Текст книги "Проклятая картина Крамского"

– По кочану.

– Ладно, мы на венок сбрасывались, потом посчитаю, и вернешь.

Танька повернулась спиной.

– Людок, глянь, пожалуйста, машина уже приехала? Если нет, позвони… Что это такое, мы ясно с ними договаривались…

Людочка кивнула.

– …Заодно ветки до первого этажа положи, но не слишком густо, лапника немного… А ты не стой, в квартиру загляни. Там все наши…

Не все.

Соврала Танька.

Стоял там Ванька Гришин, обнимая хрупкую женщину в черном наряде и с повязкой на голове. Вдова, что ли? Или родственница?

– Туда. – Гришин указал на комнату.

Комнат в квартире было четыре, и ничего, что одна проходная. В ней некогда устроили библиотеку. Илья тогда онемел от этакой роскоши. А теперь книги исчезли. И полки, которые некогда держали не только дефицитные тома, но и статуэтки фарфоровые, серебряные и золотые фигурки, мелочи всякие, вроде коллекции табакерок, тоже пропали. Как и сами мелочи.

Куда подевались?

В остальном комната эта выглядела до отвращения современно. Угловой диванчик. Пара кресел. Столик пластиковый со всяким хламом. Вешалка в углу, на которой предлагалось пристроить верхнюю одежду, но вешалка выглядела хлипкой, а курток на нее нагрузили изрядно, и потому Илья решил не испытывать ее на прочность.

Гроб поставили в зале.

Здесь было сумеречно, шторы по обычаю задернули, а зеркала завесили простынями. Горели свечи. Стояли какие-то люди, жались друг к другу… шептались.

А гроб стоял.

Открытый.

И Илья не удержался от искушения, подошел. Заглянул старому приятелю в лицо, бледное, напудренное и неживое. Странно, что нет ни чувства удовлетворения, ни ненависти, ничего.

Удивление только, как это получилось, что Генка умер.

Он отступил от гроба, а после и вышел.

В проходную комнату. А потом и в Генкину спальню, то есть раньше эта угловая комната с двумя окнами и балконом была Генкиной. Ныне и ее коснулись перемены. Другие обои. Другие шторы… Мебель тоже другая, да и само ее назначение…

Кабинет?

Похоже на то. Стол тяжеленный. И компьютер в углу. Секретер с десятком ящиков. Илья подергал один, не удивившись, что тот заперт.

– Что ты здесь делаешь? – раздалось сзади.

Илья обернулся.

– Привет, Людочка.

Она была некрасивой. Нет, если посмотреть на лицо, то черты ее вполне миловидны, но все портит выражение какого-то недовольства.

Раздражения.

И страха.

– Что ты здесь делаешь? – повторила она и вошла, дверь за собой прикрыв.

– Тебя жду.

Илья присел на кресло.

Удобное, к слову. И недешевое… Вот стол – дешевый и поцарапанный. И секретер не лучше, а кресло новехонькое… ортопедическое, при кожаной обивке и кожа хорошей выделки.

– Зачем? – Людмила вошла и дверь за собой прикрыла.

– Поговорить.

– Нам есть о чем говорить?

Притворное удивление. И если бы знала она, до чего Илье надоели все эти игры.

– О твоей статье, которую ты написала по Генкиной просьбе… Скажи мне, зачем?

Отвернулась. Процедила сквозь зубы:

– Теперь тебе не о чем переживать.

– А тебе есть о чем?

– Илья, это не твое дело!

– А мне кажется, что мое… Он ведь и тебя шантажировал, Людочка? Давай угадаю? Сначала втянул в какое-нибудь дерьмо, а потом решил на этом поживиться?

Молчит. И говорить не собирается. А Илья и близко не догадывается, на чем ее зацепили.

– Послушай, – он откинулся в кресле, – мы с тобой в одной лодке. Думаю, он и тебя успел достать до печенок… Ты ведь пришла плюнуть в его гроб?

Людочка усмехнулась. И сразу стало ясно, что плюнула бы она в Генкин гроб с превеликим удовольствием, и плюнет, быть может, но явилась сюда не за этим.

– Ищешь оригиналы?

– Ты… Они у тебя?

Значит, угадал.

