Текст книги "Храм украденных лиц"

Получив на работе расчет, Надя решила проконсультироваться в частной клинике у хирурга-косметолога. Пусть ее кошмар развеется. Она не сможет так жить дальше. Вставать и каждое утро с испугом смотреть на себя в зеркало. Нет, необходимо как еледует провериться. Обследоваться. А не терзать себя понапрасну ужасом и страхом.

Она выбрала дорогую клинику и записалась на прием. Ей сделали компьютерное обследование. Результаты ошеломили ее. Да, ее лицо «вступило» в стадию активной деформации. То, что она увидела в зеркале, не было плодом ее воспаленного воображения. Этот кошмар существовал в действительности.

– Какие могут быть изменения? – молодой красивый доктор пожал плечами. – Пока сказать трудно. Надо регулярно наблюдаться. Консультироваться у специалистов. Врачи клиники «Ариадна плюс» могут дать высокопрофессиональные советы и рекомендации. Наша клиника является ассоциированным членом Европейской ассоциации хирургов-косметологов. – Доктор смотрел на нее с показной услужливостью и доброжелательством. Часто улыбаясь. Как голливудский манекен. Надя скользнула глазами по карточке, приколотой к белому халату: «Максим Бабарыкин». – Отчаиваться не надо, просто держите руку на пульсе. Наша клиника готова предоставить вам все необходимые услуги. Вы можете стать нашей постоянной клиенткой. В таком случае вам гарантирована скидка на медицинские услуги в размере от пяти до десяти процентов. Можно сделать комплексную пластическую операцию всего лица. Не отдельных частей: носа, век, щек. А целиком.

– Сколько стоит такая операция? – спросила Надя пересохшими губами.

– У вас сложный случай, – доктор смотрел на нее внимательно-изучающе. Как на препарированную лягушку. – Назвать вам примерную сумму?

– Да.

– Одну минуту. – Максим Бабарыкин взял в руки прейскурант услуг, напечатанный жирным черным шрифтом на мелованной бумаге, и пробежал по нему взглядом. – Так… Сумма, конечно, может варьироваться в зависимости от того, в каком объеме вы будете оплачивать послеоперационный уход. Иными словами, сколько дней вы пробудете в нашей клинике « после операции. Сама же операция стоит около восьми тысяч долларов. У вас очень сложный случай, – вторично подчеркнул врач.

– Спасибо. – Надя посмотрела в сторону, на экран компьютера. Там с анатомическими подробностями было показано женское лицо. Ее лицо. Глаза, рот, скулы были прочерчены красными линиями со стрелками на концах. Надя сглотнула слюну. Ее чуть не стошнило. Она встала и побрела к двери на ватных ногах. – До свидания, – пробормотала она.

– Вы всегда можете воспользоваться услугами наших специалистов, – бросил ей уже в спину Бабарыкин.

Надя вышла на улицу ошеломленная. Восемь тысяч долларов! Где она возьмет такую сумму? И тут ее осенило: надо продать комнату в коммуналке. Вот откуда она возьмет деньги на операцию! Зачем ей эта комната, если она не может нормально жить. Так, как все люди. Она давно превратилась в тень самой себя. Она избегала яркого освещения, шумных мест. Ей почему-то казалось, что все будут на нее смотреть. Показывать пальцами, смеяться. Да, продажа комнаты – это выход. Она почувствовала невольное облегчение, как будто бы с души свалился камень, и поспешила домой.

Анна Семеновна пила в кухне чай с сушками. Когда Надя, немного возбужденная, рассказала ей о своем походе в клинику эстетической хирургии и о том, что она собирается продать комнату, Анна Семеновна, немного помолчав, сказала:

– Не торопись. Эти шарлатаны только и думают о том, как выкачать у бедных женщин побольше денег.

– При чем здесь это? – упавшим голосом спросила Надя. Она ощущала себя так, как будто бы на нее вылили ушат холодной воды.

При том. Ты уверена в хорошем результате? Я на твоем месте еще куда-нибудь сходила бы. Перепроверила бы этот совет. А то вляпаешься капитально. И без комнаты останешься, и без лица. Ты же хотела поступать в финансовый институт…

– Хотела, – эхом откликнулась Надя.

