Текст книги "Дети, домой! Очень честная история усыновления"

Глава 4
Отрицание. Гнев. Принятие

Думаю, у многих женщин школьные медосмотры гинеколога остались в памяти пренеприятнейшим событием.

Конвейер перепуганных девчонок, безразличный врач, безразличный тон:

– Половой жизнью живете?

– Нет, мне же тринадцать лет…

– Когда были последние месячные?

– Еще не было ни разу…

Школьные осмотры. Беспощадные и… бессмысленные. Спустя неделю после одного из них я нащупала внизу живота упругий шарик. Раньше его точно не было, и я предъявила шарик маме. Наутро мы вдвоем, взволнованные, отправились на УЗИ. Старый аппарат с маленьким мутным экранчиком показал «опухоль левого яичника неясной этиологии». Еще через день опухоль увеличилась и меня срочно уложили на операцию. Врач пугала швом «от лобка до пупка» и рекомендовала платную клинику. Бригада хирургов состояла из четырех мужчин – смешно вспомнить, как я смутилась. Казалось неудобным раздеваться перед незнакомыми мужиками. Это единственное, что меня, тринадцатилетнюю девочку, тогда всерьез волновало.

Я проснулась на больничной постели. Рядом сидела мама, лицо припухло от слез.

– Мамочка? У меня же операция сегодня!

– Вчера была, дочка, ты уже почти сутки спишь.

– А почему ты плакала? Все хорошо? Опухоль убрали?

Мама всхлипнула, но сдержала слезы.

– Убрали, доченька. Все хорошо…

А внизу моего живота красовался свежий шов – точно такой, как я видела у мамы.

Двери моего лифта с грохотом захлопнулись…

Я не помню операции, только то, что было после. Было невыносимо больно ходить, мне казалось, я никогда не смогу выпрямиться. Мама рассказала, что операция продлилась очень долго. Опухоль росла стремительно и была необычной структуры, врачи даже собирали совещание у операционного стола, решали, как поступить. С маминых слов, мне убрали один яичник. По результатам гистологии нам выдали заключение, что это был рак.

Память не сохранила моих переживаний на эту тему, но трудно представить, как справлялась мама… Она отправила стекла на гистологию еще в два онкоцентра, и там злокачественного перерождения не подтвердили. Я не проходила никакого дополнительного лечения, впоследствии только ежегодно сдавала кровь на онкомаркеры и в душе холодея ждала результатов. Рак, если это был он, не вернулся.

Спустя месяц или два после операции мне стало нехорошо. Бросало то в жар, то в холод, я могла прямо посреди обычной беседы резко покраснеть и вспотеть, а потом так же стремительно замерзнуть. Настроение скакало вверх-вниз, я часто срывалась на близких. Помню, как мама однажды усадила меня на диван, сама опустилась на колени и глядя прямо в глаза, произнесла:

– Я не сказала тебе всю правду. Обманула тебя тогда. Врачи советовали не говорить тебе, пока не выйдешь замуж, но я так не могу. Одним яичником дело не обошлось. Доктора были уверены, что это онкология, и приняли жесткое решение – убрать все.

– Все?..

– Катюша… Ты никогда не сможешь родить малыша.

Мое состояние гинеколог-эндокринолог обозначила как «хирургический климакс». Мне было четырнадцать лет.

В тот самый день мой мир рухнул. Не просто обрушился на землю, нет. На том месте, где был крохотный детский мирок, образовалась огромная яма. Меня будто вывернуло наружу, и я перестала существовать. Даже дышать приходилось учиться…

Постепенно я построила себя заново, с нуля. С минуса. Все то, на что опиралось мое потенциальное будущее, обрушилось, и мне приходилось искать новые пути, новые мечты. Кирпичик за кирпичиком я строила новую себя. Сначала получалось очень неустойчиво: я собрала по знакомым и кумирам те качества, которые мне всегда нравились, и склеила из них подобие человека. Фантик.

Я уже говорила, что не помню своего детства, но со слов мамы, я росла довольно замкнутой девочкой. Даже колючей. А самой мне, напротив, всегда нравились люди открытые, жизнерадостные, общительные. Люди-огонь-ки – творческие, яркие, уверенные в себе. На любой вечеринке такие ребята быстро становятся центром всеобщего внимания, рядом с ними слышен веселый смех, а во взглядах окружающих читается смесь зависти и восхищения. Именно такой я и решила стать тогда, у руин собственной жизни. Что ж, сейчас могу сказать с уверенностью – это удалось в полной мере. А начиналось все с подражания.