– Нет. Люда… Если ты не поняла, мы с тобой в одинаковом положении… он шантажировал тебя. И меня. И полагаю, что не только нас. Если мы объединим усилия, то…

– Отыщем клад, – огрызнулась Людмила. – Господи, Илья, если бы ты знал, как я устала от всего этого… Восемь лет… восемь проклятых лет… Я и забыла уже… заставила себя забыть про то время… а тут он объявился. И приказал платить.

– И ты заплатила?

– Заплатила, – созналась Людочка.

Плечи ее поникли. И сама она постарела, как-то вдруг и разом, сделалась еще более некрасивой.

– Ты не понимаешь, Илья… тебе… Да, тебе бы грозили неприятности, но это мелочь…

Наверное, чужие беды всегда кажутся мелочью.

– Мою жизнь он разрушил бы до основания. А самое мерзкое знаешь что? Он во всем был виноват… Хорошо, что эта сволочь сдохла, жаль, что так поздно… Я все надеялась, когда же… а он… жил и жил… иногда исчезал, я тогда вздыхала с облегчением… и позволяла себе думать, что все, мы в расчете. Он так говорил каждый раз. А потом у него заканчивались деньги, и он звонил снова. Или не деньги, а… Ему нравилось трепать мне нервы. Чувствовал себя хозяином. А на деле… Он ведь был неудачником, Илья.

– Присядь.

Людочка подчинилась.

– Рассказывай сначала, – велел Илья.

Он опасался, что Людмила опомнится, но она была уставшей и, кажется, немного пьяной, если заговорила сразу. А может, эта тайна, которую она хранила так долго, измучила Людмилу, и она надеялась, что теперь-то получит свободу.

– Понимаешь… Когда я узнала, что он сдох, то обрадовалась… Я плясала и пела от счастья, потому что думала, что свободна… а потом вдруг… Если кто-то еще найдет? Или… или Генка устроит так, чтобы все выплыло… Он мне грозился, что если умрет, то муж получит снимки… и объяснения… и…

Людочка махнула рукой.

– Но я все равно рада, что эта скотина сдохла. Он заслужил это, Илья.

С Генкой Людочка была знакома давно, с первого класса. Правда, в начальной школе Генка, как и прочие мальчишки, ее интересовал мало, но позже, повзрослев, Людочка включилась в азартную игру с бумажными сердечками, дневниками и записками, которые подкидывали в портфель.

Глупости пятого класса.

И не меньшие – шестого.

К седьмому она повзрослела, как ей казалось, и влюбилась всерьез. Не в Генку. Генка, если разобраться, ей никогда особо не нравился, слишком наглый и нос вечно задирает. Первая любовь сменилась второй, а та и третьей.

Все влюблялись.

С Генкой она сошлась к выпускному классу, сама не заметив, как это произошло. Он умел быть милым, когда хотел произвести впечатление. И произвел.

Первое настоящее свидание.

Кинотеатр. Букет алых роз… Людочке никогда не дарили роз, и она мигом почувствовала себя взрослой. Потом было еще свидание… и приглашение к Генке домой… Там вечер при свечах. Вино… как в кино и даже лучше, правда, маме пришлось соврать, что Людочка останется у подруги, благо мама была занята собственными проблемами и грядущим разводом, предотвратить который она пыталась, а потому поверила сразу.

Отпустила.

Это свидание закончилось просмотром взрослого фильма.

И постелью.

Нельзя сказать, чтобы этот процесс Людмиле сколько бы ни было понравился. Больно. Неудобно. И как-то смешно, что ли… но она старалась быть взрослой.

Потом были еще встречи. Она даже всерьез начала думать о грядущей свадьбе, потому что в кино любая любовь заканчивалась именно свадьбой, но Генка сказал:

– Нам еще рано. Надо поступить. Отучиться. Вот ты кем стать хочешь?

– Журналистом, – призналась Людмила. – Но придется, наверное, парикмахером…

– Почему?

– Денег нет.

Про деньги говорила мама. Она только про них в последнее время и говорила, а еще про то, что отец ушел, что теперь придется жить на одну мамину зарплату… Значит, надо экономить.

А институт – это не экономия.

Мама его не потянет.

