Текст книги "Письмо на берегу"

Мама не ответила и не обернулась. Алина побежала за ней. За спиной смех дробился и множился.

Алина подумала, что так рушится мир. Её, мамин, папин. Тот, без которого Алина не жила ни дня с самого рождения. Тот, в котором она чувствовала себя спокойно и уверенно. Только что был – и вдруг раскололся на кривые неправильные части. Сначала крупные, а потом всё более мелкие, похожие на крошево и пыль. И их не собрать и не соединить никакой силой.

Это было даже не больно. Больно бывает, когда ещё что-то чувствуешь. Это было черно и безнадёжно, как безвоздушное пространство. Как будто тебя выталкивают в него из родной комнаты, без скафандра, в домашнем халате и тапочках. А ты даже не сопротивляешься. Ты зачем-то хватаешь крохотного зайца, с которым спишь с четырёх лет, с того самого дня, как его тебе подарили, и смартфон. Самое нужное в любой ситуации, каждая девчонка подтвердит. Хватаешь, а дальше уже – ни мира, ни света, ни воздуха. Ни тебя.

Дальше думать про это Алине не дали. Отец перехватил маму на выходе, посмотрел на ржущих парней так, что они подавились смехом и больше не издавали ни звука. Тётку в берете пригласили в соседний кабинет. А маму тоже пригласили – в тот, в который они занимали очередь.

И всё как-то устроилось.

Маму положили в больницу. Там довольно скоро ей стало лучше. По крайней мере, она опять отвечала на вопросы, волновалась за Алину (как она дома без неё?) и даже пыталась что-то читать.

Но ощущение рушащегося мира Алина запомнила. Даже, может быть, навсегда.

Глава 9
В кусты – норм

Алина сидела в метро, забившись в угол, и умирала от смущения.

Но потом в одном ей повезло – когда пришла домой, в квартире никого не было.

Алина влетела в ванную, открутила краны во всю мощь и, давясь всхлипами, стащила с себя несчастное платье. Теперь она ненавидела его. Не будь этого платья, может, ничего бы с ней и не случилось. Или всё равно случилось бы? Ведь Марина предупреждала. Вот о чём она говорила, а Алина даже не пыталась понять. Идиотка. Маленькая, самоуверенная идиотка, которая сама во всём виновата! И ещё это платье!

Сначала Алина подумала вышвырнуть его в окно, но вовремя сообразила, что под окном первыми платье найдут родители, и вот тогда-то начнётся настоящее веселье. Уже дома. Поэтому Алина просто свернула его в тугой комок и засунула на самое дно корзины для белья. Чтоб пока полежало. А потом Алина его непременно выбросит. За всё!

В ванне бурлила и пенилась вода, а Алина беззвучно скулила, прижавшись лбом к двери, на которой висели махровые полотенца. Алинины. Родные, привычные, мягкие, пахнущие лавандой и мятой.

В воде стало легче, как будто вся боль и стыд, прикипевшие (или примёрзшие, что ли?) к коже, начали отваливаться слой за слоем. Но что-то много их оказалось – этих слоёв.

К вечеру вернулись родители. Алина уже могла нормально разговаривать, и вроде всё обошлось без мучительных объяснений и слёз. Они не узнали, что случилось с Алиной. Они думали, что она просто уехала с дачи чуть раньше, чем собиралась, вместе с Аннушкиной семьёй.

* * *

За вечер и ночь Алина успела успокоиться и пришла в школу, почти не думая о том, как её встретят. И, в общем, правильно.

Илья бухнул: «Привет!» – и, как всегда, на этом перестал обращать на Алину внимание. Девчонки из компании, которая была на даче, окружили её, как малыши ёлку, и начали причитать. Почему она уехала одна? Почему без куртки? Почему не ответила никому ВКонтакте? От этих бесчисленных «почему?» у Алины зазвенело в ушах, но она загадочно улыбнулась и ответила, что у неё внезапно появились дела. Девчонки хотели обидеться, но потом не стали. Тайна в сто раз интересней обид.