Короткая стрижка вместо надоевших невнятных причесок средней длины. Яркий черный цвет волос вместо мышиного серого. Контактные линзы взамен огромных очков. Выше нос. Улыбка пошире. Звонкий смех.

Так, казалось, можно жить дальше.

Я далеко не сразу поверила в произошедшее. Лет пять умело делала вид, что вообще ничего не случилось. То есть совсем. Примерно как «подумаю об этом завтра», но только «лет через пять». Богатая фантазия то и дело подкидывала гениальные идеи. Например, что ученые придумают машину времени, я вернусь в прошлое и ворвусь на собственную операцию. Или однажды встречу и полюблю вдовца с тремя детьми… А может, наука шагнет далеко вперед, и меня «починят».

Именно так и думала – «починят». Сломанная, пустая матрешка – последняя в своем роде.

Чуть позже меня накрыла злость. Я ненавидела врачей, которые сделали это со мной. Ненавидела женщин, которые почему-то могут рожать, смеют рожать! И детей ненавидела, стыдно признаться. Помню, как рядом с детскими площадками ускоряла шаг и отворачивалась, а настроение все равно портилось на весь день. А сколько раз я во снах чувствовала под ладонями свой беременный живот, но потом он сдувался, как воздушный шарик, с мерзким свистящим звуком, и я просыпалась в слезах…

Даже вспоминать больно, насколько неполноценной я себя чувствовала. Недочеловеком. Недоженщиной.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: о такой огромной боли нужно было много говорить. Но про психологов тогда ничего не знали, близких подруг тоже не было, но ведь у меня были мама и папа. Казалось бы, почему я молчала? Честно говоря, обстановка в моей семье в то время не очень располагала к откровенности: отец был алкоголиком, а в промежутках между запоями увлекался нетрадиционной медициной и даже обещал однажды «вылечить мой недуг». Но в одну из ночей у него остановилось сердце, и обещания остались невыполненными. Мама с трудом держалась. Она и при живом муже была, по сути, матерью-одиночкой, а после его смерти взвалила на свои плечи и воспитание дочери, и содержание семьи. Мне хотелось ей помочь, поддержать, поэтому свою боль и переживания я держала внутри. Кажется, даже ощущала вину, что подвела маму – у нее и так жизнь непростая, а тут еще я со своей операцией, страшными диагнозами, бесплодием, постоянными анализами, поиском хороших врачей, гормональной заместительной терапией. Неудобная девочка.

Я очень старалась быть сильной еще и для мамы. Последние два года школы училась на одни пятерки, получила золотую медаль. С первого же экзамена поступила на бесплатное место в Новосибирский государственный университет. Специальность тоже выбрала маме на радость: она работала учителем биологии в школе, и я поступила на факультет естественных наук, на биологическое отделение. Меня всегда интересовала биология, а классе в девятом я услышала мудреные слова «молекулярная цитогенетика» и решила – то, что нужно. Забегая вперед, скажу, что диплом получила по генетике и несколько лет после университета проработала в научном институте в лаборатории молекулярной цитогенетики.

Однако вернемся назад, к двадцатилетней Кате, которая совсем еще не понимала, как стать сильной, но очень этого хотела.

В НГУ я старалась получать все именные стипендии, которые были доступны: мы жили очень бедно, мамина зарплата учителя с трудом покрывала расходы на еду. На первом курсе за какой-то проект получила стипендию имени Ситникова, на втором выиграла стипендию имени Потанина (потом, кстати, мне ее присуждали каждый год до самого выпуска). «Потанинскую» получали отличники (первое условие участия – две сессии на пятерки), которые сумели в долгом конкурсе проявить не только живой ум, но и творческие и лидерские качества, умение эффективно работать в команде. Из трехсот соискателей в итоге выбирали двадцать лучших, и я оказалась среди них. И так снова и снова, четыре года подряд. Серьезное подтверждение моего успеха на пути от «училкиной дочки» к человеку-огоньку, не находите?

Тогда, кажется, я впервые влюбилась – невозможно было не влюбиться, когда тебя окружают настолько яркие и интересные люди. Только зачем мне нужны серьезные отношения, если их итогом не может стать семья моей мечты? Ведь детей я иметь не смогу!

