Текст книги "Письмо на берегу"

Глава 6
«Не грусти, пока веселье не началось

Неделя шла за неделей, а ничего нового так и не произошло. Алина по-прежнему лайкала все записи Матвея ВКонтакте. Матвей иногда лайкал её. И больше ничего не происходило. Как будто Алина натянула между ними невидимую ниточку и иногда то Матвей, то она дёргали за неё, чтобы проверить: есть ли кто-то на другом конце. Каждый раз Алина боялась, что нитка порвалась и никто ей не ответит. Но Матвей отвечал. Редко, но всё-таки. По крайней мере, так она представляла себе их отношения.

Однажды она снова встретила в школе Марину. Марина сама вдруг сказала, что приезжает сюда к подружке – той самой девчонке из параллельного класса с красивыми серёжками.

– У неё день рождения. А я сегодня вечером уезжаю на конкурс. Хочу отдать подарок.

– На конкурс? – переспросила Алина.

Не то чтоб ей было так уж интересно, куда уезжает Марина, но она совершенно не знала, о чём с ней говорить. Ужасно хотелось спросить про Матвея – почему они всё-таки расстались? – но для этого было нужно хотя бы несколько минут с глазу на глаз. А ничего похожего не предвиделось.

– Ага, – кивнула Марина. – Тебе Матвей, что ли, не сказал? Мы едем на конкурс в Москву.

Алина хотела ответить, что, конечно, она в курсе, но язык не повернулся. Она не умела врать. С самого раннего детства не умела и теперь не очень-то получалось. Ну и ладно.

– У нас не те отношения, – объяснила Алина.

– Ах, не те? – удивилась Марина. – Что-то я совсем перестала его понимать. Раньше он всё делал быстро. Если уж решил.

– Какой уж решил? – пролепетала Алина.

Марина фыркнула:

– Смешно, ага. Матвей раньше очень быстро сходился с девчонками. И расходился. Чуть что не так – прощай навеки. А как может быть так, если ему сразу было нужно всё, что можно и что нельзя?

– А что нельзя?

Марина посмотрела на Алину с сомнением:

– Ты вроде большая уже девочка, должна понимать. Тебе мама не рассказывала, чего делать с мальчиками не нужно?

Алина вспыхнула.

– Ага, – кивнула Марина. – Объясняла, вижу. Да ты не переживай очень-то. Если он с тобой сейчас не торопится, может, и дальше всё будет по-другому, чем со мной. Может, он соображать начал. Или ты ему всерьёз нравишься.

Алина слушала чуть ли не открыв рот. Она не могла понять, как с незнакомым, в сущности, человеком можно разговаривать о таких вещах. Она и с Аннушкой-то не всегда могла решиться. А Марина как будто не видит в этом чего-то особенного. И не стесняется ничего.

– А ты, думаешь, нравилась несерьёзно? – вдруг вылетело у Алины.

Она, честное слово, не собиралась спрашивать. Само вырвалось.

Марина усмехнулась:

– А я ему вообще не нравилась. Просто было приятно, что рядом красивая девчонка. Ну и что у меня голос есть и петь умею. Я же сколько лет в детском хоре была солисткой. Научили уж.

«Опять этот „уж“, – с лёгким раздражением подумала Алина. – Уж-солистка – вот она кто».

– Ладно, не буду больше грузить, – улыбнулась Марина. – У меня теперь всё о'кей. И у тебя будет, если с умом подойдёшь.

– Не, – покачала головой Алина. – Пусть он сам подходит. Хоть с умом, хоть без. Я первая не хочу.

– Тоже правильно. Подожди. Пусть дозреет. Может, тогда будет проще.

– А вы надолго в Москву?

– На десять дней. Ну, если всё нормально пойдёт. Там сперва отборочные туры, потом сам конкурс, потом гала-концерт.

Алина кивнула. Она изо всех сил не хотела показывать Марине, что расстроилась. Вот ведь глупость! Подумаешь, десять дней. Пролетят, не заметишь. А всё равно стало тоскливо почти до слёз.

– Ладно, побегу я, – сказала Марина. – А ты не грусти, пока веселье не началось.

– Пока!