– Ладно, расскажешь потом! – решила за всех Аннушка, и Алина осторожно кивнула.

Она совсем не знала, о чём ей рассказывать.

– А то куртку не отдам! – шепнула Аннушка уже так, чтобы слышала одна Алина.

Вроде в шутку, и лицо у неё при этом было весёлым, но Алина разозлилась. Хоть бы лучшая подруга подумала, стоит сейчас шутить или нет!

Алина подумала, что пока обойдётся без куртки. В конце концов, можно хоть до мая проходить в пальто. Оно теплее, и маме больше нравится. А в мае Аннушке наверняка надоест вся эта история, и она вернёт куртку просто так, без рассказов.

Прозвенел звонок. Началась алгебра, и всем стало не до Алины. Алина перевела дух.

* * *

После уроков Алина задержалась, потому что ей нужно было в библиотеку. Аннушка помахала рукой, а сама поскакала по лестнице, сунув рюкзак Илье.

Вот почему нормальные люди после поездки на дачу уходят из школы вместе, а Алина шарахается от человека, который вроде бы ей нравился? Или это он на расстоянии нравился, когда Алина слушала записи его песен? А вблизи она и не знала, какой он, этот Матвей? Теперь узнала.

Её даже передёрнуло от мерзкого холодка, ворвавшегося внутрь, как ветер врывается под одежду.

Из библиотеки она побежала в гардероб, думала, что ещё догонит кого-нибудь из девчонок. Но вешалка их класса стояла пустая, и только чей-то огромный чёрный пакет одиноко топорщился на крючке. Вот что туда такое положили, что его не просто перекосило, но ещё и прорвало почти посередине? Ну, и встопорщило тоже, да. И он весь такой несчастный и одинокий прижался к курткам параллельного класса, того самого, в котором учился Матвей.

Похоже, что у него сегодня было больше уроков, чем у Алины, потому что одежда висела разношёрстным, но полным рядом.

Посмотрев на этот ряд и на одинокий пакет, Алина вдруг испугалась: а её-то пальто где? Она прекрасно помнила, что утром повесила его на четвёртый от стены крючок, а теперь тот крючок сиял пустой и даже какой-то острый.

Она опять почувствовала давешний мерзкий холодок, только теперь он усилился и пробирал до позвонков.

* * *

Ну вот куда могло исчезнуть её пальто? Украли? Да кому оно нужно – старое и даже не стиранное с осени? Может, кто-то уронил и повесил на соседнюю вешалку? Эта мысль показалась Алине разумной и немного успокоила.

Мимо первой вешалки Алина прошла зря – ничего похожего на её пальто там не было. Мимо второй – тоже. А рядом с третьей болтали какие-то парни. Правда, они стояли не с Алининой стороны, и она их не видела, а только слышала, и то не очень.

Лучше бы не слышала вообще.

Когда голос, от которого совсем недавно ей становилось и легко, и грустно, и жарко, и всё на свете одновременно, произнёс:

– Не, ну я понимаю, белая ворона.

– Сорока, – с хохотком поправил кто-то и объяснил: – У нее мать – Сорокина.

– Ну, сорока – да, – согласился тот самый голос. – Ну, я много чего могу понять. Но чтоб вот так динамить? Сама же прохода не давала. И сама же в кусты.

– В кусты – норм! – хохотнул подсказавший мамину фамилию.

– Это если б реально в кусты, – возразил Матвей, – может, и норм. Хотя я так не люблю. Мокро, грязно. Мы что, в прошлом веке живём? Из комнаты свалила! До станции учапала, без куртки даже.

– Ничё ты её напугал!

– Раз пуганая, пусть и сегодня без пальто домой валит! Фиг в пакете найдёт.

У Алины сердце взлетело и ударилось обо что-то с такой силой, что она ахнула и всерьёз подумала, что вот сейчас упадёт и умрёт на месте.

Глава 10
Никому и никогда!