– Ну, продашь комнату. Получишь деньги. А институт? Будешь хорошенькой дурочкой? – Анна Семеновна откинулась назад и в знак подтверждения своим словам качнула красивой, ухоженной головой. Надя была привязана к своей бабушке, но сегодня она почему-то показалась ей раздувшейся жабой.

– Почему дурочкой?

– Потому. Где ты будешь работать? Продавщицей на рынке? Или в обувном магазине.

И здесь Надя разрыдалась.

– Ну и пусть! Пусть я буду торговать или таскать ящики. Но у меня будет нормальное лицо. Как у всех.

– Ты – дура! – отчеканила Анна Семеновна. – У тебя нормальное лицо. Ты – не красавица. Но разве вокруг тебя одни манекенщицы ходят? Таких, как ты, – миллионы. И все живут, не комплексуют и не портят себе и родным нервы. Сколько раз я тебе говорила: одевайся поярче, крась губы… И все без толку. Мои слова для тебя – как об стенку горох.

– Я не… могу больше так жить! – рыдала Надя. – Скоро я стану совсем страшилищем.

– Я тебе ничего не говорю. Сходи и проконсультируйся дополнительно. У другого врача. Что он тебе скажет? Ничего не делай с налету, очертя голову. Они там, шарлатаны, сидят и бедных женщин, как пауки, подкарауливают. Им главное – напугать побольше и страху нагнать, чтобы те сразу побежали и распрощались со своими денежками. Ты что, не понимаешь, как все это делается? Не маленькая уже, пора бы и разбираться, что к чему.

Надя вскочила с табуретки и выбежала из кухни. Она не могла сидеть дома.

На улице было еще светло. Но, не обращая ни на кого внимания, Надя шла и плакала. Наконец она забрела в сквер недалеко от дома и села на свободную скамейку. Здесь она дала волю слезам. Уткнувшись лицом в колени, она плакала и плакала. В глубине души она понимала справедливость слов Анны Семеновны. Ну, продаст она комнату, а если результат операции будет не тот… Или еще что-то… Она так обрадовалась, что главная проблема ее жизни может быть решена, что не подумала ни о чем другом. А все, оказывается, намного сложнее. Да и с мечтой об институте жалко прощаться. Но жить с таким лицом еще ужасней. Это был настоящий тупик…

– Вам плохо? – услышала Надя.

Он подняла заплаканное лицо. Около нее стояла девушка лет семнадцати. Хорошенькая, с длинными светлыми волосами. В красной курточке и в джинсах.

– Нет, – ответила Надя и расправила на коленях складки серого плаща, мокрого от слез.

– У вас что-то случилось? – не уходила девушка. Какая она хорошенькая, с неприязнью подумала Надя. Пухленькие губы, аккуратный носик… Свежее симпатичное личико!

– У меня все в порядке.

– Ну и хорошо! – И девушка улыбнулась ей. Она повернулась спиной и направилась в глубь сквера.

И тут Надю охватила такая жгучая ненависть к этой девушке, к ее лицу, звенящему голосу и беззаботности, что Надя наклонилась, взяла в руку комок влажной весенней земли и, размахнувшись, изо всей силы кинула его в спину незнакомки. Та вздрогнула и обернулась. На ее лице появилось выражение растерянности. Надя ощутила в себе прилив злости и снова нагнулась к земле. И тут девушка побежала. Второй комок попал в джинсы. Девушка оглянулась. Теперь на ее лице был написан испуг. Надя громко расхохоталась. И принялась беспорядочно кидать комки земли в убегающую девушку. Та была уже далеко, но Надя все стояла и кидала землю, пока не обратила внимание, что на противоположной стороне сквера сгрудилась стайка людей, которые пристально смотрели на нее и что-то говорили, отчаянно жестикулируя.

Надя провела рукой по лицу. Ей стало стыдно. Домой, мелькнуло в голове, домой.

– Что с твоим лицом? – спросила ее Анна Семеновна, когда открыла дверь.

– С лицом? – испуганно спросила Надя и рванула в ванную.

Ее лицо пересекали черные полосы, оставленные рукой, испачканной в земле.

Надя открыла кран и сунула голову под воду. Пряди волос моментально стали мокрыми, но она не чувствовала этого. Как ни чувствовала и того, что ее слезы смешались с холодной водой и текли по лицу. Ей было абсолютно все равно… Она потеряла всякую чувствительность, и если бы сейчас в ванную ворвался студеный арктический ветер или раскаленный песчаный смерч, она бы даже не заметила этого. Она находилась по ту сторону боли и физических ощущений.