Алина улыбнулась и тоже побежала. В прямом смысле, потому что до звонка осталось пять минут, а нужно было ещё подняться на третий этаж и приготовиться к уроку. Посмотреть на себя в зеркало она уже не мечтала. Всё равно не успеть.

На уроке математичка объясняла новую тему по алгебре, но Алина никак не могла сосредоточиться. Она вроде бы и слушала, но почему-то слова не откладывались в голове, и Алина даже не могла уловить приблизительного смысла.

– Алина, – прошептала Аннушка, – хорош ворон ловить!

Это была привычная Аннушкина поговорка, и Алина на неё сто лет уже не обижалась. Но сегодня её почему-то обожгло. Ах вот, значит, как? Она ловит ворон, а умная Аннушка поймала вон кого. Илью.

* * *

Почему-то Алина думала, что из Москвы Матвей тоже будет выходить в Сеть постоянно, но он не вышел ни разу. Сначала она ждала, оставляла открытой страничку ВКонтакте, но Матвей был офлайн.

Алине его так не хватало, что она сама удивлялась. Как будто от того, есть он сейчас в сети или нет, зависело что-то очень важное.

Алина представляла себе, что это чем-то похоже на большую квартиру. Есть человек в соседней комнате, его в любой момент можно позвать. Нет – не докричишься. И хоть Алина совсем не собиралась звать Матвея, из-за его отсутствия ей было неуютно и грустно.

На третий день после его отъезда она вообще перестала выходить в Сеть. Что ей там было делать?

Она уже честно призналась себе, что влюбилась, и теперь думала всё чаще об одном: как сделать, чтобы Матвей подружился с ней по-настоящему? Ну вот хоть как Илья с Аннушкой. Для этого нужно было что-то изменить, но что и каким образом, Алина пока не понимала.

Может быть, в прежней жизни она попросила бы совета у мамы, но сейчас маме, кажется, было не до Алининой влюблённости. Мама пыталась справиться с болезнью, а заодно с домашним хозяйством и повседневностью вообще.

С домашними делами Алина помогала всерьёз и по-настоящему. А со всем остальным что она могла сделать? Только не трепать маме лишний раз нервы.

Она чётко предупреждала, когда и куда уходит, называла точное время возвращения и ни разу не опоздала. По крайней мере, в этом отношении мама могла быть спокойна. А про остальное врач сразу сказал: потребуется время. Время, отдых, лекарства и понимание близких.

Алина изо всех сил старалась обеспечить это понимание. Правда, старалась. Но ей было трудно. Гораздо труднее, чем папе. У папы всё как-то получалось само собой. Может быть, потому что он был взрослым и умел загонять страхи и сомнения так далеко, что никто бы не разглядел. Но он вёл себя с мамой так, словно ничего не случилось.

Например, по вечерам или в выходные папа звал маму просто погулять, а не в магазин или в кино. В кино они и раньше не часто ходили, но всё-таки раз в месяц выбирались, а сейчас совсем перестали. Попробовали один раз и вернулись. Мама сказала, что не может слушать такие громкие звуки.

Зато гулять она как раз могла. И они с папой просто бродили по улицам или доезжали до соседнего парка и ходили там по засыпанным сероватым городским снегом дорожкам.

Однажды Алина съездила с ними, и они все вместе провели в парке часа три. Мама как будто ожила, разговаривала почти по-прежнему и даже два раза улыбнулась. Не криво или там виновато, как в последнее время, а по-настоящему.

Тогда Алина подумала, что лучше всего им, наверное, было бы уехать всем троим куда-нибудь в деревню. И чтобы там был чистый холодный воздух. И много-много белого снега. И тишина.

Но кто бы отпустил папу с работы, а Алину из школы? И где бы они взяли денег, чтобы арендовать дом и пожить так хотя бы месяц?

Вот именно.

Поэтому приходилось жить дома и вылезать из маминой болезни крохотными шажками.

Больше, кстати, Алина с родителями в парк не ходила. Она простудилась, проболела неделю и решила, что это удовольствие не для неё. Наверное, к таким прогулкам нужно было привыкать с детства. Или просто одеваться гораздо теплее, чем в школу.

На самом деле, простуде Алина даже обрадовалась. Можно было как следует выспаться, отдохнуть ото всего и подумать.

Алина любила думать, а вернее, представлять себе какие-то эпизоды из книжек или из кино, но только чтобы вместо героини была она, а вместо героя… Вместо героя кто-нибудь из знакомых мальчишек.

Если раньше на том месте мог оказаться много кто, то теперь уж точно только один-единственный – Матвей.

Это было непривычно, грустно, весело, страшно и интересно. Алине казалось, что если кто-нибудь догадается, что она так думает про Матвея, лучше ей провалиться на том же месте. Но кто бы мог догадаться? Только Аннушка, которой Алина сдуру всё рассказала сама. А больше никто и никогда. По крайней мере, Алина так думала.

* * *

На самом деле, она ошибалась. Знала Аннушка, знала Марина. Что-то подозревала Тарасенкова. Ну и Илью нельзя было сбрасывать со счетов. Алина поняла это, когда подумала как следует. Поняла и расстроилась.

Столько народа в курсе её отношений с Матвеем, а по большому счёту этих отношений и нет. Не считать же лайки ВКонтакте? Наверное, о них-то как раз никто и не знает. Кому это нужно? Зато все видели, как Алина смотрит на Матвея, и слышали, как она разговаривает с ним при случайных встречах. Да у неё же при этом всё на лице написано! Ужас какой-то, а не лицо.

Алина подумала ещё немного и решила, что нужно как-то изменить всё вот это. Иначе она так и будет как дура смотреть на Матвея влюблёнными глазами у всех на виду. И все будут хихикать про себя. А может, и не про себя вовсе, а вслух.

Надо сказать Матвею, что он ей нравится, вот что. Не просто как музыкант, а как – тьфу ты, слова-то нормального не подобрать! Как мужчина? Но он же ещё не мужчина, наверное. И уж точно Алина – не женщина. Алина – девушка. Юная, но, кстати, это вовсе не значит, что она – идиотка и готова на что угодно ради своей любви. Или значит?

От мыслей о том, на что может быть готова или не готова, Алина покраснела так, что чуть не сгорела от стыда. Нет уж, о таком ни одна приличная девчонка думать точно не будет. Даже одна в комнате, спрятавшись под одеяло. Это неправильные мысли. Или как раз правильные, а она глупая и старомодная трусиха?

И в тот же момент Алина представила, что было бы, если б Матвей взял её за руку. Вот так при всех встретил в коридоре, сказал: «Привет!», а потом осторожно сжал бы её пальцы. В этом же не было бы ничего неприличного. Но все бы сразу поняли, что это не Алина бегает за Матвеем, а у них всё взаимно.

Всё-таки очень обидно, когда человек сам не делает ни шага навстречу. А ведь мог бы. Запросто мог. Если бы хотел или если бы его ничего не останавливало. Но что может останавливать-то?

Алина попыталась представить Матвея, который открывает сообщения ВКонтакте, хочет ей написать и не решается. Это представилось очень легко и даже выглядело как-то правильно, как будто так только и могло быть.

«А вдруг он, правда, боится?» – подумала Алина.

Вот же он написал ей песню. И спел, и знает, что она услышала.

Наверное, это почти то же самое, что объяснение в любви. Почему нет? Ну и вот. Он ей объяснился, а она ему нет. Просто сказала, что песня понравилась, и всё. Но песня песней, а сказка сказкой. В смысле, быль. То есть, жизнь.

Нужно как-то дать ему понять, что его чувство к ней взаимно. Или сказать прямо?

Вот он вернётся из Москвы, и Алина напишет. Или нет. Не напишет. Потому что писать – ещё хуже, чем говорить. Ты один раз напишешь, а оно останется. Надолго или даже навсегда. И это сообщение можно будет показать кому угодно. Причём не только сейчас, но и через год или через два. Оно Алине надо? Может, через год ей будет интересен совсем другой человек?

Нет, она не будет писать Матвею. Она лучше скажет.

Или нет. Говорить страшно. И потом, где Алина сможет поговорить с Матвеем с глазу на глаз? В коридоре между уроками? Или на ступеньках школы? Сказочно подходящие места. Они поздоровались однажды, и то ей потом Тарасенкова выдала по полной программе пожеланий.

И что тогда делать? Позвать Матвея куда-нибудь, где не будет лишних ушей? Но куда?

Вот об этом нужно подумать как следует. И, может быть, даже посоветоваться с Аннушкой. Ведь ей тоже, наверное, будет интересно сходить куда-нибудь с Ильёй. А компанией идти хоть в кино, хоть в кафе, хоть ещё куда гораздо проще, чем вдвоём. И звать в компанию проще, Алина точно знала. Вон Илья пригласил её тогда на квартирник – и нормально получилось.

Хоть, может быть, лучше бы и не получилось. Спокойнее было бы жить.

Алина в сто первый раз перевернулась на правый бок и открыла глаза. На часах горели зелёные цифры: 2:12.

Безобразно поздно. А завтра никто ведь не отменял ни первый урок, ни все остальные.

Алина потёрла глаза, зевнула и натянула одеяло повыше. Ладно. Сейчас она успокоится и уснёт. А завтра расскажет Аннушке о том, что неплохо было бы куда-нибудь сходить. Можно даже не предлагать позвать мальчишек. Пусть Аннушка сама предложит. Вдруг? Тогда всё ещё лучше получится. Как будто само собой.

Глава 7
Чего как маленькая?

Мама не хотела её отпускать, насколько она вообще была в состоянии хотеть или не хотеть. Мама чувствовала: не нужно. Но Алина решила твёрдо: она поедет, потому что там будет Матвей, и эта поездка – единственная возможность подружиться с ним по-настоящему. В конце концов, она сама всё это придумала.

И Алина соврала. Она сказала маме, что на даче будут Аннушкины родители. Мама хотела им позвонить, но Алина объяснила, что они уже на месте, а там сеть то ловит, то не ловит и ничего не поделаешь.

Маме всё это не нравилось, но пришла Аннушка и так убедительно начала рассказывать про шашлыки, которые папа жарит не на мангале, а на специальной такой решётке и поливает гранатовым соком, и…

Мама знала Аннушку с детского сада и с самой лучшей стороны. В общем, она поверила и Алину отпустила. Может, прежняя бы не поверила, но кто теперь скажет?

Алина всерьёз обдумала, что надевать и что брать с собой. Получалось, что надевать нужно джинсы, но в них ходят все, кому не лень, даже Алинина бабушка. В джинсах на неё не то что Матвей не посмотрит, а вообще никто. И Алина решила уйти из дома в джинсах, а с собой взять платье. Самое красивое, которое ей купили на Новый год. И ничего, что оно с блёстками. На Аннушкиной даче собирались устроить самый настоящий праздник, пусть и без повода.

Первое, что Алину удивило, был холод. Какой-то почти нереальный, до звона и хруста. Льдистый, вымораживающий, мёртвый. Она не ждала, что в дачном доме будет так. Она почему-то думала, что кто-то заранее натопит печку.

– Да ерунда это всё! – заявила чуть растерявшимся гостям Аннушка. – Сейчас котёл растопим, за полчаса дом нагреется. Ну, или за час. Кто со мной в подвал?

Парни заржали. Девчонки зафыркали. Кони и кошки. Что им вместе делать?

– Ну, я могу! – сказал Матвей.

Алина напряглась. Вот только этого ей не хватало. Но Аннушка была нормальной подругой.

– Да нет, – покачала она головой, – вы с Алиной поднимитесь на второй этаж. Включите обогреватели. Пока котёл раскочегарится, они уже чуть-чуть согреют.

А сама взяла за рукав Илью. Вообще-то, с ним у Аннушки в последние дни было «всё сложно», но сегодня, похоже, она решила это сложное немного упростить.

Илья просиял и первым исчез в дверях, не дожидаясь Аннушку. У Алины промелькнула мысль, что он прекрасно знает, где лестница в подвал. Значит, он уже ездил на эту дачу? Значит, Алина ничего не знает про свою дорогую Аннушку?

Через мгновение ей стало не до Аннушки. Матвей подошёл к ней и даже чуть-чуть наклонился:

– Пойдём?

В комнате было так холодно, что изо рта вырвалось облачко пара. Алина подумала, что Матвей первый раз с ней вот так заговорил, и ей стало жарко.

Она кивнула.