Но она не умерла, а всхлипнула, жадно подышала холодным воздухом, проникшим в гардероб через уличные двери, и побежала домой. Без пальто. То есть не совсем без. Оно, стиснутое в бесформенный ком чёрным пакетом, болталось у неё на локте, но вытащить его и надеть Алина не смогла. Ей было омерзительно натягивать на себя пальто, к которому прикасались те руки.

До дома Алина дошла минут за пять вместо обычных десяти и даже успела нервно хихикнуть про себя, что теперь знает, как не опаздывать, если уже почти опоздала.

Но через полчаса началась жесть.

Сперва Алина даже не поняла, почему у неё застучали зубы. Вот просто сидела за компом и вдруг услышала, что сидит не в тишине, как обычно, а с аккомпанементом. Причём не тихим таким. Она попыталась закрыть рот, и это получилось, но совсем ненадолго. К тому же руки тоже начали дрожать. И только тогда Алина сообразила, что замёрзла до ужаса. Вот так вдруг сидела-сидела и замёрзла в тёплой комнате. Она хотела найти кофту, но почувствовала жуткую лень. Лень было не то, что искать в шкафу кофту, но даже вставать с компьютерного кресла.

Она всё-таки встала. В коленки впилась странная боль. И в локти, и в каждый шевельнувшийся сустав. И озноб стал совсем уж нестерпимым, но вместе с тем щёки и шею обожгло осторожным огнём.

Алина постояла, держась за дверцу шкафа, и поплелась к кровати, пока ещё были силы откинуть покрывало и лечь.

Она с трудом вспоминала потом, как мама совала ей градусник, как побелело и осунулось за мгновенье мамино лицо (вот мало ей было своей бледности), как приехала неотложка. И ещё раз – неотложка, когда температура снова поднялась, а Алина не смогла проглотить таблетку.

Озноб не проходил, температура держалась, тошнота плескалась под горлом, а перед закрытыми глазами всё вертелись какие-то чёрные склизкие комки, напоминавшие переваренные грибы, и от них было особенно худо.

Третья неотложка приехала тёмным утром, и вот тогда Алине с мамой велели собираться.

– Я сейчас вызову машину. Доедете до стационара. Может, вас и не возьмут, но пусть посмотрят, – сказал молодой лысый доктор.

– На что посмотрят? – с трудом ворочая сухим языком, спросила Алина.

– На тебя, на анализы твои, – объяснил доктор. – В поликлинике ты их будешь сдавать неделю, а в приёмном отделении сделают за два часа.

Страх в первый раз шевельнулся у Алины где-то под солнечным сплетением.

– Я не хочу в больницу! – сказала она почти нормальным голосом.

– Не хочешь – вернёшься домой, – успокоил доктор.

Он был таким серьёзным, таким внимательным, но в то же время абсолютно домашним, что Алина поверила.

Зря поверила. В приёмном отделении в неё вцепились мёртвой хваткой и не отпускали три с половиной часа. Она успела решить, что умрёт от озноба, от температуры и от ужаса по очереди. Ужас был в том, что её осматривали все врачи, включая того самого, про которого она была уверена, что он только для взрослых.

– Да чего боишься-то? – спросила раздражённая докторша. – Взрослая уже. Рожать можешь.

Алина закусила губу и вцепилась в подлокотники кресла.

Ей хотелось даже не плакать, ей хотелось исчезнуть из этого сияющего стеклом и белизной здания, чтобы больше никогда-никогда не входить в эту дверь и не видеть этих раздражённых тёток.

Хорошо, что от температуры острота восприятия притупилась, иначе Алина захлебнулась бы от возмущения и стыда.

* * *

Оказавшись в палате, она почувствовала такое облегчение, как будто пришла домой. Но это был вовсе не дом, конечно.

Поэтому и уснуть не получилось. Поэтому и пришлось почти до рассвета играть в старую добрую игру, вспоминая названия фильмов по алфавиту.