На другой день майор и Виктор зашли к Дине Александровне за фотографией убитого. Она открыла им дверь, и Губарев обратил внимание, что под ее глазами залегли глубокие тени. Наверное, не спала всю ночь, подумал он.

– Мы хотели бы взять фотографию Николая Дмитриевича, – обратился к ней Губарев.

– Какого размера?

– Небольшую.

– Минуту. Она оставила их в коридоре и нырнула в глубину квартиры.

Губарев обвел глазами стены коридора. Художницей Дина Александровна была интересной. Во всяком случае, в ее картинах, как и в ней самой, была некая изюминка. Необычный ракурс или любопытное сочетание цветов. Непривычное для глаза. Но Губареву, как и в прошлый раз, больше всего понравился букет лилий. Контраст чистых белоснежных лилий и набухшего грозового неба.

– Вот. Возьмите фотографию. – Дина Александровна протянула им снимок.

– Простите, пожалуйста, еще один вопрос. Что теперь будет с клиникой?

– Пока ничего не могу сказать. Либо я ее продам, либо все останется по-прежнему.

– А кто тогда будет директором?

– Наверное, Лазарева. Она была правой рукой моего мужа. Извините, но пока я еще не думала всерьез обо всем этом. Потом… – Дина Александровна нахмурилась и поправила рукой шаль.

– Спасибо. До свидания.

Ожидая лифт, Губарев сказал Витьке:

– Теперь – беседа с охранником. Потом со второй женой Лактионова. Массажисткой.

– Созваниваться будете?

– Нет. Нагрянем неожиданно. Чтобы она не успела подготовиться.

Охранник, Моргунов Виктор Кузьмич, сидел в будке. Увидев Губарева с Витькой, вышел к ним. И пригласил в маленькое помещение, примыкавшее к будке. Губарев сел на пластмассовый белый стул. Витька остался стоять, прислонившись к двери. Охранник был мужчина лет сорока пяти. Невысокого роста, плотный, приземистый. Губарев представился. Да, охранник знал убитого. Здоровался, иногда перекидывался парой слов. Ужасно, что его убили. Добрейший мужик. Такой мухи не обидит. Настоящей закваски. Сразу видно – крестьянских корней.

– Не заметили ли вы что-либо необычное в последний день?

– В последний день? Позавчера, значит, – охранник пригладил правой рукой усы. – Он вышел… – вспоминал Виктор Кузьмич. – Подошел к будке… Да. Он был с двумя портфелями.

– С двумя? – Губарев переглянулся с Витькой.

Да, с двумя портфелями. Один – такой обычный. А второй – маленький. Я еще удивился: почему он не взял один большой.

– Вас это удивило?

– Да. В его руках был всегда один портфель.

– Спасибо. Что еще было странного?

– Ничего. Поздоровались. Он посмотрел на небо. И сказал, что, наверное, будет дождь. Я согласился. Все.

– Где находятся гаражи?

– Рядом с домом подземный гаражный комплекс.

– Что вы можете сказать о его жене? Дине Александровне?

– Приятная женщина. Молчаливая. Но не заносчивая.

Разговор был исчерпан.

Выйдя на улицу, Губарев кивнул Витьке:

– Топаем обратно. И спрашиваем вдову о втором портфеле.

Дина Александровна собиралась уходить. Она была одета в черную кожаную куртку с черно-серебристым воротником, в черные брюки. На плече – черная кожаная сумка. В руках – ключи.

– Я тороплюсь.

– Мы ненадолго. Вы видели, как уходил ваш муж? Дина Александровна задумалась.

– Я была в комнате… Он крикнул мне из коридора: «Пока!» Я сказала, чтобы он позвонил мне, если задержится.

– Он сам закрыл за собой дверь?

– Да. Сам.

– Что было у него в руках, когда он уходил?

– Портфель.

– Но вы же не видели этого?

– Не видела. Но он всегда брал свой портфель. А что?

– Дело в том, что у вашего мужа в день убийства в руках было два портфеля. Один побольше. Другой поменьше.

– Два портфеля? – Дина Александровна казалась озадаченной. – Нет. Я об этом ничего не знала.

– Так сказал охранник.

– Ну… и что?

– Зачем ему два портфеля?

– Не знаю. Может быть, там был пакет документов. Они не входили в один портфель. Вот он и взял второй. Что в этом особенного? – Ключи слегка звякнули в руках Дины Александровны.

– Мы просто подумали, что, возможно, этот факт поможет нам в расследовании.

Вдова молчала.

– И что было в этом втором портфеле, вы не знаете?

– Я не знаю, что было и в первом. Я не имела обыкновения лазить по портфелям моего мужа, – сухим тоном сказала вдова Лактионова.

Они распрощались, и Губарев с Витькой поехали в клинику «Ваш шанс».

Охранник подтвердил, что на работу Лактионов приехал с двумя портфелями.

– Почему вы не сообщили мне об этом, когда я допрашивал вас в первый раз?

– Не подумал, что это важно, – простодушно признался охранник.

Губарев недовольно поднял брови.

Второй портфель обнаружился среди папок и бумаг. Он был небольшим и поэтому был незаметен среди толстых папок «Корона». Лежал на нижней полке шкафа. Губарев надел перчатки и взял его в руки. Он был пустой.

Майор разочарованно присвистнул.

– Птичка улетела? – сказал Витька, кивая на пустой портфель.

– Судя по всему, да. И что там было – неизвестно.

– Вы думаете, что-то важное?

– Может – да. Может – нет. Надо отправить на экспертизу насчет отпечатков пальцев.

– Почему мы его не заметили сразу?

– Невнимательно искали.

Настроение у майора было испорчено. Он чувствовал раздражение и усталость. К тому же ему не понравилось, как разговаривала с ним Дина Александровна. Высокомерно и снисходительно.

Сидя в кабинете, Губарев жаловался Витьке:

– Знаешь, бросать мне все надо к чертовой лавочке. Со мной бабы в последнее время обращаются, как с плюшевым медведем. Пинают, подбрасывают, вертят, как хотят. Вчера – Юлия Константиновна изощрялась. Сегодня – Дина Александровна.

– Просто вы столкнулись с новым поколением феминисток. Они нашего брата за мужиков не считают. Умные, самостоятельные. Ни в ком и ни в чем не нуждаются. Надо же – даже китайский язык изучают. И на карате ходят! – В голосе Витьки слышалось явное восхищение.

– Это ты о Юлии Константиновне?

– О ней!

– Понравилась, что ли? – поддел Губарев. Витька мгновенно стушевался.

– Да нет, что вы! Куда мне до нее! А вам мой совет: вы себя с ними потверже ведите. Поуверенней.

– Ладно, воспользуюсь твоим советом. Со второй женой Лактионова я буду как скала. Воинственным и напористым.

– Посмотрим, – уклончиво сказал Витька. – Как у вас получится. Вдруг она – стерва порядочная.

– Я сделаю из нее дохлую муху, – пообещал Губарев и слегка стукнул кулаком по столу. – Вот увидишь!

Ванда Юрьевна была дома. Она открыла им с Витькой дверь и неприязненно уставилась на них.

– Мы из милиции. Расследуем убийство вашего бывшего мужа. Следователь Губарев Владимир Анатольевич. Старший лейтенант Павлов Виктор Николаевич.

Молча Ванда Юрьевна пропустила их внутрь. Коридор был небольшим. Из кухни доносился запах жареной картошки.

– Куда нам пройти?

– В большую комнату.

В комнате был беспорядок. На столе лежала стопка постельного белья. Стулья были завалены одеждой. Все выглядело так, словно хозяева квартиры готовились к отъезду. Мебель была безликая, темно-коричневая. Обои – уныло-бежевого цвета. Единственной красивой вещью в комнате было пианино.

– Если удобно – садитесь к столу. – Ванда Юрьевна смахнула стопку белья на подоконник и поправила съехавшую набок скатерть.

Они сели за квадратный стол. Теперь Губарев мог как следует разглядеть вторую жену Лактионова. Она принадлежала к тому типу женщин, которые никогда не нравились майору. Тонкие губы, чуть скуластое лицо, напоминающее мордочку лисицы. Глаза – хитрые, внимательные. Крупный нос. От уголков глаз к вискам разбегались лучики морщин. Темно-рыжие волосы, крашенные хной, доходили почти до плеч.

– Я слушаю вас. – Ванда Юрьевна сжала руки в кулаки и положила их на стол. Сделала она это, скорее всего, непроизвольно. Но данный жест выдавал в ней человека, готового к защите. Или к нападению.

– Ваш муж убит, и мы расследуем причины этого убийства. Ванда Юрьевна, вы общались со своим бывшим мужем?

– Общалась, – в голосе прозвучал вызов.

– Как часто вы с ним встречались?

– Очень редко.

– Раз в неделю? В месяц? В год?

– Раз в неделю! Что говорить обо мне, если с сыновьями он виделся раз в месяц или того реже!

Как, по-вашему, почему Лактионов не… уделял должного внимания своим детям? – Губарев хотел спровоцировать Ванду Юрьевну. Задеть ее чувствительную струнку. Он знал, что, если женщин как следует разозлить, они перестают себя контролировать и начинают проговариваться.

– Известно, почему, – Ванда Юрьевна вздернула вверх подбородок. – Она не разрешала!

– Кто «она»? – спросил Губарев, отлично понимая, о ком идет речь.

– Динка!

– Вы считаете, что Дина Александровна препятствовала общению Лактионова с сыновьями?

– Да, считаю.

– Почему?

– Она хотела изолировать его ото всех.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы самой все контролировать! Чтобы он, не дай бог, лишний рубль на сыновей не потратил!

– По имеющейся в моем распоряжении информации, Лактионов своих детей обеспечивал.

Ванда Юрьевна побагровела.

– Кто вам это сказал? Динка? Чем он там обеспечивал! Копейки какие-то давал! По его-то доходам. Он деньги лопатой греб, а нас впроголодь держал! Вы у них дома были? Видели, какая там квартира! Антиквариат сплошной! А у нас? – она обвела рукой комнату.

– Эта ваша квартира?

– Конечно, моя! Чья же еще!

– Лактионов здесь не жил?

– Почему не жил? Жил! Когда был нормальным человеком, имел семью…

– Он ушел и оставил эту квартиру вам?

– Только не делайте из него благородного человека, – фыркнула Ванда Юрьевна. – А где же я, по-вашему, могла ютиться с двумя детьми? В коммуналке, что ли?

«Оборона» Ванды Юрьевны была непробиваемой.

– Как я понимаю, инициатором развода был Лактионов?

– Он не хотел никакого развода! Это все она! Окрутила его и увела из семьи! Кошка драная! Смотреть не на что! – В выражениях Ванда Юрьевна не стеснялась. Судя по всему. Дину Александровну она ненавидела лютой ненавистью. – Он никуда уходить не хотел. Ну… побаловался на стороне. Вы же знаете, как это бывает. Погулял мужик – и вернулся в семью. А она вцепилась в него мертвой хваткой. К тому же у него тогда определенные проблемы были.

– Какие?

– Выпить любил. С работой не клеилось. Склоки, интриги в коллективе. А тут подворачивается она – вся такая возвышенная и тонкая. Куда там!

– Художница, – вставил Губарев. – Неплохая.

– Художница! – Ванда Юрьевна сделала презрительный жест рукой. Руки у нее были крупные, массивные, унизанные золотыми кольцами. Массажистка, вспомнил ее профессию Губарев. – В то время она работала в каком-то задрипанном музее. Экскурсоводом. И малевала на досуге свои картинки. Это уже потом она развернулась. Стала выставки свои устраивать! На чужие деньги-то! Почему бы и не устроить!

– А в каком музее она работала? – как бы невзначай поинтересовался Губарев.

– Не помню, буду я такую чушь помнить! Что-то с Востоком связано! Не помню.

– Дети тяжело переживали уход отца из семьи?

– А вы как думаете? Конечно! Какой-никакой, отец все-таки! А тут все разом на меня и обрушилось. Его пьянство, гулянки, развод! Только подумать: я ему помогала, двигала вперед. Все делала ради его карьеры, а он отплатил мне черной неблагодарностью, – возвысила голос Ванда Юрьевна.

– Он встречался с детьми здесь, в этой квартире?

– Нет. Они ходят туда. К нему.

Это он из-за Ванды Юрьевны не хотел здесь бывать, догадался майор. Дама она напористая. Хамоватая. И выслушивать ее упреки ему совсем не улыбалось.

– Когда вы в последний раз видели Лактионова?

– Месяца три назад.

– При каких обстоятельствах?

– Я ждала его около клиники. Мне надо было с ним поговорить.

Губарев вспомнил, что, по словам Лазаревой, шеф запретил пускать Ванду Юрьевну в клинику.

– О чем вы хотели с ним поговорить?

– О детях, естественно! О том, что мальчики отбились от рук. Им нужно отцовское влияние, крепкая мужская рука. Что я могу с ними поделать? Они меня абсолютно не слушаются!

– Вы дождались его?

– Да.

– Поговорили? Возникла легкая заминка.

– Он торопился, и поэтому разговора не получилось. Все, что я говорила, до него не доходило. Он целиком и полностью был во власти своей… – Ванда Юрьевна запнулась, а потом с трудом сказала, как будто выплюнула: – Жены.

Губарев задумчиво посмотрел на Ванду Юрьевну. Она источала из себя тонны ненависти. Она вполне могла желать ему самого плохого. Только ли – желать?

– Ванда Юрьевна, где вы были третьего ноября с семи до десяти вечера?

– Я? – вздрогнула Ванда Юрьевна. Вопрос доходил до нее медленно, с трудом. – Третьего ноября… вечером… Ну где я могла быть? Конечно, в магазине. Покупала продукты. Я пашу, как каторжная. Двое детей! Накорми, обиходь!

– Все это время вы были в магазине?

– Так не в одном же! В одном молоко дешевле. В другом – мясо. Пока все их обойдешь!

– Сколько лет вашим детям?

Старшему, Диме, – двадцать. Он студент Института управления. Учится на первом курсе. Все время собирается его бросить. Отец мог бы повлиять на него, так нет. Свои дела ему ближе и дороже, чем дела ребенка!

– А младший?

– Младший, Юра, учится в школе. В девятом классе.

– Дети дома? Я могу поговорить с ними?

– Дома только Дима.

– Хорошо. Я побеседую с ним.

– Дима! – крикнула Ванда Юрьевна. – Ди-и-ма!

– Чего? – Из смежной комнаты вышел заспанный юноша. Высокий, темноволосый. Увидев незнакомых людей, он остановился и вопросительно посмотрел на мать.

– Дима. Это из милиции. Расследуют убийство твоего отца.

– А-а… – Юноша плюхнулся на свободный стул.

– С тобой хотят побеседовать.

– Пожалуйста! – В карих глазах молодого человека читались настороженность и тревога. Губарев вспомнил, как выглядел Лактионов на фотографии, и подумал, что юноша здорово похож на отца.

– Губарев Владимир Анатольевич. Павлов Виктор Николаевич, – представил себя и коллегу Губарев.

Майор обратился к Ванде Юрьевне:

– Я хотел бы остаться с вашим сыном наедине.

Ни слова не говоря, Ванда Юрьевна встала. Рукава ее длинного фиолетового халата своим фасоном напоминали перевернутые колокольчики.

Ванда Юрьевна величаво проплыла мимо Губарева и подчеркнуто-плотно закрыла за собой дверь, хотя майор ни минуты не сомневался, что она будет подслушивать их разговор у двери.

Лактионов-младший был в спортивных брюках и черной футболке.

– Дима, все говорят, что в последнее время ваш отец выглядел каким-то озабоченным, вы не знаете, с чем это могло быть связано?

Юноша лениво пожал плечами:

– Наверное, какие-то проблемы на работе.

– А может, это дела личного характера, семейного? Мать сказала, что вы собираетесь бросать институт. Может быть, ваш отец был расстроен из-за этого?

Юноша уставился на него с таким видом, словно не понял, о чем идет речь.

– Переживать из-за моего института отец не стал бы, – усмехнулся он.

– У вас были хорошие отношения с отцом?

– Нормальные.

– Вы не обижались на него из-за того, что он ушел из семьи?

– А чего? Это его дело. Новая жена, новая жизнь…

– Значит, вы отнеслись к его уходу из семьи спокойно?

Ответом Губареву был колюче-неприязненный взгляд.

– Это – выбор моего отца, – подчеркнул Лактионов-младший.

Губарев понял, что он несколько перегнул палку. Конечно, парень не мог не переживать из-за того, что отец бросил их. Правда, сегодняшняя молодежь все воспринимает намного легче, чем предыдущее поколение. Она настроена более пофигистски. Ей все по барабану. Но отец есть отец… Если он будет и дальше задавать такие прямолинейные вопросы, парень замкнется и перестанет разговаривать. Будет отделываться односложными репликами. Губарев кашлянул и посмотрел на Витьку. Но тот смотрел в окно. Ничего себе работничек, разозлился майор. Мух ловит.

– А кем бы вы хотели стать? – задал вопрос Витька, повернув голову к Лактионову-младшему.

– Ну… например, архитектором.

– У вас есть к этому способности? – продолжал Витька.

– Да. Есть.

– Вы говорили об этом с отцом?

– Говорил.

– И что? Теперь Губарев мог перевести дыхание. «Пусть Витька тоже поработает. А то я пашу один, как боксер на ринге».

– Он сказал, чтобы я все хорошенько обдумал.

– Но, в принципе, отец был не против?

– Нет.

– Против была ваша мать?

– Да. Ей хотелось, чтобы я получил «земную» специальность. И в дальнейшем мог твердо стоять на ногах, – судя по иронии, звучавшей в голосе, он в точности повторял ее слова.

Скорее всего, конфликт у Лактионова-младшего был не с отцом, а с матерью, которая давила на него и хотела, чтобы он плясал под ее дудку. Никаких самостоятельных движений без ее на то соизволения. Ни влево, ни вправо.

– А как относилась к вашим свиданиям с отцом Дина Александровна? – спросил Губарев.

– Дина Александровна? – Парень едва заметно нахмурился. – Нормально.

– Она не высказывала своего неудовольствия?

– Нет, – ответ прозвучал довольно резко.

Может быть, ему неприятно вообще всякое упоминание о ней, подумал Губарев. Как должен относиться сын к женщине, которая увела отца? И ежу понятно, что без особого восторга.

– Отец помогал вам материально?

– Да… – При этих словах в комнату вплыла Ванда Юрьевна.

– Извините. Дима, тебя к телефону. Срочно. Уловка была такой примитивной, что Губарев невольно улыбнулся. Про себя.

– Я случайно слышала ваш вопрос: поймите, что Дима не может адекватно оценивать помощь отца. Он далек от быта. Все покупаю я. Мальчик живет на всем готовом. Одет, обут. Младший подрастает. Пора уже определяться с вузом, думать о репетиторах. Да и в школах, вы сами знаете, сейчас одни поборы.

Губарев никак не отреагировал на ее слова. Ванда Юрьевна стояла перед ним, и рукава-колокольчики колыхались в такт ее словам.

– Дима такой ранимый, чувствительный. Сначала он так переживал, когда отец ушел от нас. Так переживал! Даже бросил музыкальную школу.

Дима вернулся быстро. Он сел на свое место, стараясь не смотреть на мать. Губарев понял, что на этом разговор с семейкой Лактионовых надо закончить. Пока. Больше он ничего здесь не выжмет. Оставался еще один член этого семейства: Юра Лактионов. Но его все равно не было дома.

– Скажите, Дима, когда вы в последний раз видели отца?

– В прошлое воскресенье. Когда был у него дома.

– И ничего необычного в его поведении не заметили?

– Нет. Ничего.

Когда разговор был закончен, Губареву показалось, что Ванда Юрьевна вздохнула с облегчением. Интересно, почему, мелькнуло в голове у Губарева.

– Ну и как она тебе? – задал Губарев вопрос Витьке, когда они вышли из подъезда на улицу. Сделав несколько шагов вперед, майор остановился и, задрав вверх голову, посмотрел на дом. Стандартное двенадцатиэтажное здание, построенное примерно лет тридцать назад. Лактионовы живут на девятом этаже. Губареву показалось, что он увидел в окне силуэт Ванды Юрьевны. Может быть, она стоит сейчас около окна за занавеской и смотрит на них?

– Обычная мегера, обиженная на жизнь. Муж бросил – значит, он подлец и скотина. Хотя, я думаю, деньги он им отваливал приличные.

Я тоже так думаю. Не случайно она ворвалась в комнату, когда я спросил Диму о деньгах. Она боялась, что он назовет сумму и я пойму, что Лактионов – не жмот. И его бывшая семья живет на хорошие бабки.

– Ей выгодно малевать Лактионова черными красками, – заметил Витька.

– Тем не менее фамилию она оставила прежнюю.

– Да. Хитрая бабенка.

– У меня тоже сложилось такое мнение, – кивнул майор.