Вот если Людмила станет парикмахером, то сможет зарабатывать. К примеру, стрижками на дому… или завивками…

Генке она рассказала об этом, а он лишь фыркнул.

– Ерунда. Не твоей маме решать, как тебе жить.

Говорить он умел.

И говорил, пылко, страстно, убеждая Людмилу, что нельзя отказываться от мечты. А деньги… Деньги – это наживное. И Людмила вполне способна сама заработать на учебу. Причем Генка готов ей помочь. Конечно, если у Людмилы хватит духу переступить через глупые правила морали.

Естественно, у нее хватило.

Она сама себе показалась смелой, решительной и вообще способной на все ради мечты. И эта решительность опьяняла…

А потом Генка рассказал, что нужно будет делать.

– Я хотела отказаться. – Людмила достала из кармана мятую пачку, вытащила сигарету, но прикуривать не стала, просто сидела и мяла ее в руках.

Пальцы дрожали.

– Я… я ведь… верила в любовь, большую и светлую. А Генка… он начал говорить, что никакой любви нет, а есть физиологические потребности. И жениться на мне он в любом случае не станет. Просто разойдемся после выпускного. Он в Москву, а я… Я останусь в городе, пойду в ремесленное училище и всю оставшуюся жизнь буду делать стрижки с завивками. У него это звучало так… оскорбительно.

Она опустила голову.

И сигарета выпала из онемевших пальцев.

– Он говорил, что в любом случае я буду спать с мужчинами… с однокурсниками, с мастерами… не важно, главное, что буду… из соображений любви или других, но бесплатно. Максимум – подарят цветы и шоколадку. Это прозвучало так, что… будто этими цветами платят за секс. А он предлагает другой вариант. Изредка я буду встречаться с очень состоятельными мужчинами. Я не стану проституткой, нет… Им не нужны проститутки, но нужны милые чистенькие девочки… как я… Мне будут хорошо платить. Денег хватит, чтобы учиться, чтобы снять квартиру и вообще ни в чем себе не отказывать. Да, Генка тоже получит свой процент за посредничество, но… В этом мире за все надо платить.

Людмила тяжело вздохнула.

– Он дал мне время подумать. И добавил, что я не одна такая… Наши давно уже так работают и все довольны. И если я не верю, то могу сама спросить.

А вот это уже интересно.

Если и вправду «работала» не одна Людмила, то и шантажировали не только ее.

– Кто?

– Танька… и Юлька, если помнишь ее… из параллельного… она потом на иглу подсела… думаю, тоже он постарался. Или сама? Юлька умерла в девяносто восьмом…

Зато Татьяна жива.

– Танька сама ко мне подошла. Начала убеждать, что ничего такого в этом нет. Наоборот, все просто чудесно. Пара встреч в месяц, и у меня появится так много денег, что знать не буду, куда их тратить.

– И ты поверила?

– Дура, да?

– Да, – не стал отрицать Илья, хотя ему ли судить. Он ведь тоже поверил Генке.

– Я… согласилась. Поначалу… было неприятно немного, но… Он действительно подыскивал солидных людей. Как я теперь понимаю, из тех, которые при власти или просто на виду. Главное, им не с руки было светиться, рисковать, приглашая проституток… Где их Генка находил, понятия не имею. Он просто звонил. Говорил, чтобы была готова к определенному времени. Обычно вообще предупреждал за день или два… Я выходила, садилась в машину… а Генка уже отвозил по адресу. Там… там по-всякому… Мне и вправду неплохо платили. Хватило, чтобы жить не на одну стипендию. Мать злилась, правда, потом успокоилась, когда увидела, что я сама зарабатываю. Я врала, будто бы за статьи платят. Она верила. И никогда не просила статьи прочитать. У нее…

– Хватало своих забот.

– Именно. На курсе третьем я решила, что надо завязывать… Генка стал наглеть. Уже не раз в неделю, а почти через день… и люди пошли не те… Страна как раз развалилась, полезло… всякое… Тогда-то он и пригрозил… Сказал, что есть снимки… Он делал их на той квартире.

– Клиентов твоих шантажировал?

Людмила задумалась, но ненадолго.