А потом Алина вспомнила фильм на букву «Я», успокоилась и вдруг поняла, кто виноват во всех её мучениях и кого она никогда не простит. Себя. И Матвея.

А ещё Алина решила, что никогда в жизни не позволит ни одному человеку говорить про неё то, что говорил Матвей, и даже думать такое. Она не даст никому и никогда ни малейшего повода – вот что. Пусть они все живут где-то там, сами, пусть поют свои жалкие песни, пусть рисуют карикатуры или героев манги, пусть ведут блоги ВКонтакте, ей, Алине, больше не будет до этого никакого дела. Она не позволит никому из них проникнуть ей в душу. И прикасаться к ней своими грязными руками не позволит тоже. Никому и никогда! Да, она не такая, как все. Да, она – белая сорока. Была, есть и останется.

Когда она приняла решение, ей сразу же стало легче, и Алина заснула. По-настоящему, без снов и страхов, что упадёт одеяло.

Глава 11
Сам сейчас останешься!

Троллейбус остановился, открыл двери. Алина тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Неплохо она задумалась, даже перестала следить за дорогой. Нет, ну понятно, что Тим не заблудится, но всё же Алина не привыкла до такой степени полагаться на почти незнакомых людей.

Она вытащила смартфон и включила Яндекс-карты.

Маршрут определился быстро и был не слишком длинным, но время навигатор показал немаленькое – тридцать минут.

– А почему так долго?

Алина спросила у себя, то есть у смартфона, и даже вздрогнула, когда услышала голос Тима:

– Потому что скоро пойдём пешком. Если хочешь быстрее, можно через пустырь.

От слова «пустырь «Алине стало неуютно. От него веяло опасностью и одиночеством.

– Не нужно через пустырь, – попросила она.

Тим кивнул:

– Как хочешь. И можно тебя попросить?

Алина посмотрела с надеждой. Неужели всё-таки получится разговор? Неужели она ошиблась, а он просто набирался храбрости?

– Убери, пожалуйста, телефон.

Вот так тема!

– Почему?

– Здесь вечером лучше не демонстрировать дорогие вещи.

Он так и сказал: «демонстрировать», он так и сказал: «дорогие».

– Мы же в троллейбусе, – робко заметила Алина. – На улице – ладно. А здесь-то?

Троллейбус резко затормозил. Видимо, перед остановкой. Алина обратила внимание, что перед каждой остановкой он тормозил рывком, а потом трогался с места, как раненый гонщик, которому хочется всех обогнать, но сил хватает на несколько секунд.

– Убери быстро!

Тим сказал это, едва шевельнув губами, в его интонациях прозвучал приказ. Алина хотела возмутиться, но почему-то послушалась, и смартфон скользнул в карман куртки.

* * *

Троллейбус снова открыл двери, и полупустой салон наполнился, причём не только людьми. В него влились запахи. Острые, неприятные: табачного дыма, пота, нестиранной одежды. А ещё звуки. Гул голосов сначала показался Алине ровным, но через секунду она уже различала отдельные слова. Такие, что лучше бы навсегда в гуле и утонули.

В троллейбус ввалилась группа парней в спортивных штанах и разношёрстных куртках, но на спортсменов они явно не тянули. Они тянули на местных гопников – вот на кого.

Алина отвернулась, изо всех сил стараясь на них не смотреть. Она знала, что это опасно.

Но всё-таки совсем не смотреть у Алины не получилось, как будто что-то внутри неё нарочно дразнило и требовало: «Глянь!» И она осторожно, из-под опущенных ресниц обвела взглядом новых пассажиров.

Лучше бы Алина этого не делала, потому что её взгляд встретил коротко стриженый парень с дурными, почти чёрными глазами. Эти глаза блестели так, будто их только что промыли искусственной слезой. Может быть, они даже были бы красивыми, если бы от них на километр не тянуло угрозой.

Алина замешкалась лишь на секунду, а потом взгляд отвела, но, похоже, всё равно опоздала.

Стриженый хмыкнул и, покачиваясь, пошёл через салон. К Алине.