– Знаешь – куда? – спросил он.

Алина снова кивнула.

– Веди!

Кажется, она покраснела. Кажется, на них смотрели, как на ненормальных. Или, наоборот, что ли – с завистью? Алина не поняла. Она в третий раз кивнула и поплелась к лестнице, которая вела на второй этаж. Поплелась, а не побежала, потому что ей стало страшно, даже непонятно почему.

– А ничего дачка, – заметил Матвей, когда они зашли в первую комнату. – Два этажа. Обстановка. Все дела.

– Здесь здорово, да, – подтвердила Алина. – А летом, когда в саду всё цветёт, совсем красота.

Матвей потянулся к обогревателю, закреплённому над диваном.

– Вообще-то должен быть пульт, – проворчал он. – Ладно, обойдусь.

Алина подумала, что если бы Матвей был чуть ниже ростом, то не достал бы, а так запросто.

Но оказалось, что не совсем запросто, потому что после того, как обогреватель зашипел и выпустил первую волну ещё прохладного воздуха, Матвей неловко повернулся, охнул и свалился на диван.

– Ой! – испугалась Алина.

– Блин, – поморщился Матвей. – Нога. В меня прошлым летом… Короче, старые раны. Поможешь?

Алина скользнула к дивану.

– Просто дай руку, – попросил он.

Она протянула сначала левую, потом отдёрнула и протянула правую.

– Решения, решения, решения, – почти неслышно пробормотал Матвей.

И взял её пальцы. Алина думала, что он сейчас встанет, и напряглась, чтобы помочь удержаться.

Она совсем не ждала, что вместо всего этого, Матвей просто прижмётся губами к её руке.

– Т-ты ч-что? – выдохнула Алина, заикаясь.

Раньше она никогда не заикалась.

Матвей посмотрел на неё совсем по-взрослому и руку отпустил.

– Нормально всё, – сказал он, – спасибо, что помогла.

И легко встал с дивана.

Потом всё было хорошо. Матвей, правда, близко к Алине не подходил, но смотрел часто. От этих взглядов Алина краснела и чувствовала, что ещё чуть-чуть – и она или начнёт хохотать как сумасшедшая, или расплачется.

Они все вместе жарили охотничьи колбаски. На мангале жарили, а вовсе не на специальной такой решётке, и ели их, и топили камин. Сначала он дымил, но потом всё разгорелось правильно, и это было почти счастьем.

Стало так тепло, что Алина даже переоделась в своё вечернее платье, и Матвей смотрел на неё, совсем не отрываясь.

А потом многие стали расходиться на ночь. То есть, ночь уже близилась ко второй половине, на самом-то деле.

– Где мне лечь? – спросила Алина у Аннушки.

– Давай в моей комнате, – предложила Аннушка.

– А ты?

– А я совсем спать не хочу! Ну, приду потом, наверное. Ты не пугайся тогда.

Алина знала, что Аннушка легко может не спать хоть до утра. А она так не могла. Она бы уснула, где сидит, и всё.

* * *

Уснула Алина сразу. И проснулась сразу, потому что её касались чьи-то руки. Сначала она решила, что это Аннушка пришла и пытается её подвинуть, но потом поняла, что это совсем не Аннушка.

Алина вскочила.

В неполной темноте человек, наклонившийся над ней, показался нереально худым и длинным, будто его раскатали между гигантскими плоскостями, как малыш раскатывает в тонкую колбаску кусок пластилина. Он выпрямился, на занавешенное окно метнулась тень. От этого стало страшней и ещё оттого, что человек не издал ни звука. Ни вздоха, ни крика – ничего. Алина попыталась крикнуть сама, но почему-то рот не открылся. Губы стянуло странным холодом, и она даже не смогла вздохнуть в полную силу. Зато смогла сделать два шага к двери. Длинная фигура качнулась к ней и обдала Алину дикой смесью запахов. Она не поняла, чем именно пахло, но чуть не задохнулась и поскорее вытолкнула из себя весь этот воздух. Чужой.

– Тише-тише, – прошептал человек.

И Алине стало чуть легче, просто от звука голоса.

– Я же ничего плохого, – шёпот стал уверенней, громче, – только хорошее. Ты же сама хотела. Вон платье надела. И раньше. Я же помню, ты мне ВКонтакте все песни лайкала. И ту, помнишь? Про маленькую? А.? Ну? Разве нет? Думала, я забыл? Не забыл.

Алину будто обдало кипятком. Она поняла: кто это. И да, он прав, она действительно хотела. Только совсем не этого. Такого она не могла бы пожелать никогда в жизни. Чтобы он среди ночи ворвался к ней в комнату? Это же кошмар. Безумие. Бред. Неужели он понял её именно так? Неужели её можно было так понять?

Она попятилась сначала медленно, потом быстрее. У самого выхода развернулась и изо всех сил толкнула дверь.

– Чего как маленькая? – бросил ей вслед Матвей.

А больше она не стала слушать. Ей хватило.

Глава 8
И взрослых никого?

Она выскочила из дома в тапках и в платье, только схватила свою сумку, висевшую на спинке стула.

Сначала ей даже не было холодно. Грязь под ногами чавкала и грозила засосать обувь, но Алина приноровилась ставить ноги чуть боком, и тапки уцелели.

Она прошла вдоль участка, свернула на улицу и побрела к шоссе. Рассвет пролился на дачный посёлок, серый и зыбкий. Наверное, от сырости у Алины прилипла ко лбу чёлка, но губы всё равно пересохли, и она то и дело их облизывала. Зато язык казался шершавым, как у кошки. Шершавым и горячим.

Алина шла, не чувствуя ни страха, ни одиночества. Кровь стучала везде – в висках, в запястьях, под коленками. А может, это вовсе была не кровь, а просто стыд. Стыд, что обманула маму, что уехала сюда ради человека, о котором не сможет теперь сказать ни одного хорошего слова.

Алина подумала, что чем дальше она окажется от той несчастной комнаты, где нашёл её Матвей, тем быстрее эта гадкая история станет прошлым. А может, и вообще забудется и из реальности превратится во что-то размытое и тусклое, как залитая водой недосохшая акварель.

Когда Алина вышла к станции, совсем уже рассвело. Кассирша в будочке посмотрела на неё странно, но билет продала и даже посоветовала посидеть вон там, в помещении. Там, конечно, тепла нет, но всё не так дует. Почему-то именно после её слов Алина почувствовала, что ещё чуть-чуть, и она превратится в кусок льда.

Почти нестерпимо хотелось горячего, но никакого кафе на станции, конечно, не было. В отдалении стоял магазин, безнадёжно закрытый на амбарный замок. Этот замок даже Алина со своим астигматизмом рассмотрела, до того он был гигантским. Бутафория какая-то, а не замок.

Никогда в Алининой жизни пятнадцать минут не становились ледяной вечностью. Наверное, время смеялось, превратившись в безразмерную субстанцию, которую хочешь – тяни, хочешь – умоляй проползти быстрее – всё без разницы.

За минуту до электрички Алина выползла на перрон. Ноги передвигались с трудом. Губы и щёки покалывало иголочками. В глазах стояли слёзы, в голове вместо мыслей качался вязкий кисель. На какой-то миг одна мысль всё же мелькнула, но она была злой и тревожной. А вот не придёт электричка – что тогда?

Но тишину спящего посёлка прорвало гулким шумом, вдалеке мигнули ослепительные огни, и электричка подлетела к перрону.

Когда состав подъезжал к городу, позвонила Аннушка.

– Ты где? – прокричала она Алине в ухо так громко, будто хотела, чтоб та её услышала безо всякого телефона.

– Почти дома, – ответила Алина и нажала отбой.

Она не могла говорить с Аннушкой. Потому что не могла, и всё. По крайней мере сейчас.

* * *

В метро на Алину смотрели как на сумасшедшую. Мамаша с малышом пересела подальше и всё косилась на Алинино платье и пыхтела от возмущения. Алине хотелось то провалиться, то сказать мамаше, чтоб прекратила пялиться. Но Алина не умела грубить.

В последний раз ей всерьёз этого хотелось, когда они привезли маму к врачу, четыре месяца назад. Мама сидела на жёстком диванчике и смотрела пустыми глазами. Алина, наоборот, сидеть не могла. Ей хотелось метаться по коридору, а лучше выбежать на улицу и идти куда глаза глядят. Под дождём, по лужам, по снежной каше. Куда угодно, лишь бы подальше от этого места, где мама сидит с чужим лицом и даже не отвечает на вопросы. Самые простые, между прочим, на которые может ответить семилетний ребёнок.

Собственно, из-за этих вопросов от соседей по очереди Алине и захотелось нагрубить.

– Женщина, вы за кем? – спросила маму тётка в лиловом берете.

Берет наползал на лоб низко-низко, и от этого тётка казалась похожей на толстого зверя с меховой головой. Кожа на лице у неё напоминала сначала смятую, а потом расправленную впопыхах бумагу – не то чтобы совсем в гармошку, но в морщинах и острых следах царапин или давних порезов.

Мама не ответила. Она даже, кажется, не поняла, что к ней обращаются. Мама в последние дни стала совсем рассеянной. То насыпала сахар в солонку, то убирала шарф в хлебницу, то забывала повесить постиранные носки. А в тот день, когда папа решил, что больше тянуть нельзя и закрывать глаза тоже нельзя, мама проснулась утром, села на кровать и застыла.

Алина увидела её первой и сначала не успела особенно испугаться. Ну мама. Ну сидит на кровати. Заболела, наверное, простудой или давление поднялось.

– Мам, – позвала Алина, когда ей показалось, что мама как-то уж очень неподвижно сидит. – У тебя температура?

Мама не ответила, даже голову не повернула. И вот тут Алину пронзило и обожгло. Наверное, это был не просто страх, это был почти настоящий ужас. На уровне подсознания. Родители переставали говорить с детьми только в самых страшных ужастиках, если в них вселялась нечистая сила – и всё. Всё! Но в жизни-то, в реальной жизни кто мог вселиться в маму?

Болезнь, ответил Алине внутренний голос. В маму могла вселиться болезнь. Она столько недель к ней подбиралась, и если бы Алина с папой были чуть внимательней, они давно бы заметили, что с мамой что-то не так. Но они предпочитали думать, что мама просто устала. Что ей нужно немного отдохнуть, и всё пройдёт само собой. Мама не отдохнула. И ничего не прошло. Оно, наоборот, разрослось и усилилось так, что поглотило маму почти целиком.

С пятого раза Алине удалось получить от мамы короткий ответ. Да, заболела. Нет, вряд ли температура. Да, такого с ней никогда раньше не было. И да, похоже, без врача не обойтись.

Алина бросилась звонить в районную поликлинику, не слишком понимая, что будет говорить диспетчеру. Когда у человека высокая температура, это всем понятно и вызывает только сочувствие. А когда вот такое, как у мамы, неизвестно что? Может быть, и никакой врач к ним не придёт?

Но диспетчер как-то сразу всё поняла и сообщила, что терапевт придёт обязательно.

И они дождались терапевта. Алина сидела на кухне, бессмысленно переставляя чашки и заваривая чай. Как будто кто-то собирался его пить!

Мама вроде бы согласилась, но, отхлебнув чая и откусив крохотный кусочек печенья, сказала, что сыта. Алина налила себе в чашку побольше заварки, добавила кипятка и обожгла язык и губы при первом же глотке.

Терапевт влетела в квартиру, как всегда бодрая и стремительная. Правда, раньше она всегда улыбалась и спрашивала Алину о её школьных делах, а иногда что-нибудь рассказывала про свою дочку.

В этот раз улыбок не было. И вопросов про Алинину жизнь – тоже.

Доктор быстро натянула бахилы и прошла в комнату, где мама по-прежнему сидела на кровати. Алину попросили выйти, но она только обрадовалась этому. Ей было страшно слушать врача, но ещё страшнее смотреть на маму, которая сейчас больше всего напоминала наполовину ожившую куклу. Наполовину – потому что вроде бы могла и разговаривать, и шевелиться, но делала это очень скупо и неуклюже.

Доктор выбежала из маминой комнаты минут через двадцать. Наверное. Алина заметила время, но потом отвлеклась на тупое созерцание собственных тапок и забыла, что там показывали часы.

– А взрослых никого? – спросила она.

От этого вопроса Алине стало совсем уж тошно. Она даже слегка пошатнулась, и пришлось упереться локтем в дверной косяк.

– Папа на работе.

Голос показался хриплым и чужим.

– Позвони. Пусть отпросится, приедет. Не каждый день такое.

– А что это? – еле выдавливая из себя слова, спросила Алина.

– Ну, – слегка замялась доктор, – я – не специалист. Тут нужен психиатр, чтобы точно сказать. Я вот предварительно написала: невроз навязчивых состояний.

Алина задохнулась. Психиатр. Мамочки, психиатр! Самый жуткий из всех врачей. Про психиатров никто толком ничего не знает. Их боятся до ужаса. Про них рассказывают анекдоты. И снова боятся.

И вот сейчас психиатр должен будет приехать к ним? Домой?

Последний вопрос Алина задала вслух. Она изо всех сил старалась убрать из голоса дрожь, но это получилось плохо.

– Ну что ты, – покачала головой терапевт. – Приезжают на дом, когда есть опасность.

– Какая опасность?

– Ну когда стены ломают или в окно выбрасываются.

От этих слов, прозвучавших спокойно и даже обыденно, у Алины похолодела спина. Вернее, не вся спина, а две тонкие полосочки кожи вдоль позвоночника.

– А… И такое бывает? – глупо спросила она.

– И не такое бывает, – успокоила терапевт и переключилась. – Позвони отцу, пусть приедет. И отвезите маму к доктору. Я адрес там написала. Вас примут, только документы возьмите.

– Сегодня?

– Не нужно тянуть, – объяснила терапевт и быстро-быстро надела пальто, словно боялась, что Алина спросит её ещё о чём-нибудь, а она не сможет ответить.

Отец приехал через два часа, и они все втроём вышли на улицу. Алина помогала маме одеться, но мама и сама, наверное, смогла бы. Просто очень медленно, и не факт, что не забыла бы, например, переобуться из тапок в сапоги или взять перчатки.

Хоть перчатки Алина и сама забыла. И всю дорогу от дома до автобуса сжимала замёрзшие руки в кулаки и втягивала в рукава.

А потом в очереди к врачу толстая тётка в берете начала приставать к маме с вопросами, а мама не отвечала. Словно не слышала или не понимала. За пять минут до этого папа вышел на улицу. Он сказал, что покурить. Алина даже не удивилась и не напомнила, что курить он бросил год назад. Ей было не до папы. Она ждала и умирала от страха – что скажет врач? Почему-то ей казалось, что от этого диагноза разрушится вся их жизнь. Или, наоборот, не разрушится, а появится надежда, что всё обойдётся.

– Что же вы молчите? – не выдержала наконец тётка в берете. – Совсем больная, что ли?

Конец фразы она почти провизжала, и подбородок у неё мелко затрясся. Алина подумала, что тётка тоже вряд ли здоровая, раз так вот трясётся и визжит. Ей бы сказать, чтобы не трогала маму. Но как? Как?! У Алины язык не повернётся сделать замечание незнакомому взрослому человеку. Никогда не поворачивался. А особенно теперь, когда она боялась лишний раз пошевелиться, лишний раз открыть рот, чтобы не зареветь. От страха, от волнения, от обиды непонятно на кого. Но, может, тётка уже сказала всё, что хотела, и больше не будет? Может, Алине и не придётся ни о чём с ней разговаривать?

– Это ж безобразие! – выпалила тётка на повышенных тонах, когда Алина уже почти поверила, что обойдётся без продолжения. – Сидишь тут за справкой для работы, а вокруг больные! А может, они опасные!

Люди из очереди начали поглядывать с интересом. Им было скучно пялиться в стены и в телефоны, а тут назревало нечто зрелищное. По крайней мере, Алина сразу же подумала именно об этом.

– Конечно опасные! – окрылённая успехом, продолжила тётка. – Молчат-молчат, а потом как с ножом бросятся! Я вон по радио слышала…

Кто-то хихикнул. Кто-то делано закашлялся. Два парня у самой двери посмотрели на Алину со скользкой издёвкой и заржали в голос.

Мама вдруг встала и, ни слова ни говоря, пошла к выходу.

– Мама! – закричала Алина. – Мама, ты куда?