– Нет. Понимаешь, они были… Не его масштаба добычей. Если бы Генка попробовал, его размазали бы… Скорее уж он подстраховывался, если кому-то вздумается нагадить. Он пообещал, что пустит эти снимки по институту… и не только… Был один парень, который мне очень нравился. Так вот, когда я послала Генку подальше, этот парень получил конверт с дюжиной фотографий, на которых я и… разные клиенты. И приписку, кто я… Он порвал со мной. Генка же посоветовал не дергаться, иначе хуже будет.

– И как ты…

Людмила вытащила другую сигарету, которую опять же принялась мять.

– Мне повезло. Новое время. Множество возможностей. И девочек, которые сами желали на панель попасть, стало в избытке. Генка решил, что возиться с нами ему невыгодно… Он просто исчез. Ушел ловить своего белого кита… а я… Я сразу поверить не могла, что все закончилось. Вздрагивала от каждого звонка… Нервы ни к черту… Как-то доучилась… Решила уехать… Поменяла квартиру… Другой город, другие люди. Понадеялась, что и жизнь станет другой.

– И как?

– Не так радужно, как я себе представляла, но мне удалось зацепиться, написать пару удачных статей… Потом еще сценариями одно время подрабатывала. Книги писала… Если помнишь, в то время появилась куча литературного хлама, вроде Бешеного, Сиплого… или женских романов… За них неплохо платили. Мне хватало. Потом умерла мама, и я вернулась, нашла работу здесь. Успокоилась окончательно. Замуж даже вышла… Он хороший человек. У нас сын…

…и тихая жизнь, которую Людмиле не хочется терять.

– Обыкновенная семья была… и да, я была счастлива… а потом позвонил Генка. Предложил встретиться. Я… я хотела отказать, а он сказал, что мне стоит проявить благоразумие.

Естественно, Людмила проявила.

– Он потребовал денег. Сказал, что снимки никуда не делись и… и если я не хочу неприятностей, мне придется платить.

– И ты платила.

Людмила вскинулась.

– А что мне было делать?

Илья не знал. Признаться мужу? Покаяться… или какое раскаяние небось у каждого в прошлом есть хотя бы одна маленькая гаденькая тайна.

Или большая и гадкая.

– Я заплатила. Он уверял, что больше не появится, что у него затруднительные обстоятельства… и вообще… мои деньги нужны ему, чтобы вложиться в один проект…

– А потом проект прогорел?

– Да. – Людмила потерла глаза. – Я устала от всего этого… Он пропал на полгода… Только я успокоилась, как снова… и опять деньги. Пятьсот баксов… Откуда у меня пятьсот баксов? Но нашла… в долги влезла… Наврала всем, что разбила чужую машину… потом… Олега повысили, он стал неплохо зарабатывать, а я…

– Отдавала эти деньги Генке.

– Да… и, знаешь, ему, кажется, просто нравилось издеваться надо мной… а потом он потребовал пять штук евро. Откуда мне было взять пять штук?!

– Тише.

– Я не кричу… или кричу?

Кричит. И хорошо, что на этот крик никто не пришел, все слишком заняты похоронами.

– Он клялся, что отдаст мне пленки. И фото… Я уже ему не верила. Я не могла ему верить и… и сказала, что может он с этими пленками сделать все, что ему угодно. Он меня высосал, как паук муху. Ничего не осталось. – Людмила потрогала лицо. – Я забыла, каково это, просто жить… нормально жить… по-человечески… и радоваться, улыбаться… Я боялась, и только. А потом и страх закончился. И знаешь, Генка… Я думала, он угрожать станет, а он меня обнял, начал говорить что-то про то, что жизнь у всех сложная, и если бы не эта жизнь, он никогда бы не стал меня мучить. Лгал…

Конечно, лгал. Какой ему смысл упускать жертву? Удобную. Прирученную. Готовую, как ему казалось, на все, лишь бы тайна ее осталась тайной.

– Он мне рассказывал про картину… Про то, что когда Генка ее получит, он станет известен и богат… Он действительно в это верил.

Илья хмыкнул.

– Нет, ты не понимаешь. – Людмила встала, и еще одна растрепанная сигарета выпала из ее руки. – Я хорошо его изучила. Он действительно верил… и эта его убежденность, что картина настоящая… Он представлял себя богатым. Ты ведь помнишь, его предки были состоятельными людьми, другим и не снилось. Генка привык к тому, что деньги в семье есть всегда… а потом была перестройка… И у него тоже получалось с кооперативами подвизаться, чего-то там зарабатывать… и развал, и торговля. Ему все казалось, что еще немного, и он станет миллионером. А вместо этого Генка потерял все, кроме этой квартиры. Его отец умер… мама спилась, она и раньше любила прикладываться.

– Откуда ты…

– По своим каналам узнала. Я ведь все-таки журналистка. Надеялась, раскопаю что-нибудь такое, чтобы его прижать… Он же сам по уши в дерьме, только при этом хитрый, следов явных не оставил. И получается, что я знаю многое, а доказать не могу. Если бы хоть что-то… Он бы от меня отстал, чтобы я не трогала его. Равновесие, Илья.

Недостижимый идеал.

– Он организовал кооператив, потом кинул партнера… Да только у того приятели оказались серьезные, вот Генка и нарвался. Пришлось бежать из города… Тогда он в Москве и вспомнил про образование свое, кандидатскую степень купил… хотя, может, и сам написал? Не знаю… Главное, он опять сменил маску. Некоторое время был при музеях… помогал реализовывать фонды, если понимаешь. Едва не погорел, но вовремя вывернулся, сдав директора и покупателей. И снова исчез… выплыл в Петербурге, организовал финансовую пирамиду, и снова вовремя сбежал, подставив бухгалтера. Вернулся к нам. Фирму открыл туристическую, только она прогорела… Знаешь, я не суеверная, только… он проклятый. Он столько гадостей людям сделал, что это просто не могло не остаться безнаказанным… Все, за что Генка брался, рушилось… Ему удалось устроиться в наш краевой музей экскурсоводом. И самое веселое, что там он даже продать ничего не мог, потому что ты же помнишь наш музей…

Илья помнил.

Старая купеческая усадьба, отреставрированная в шестидесятые, да только как-то небрежно, словно наспех. Этот музей открывали порядку ради, потому что в городе приличном просто-таки обязан быть свой музей. И залы его наполняли всем, что под руку попадется.

Чучела зверей и птиц. Предметы крестьянского быта… старые открытки и черно-белые фотографии. Шинели времен Второй мировой. Муляжи снарядов.

– Вот… он все равно не успокаивался. В архивы полез… и там раскопал про эту картину… точнее, про ее хозяйку.

Людмила почти успокоилась.

– Он мне рассказывал… Какая-то душещипательная история о прекрасной крестьянке, в которую влюбился молодой офицер. Он ее выкупил, женился, увез в Петербург, а потом любовь закончилась. И бедняжку просто выгнали… Крамской ее знал. И очень ей сочувствовал, только помочь ничем не мог… Он написал ее портрет, ту самую «Неизвестную». Генка утверждал, что Крамской собирался назвать картину иначе, но потом не захотел ссоры с благородным семейством… И главное, что картина, которую выставили в Петербурге, как раз была написана позже…

Людмила отвернулась к секретеру, дернула за ящичек, но тот оказался заперт.

– Он был уверен, что сумеет доказать авторство. Не только в этом дело… Он говорил, что эта «Неизвестная» – загадка, не первый год пытаются понять, кто же на ней изображен. И та теория, с крестьянкой, которая попала во дворянские ряды, тоже существует давно. Но теория – это одно, а вот Генка клялся, что у него есть доказательства…

Людмила замолчала.

Могла ли она убить?

Та Людочка, которую он помнил, была веселой, заводной, но ее давным-давно не осталось. Нынешняя же, доведенная до грани, была способна на многое… и если бы убийство… почему в школе?

Потому что там будет множество других подозреваемых.

К примеру, Илья.

– Я его не убивала, – сказала Людмила. – Я хотела. Одно время всерьез раздумывала, но он сказал, что подстраховался. И если я вдруг решу его убить, то муж мой получит письмо…

Весьма предусмотрительно. Только вот можно ли этой предусмотрительности верить?

– В тот последний раз… Я была готова к шантажу… и к тому, что муж узнает… Может, развелись бы мы, может, нет… но я устала бояться. А Генка… он сказал, что раз денег у меня нет, то я должна буду услугу. И он отдаст мне пленки. Услуга – это такая мелочь… написать статью по фактам, которые он мне предоставит. Вот и все… почти профильная работа.

– И ты…

– Решила рискнуть. – Людмила дернула второй ящичек. – Почему нет? Если вдруг он бы не отдал, то я просто… Я просто отложила решение… ненадолго. Мне жаль, Илья… но ты же понимаешь, выбора особого у меня не было.

А вот это ложь. Выбор был, другое дело, что именно она решила выбрать.

– Пленки-то отдал?

Людмила отвернулась:

– А сам как думаешь?

Значит, не отдал… и все-таки замечательный человек избавил Илью от Генкиного внимания, в противном случае разбираться пришлось бы самому.

Людмила подняла сигарету. Повертела и бросила.

– Как ты думаешь, он в аду?

Генка? Точно Илья не знал, но очень на то надеялся.

Глава 4

На кладбище ехали в раздолбанном автобусе.

Сквозило. И главное, Илья не был способен избавиться от ощущения, что все происходящее – нелепость, буффонада.

Старухи на заднем сиденье, соседки, громким шепотом обсуждают, почем ныне венки… вдовица, бывшая гражданская жена, перестала плакать, но пялилась в окно и губу покусывала. Танька держала ее за руку, что-то говорила… Только вот Илья то и дело ощущал на себе внимательный Танькин взгляд.

Кто-то дремал.

Кто-то громко шелестел пакетом из-под чипсов. И главное не это, а что люди, здесь собравшиеся, на самом-то деле по Генке вовсе не горюют. Он, Генка, был изрядной скотиной, и об этом знают все, от старух до его гражданской жены. А еще кто-то Генку убил.

Людмила? Она пришла в себя, села впереди и сидела прямо, глядя исключительно перед собой, будто бы интересовала ее именно дорога.

Танька? Если Людмилу шантажировали, то и ее… Как знать, не связан ли Танькин развод с Генкиными играми в бога… И если так, то убить Танька вполне бы могла.

Вера?

Она присела рядом, но заговорить не пыталась. Но хотя бы не делала вид, что горюет. Напротив, Вера осматривалась с немалым любопытством, и взгляд ее то и дело останавливался то на одном, то на другом человеке.

– Ничего не хочешь мне рассказать? – поинтересовался Илья.

– Позже. – Вера не повернулась даже в его сторону.

– Почему?

– Потому что здесь не место и не время для таких разговоров.

– А где место?

– Пригласишь на чай? – Это было почти наглостью. Прежняя Вера не позволила бы себе такого, а нынешняя смотрела прямо, изучающе.

– Приглашу.

– Хорошо.

Она опять замолчала, правда, на сей раз молчание это длилось недолго.

– Тоже думаешь о том, кто его?

– Да, – не стал отрицать Илья.

– Кто-то из наших…

– С чего ты…

– Это очевидно. Смотри, во-первых, место убийства. – Вера загнула пальчик. – Школа. И чужих не было… То есть были выпускники, и, конечно, существует небольшая вероятность, что Генку убил кто-то из параллельного класса… или вообще из другого. Но вспомни, к тому времени почти все разошлись. Оставался только наш класс…

Это было логично.

– Во-вторых, мотив. Он был у многих.

– И у меня?

– Может быть, откуда мне знать? – Вера заправила прядку за ухо. Волосы ее слегка вились, а оттенок имели темно-рыжий. – В-третьих… – Она замолчала.

– Что «в-третьих»? – не выдержал Илья.

– Не знаю, – чистосердечно призналась Вера. – Но «в-третьих» обязательно должно быть… То есть пока я не знаю… вертится в голове что-то такое… Предчувствие, если можно назвать. Но это и вправду кто-то из наших… из тех, которые на похороны пришли.

А ведь и вправду, явились, вопреки Танькиным уверениям, далеко не все. Третья часть? Или даже меньше… с другой стороны, и это странно. В конце концов, двадцать лет прошло, и давно уже все разбежались.

Теперь вот сбежались.

На кладбище люди откровенно скучали, не давая себе труда скрыть ни скуку, ни желание поскорей убраться из этого унылого места.

Кто?

Людмила? Она стояла в стороночке, курила, смахивая пепел на чью-то могилку. А когда попыталась отойти, то пошатнулась, устояла лишь потому, что за оградку ухватилась.

Выругалась матерно.

Всем стало ясно, что Людмила безбожно пьяна.

Татьяна хмурилась, и Илья никак не мог понять причин ее недовольства. Похороны проходили не по плану? Или же дело не в похоронах, а в Генке и его шантаже, собственном Танькином прошлом.

Васечкин?

Постарел. Обзавелся лысиной и массивным животом, который он нес гордо… и не похож он на убийцу, совершенно не похож. А все одно видится в его фигуре некая престранная нервозность. То озирается, то вздрагивает… А ведь тогда Васечкин остался в классе. Илья видел его, когда куртку забирал…

Генка как раз с кем-то спорил в соседнем кабинете… А если представить, что он проспорил и тот, другой, ушел. А Генка остался, скажем, для того, чтобы покурить. Васечкин же взял лом…

Ванька Гришин, который ни на шаг не отходит от вдовы. Он, в отличие от Васечкина, выглядит даже солидно, высокий, немного сутуловатый, но в костюме приличном, Ванька похож на бизнесмена средней руки или на директора небольшого предприятия.

– Гадаешь, кто из них? – Вера подошла на цыпочках.

– Гадаю.

– И как?

– Да как-то… не очень, – вынужден был признаться Илья. – В голове не укладывается… Сложно представить, что это сделал кто-то из них…

– Сложно, – согласилась Вера, думая явно о чем-то своем. – На поминки поедешь?

– Да.

И отнюдь не для того, чтобы выпить за упокой Генкиной души, но чтобы посмотреть на них, бывших приятелей…

Женька Семушкин держится в сторонке. Он всегда-то предпочитал тень, прежде стесняясь своей близорукости и роста немалого. И сутулится он, как и прежде. И стоит, глядит на могилку… Выражение лица странное… Что Илья о Женьке знает? Ничего, если подумать. Он не был слабаком, пару раз случалось ему драться, отстаивая свое право на очки и тихий угол в родном классе. И не был дураком.

Сейчас же…

От размышлений отвлекла Танька, которая суетливо, пожалуй, слишком уж суетливо, металась, требуя, чтобы все прошли в автобус.

Ресторан ждет.

А она могла бы? Аккуратная Танька с укладкой ее, макияжем… Недешевыми привычками в жизни и внезапным разводом, который эти привычки грозил уничтожить.

Но если развод состоялся, то зачем ей тогда?

Из мести?

Или дело не только в разводе…

Не угадать. Пока не угадать, но Илья явственно осознал, что дела этого дурного не бросит. И не потому, что опасается обвинений, с обвинениями его адвокаты как-нибудь да сладят, но… интересно.

А еще, быть может, если он разберется во всем этом, то и… самому полегчает.

– Ильюшечка, – Танька вцепилась ему в руку, – ну хоть ты не стой столбом! Боже правый, я же не могу разорваться! Если бы я знала…

Она говорила что-то такое о похоронах, о поминках. О том, что у нее и собственных забот хватает, а тут пришлось вот… и главное, что Танькин щебет раздражал безумно.

– …и главное, что теперь всюду я виновата!

В автобус она Илью фактически втащила. И попыталась усадить рядом. А когда он покачал головой – выслушивать Танькины причитания всю дорогу он точно не желал – она нахмурилась и голосом строгой учительницы произнесла:

– Ильюшечка, нам надо с тобой о многом переговорить.

И обернулась.

На кого?

Вера устроилась на заднем сиденье. И вид сделала, что перемещения Ильи ее совершенно не касаются.

– У вас с ней что-то было? – тут же поинтересовалась Татьяна.

Всегда-то она была бесцеремонна, правда, предпочитала именовать бесцеремонность откровенностью.

– Нет.

– А будет?

– Откуда я знаю? – удивился Илья.

– Ой, да ладно тебе, – Танька махнула ручкой, – мужчина всегда знает, будет у него что-то с женщиной или не будет…

– Какое тебе…

– Никакого, наверное. Или наоборот… Может, ты мне нравишься.

Илья ей ни на секунду не поверил. Нет, может статься, он, конечно, и нравился, но отнюдь не как мужчина, скорее уж как потенциальный объект охоты. А объектом охоты он быть не желал.

– Но вообще ты прав. – Танька откинулась на сиденье, к слову, на редкость неудобное сиденье, проваленное в центре. И потому не получалось у Таньки принять соответствующий вид, чтобы и величественный, и вместе с тем, независимый. – У меня к тебе предложение делового плана… Я понимаю, конечно, что у тебя нет причин мне доверять…

Вот уж совершенно точно.

– …но подумай, Ильюшечка, мы ведь можем здорово помочь друг другу…

– Это чем же?

Татьяна поморщилась.

Татьяна.

Танька Бересклетова по кличке Бересклетиха, которую она ненавидела всеми фибрами своей души, и с каждым годом сильней.

Кто эту кличку придумал?

Разве теперь поймешь… Да и, какая, к лешему, разница, кто? Главное, кличка эта получилась удачной. Как есть не Татьяна она, но Бересклетиха, по-житейски хитроватая, однако меж тем не особо умная. И хитрость эта заставляет ее искать к Илье подходы.

– С кем ты еще можешь связаться? – Вопроса Танька будто бы и не услышала. Она всегда прекрасно умела не слышать неудобных вопросов. – Людка? Она алкоголичка и шлюха…

Это Танька произнесла шепотом, но показалось, что Людка все равно услышала.

Вздрогнула.

– А ты?

– Что я? – В Танькиных глазах промелькнул испуг. – Она тебе сказала? Чушь… Генка когда-то попросил… Дура же, грех такую не развести было… А я… и вообще, какая разница? Главное, она ненадежный человек.

А Танька, значит, опора и оплот доверия.

– Те дела к нынешним отношения не имеют… Васечкин? Ничтожество. Только и способен, что ныть… Ванька вдову окучивает, думает, что она знает правду. А на деле этой дуре Генка только грязные носки и доверял.

– А вы, значит…

– Мы дружили. – Танька поджала губы. – Или не совсем верно сказать будет…

– Спали?

– С Генкой? Да ты… Да, иногда… по старой памяти. А что, он был неплохим любовником, я же женщина одинокая, свободная…

– Так вышла бы за него замуж.

– За Генку? – Танька фыркнула. – Господи, Ильюшечка, я, быть может, не семи пядей во лбу, но и не дура кромешная, как вы думаете… За него замуж идти – чистое самоубийство.

Что самое странное, сказано это было вполне искренне.

– Генка был расчетливой сволочью. Да, встретиться с ним разок-другой к обоюдному удовольствию можно было. А вот жить вместе… Ему жена была не нужна, а нужна прислуга. Привык, чтобы в квартире убирались, стирали, готовили… А что, пожрать он вкусно любил. Маринка вон и старалась. Из шкуры лезла, надеясь, что оценит он, предложение сделает наконец… А он только дергал за поводок, мол, почти созрел для женитьбы. Дразнил, что еще немного и женится, а тогда и детей заведет… Ага, нужны ему дети были, как козлу гармонь. Козлом он и был. Качественным. Маринка и держалась… Столько лет вместе, столько сил вложила… Не удивлюсь, если она это Генку приложила.

– Зачем?

– Не знаю. Может, прозрела наконец. Может, просто надоел он… Умел быть занудой, каких поискать, и вечно ее подкалывал. То у нее жопа большая, то прическа отвратная, то хозяйка из нее… Я бы давно в рожу плюнула, а она терпела. Исправлялась.

– В школе чужих не было…

– Так она из своих. – Таньке тема чужой личной жизни оказалась на удивление близка. – Она же на пару лет нас моложе…

Илья обернулся.

Вдова сидела тихо, сжавшись в комок, словно опасалась лишним движением привлечь к своей особе внимание, тоже лишнее. Илья разглядывал ее, но… не вспоминал. Если пару лет разницы, то… десятый и восьмой класс? Какое ему было дело до восьмиклассниц?

Никакого.

Но если она и вправду в тот вечер была в школе… А чего проще, затаиться, благо, укромных уголков хватает. Потом взять лом… найти благоверного и убить.

– Ильюшечка. – Танька придвинулась ближе, насколько это позволяли раздолбанные сиденья. – Послушай, Генка, конечно, был той еще скотиной, но на этот раз у него получилось…