Все тогдашние попытки «жить для себя», не думать «об этом» и не зацикливаться на бесплодии были провалены. Я тыкалась носом в разные стороны, как слепой котенок. Легко входила в отношения с мужчинами и так же легко выходила из них. В итоге запуталась настолько, что сама себе стала противна.

Моя личная жизнь стала напоминать плохой сериал. Я рассталась с очередным парнем, а точнее, сразу с двумя, и поняла, что хватит. Достаточно.

Ярко помню момент, который все изменил. Ехала в пробке за маршруткой, из которой через заднее стекло мне помахала маленькая девочка. Я улыбнулась, помахала в ответ, и слезы сами полились из глаз. Остановилась посреди пробки, включила аварийку и зарыдала. Вокруг гудели другие машины, кипела жизнь большого города, а я щедро поливала слезами руль. Вместе с ними выплескивалась вся моя потаенная боль, все мои страхи и сомнения. Я оплакивала – впервые со дня операции – свое бесплодие. Оплакивала свою несостоятельность, неполноценность, свою разрушенную жизнь. Именно тогда ко мне вдруг пришла уверенность, что однажды я усыновлю малыша и буду мамой. Эта мысль оказалась первым островком твердой земли под ногами, обещанием будущего счастья. Но для начала пришлось снова стать человеком и полюбить себя – такой, какая я есть. Впрочем, я до сих пор на этом пути.

В детстве я ничего не знала об усыновлении.

Оттого мое принятие собственного бесплодия так затянулось: я просто не видела этого пути в материнство, он был для меня неочевиден. Все, что я краем уха слышала о приемных детях, носило отчетливую негативную окраску.

Хочется верить, что мои дети будут жить в мире, где усыновление – такой же нормальный процесс, как и роды. Именно поэтому я написала сказку для детей про усыновленного бельчонка. Надеюсь, ее будут читать не только приемным детям, но и кровным. Я очень хочу, чтобы стереотипы, которыми так богата тема усыновления в России, остались в прошлом. Чтобы родители с малых лет открыто говорили со своими детьми об этом. Если бы у женщин, которые годами бьются с бесплодием, с детства перед глазами существовало два пути, сколько счастливых родителей было бы среди нас. И сколько детей давно оказались бы в семьях!

#sказки

Проходя мимо детской площадки, она привычно ускорила шаг.

Ее раздражало вообще все: и нелепое нагромождение цветных конструкций, и беспорядочная гора игрушек в песочнице, и крикливые шумные посетители. И – особенно – мамашки, как куры на жердочке, мостящиеся на лавочках неподалеку. Куры, точно. «Ко-ко-ко, пейте, дети, молоко!»

Девушка презрительно фыркнула. Они повсюду! В магазинах, в кафе, в автобусах. В самолетах! Дети пачкаются, кричат, ноют, валяются на полу. Мешают. Бесят. Мамашки окрикивают, уговаривают, увещевают. Все подруги – черт их дери! – сидят дома со своими чадами, не вытащишь их никуда. Прекрасно, что у нее нет детей. Она очень, очень рада, слышите все?

Она будет строить карьеру! Создаст свой бизнес. Будет путешествовать налегке по миру! Кататься на горных лыжах в Альпах! Аеще в ее идеальной квартире всегда будет идеальный порядок, и новые – о-о-очень классные и дорогие – кресла навсегда останутся такими же бежевыми, как сегодня!

Она вошла в дом, сбросила туфли и не снимая идеально отглаженного костюма, бросилась на кровать. Сейчас она ненавидела свою жизнь каждой клеточкой. Отчаяние навалилось серой, тяжелой горой, хотелось плакать в голос, но слез не было.

Вдруг в голове как будто грянул взрыв – она так долго запрещала себе возвращаться к этому, но оно ворвалось само. Она всем телом ощутила пустоту внутри. Вспомнила звенящую тишину. Вспомнила тот день, когда потеряла ребенка.

Слезы горячим потоком наконец хлынули из глаз. Невозможно было дышать, потом понемногу стало легче. Слезы все бежали, тело наполнялось легкостью, в голове – кажется, впервые за последние годы – прояснялось. С нежностью она вспомнила свой восторг на первом УЗИ, когда видела маленькую пульсирующую точку – сердце малыша…

Что со мной, что происходит? Неужели?.. Повинуясь внезапному порыву, открыла дверцу антресоли, достала пыльную коробку с – будь они трижды прокляты! – тестами на беременность и взяла один. Чертыхнулась, швырнула обратно. Она совершенно точно не готова была увидеть одну полоску еще раз.

Пройдет еще почти неделя, прежде чем она решится и наконец увидит две.

Глава 5
Тропинка к усыновлению

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Первые мысли об усыновлении пришли, когда мне было около двадцати лет. Но что такое робкие мысли по сравнению с мощью стереотипов общества…

На тот момент я была знакома с единственной семьей с приемным ребенком. Помню, что знала: мальчик наших соседей усыновлен. И моя мама знала. И другие люди. Об этом знали все, кроме самого мальчика. Правда, как это часто бывает, открылась внезапно. Когда парнишка вступил в подростковый возраст и начал бедокурить, его мама однажды не выдержала и сказала: «Ты пошел по стопам своих кровных родителей! Я тебя усыновила, выращивала как своего сына, а ты… Неблагодарный!»

Дальнейшие события развивались как в «усыновительских» страшилках: мальчик покатился по наклонной, связался с дурной компанией, начал сбегать из дома с криками «Ты мне больше не мать!» и стал частым гостем в детской комнате милиции. Увы, я не знаю финала этой истории: в какой-то момент соседи переехали в другой город, решив начать все с нуля. Помню, моя мама тогда говорила, что от осинки не родятся апельсинки, гены оказались сильнее воспитания. И я этому верила, хотя ни я, ни мама ничего не знали о кровных родителях мальчика.

С тех пор многое изменилось. Изучая генетику в Новосибирском университете, я узнала много нового о генах. А пройдя школу приемных родителей – о проживании травмы утраты. И теперь совсем иначе смотрю на ту ситуацию. Вернемся к этому позже, а пока лишь напомню: стереотипы в отношении сирот в мои двадцать лет были еще очень сильны. Поэтому мысли об усыновлении относились к разряду «может быть, когда-нибудь». Сейчас я понимаю, что просто ждала человека, который возьмет меня за руку и выведет на нужную тропинку. Таким человеком стал мой муж. Но обо всем по порядку.

Прежде чем всерьез задуматься об усыновлении, нужно было полностью принять и пережить свое бесплодие. Нельзя затыкать приемными детьми дыры в собственной душе. Не знаю, как так вышло, но я, незнакомая еще с психотерапией, интуитивно выбирала для себя занятия, так или иначе ведущие к проработке травмы. Обо всех сейчас и не вспомнить. Это были практики любви к своему телу: занятия классическими танцами, акробатикой на полотнах и пилоне, стрип-дэнсом, йогой, танцами с огнем. Так я искала путь к потерянной женственности. Я буквально заново училась любить себя и свое тело, быть яркой, живой, привлекательной. Перебирала разные виды рукоделия: лепила из пластики и глины, рисовала, вязала, валяла изделия из шерсти, делала украшения своими руками, однажды даже из серебра. Мне нравилось держать в руках то, что я создала, это давало ощущение плодовитости. Из ничего рождалось новое «что-то». Даже иппотерапия была. Я много лет занималась конным спортом, учась заботиться о ком-то другом.

А потом пришла пора растений. Я выращивала их повсюду – сначала дома в бесчисленных горшках, потом в саду, потом на дачных грядках.

Помню, все началось с полудохлых орхидей. Я покупала скрюченные листики в горшочках за бесценок, несла домой и заботой, любовью и созданием подходящих условий превращала их в цветущих красавиц. Снова и снова, раз за разом. Коллекция орхидей ширилась, а моя душа – скрюченная, травмированная, уродливая – расправлялась и начинала цвести. Спустя время мне стало этого мало, ведь орхидеи не дают плодов. Я поняла, что внутренне переросла свое бесплодие, оставила его позади.

Именно тогда и случилось наше знакомство с будущим мужем. Это был огонь! В прямом смысле: в тот день я выступала с огненными танцами на набережной Новосибирска. На мне был золотой лиф и такие же золотые шаровары, в руках – два тяжелых металлических веера с горящими фитилями на концах. Я была дерзкой, женственной, яркой. Я была влюблена в себя в тот момент. И в мою воронку затянуло Лёшу, который пришел посмотреть выступление своей знакомой и моей подруги в огненных танцах. Когда мы, насквозь пропахшие керосином и пьяные от адреналина, ехали домой, Лёша спросил, можно ли научиться так же владеть огнем. В тот теплый майский день начались наши отношения, которые спустя три с половиной года приведут к дочке.

Я сказала, что именно Лёша показал мне тропинку к усыновлению, и это не вымысел. Всякий раз, когда отношения с мужчиной перешагивали из легкого флирта в серьезное партнерство, я рассказывала о своем «изъяне», о том, что никогда не смогу иметь детей. Кстати, ни одного из моих спутников такая информация не отпугнула, ни с кем не пришлось расстаться по этой причине. Лёша не стал исключением. Он без раздумий и просто ответил, что тогда мы усыновим малыша. Я запомнила его слова навсегда: «Неважно, кто родил ребенка, важно, кто воспитывает его. Именно так и становятся родителями». Оказалось, бывшая жена Лёши имела непосредственное отношение к теме усыновления, и он знал об этом очень много, гораздо больше меня. То, как он говорил со мной на волнующую тему – смело, жизнерадостно, легко, вселяло уверенность, что этот путь вовсе не так страшен, как казалось раньше. Будто густые заросли, таящие опасность, расступились, и я увидела уходящую в лес тропинку. Шагнуть на нее вдвоем было совсем не страшно.

Эти отношения стали первыми, в которых я ощутила, что моя мечта может исполниться и у меня совершенно точно будут дети. Тогда я несмело стала делиться этими мыслями с мамой и подругами, и в большинстве случаев – вот сюрприз! – слышала слова одобрения и поддержки. Конечно, тема была новой, ни у кого из моих близких не было личного усыновительского опыта. Но неожиданно то тут, то там начали находиться примеры успешного усыновления. Как будто глаза открылись, и то, что виделось большой редкостью, стало встречаться буквально на каждом шагу. В том числе в книгах и фильмах. Вы замечали, что Гарри Поттер был под опекой у родственников? А что черепашек-ниндзя вырастил их учитель? А Человек-паук? А Супермен? Видели сериал «Это мы»? А фильм «Джуно»? Так устроено наше подсознание: когда заинтересуемся какой-то темой, она начинает проявляться повсюду.

Когда мы с Лешей поженились, почти сразу подали документы в школу приемных родителей и записались в ближайшую группу. В сентябре 2012 года, когда отправились рука об руку на первое занятие, мы и понятия не имели, что наша маленькая дочка уже родилась и ждет встречи с нами. Но об этом в следующих главах.

За мыслью об усыновлении стоят совершенно разные истории.

Одни люди идут к нему через сопереживание одиноким деткам. Другие – через принятие собственного бесплодия. Кто-то действует из жалости, кто-то – от избытка любви. Но чаще всего в основе желания усыновить лежит большая внутренняя боль. Думаю, что «правильного» мотива в этом вопросе нет. Но есть верный путь.

Мне очень повезло на этом пути, если так вообще можно говорить о врачебной ошибке, которая лишила меня возможности иметь детей. Почему я говорю «повезло»? У меня было много времени, чтобы научиться с этим жить. Чтобы сначала выскочить из моей ямы (это все не про меня!), потом закидать ее всяким мусором и накрыть досками (оп, и ямы как будто нет!), попытаться ходить другими дорожками и не видеть эту кучу мусора (под которой, черт, я помню – яма). Однажды остановиться у самого края и принять ее существование (на это ушло лет шесть, не меньше). Затем медленно и планомерно разгрести весь мусор, вымести сор и хорошенько поплакать на дне – в голос, с проклятиями и причитаниями. И вырубить в стенах ямы ступеньки (вдруг опять придется выбираться), окружить ее заборчиком (чтобы не навернуться ненароком), построить крепкий мостик, посадить цветочки для красоты и жить дальше. Да, дыра. Да, на дне – боль. Да, безрадостных последствий куча, и особенно красивой она от цветочков не стала. Но к двадцати пяти годам я уже отлично знала, куда идти дальше и как стать счастливой.

К сожалению, многим приходится встретиться со своей дырой, когда на «часах» натикало уже тридцать девять, за спиной – только минное поле из неудачных беременностей и ЭКО, и прямо под ногами – только что разверзнувшаяся зияющая пропасть. Я помню свое первое занятие в школе усыновителей, когда слушала других женщин, которые пришли учиться вместе со мной, и плакала вместе с ними, чувствовала их отчаяние, видела их огромные, совсем еще свежие ямы.

Вместо надежного мостика усыновление виделось им воздушным шариком, который должен (обязан!) перенести через яму на противоположный берег – счастливый берег материнства. А шарик, увы, часто не выдерживает столь долгого полета, и вот ты уже сидишь в луже на самом дне, да еще с ребенком на руках.

Не надо так.

Если мысль усыновить малыша – это пластырь, которым хочется поскорее залепить свежую рану, лучше остановиться. Непрожитая боль – плохой фундамент для материнства.

Нужно подождать, пока заживет. Дуть, лечить. Беречь корочку на ране, ведь ее так легко сорвать. И только когда останется лишь шрам – смело шагать вперед.

#sказки

Настёна спала, надежно упрятав свой крохотный палец в рот.

Она еще не знала, что ее будут звать Анастасией, не знала ничего и о своем незавидном будущем. Она спала в теплом мамином животе под мерный стук ее сердца и была совершенно уверена, что так будет всегда.

Пока однажды мир не перевернулся. Все вокруг всколыхнулось, задвигалось. Стало очень тесно, трудно дышать. Настя извивалась всем телом, чтобы спастись, но испытанию, казалось, нет конца и края. А потом все внезапно изменилось. Стало очень светло, холодно и пусто. Чья-то рука шлепнула по попе, и Настя от ужаса и обиды заревела.

«Девочка. Три килограмма шестьсот двадцать граммов».

Настя вдруг почувствовала сладкий, дурманящий запах мамы и затихла, причмокивая губами. Уже знакомый мужской голос спросил:

– Посмотрите хоть на дочку?

Ему ответил тихий, но такой знакомый женский:

– Нет. Не нужно, не хочу, унесите ее…

Так Настя осталась одна. Она ничего не знала про свою маму – молоденькую и симпатичную Сашу. А про папу и сама Саша не знала – хоть бы имя вспомнить, черты лица восстановить. Ночь, шумная толпа, музыка, танцы, алкоголь…

Слишком поздно поняла Саша, что беременна. Слишком боялась она вернуться к родителям в покосившуюся сельскую избушку. И вот теперь, только отойдя после изматывающих родов, быстро накинула на плечи кофту и вышла из роддома. А Настя осталась.

В этот же день из другого роддома тоже одна вышла Оля. Ее долгожданная беременность остановилась на сроке двадцать девять недель. На очередном УЗИ врач побледнела и сказала, что сердце ребенка не бьется. Кажется, с того самого дня сердце девушки тоже остановилось навсегда…

Когда малышке – еще безымянной – исполнилось пять дней, ее перевели в больницу на обследование. Там заботливые медсестрички проверили, что в день ее рождения были именины Анастасии, так и назвали. Настя была очень хорошенькой: большие глаза с опахалом темных ресниц, такой же темный пушок на макушке, круглые щечки, губки бантиком. Она быстро стала любимицей в отделении. Медсестры нет-нет да и смахивали слезинки: как сложится жизнь у отказной крошки?

Одна из женщин дольше других простаивала возле палаты, где лежала Настя, задумчиво глядя на девочку. В какой-то момент, словно перешагнув невидимый барьер, она порывисто достала телефон и позвонила:

«Оль? Привет, слушай… У нас в отделении девочка лежит, Настя. Ей двух месяцев еще нет. Отказная. Одна совсем. Подожди, Оль, подожди! Она родилась… – девушка замялась. – Родилась в тот самый день. Я подумала… Оля, ну дослушай. Вдруг это не случайность? Оля? Оль?..»

Девушка озадаченно посмотрела на экран, вздохнула и убрала трубку в карман халата. Подошла к девочке, наклонилась и тихонько сказала: «Эх, Настя-Настя. Такая была бы у тебя мама мировая!»

В это время Оля, уткнувшись лицом в подушку, выла как раненый зверь. Это был первый раз, когда она наконец смогла заплакать с того самого дня, как умер ее нерожденный сынишка. Слезы лились непрерывным потоком, подушка, кажется, промокла насквозь. Зато в груди снова чувствовалось биение сердца.

Пройдет еще час, и последняя слезинка скатится у Оли по щеке.

Пройдет еще день, и она решится поговорить о телефонном звонке с мужем.

Пройдет еще месяц, и Оля возьмет маленькую Настю на руки. И шепотом скажет: «Досталось нам с тобой, да? Давай вместе выбираться».