналистам и репортерам капитальную головомойку. Малейших провинностей я не прощала, потому что в журналистике мелочей не бывает. Ничего, я устрою этому раздолбаю по полной, решила я.

В комнату заглянула моя помощница Леночка Штанько – миниатюрная блондинка с ресницами невероятной длины.

– Лен! Ты не знаешь: кто это оставил? – повертела я кассету в руках.

– Нет. А что это? Неопознанный материал?

– Угу. Оставленный неизвестным героем.

– Объявится. Ольга Александровна, Анжела из приемной Диденко звонила. Он просит вас зайти к нему.

Я хмыкнула. Старый хрыч Диденко любил строить из себя крутого босса. И звонил мне не напрямую, а посылал своего секретаря, или секретарь звонил моей помощнице. Таким образом Диденко демонстрировал субординацию. Мне все эти игры бывшего партийного работника были глубоко противны, но если тому хочется попыжиться, то пусть…

Визит к Диденко обычно был пустой тратой времени. Все разговоры сводились либо к лекции на тему: «Развитие современного телевидения» или как улучшить программу «Отражения». Учитывая, что Диденко страдал излишним пустословием, слушать все это было утомительно. А оборвать нельзя. Не так поймет. И вообще, это всего лишь правила телевизионной кухни, где все строго регламентировано и прописано. И по-другому никак нельзя.

Я слушала и кивала головой, вставляя краткие реплики. Я прекрасно понимала, что на хорошем счету у высшего теленачальства, реальных владельцев акций телеканала и спонсоров студии, которая производила мою передачу. А этот мелкий удельный князек просто демонстрировал феодальную дурь и оправдывал просиживание штанов. К убогим и сирым нужно быть снисходительной, думала я в такие моменты.

– Слушай! – И я посмотрела на Леночку. – Скажи, что я уже уехала. Ладно?

Пробки в Москве были всегда. И зимой, когда гололедные дороги превращаются в сущий ад для водителей, и весной, когда разливаются огромные лужи и вода пополам с грязью так и брызжет из-под колес, обливая прохожих и проезжающие мимо машины. Не лучше дело обстоит и осенью, когда все, вернувшись после летнего отдыха, спешат наверстать упущенное и поскорее врубиться в работу. В это время все становятся жутко деловыми и агрессивными. Никто не хочет никому уступать, ругань между водителями превращается в норму, и хочется плюнуть на тачку и пересесть на метро. Но тот, кто уже отравлен автомобильной лихорадкой, навряд ли променяет свою машину на тесноту и давку в метро, и поэтому, кляня все на свете, едет по московским улицам и перекресткам, раздраженно сигналя другим водителям.

Но особенно пробки невыносимы летом. Раскаленный воздух делает простаивание на месте настоящей пыткой; кажется, что движение остановилось навечно и никто никогда не рванет вперед, а будет обреченно плестись в хвосте таких же бедолаг-водителей.

Я стояла в пробке между джипом, подававшим сигналы, и «Москвичом», чей владелец с кем-то оживленно болтал по мобильнику. Сколько мне здесь торчать? Уже девять часов! Интересно, Дмитрий приехал с работы или еще сидит на каком-нибудь совещании?

Я набрала его номер.

– Алло! Ты на работе?

– Да.

На заднем фоне раздавались чьи-то голоса.

– Когда приедешь домой?

– Пока не знаю. Может, часов в одиннадцать. Или раньше.

Возникла пауза.

– У тебя все нормально?

– Вполне. Пока.

– Пока.

Витрины переливались огнями. Москва стала европейским городом: светским, шумным. Кафе уже больше, чем пешеходов на улице. Модные бутики заманивают покупателей бесстрастными манекенами, одетыми в лучшие бренды мира, и вообще – Москва уже ничуть не напоминает тот город, каким она была еще пару десятилетий назад.

Вот только со стилем еще было плоховато. Среди «гостей столицы», одетых кое-как, стильно одетого москвича не сразу и заметишь. Я вспомнила, как, впервые попав в Париж, была поражена именно необыкновенной стильностью парижан. Это стиль, который не бросался в глаза, но от этого был еще более безупречен. Какой-нибудь шарфик или большие серьги, задавшие тон всему наряду, – все это культура, воспитанная в течение многих и многих лет. А парижские краски… приглушенные, нежные…

От размышлений меня отвлек нетерпеливый сигнал сзади. Я тронула рычаг зажигания и рванула вперед.

Открыв дверь ключом, я поняла, что дома Дашка. Она обычно сваливала одежду в угол, и яркая горка сразу бросалась в глаза.

Я взяла в руки розово-зеленую кофту и повесила на вешалку.

– Даш! – крикнула я. В ответ – ни звука. Наверное, слушает музыку в своей комнате или спит.

Дашка стала как порох – лучше не подходить. Нахамит или промолчит, отведя взгляд в сторону. Что с ней творится? Я пыталась поговорить с падчерицей, но это оказалось бесполезно. Дмитрий же делал вид, что проблемы не существует. К тому же в последнее время у него возникли серьезные проблемы в бизнесе, но со мной он этими проблемами не делился, и только по обрывкам и раздраженным замечаниям я могла ставить диагноз: дела идут хреново.

Я подумала, что мы с Дмитрием совершенно по-разному смотрим на жизнь. А может быть, смотрели всегда, только по молодости это замечалось меньше. Мы оба напряженно и много работали. Каждый делал карьеру. Я – на телевидении, Дмитрий – в бизнесе. Растили детей, занимались домом… И ночевали мы в последнее время чаще в разных комнатах. Я – в своей, Дмитрий – в кабинете.

Квартира была большой, двухуровневой. В хорошем районе. Дмитрий сотрудничал с компанией, которая построила этот дом, и на выбор ему было предложено несколько квартир, да еще со скидкой.

И вот теперь мы живем в просторной квартире с евроремонтом, но семья распадается на глазах. А как же было в семье дружно, тепло, когда мы жили в двухкомнатной и натыкались по утрам и вечерам друг на друга. И переругивались, когда в ванную по утрам скапливалась очередь, толкались в коридоре, собираясь кто в школу, кто на работу…

Я тряхнула волосами, прогоняя ненужные воспоминания. Мне на руку, что дома одна Дашка. Я сейчас поужинаю и пойду к себе наверх. Посмотрю эту видеокассету – спокойно, без помех.

Пройдя на кухню, я включила свет. Кухня была поделена большим столом-стойкой на две части. Отделанная в серебристо-синих тонах, она была почти полностью скопирована с какой-то картинки в американском журнале по дизайну: просто, функционально, удобно.

Сразу было видно, что это кухня работающих людей и домохозяйки в доме нет. Никаких лишних предметов – сувениров, трогательных занавесок в цветочек или желто-оранжевых тонов, которые режут глаз.

Я открыла холодильник и достала оттуда питьевой йогурт. Обычно это был мой ужин. Ну еще чай без сахара с кружком лимона.

Поужинав, я поднялась наверх по витой лестнице. В комнате Дашки было темно – наверное, она спала. Я решила не беспокоить Дашку и прошла к себе. Моя комната была самой маленькой – шестнадцать метров. Но мне больше и не надо. Светлый диван, шкаф-купе, круглый стол, несколько полок с книгами. Единственной роскошью в комнате было большое овальное зеркало с туалетным столиком, купленные в магазине итальянской мебели. Столик был сплошь заставлен косметикой. Я обожала парфюмерные новинки, крема, разные оттенки помад и теней. В конце концов, говорила я себе, мой внешний вид – визитная карточка телеканала. И я всегда должна быть на высоте.

Я переоделась в домашнюю одежду и заколола волосы.

Подошла к ноутбуку, но предварительно аккуратно закрыла дверь на замок.

…Изображение было чуть смазанным, как будто снимали любительской камерой. И первые кадры привели меня в шоковое состояние. Возник большой бассейн, где взрослый мужчина резвился с мальчиками. Камера показала его лицо крупным планом. Это был олигарх Андрей Захаров, и я прижала руку к губам. Он плескался вместе с мальчишками в бассейне, обнимал их и поглаживал по плечам. И все время весело смеялся…

Фильм длился не очень долго – минут двадцать. Напоследок камера сфокусировалась на листе бумаги, на котором от руки было написано: «В фильме снимались воспитанники интерната № ** Тульской области. Материал должен заинтересовать вас по причинам личного характера…»

Кассета остановилась. Захотелось закурить. Дома я старалась этого не делать, но желание было почти невыносимым. Я достала сигареты из сумки, подошла к форточке и открыла ее. Закурила.

Теперь стало ясно, что кассета попала ко мне не случайно. Ее подложили специально. Но кто и зачем?

И что значат слова причины личного характера…

Я задержала вздох, а потом резко выдохнула. Я – журналистка, телеведущая, значит, это как-то связано с моей работой.

Я даже не замечала, что пепел сыплется на дорогой паркет. Я спохватилась, сняла с полки раковину-сувенир и стряхнула пепел в нее.

Захаров! В последнее время я только и занималась разборками с ним. Все началось с репортажа об особняке, в который въехал его фонд благотворительности. Я сделала репортаж об этом, и пошло-поехало. Меня обвинили в некомпетентности и предвзятости. Захаров пошел ва-банк. Он не собирался ни отступать, ни сворачивать в сторону. Такое впечатление, что он хотел меня добить морально и физически. Так недавно в одной из центральных газет я прочитала краткий обзор теленедели, в котором я и моя программа «Отражения» характеризовались «как вчерашний день тележурналистики». В Интернете тоже время от времени появлялись отзывы, где меня громили по полной. За всем этим угадывалась рука Захарова. Я посягнула на него самого и его собственность. И пощады ждать не приходилось. Я часто думала, что только убойный компромат может заткнуть рот этому олигарху. У Захарова, как и у всякого крупного бизнесмена, есть враги, которые решили воспользоваться ситуацией и добить его окончательно. А сноска на детский интернат… И тут меня осенило. Фонд Захарова занимается спонсорством и благотворительностью, вполне возможно, что он спонсирует и этот интернат. Нужно только узнать это поточнее.

Я просмотрела еще раз видеокассету и убрала ее в сейф.

* * *

Это будет бомба!

Это будет настоящая сенсация!

Я лежала на смятых, сбившихся простынях и смотрела в потолок. Рядом лежал Артем: он повернулся ко мне и, приподнявшись на локте, спросил:

– Ты чего улыбаешься?

– Просто так.

– Просто так ничего не бывает.

Я посмотрела на него.

Светлые волосы прилипли ко лбу: в глазах было обиженное выражение, как у ребенка, а рот чуть приоткрыт.

– Много будешь знать – скоро состаришься!

– Давно ты стала такой мудрой? – процедил он.

– Всю жизнь. Я родилась такой, – cказала я, и это было почти правдой.

С тех пор как умерла моя мать, а отец привел в дом мачеху, моя жизнь стала похожей на классическую сказку о Золушке. Вот только о принце я не мечтала и не ждала его появления; я слишком рано поняла одну горькую, но верную истину: «Если ты хочешь, чтобы мир пал к твоим ногам, – надо сначала ползать в ногах у мира».

Я отправилась из нашего маленького городка покорять столицу. Cука Ада, вторая жена моего отца, которая сделала мою жизнь в родном доме невыносимой, c тех пор как поселилась в нем со своим сыном Ромкой, кричала мне при отъезде: «Сдохнешь ведь там, куда едешь, шалава!»

И по этому исступленному воплю я поняла, как же она хочет исполнения этих слов, чтобы я действительно сдохла. И словно в опровержение ее слов я поклялась выбиться наверх. На самый верх. Чего бы это ни стоило. Мой отец умер за два месяца до окончания школы, и в родном городе меня уже ничто не держало. Я прихватила драгоценности матери и бабушки – их было немного, но не оставлять же Аде! Я собиралась продать их в Москве и жить на эти деньги на первых порах.

Но начала я погано. Как всякая провинциальная девчонка, вздумала поступать в театральный. Что за мечта всех неоперившихся глупышек – театральный! Была бы немного поумней – штурмовала бы Плешку или «управления». Там, правда, без блата не обойтись, ну, на худой конец, начала бы с какого-нибудь финансового техникума, а затем пошла бы повыше. Так нет, втемяшилось в башку – театральный. Может быть, сладко грела мысль – я на обложке журнала, а Ада давится криком, глядя на меня… Наверное. Теперь уже и не разберешь…

Все происходило по законам классического жанра. В Щуку я не поступила. И пошла работать продавщицей в магазин обуви. Но решила завязать знакомство с теми, кто сидит в жюри. Это и сыграло роковую роль. На каждого театрального или кинодеятеля приходится как минимум десять шелупони. Вот на такую шелупонь я и налетела. Познакомилась в Щуке – вижу, мужчина молодой, но уже солидный. Я пожаловалась ему на то, что срезалась… Он задумался и обещал мне помочь. Мне бы ноги уносить в тот момент, а я… Но судить себя тогдашнюю – дело неблагодарное! Он сказал, что составит протекцию на следующий год и даст мне несколько уроков сценического мастерства.

Господи! И где были мои глаза!

И он может бесплатно дать мне уроки…

Даже вспоминать об этом тошно. Дурочка я, поехала! Все было разыграно как по нотам. Отдельная однушка в хорошем районе, как впоследствии выяснилось – квартира приятеля, cервированный стол, непременное шампанское, конфеты, задушевный тон: «Я тебя понимаю, как никто другой», «Ты молодая, красивая и талантливая», «Твое место в театре и в кино», «Я тебе помогу – вот увидишь!» И прочая лабуда, которую вешают на уши молодым и неопытным.

Я и размякла. Все произошло очень быстро и по-деловому. Через два часа он меня уже провожал до метро.

Я снимала койко-место у трех вокзалов, но заикнуться о том, чтобы Алексей снял мне жилье, я даже не посмела. Было еще три свидания, потом он сказал, что у него намечается длительная командировка, но к началу следующего года он приедет обязательно и поможет мне поступить.

Нужно ли говорить, что больше я его никогда не видела? Я думаю, это был случайный человек, зашедший по своим делам в театральное училище. Может быть, критик, чей-то родственник или знакомый.

А еще через месяц я поняла, что беременна. Дальше вспоминать уже совсем не хотелось. Я старательно блокировала все воспоминания последующего года, как будто его и не было… Хотя это было очень трудно!

И с работой был полный провал. Какое там театральное! Продавщица обуви, торговка на рынке, продавщица в магазине канцтоваров… Но мечта о театральном жила! Пока я не увидела объявления о работе в бюро пропусков на телевидении. Здесь у меня что-то щелкнуло, и я пошла работать туда. Дальше все завертелось. Я познакомилась с начальником отдела новостей на втором канале и стала его любовницей. У меня в этот раз не было никаких чувств – только голый расчет. Так мне хотелось на телевидении пробиться и нос Аде утереть. Чтобы она убедилась собственными глазами: я не сдохла! Мой тогдашний любовничек Аристарх Николаевич пристроил меня в службу новостей, и я пахала как каторжная, добывая репортажи для программы «Новости – москвичам». Через год я пошла на повышение – работала в информационно-развлекательной программе «Минуты и минутки». К тому времени я взяла фамилию моей бабки по материнской линии, донской казачки, и стала Ольгой Варфоломеевой. Затем создала собственную авторскую программу «Прайм-полдень». Так все и пошло…

Личную жизнь я старалась по возможности контролировать: ничего личного и лишнего. Романы заводила только полезные, необременительные. Пока десять лет назад не встретила Дмитрия Семухина, вдовца, предпринимателя, занятого в строительном бизнесе. Дмитрий ухаживал красиво, c размахом: дорогие рестораны, роскошные подарки. А я, глядя на него, внезапно захотела замуж – он был симпатичным, основательным, надежным. Я еще не знала, что он – педант, cухарь, без намека на чувство юмора. И себя, и свою жизнь Дмитрий воспринимал слишком серьезно. Но тогда я этого еще не знала. Или он в первое время умело маскировался?

Через три месяца после знакомства мы поженились. Вместе с Дмитрием мне досталась его дочь Дашка – очаровательное существо, упрямое и настырное. Отношения с ней у меня наладились не сразу, но я постепенно завоевала ее сердце, она стала называть меня мамой. Вот только собственные дети у нас не получались. Видно, Бог не дал!

И я с еще большим рвением ушла в карьеру.

Профессия требовала от меня не просто полной отдачи. А абсолютного растворения. Главное: точное попадание. Я часто думала, что профессия журналиста сродни профессии киллера. Здесь тоже важно нащупать некий нерв и выстрелить. В упор. Без этого ничего не получится.

Я была не просто ведущей. Передача «Отражения» была моим детищем. Я сама предложила эту концепцию. Два-три актуальных репортажа. И комментарий приглашенного гостя. Это мог быть один человек или несколько. В зависимости от масштаба обсуждаемой проблемы. Темы я выбирала самые разные. Это могла быть экономическая актуалка вроде галопирующей инфляции. Или повышение цен на жилищно-коммунальные услуги. Или полическая злободневка – вступление России в ВТО, а иногда просто бытовые репортажи, в которых отражалась жизнь большого мегаполиса.

А теперь я входила в тройку лучших ведущих страны, и мое лицо знали все. Я дорожила тем, что имела, – своим домом, мужем, Дашкой и, конечно, cвоей работой. Я была умной женщиной, настолько умной, что прекрасно понимала: если с мужем есть сексуальные проблемы – это не повод для развода, это причина найти хорошего любовника.

Им стал мой коллега Артем Красиков – настоящий мачо, комментатор спортивной программы «Нокаут». Артем сам был бывшим спортсменом, но, получив травму бедра, оставил спорт и решил связать свою дальнейшую карьеру с телевидением. И он не промахнулся. Внешность у Артема была сногсшибательная. Высокий блондин с голубыми глазами – он сразу стал кумиром юных барышень, затюканных домохозяек и дам бальзаковского возраста. В стране, где, по статистике, на десять девчонок приходится девять ребят, а сейчас и того меньше, мало-мальски привлекательный мужчина, не наркоман и не уголовник, всегда будет пользоваться популярностью. Нужно ли говорить, что рейтинг программы был довольно высоким и программу переставили в хорошее время. Она шла с пяти до половины шестого. Но я знала, что Артем лелеял далеко идущие планы: ему хотелось вести собственное ток-шоу или новости. И он неоднократно говорил мне об этом. Однако я молчала, потому что чувствовала, что он ищет моей поддержки или одобрения. Или будет просить, чтобы я замолвила о нем словечко перед начальством. По вполне понятным причинам я этого делать не хотела. Во-первых, как ни крути – наживать себе лишнего конкурента не с руки умной женщине, какой я себя считала. Во-вторых, с просьбами к начальству всегда нужно быть очень аккуратной. Если я попрошу за Артема, то в следующий раз я уже не смогу попросить за себя. Поэтому, пока он не обратился с прямой просьбой, я делала вид, что не понимаю его намеков.

Мы встречались с Артемом один-два раза в неделю в его квартире: ему льстило, что сама Ольга Варфоломеева обратила на него внимание, ну а мне был нужен хороший любовник, а Артем в этом смысле выше всех похвал! Секс обычно начинался с массажа. Артем уверенно разминал мне тело своими чуткими и одновременно сильными руками, и я ощущала, как уходит, тает накопившееся напряжение. Перед сексом Артем принимал душ, и поэтому его запах был запах мыла или геля и свежести. Все было приятно и… как-то обезличенно. Артем был внимателен, предупредителен и неутомим. Он старался не выходить за рамки очерченных отношений и вел себя так, cловно мы были давно знакомы и являемся лучшими приятелями. Его юмор, шутки развеивали мое плохое настроение, и я думала, что Артем – идеальный мужчина на время. Мужчина взаймы, но если пообщаться с ним подольше – взвоешь от скуки.

В нем я угадывала родственную душу – провинциального парня, который хотел выбиться в люди любой ценой, чтоб оставить позади нищету маленького города, безысходную печаль в глазах родителей и беспросветный ужас завтрашнего дня.

Говорят, что деньги не пахнут, – я была с этим категорически не согласна. Деньги всегда пахли – морским бризом и белоснежными яхтами, изысканными духами и свежими цветами в номерах пятизвездочных отелей, в которых я любила останавливаться, услужливостью официантов в дорогих ресторанах, кожаной обивкой новой импортной машины, а главное, они пахли свободой – делать что хочется, покупать что хочется и ездить туда, куда ткнула пальцем на карте.

А Артем это понимал так же хорошо, как и я.

Сейчас он смотрел на меня неотрывно, потом провел по груди и задержался на ней.

Мое тело приятно ныло каждой клеточкой своего существа. Хороший секс – это всегда подарок жизни, после которого улучшается настроение и появляется драйв.

– Ну так что? Какие секреты? – В голосе появилось едва различимое раздражение.

Мне не хотелось мучить его, и я сжалилась:

– Ладно, cкажу. Только свари кофе.

– Минуту.

Артем встал и направился на кухню. Я видела его спину и упругие ягодицы: сложен он был как атлет. Я закрыла глаза, улыбаясь. Эту квартиру Артем снимал: он еще не мог позволить себе покупку жилья в одном из самой дорогих городов мира, каким являлась Москва, но и эта квартира была хороша. Однокомнатная, c евроремонтом, прекрасной бытовой и электронной техникой, в центре.

– Кофе готов, – услышала я через несколько минут.

– Отлично. – Я встала и пошла на кухню.

Артем уже сидел за столом с двумя чашками.

– Ваш. Кофе. Готов. – И он шутливо взмахнул рукой.

– Сэнкью вери мач, – поддержала я шутливый разговор. Опустившись на табуретку, я, закинув ногу на ногу, сделала первый глоток. Кофе был божественно хорош: Артем умел его заваривать и при возможности демонстрировал это умение.

– Кофе – супер, – и я провела языком по верхней губе. Я видела, что Артема раздирает любопытство, которое он тщательно скрывал под маской внешнего безразличия. Но меня было не провести: слишком хорошо я знала людей, мотивацию их поступков и желаний. Этому научила меня жизнь. Но в этом знании не было ничего хорошего, потому что видеть жизнь такой, какая она есть – без прикрас и иллюзий, – большое испытание, которое по плечу далеко не каждому.

– У меня грядет сенсация, – сказала я, отодвигая чашку с кофе в сторону.

– В самом деле? – Его брови взлетели вверх, а в глазах мелькнул сумасшедший огонек.

– Угу! – Я снова придвинула к себе чашку и отпила.

Это было набухшее тяжелое молчание, подгревавшее интерес Артема, которого я к тому же умело подразнивала.

– Очередная байка или сплетня? – небрежно спросил он.

– Байка?! Бери выше – сенсация.

– И что там?

Я сделала еще один глоток. Как говорили мой муж и коллеги – иногда я бывала ужасно вредной. Мне кажется, это бессознательная плата за те унижения, которые мне пришлось испытать в жизни. Я не верю, что человек, чего-то достигший, добр и мягок. Это – полная туфта. В лучшем случае он безразличен. В худшем – его сердце – выжженная пустыня. К какой категории можно было отнести меня – я пока не задумывалась.

– Знаешь Андрея Захарова?

Артем издал звук – нечто среднее между фырканьем и смешком.

– Естессно. Олигарх, любитель моделей… Продолжать или остановиться?

– Остановись. Так вот. Кто-то мне подкинул кассету, где он в бассейне развлекается с воспитанниками детского интерната. Чуешь?

– Какую кассету?

– Обычную. Видеокассету с этим забойно-убойным материалом. Который я собираюсь пустить в эфир.

– Ты шутишь?

– Ничуть! Как сказала – так и есть…

– Ты с Диденко советовалась?

– Конечно! Разве я могла поставить такой материал без него?

Артем по-прежнему недоверчиво смотрел на меня. До него еще эта новость не дошла.

– Зачем тебе это? – вырвалось у него.

– Это сенсация! Бомба! А настоящий журналист только и живет этим… И потом Захаров мне уже порядком надоел… Со своими моделями, загулами и праздниками. Пора бы и честь знать! – насмешливо сказала я. – Решил богатый дядя, что ему все позволено. В последнее время между нами из-за этого московского особняка настоящая война разгорелась! Каждый цивилизованный человек должен знать свое место, а не вести себя как распоясавшийся самодур. У Захарова просто крыша поехала от его денег и вседозволенности. Я рада, что подпорчу его облик и без того не в белых одеждах.

– Диденко согласился сразу?

– Да, – солгала я. – Он сразу понял, какая это сенсация и как взлетят рейтинги нашей программы.

На самом деле это была маленькая ложь. Диденко вообще ничего не сказал мне – только попросил пока ничего не предпринимать и о материале молчать – он сам все выяснит и скажет мне. Как я понимала, Диденко нужно было заручиться поддержкой наверху. Без санкции свыше он не мог пустить этот материал в эфир. Захаров собирался не то выставить свою кандидатуру в президенты на очередных выборах, не то создать собственную партию, и, возможно, это кому-то сильно не понравилось, во всяком случае, «добро» сверху было дано и материал поставлен в эфир.

– И когда ты выложишь эту бомбу?

– Сегодня вечером! – сказала я, делая последний глоток кофе. – И ты сможешь увидеть это сам собственными глазами.

* * *

На работе я прошла мимо охранника, кивнув ему головой. Я была звездой, и у меня обычно не спрашивали пропуска, но один из новеньких охранников специально каждый раз требовал у меня документ и придирчиво осматривал его. Это раздражало, но я старалась не показывать этого, скрывая свои эмоции за сухим кивком, чтобы не поползли слухи, что я зазвездилась и стала ставить себя выше других.

Сегодня охранник был из стареньких. Он приветливо улыбнулся мне и поздоровался:

– Доброе утро, Ольга Александровна!

– Доброе утро!

В рабочей комнате меня ждали Леночка Штанько и Наталья Гаранина – мои помощницы.

– Ольга Александровна! Вас уже ждут…

– Да. Одну минуту. Сейчас.

Я посмотрела на себя в зеркало и поправила блузку, на которой была маленькая бриллиантовая брошка, сделанная в форме бутона.

– Сейчас девочки, сейчас. Где материалы?

– Вот. – Наталья Гаранина, высокая худая брюнетка c короткой стрижкой «под мальчика», протянула мне папку с бумагами.

– Я просмотрю. – Я взглянула на часы. – Время еще есть.

Я доверяла своим корреспондентам и помощникам. Тем более что темы репортажей мы согласовывали заранее. И теперь мне нужно было только посмотреть текст и отметить главную тему беседы. Приглашенным гостем сегодня был москвовед, специалист по архитектуре, кандидат наук – Масолов Александр Николаевич. Я специально подняла тему исторического наследия Москвы. Мне было так нужно, я привлекала внимание к этой проблеме и тем самым наносила еще один удар Захарову, так как разгорелась между нами война из-за незаконного захвата старинного особняка и его переделки.

– Масолов уже здесь?

– Нет. – Леночка Штанько поправила рукой длинные волосы и достала сотовый. – Позвоню еще раз.

– Да, Леночка, позвони. Будь добра. Накладок быть не должно.

Лена набрала номер.

– «Абонент недоступен». Наверное, попал в пробку, – пожала плечами Леночка. – Буду названивать.

Я просматривала подготовленный материал.

В комнату заглянул режиссер программы – Валерий Кошман. Чем-то он напоминал большого лохматого пса: с буйной шевелюрой и неряшливой бородой. Он носил растянутые свитера, обтягивающие его арбузный живот и брюки, висевшие нам нем мешком.

– Уже все готово.

– Да иду.

Я показала глазами на телефон. И Леночка понимающе кивнула головой.

– Валер! Ты вчера смотрел передачу?

– Нет. А что?

– Мне показалось, что второй сюжет несколько затянут. Можно было сократить. По крайней мере, на одну треть. А то получилось… провисание.

– Согласен, – кивнул он головой. – Небольшой недочет.

Бородатый Валера Кошман работал со мной уже три года, и мы понимали друг друга с полуслова.

– В следующий раз смотри внимательней.

– Понял.

Я глянула на часы и обратилась к Леночке:

– Как Масолов?

– Не отвечает. – В голосе Леночки слышалось плохо скрываемое волнение. – Куда он подевался?

– Что происходит? – громко спросила я, ощущая закипающее раздражение. – Почему ты не связалась с ним накануне?

– Я звонила… мы договаривались… – От волнения у Леночки слова вырывались бессвязным потоком.

– Не знаю. У меня скоро эфир, а ты ничего не подготовила.

– Проблемы? – вставил Кошман.

– Главного гостя нет до сих пор. И никакой связи с ним. Как в воду канул.

– Может, пробки? – высказал предположение Кошман. – Все на дачи на своих клячах добираются. Мое Дмитровское шоссе, например, с начала мая все забито. В любое время дня и суток. Не проедешь, не протиснешься. Блин, любители свежего воздуха.

Эти слова о пробках привели меня в жуткое раздражение.

– Не знаю. – Я снова демонстративно посмотрела на часы. – Время поджимает.

– Ладно, я пошел, – мотнул кудлатой головой Кошман. – Жду в зале.

Заглянула мрачная редактор – Маргарита Павловна.

– Оль! Там перестановки есть.

– Какие?

– Ну… то, что ты заявила. Материал с Масоловым не пойдет. Сегодня у тебя другой расклад.

– Не поняла… – Я медленно поднялась со стула.

– Я сказала, что этот материал отложен. Будет Захаров.

– Почему меня ни о чем не поставили в известность? Вы соображаете, что делаете? Диденко у себя?