Она это даже не увидела, а почувствовала спиной. Спина сейчас же похолодела и покрылась мурашками. Захотелось съёжиться, прикрыть лицо руками и сделать вид, что ее тут нет. Вот только что была, а потом исчезла. Мало ли как бывает?

На самом деле так, конечно, не бывало. Алина осталась там, где сидела. А вот Тим вдруг встал и оказался около её сиденья, прикрыв собой от остального салона. У Алины от изумления пропал страх. Она почему-то совсем забыла про Тима.

Стриженый, увидев его, замедлился, видимо решая, меняет это что-нибудь или нет.

Пока он думал, троллейбус подъехал к очередной остановке и дружки стриженого посыпались на улицу.

– Лысан, ты чего? Остаёшься? – хлопнул его по плечу маленький чернявый пацан с родинкой на подбородке.

– Сам сейчас останешься! – огрызнулся Лысан и вывалился из троллейбуса в чернильную темноту.

Напоследок его глаза впились в Алину, и она почувствовала почти физическую боль, словно её ужалили две большие осы. Нужно бы потом посмотреть – может, следы останутся?

* * *

Алина выдохнула. Только сейчас она сообразила, что дышала как-то неправильно и воздуха ей не хватало.

– Ты поэтому велел убрать телефон?

– Соображаешь, – кивнул Тим и усмехнулся: – А я уже сомневался.

– Я тоже сомневалась, – неожиданно для самой себя выпалила Алина.

Ей захотелось ответить ему как-нибудь зло и остроумно, но как нарочно ничего такого в голову не приходило.

– Выходим сейчас, – предупредил Тим совершенно спокойно. – И не вздумай со мной ссориться, пока не дойдём до дома.

– Почему это?

– Потому что одну я тебя всё равно не отпущу. А идти, поссорившись, скучно.

– А как весело? – ехидно поинтересовалась Алина.

– Сейчас увидишь, – пообещал Тим и покатил чемодан к дверям.

На самом деле он не обманул. Дорога до бабушкиного дома оказалась не просто весёлой, она оказалась сногсшибательной. В прямом смысле.

Фонари, стоявшие вдоль улицы, терялись в кронах огромных деревьев, и света от них не было. Окна домов слегка подсвечивали пешеходную дорожку, но, во-первых, они горели далеко не везде, а во-вторых, их свет тоже частично терялся в густой растительности.

Асфальт под ногами был старым, покрытым ямами и трещинами. Кое-где через него пробивались кусты, кое-где – камни.

Алина сделала несколько шагов, споткнулась, схватилась за своего провожатого, извинилась, но больше так его и не отпустила.

Она бы, наверное, даже себе не призналась, а призналась, так не поверила бы до конца, но оттого, что он шёл с ней рядом и что она держалась за его рукав, ей было хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни.

Глава 12
Ну, судьба же!

Алина проснулась в своё первое утро в этом доме и улыбнулась. Вчерашний день в памяти чуть смазался и расплылся, но зато был окрашен только в тёплые тона. «Это потому, – решила Алина, – потому…» И наконец сама себе призналась: «Что вчера увидела Тима. И услышала. И даже подержалась за его руку». От этой последней мысли Алине стало немного стыдно, но зато где-то посерединке её затопило приятное тепло.

Она понимала, что всё это глупости, и помнила о том решении, которое приняла. Просто Тим оказался чуть-чуть не таким, как она ждала, и это было удивительно и приятно. Алина даже подумала, что если бы тогда на даче на месте Матвея был Тим, может быть, ничего подобного бы и не случилось и ей не пришлось бы давать себе никаких обещаний. И оставаться одинокой белой сорокой тоже не пришлось.

В окно билось солнце – яркое, настойчивое. Алина решила, что обязательно пойдёт загорать. Она знала – куда. Через два двора от бабушкиного был парк. Не слишком большой, не особенно ухоженный, но зато с прудом и мягкой травой.

Бабушка только плечами пожала: